Иная реальность

      Создавая этих двух женщин, Вселенная, вероятно, надеялась, что они никогда не встретятся. Что жить и работать они будут так далеко друг от друга, насколько это возможно. Но по великой воле Случая, надежды не оправдались, и превозмогая силы, Вселенная в последний момент сдвинула рельсы, разведя стремительно летящие друг на друга поезда.       Баронесса фон Хеллман создавала наряды.       Миранда Пристли о нарядах писала.       Казалось, что нет между ними равенства, но сила заключалась в принятии силы чужой. Потому женщины стояли на одном значении по оси ординат двух пересекающихся кривых. Вселенная облегчённо выдохнула.

***

      Андреа нервно сжимает полы пиджака. Показ не обещает закончиться ничем хорошим. Круэлла заявлялась без спросу туда, куда её не звали, — но определённо ждали, — жёлтая пресса трубила о падении Баронессы, а Миранда была беспощадной, как и сама фон Хеллман. Только благодаря чуду они ещё не разнесли мир моды в клочья грандиозным скандалом. Эмили говорила, что он будет первым и последним в их жизни, и лучше бы ему не случаться никогда.       Она сама не видела особой разницы, с трудом угадывая не только отличия разных коллекций, но и вообще домов моды. Все в редакции называли это позором, Энди сокрушённо тупила взгляд и закусывала губу, теперь соглашаясь. Но дожила же она как-то до своих лет?.. Лицо Миранды для неё — сверхкраткое резюме происходящего. Модели красуются в платьях Баронессы: юбки в пол с разрезом до бедра, тюль и оборки, резкие вставки тёмно-синего на белом, бисер… Миранда смотрит с удушающим равнодушием.       В следующем номере «Подиума», помимо прочего, она называет зимнюю коллекцию Баронессы блёклой и бездушной. Это не отменяет её элегантности и шика, но мир затаивает дыхание.       Круэлла так и не появилась, словно почувствовав, что шоу случится и без неё.

***

      Каждый раз, когда она оказывается в особняке, Миранда рассматривает его как в первый. И всегда находит что-то новое. Сейчас — мрачное недовольство Баронессы, запечатлённое в переливчатых узорах стен, в пустоте холла. Раздаётся стук каблуков по ступеням, неспешный и тяжёлый. Миранда улыбается едва-едва.       — Сколько раз я говорила тебе, что не люблю ждать?       — Ровно столько, сколько я заставляю тебя это делать, — голос у женщины показательно мягкий. — Разве Джон не сопроводил тебя в гостиную?       Вопрос не из праздного интереса — Миранда знает, что Баронесса не потерпит нарушения приказов, особенно тех, что касаются удобства Миранды. Только сейчас она оборачивается. Замечает, как Баронесса придирчиво рассматривает её блузу с декольте, чёрные брюки — официально-безличностно. И сегодня не тот день, когда Миранда хочет порадовать Баронессу, надев её одежду.       — Сопроводил.       Она не объясняет, почему вышла в холл — более холодный и неприветливый, чем весь остальной дом, и гораздо сильнее тогда, когда Миранда в нём одна. Когда они вдвоём, тьма прячется по углам и бессильно скалится в ожидании грозы.       Она не спрашивает, почему Баронесса снова задержалась. Наверное, это было её развлечением — придумывать себе кучу неотложных дел именно в тот вечер, когда Миранда могла приехать. Она немо обещает высказать своё раздражение позже — это не работа, а Баронесса — не идиотка. Пару раз Миранда не преминула заметить, что сама так не поступает. Она не нуждается в самоутверждении за счёт тех, кто явно не достоин такого обращения.       Миранда позволяет мягкой улыбке стать теплее, шире. Баронесса оставляет короткий поцелуй на её щеке. Закрытое платье, зауженное у колен, сковывает движения.       — Здравствуй, моя дорогая.       В воздухе и на периферии сознания остаётся статья «Подиума» и зимний показ, медленное падение «Дома Баронессы» и эксцентричный дизайнер из ниоткуда. Все дела — на потом, так они договаривались. Только вопрос слишком животрепещущ, слишком остёр, чтобы не проявляться грубостью в поцелуях, непривычным отчаянием в ласках, злостью и перманентным страхом, тщательно закапываемом, но таком явном.       Даже чёртов секс у них похож на беседу при королеве Елизавете. Словно и наедине друг с другом они не могут оставить свой золочёный, отполированный образ, не могут вылезти из кокона — прикованы к трону ремнями. Это не мешает получать им удовольствие, не мешает быть искренними. Просто по другому вести себя они не умеют, разучились сотню лет назад, возложив на свои плечи титулы законодательниц моды; просто больше не с кем играть в игру для самых умных. Больше никто не достоин. Никто не понимает, не осознаёт. Никто не смеет посмотреть глаза в глаза.       Миранда курит после, откинувшись на спинку кровати. Простынь едва прикрывает её бёдра, ноги скрещены в лодыжках, рука привычно покоится под грудью. Баронесса, накинув халат на голые плечи, отходит к окну с бокалом шампанского, краем глаза наблюдая за расслабленной Мирандой. Это всё выглядит в тысячу раз пошлее, чем предыдущий час. Это маленький ритуал. Они позволяют себе иногда эту успокаивающую безвкусицу.       — «Блёклая и бездушная»? — слова срываются с языка раньше времени. Баронесса не сдерживает не верящего взгляда в сторону Миранды. Тусклый свет падает на её лицо расстроенными тенями, тонет в недопитом шампанском.       Миранда выдыхает.       — Я думала, ты и сама это видишь, потому и отказалась от пред-показа.       — Это не обязательно было видеть другим, — вторую часть предложения Баронесса оставляет без комментария: её больше ничто не спасёт.       — Они видели это и без меня, — Миранда делает ещё одну затяжку, давая Баронессе несколько секунд на раздумья. Продолжает, не дождавшись ответа в отведённое время. — Если ты гробишь свою карьеру, это не значит, что я должна делать то же со своей, только потому, что мы спим раз в полгода. И прошу заметить, что я высказалась изящно.       Острый взгляд поверх бокала подразумевает «благодарю за то, что позволила сохранить остатки собственного достоинства». Шумный, нервный вздох — не она гробит, её топят, но Миранде до этого нет дела — важны лишь последствия. Баронесса и сама это понимает — отчасти.       — Ты не писала о Круэлле, — замечает, спустя долгие минуты молчания.       — Я не видела её, — Миранда тушит сигарету, откладывает мундштук и соскальзывает с кровати, медленно идёт к Баронессе. Плитка холодит ступни. — Она шокировала мир своими идеями, выходящими за границы приличия, но посмотрим, насколько хватит её сил. Писать о том, что быстро загорается и также быстро гаснет, — удел второсортных газетёнок из ларьков на Таймс-сквер.       Баронесса усмехается. «Подиум» — это о великом. Её слова не нуждаются ни в озвучивании, ни в подтверждении. Она целует Миранду в губы, долго и настойчиво, не распуская язык. Не достаточно развязно, не слишком целомудренно. Миранда оглаживает её плечи, забираясь ладонями под халат — ткань ей откровенно не нравится на теле Баронессы, но кто её спрашивает? А по два раза она не повторяет.       — Теперь мы можем поужинать? — интересуется Миранда, отстраняясь. Тепло чужого тело быстро становится обжигающим.       Они спускаются вниз без намёка на прошедшую близость. Две правительницы, что встретились обсудить внешнюю экономику. За ужином они говорят об отвлечённых вещах. О новых веяниях в кинематографе, о книгах и тупых подчинённых; возвращаются к моде медленно, будто с неохотой, но эта тема волнует их больше всего. Баронесса сегодня интересуется делами «Подиума» почти из вежливости. Миранда не спрашивает, что та будет делать дальше, потому что она — не плакательная жилетка, не фея из сказки, не подруга, не тётушка, не коллега.       Она — Баронесса из иной реальности; они две параллельные, что никогда не должны были пересечься. Встречи в этом доме — маленький подарок друг другу, а их количество и продолжительность — всему миру.