Огненно-рыжий

      Лежать в сугробе не лучшая идея. За шиворотом уже тают холодные снежинки, в глаза светят на удивление холодные лучи яркого зимнего солнца, а ноги уже промокли насквозь. Скорее всего, Стэн заболеет и пролежит с температурой неделю, если не больше. -Эй, — из собственных мыслей вырывает знакомый голос. Виновник этого фееричного падения в снег теперь тянет Маршу руку, чтобы помочь подняться на ноги. -Ну прости, — наивно улыбается рыжий мальчишка, когда Стэн принимает его помощь, — Я не в лицо целился, правда. Лицо Марша всё ещё колет от резкой смены температуры. Снежок прилетел прямо в нос, словно в центр мишени. -Да кто тебе поверит, — старательно сдерживая улыбку, отвечает Марш и поправляет шапку, которая сползла на бок.       Там, где снежинки плавились от горячей кожи, остались капельки, которые напоминали неудачную попытку заплакать для пущего эффекта драмы. Стэн не собирается их стирать, сами пропадут через какое-то время. Но Кайл, видимо, чувствуя небольшую вину за меткий бросок, спешит устранить следы его «преступления». Зелёная варежка касается щеки Марша, и его сердце делает двойной кульбит, если это вообще возможно. Щёки горят, но уже не от холодного снега, а от до одури аккуратных касаний друга детства. Всё в один момент становится неважным. Тающий снег в ботинках и за шиворотом теперь не приносит такой дискомфорт как пару секунд назад. Такое чувство, будто тело Марша стало одним большим обогревателем, которому не страшны мороз и холод. -Отомри, — хихикает Брофловски и щёлкает пальцами у носа Стэна. Из-за варежек звук получается глухим, но он приводит Марша в чувство.

***

      Кайл всегда казался Стэну до жути умным. Домашнее задание их «великолепной четвёрки» фактически держалось на рыжем еврее, а Марш помогал ему как только мог и, разумеется, списывал, когда мозги проигрывали задачке по математике. -Понял? — указывая карандашом на ответ задачи, спрашивает Брофловски.       Марш кивает, старательно делая умный вид, хотя ничего из объяснения он не запомнил.       Пока Кайл распинался и во всех красках объяснял, по каким формулам лучше всего просчитать задачку с площадями, Марш замечал в друге то, чего не видел за всё время их долгой дружбы.       Оказывается, веснушки Кайла красуются не только на лице. Они дружной толпой бегут вниз по худой шее и скрываются под футболкой, там они, скорее всего, продолжают свой путь по хрупким плечам и спине.       Волосы у Брофловски не просто рыжие, а огненные. Эти причудливые завитушки напоминали язычки только разгорающегося костра. В Марше просыпается странное желание погрузить руку в эту пламенную копну кудрей и, намотав их на кулак, чуть оттянуть назад, дабы услышать сдавленный стон еврея.       Подобные мысли пугали первое время. Это как минимум странно испытывать подобные желания по отношению к своему лучшему другу, да ещё и встречаясь при этом с самой популярной девочкой школы Южного Парка. Но после долгих размышлений и попыток прекратить этот поток непристойностей Марш решил плыть по течению и ждать, когда это своеобразное проявление «пубертатного периода» пройдёт. -Устал? — рядом с Маршем Кайл менялся, словно кто-то переключал канал на телике. Вместо показной агрессии и язвительности в нём просыпалась странная нежность и забота, которые заставляли делать неверные выводы о их дружбе (а может, они были верны?) -Есть такое, — бубнит Марш и старается не смотреть на Брофловски, пока тот в обычном для них жесте ерошит чёрные волосы друга. Каждое его касание отдаётся будоражащим эхом, чего не происходило даже с Венди, а ведь он безумно любил (любил?) эту гордую сучку. -Попрошу маму приготовить нам что-нибудь, — отодвигая стул, озвучивает собственные мысли еврей. — Устроим перерыв, — улыбается он и, зная, что Стэн только «за», покидает комнату, чтобы сообщить матери об их совместном желании отвлечься от домашки.       На рингтоне Кайла стоял простейший для нашего времени гудок: простой звон колокольчика. Не слишком громкий и не слишком надоедливый, самое то для мальчика, у которого буквально на каждую минуту был свой план.       Вот и сейчас, пока Брофловски нет в комнате, его телефон издаёт этот звенящий звук, и Стэн невольно смотрит на экран. На обоях Кайла всё ещё стоит их со Стэном совместная фотография,(что не может не вызывать улыбку) которую они сделали пару месяцев назад, а поверх этого фото красуется смс от Эрика Теодора Картмана. -"Эрик?» Серьёзно? — усмехается Стэн. -Переименую позже, — зевая, отмахивается Кайл Не переименовал…       В телефоне Брофловски Картман всё ещё «Эрик», хотя на месте Кайла Стэн подписал бы жиртреста как «ублюдок» или ещё хуже. Марш может прочитать лишь первую строчку: «Привет, еврейчик».       Для того, чтобы узнать полное содержание «письма», понадобится разблокировать телефон, но Стэн не сможет этого сделать. Это попросту неприлично, хотя жгучий интерес разъедает изнутри, словно кислота. -Тебе смс пришло, — зачем-то оповещает Марш друга, когда тот возвращается с тарелкой горячих бутербродов. -Угу, — кусая один уже прилично остывший бутерброд, кивает Брофловски.       С набитым ртом он выглядит очаровательно, словно маленький ребёнок, которого нужно кормить с ложечки. Которому нужно вытирать уголки губ салфеткой, если он вдруг испачкается. В его зелёных глазах на секунду мерцает огонёк то ли счастья, то ли удивления. Он моментально открывает смс от Эрика и, кое-как сдерживая тупую улыбку, читает сообщение, которое настрочил ему жиртрест.       Омерзительно.       Стэну мерзко и от этой картины, и от самого себя. Противно от того, что жгучая и совершенно не обоснованная ревность пожирает его всякий раз, когда он видит Кайла рядом с куском жира, которого все решили называть Картманом.       Противно от того, что Брофловски так счастлив получить сообщение именно от этого недоделанного нациста в красной куртке. А может, это у Марша воображение разыгралось? -Что там? — делая самый безразличный вид, спрашивает Стэн и для пущей «натуральности» тянется к бутерброду. -Да так, ничего особенного, — вздыхает Кайл, быстро набирает сообщение в ответ и возвращается за стол. -Уверен? — ещё немного и Марш в друге дыру прожжёт. -Ага, — отложив гаджет, Брофловски возвращается к еде, намекая, что данный разговор окончен.

***

      Под удачным предлогом «у меня есть кое-какие дела» Брофловски буквально выставляет Марша за дверь, когда они заканчивают с домашкой. В ту же секунду становится холодно. Хочется вернуться в комнату Кайла, обнять его крепко-крепко (по-дружески, конечно), завалиться в таком положении на кровать и пролежать до конца дня, но у Брофловски были другие планы на этот вечер, и нарушить их Марш не сможет.       «Зайдёшь? :)» — сообщение от Венди становится неким спасением от странного желания пойти к МакКормику и нажраться в хлам по совершенно тупой причине. Если девушка пишет в такое время, значит, её родители уехали по ахуенно важным делам, и вечер будет только для них двоих, а это не может не радовать.       Словно фантом, воспоминания о снеге в ботинках вызывают мелкую неприятную дрожь по телу. Тогда Стэн всё же простудился, немного, но это не на шутку взволновало Брофловски. Он проводил у постели друга времени больше, чем Венди или Шерон. Вроде обычное дружеское волнение, но от подобной гиперзаботы на душе становилось так тепло, что даже мерзкая боль в горле казалась ерундой. -Стэн, не будь упрямым бараном! — возмущаясь, Кайл не бросал попытки накормить друга горячим супом. -Не хочу я эту дрянь в рот брать! — жижа в тарелке, которую почему-то назвали «супом», действительно оказалась тем ещё дерьмом.       Марш отбивался как мог, но шансы были не равны. У Стэнли болела голова, а прикосновения Брофловски, этот яркий контраст горящей от температуры и холодной по непонятной причине кожи, выбивали из колеи окончательно. В какой-то момент Марш поймал себя на мысли, что завалить рыжего на кровать было бы отличным решением, нет, самым лучшим решением в его жизни. Кайл бы начал брыкаться, вопить что-то про то, что он тоже заразится, но вряд ли эти слова хоть как-то смогли бы повлиять на ситуацию.       В тот день Маршу стоило воплотить этот план в жизнь. Возможно, это позволило бы им с Кайлом взойти на «новую ступень» отношений. Марш смог бы открыться рыжему еврею и получить в ответ те же тёплые чувства и эмоции, которые сам не раз испытывал, будучи рядом с другом, но, кажется, только Стэнли желал изменений в их «супер лучшей дружбе».