Help!

Первое, что увидел Дамиано, когда открыл глаза, была кошачья морда. Сфинкс сидел у его головы, очень близко, смотрел на него своими огромными глазами, не моргая и не отводя взгляда. Изучал. Его усы щекотали Дамиано лицо. — Ну привет, — проворчал Дамиано. Голова была тяжёлой. Никогда не любил вставать рано утром. А утро и вправду было очень раннее. За окном — серо и уныло. Кати рядом нет. Он поднялся на локтях, посмотрел на экран смартфона. Полшестого утра. Надо же. Как только ему удалось проснуться самому после такого сумасшедшего дня? И где, чёрт побери, Катя? Но тут входная дверь негромко хлопнула, и Дамиано увидел её. Всё в том же худи и тех же джинсах. С внушительным рюкзаком за спиной. И огромной термокружкой в руке — в квартире запахло кофе. — Привет, — улыбнулась ему. — Держи одежду. Иван привёз что-то из своего. Должно подойти. Она подошла к кровати, протянула ему термокружку, сбросила рюкзак с плеч. Наклонилась над ним, поцеловала в шею. Прошлась по коже языком. Дамиано блаженно прикрыл глаза. — Нас уже ждут, — прошептала в ухо. — На улице прохладно. Вот же чёрт, подумал Дамиано. Ну вот какого хрена их ждут и на кой им вообще куда-то ехать, если Катя целует его шею, и обжигает дыханием кожу, и запах её такой опьяняющий, такой возбуждающий? — Вставай, вставай, — рассмеялась она. — И кофе выпей. Дорога неблизкая. Дамиано ещё раз чертыхнулся, выполз из-под одеяла, открыл рюкзак, вытащил оттуда одежду. Побрел уныло в ванную — приводить себя в порядок. Джинсы и худи были ему великоваты. Он смотрел в зеркало — и будто себя узнавал. Странное чувство... словно был змеем, меняющим кожу. Когда они с Катей вышли из подъезда в серое киевское утро, их и правда ждали. Томас и Итан курили вместе с Тарасом. Игорь и Вик сидели в машине, небольшом чёрном фургончике, укрывшись одним пледом и очень тихо переговариваясь о чем-то своем. Иван был за рулем — и, кажется, бодрее всех остальных вместе взятых. Дверь багажника открыта — и он весь завален инструментами. Катя и его заставила вытащить из своей квартиры едва ли не целый оркестр. Половины инструментов, что нашлись у нее дома, Дамиано даже не видел никогда. — Ты ещё дольше копаться не мог? — проворчал Томас, забирая у Дамиано из рук чехлы с гитарой и синтезатором. Казался до предела раздражённым. Дамиано взглянул на Итана — тот едва заметно отрицательно покачал головой. Вот чёрт. Значит, Томас снова не спал. Он сидел на снотворном уже несколько месяцев, но и оно не вырубало полностью. Вместо этого Томас целыми днями ходил сонный и злой, а ночью всё равно не мог нормально выспаться. Он погрузил инструменты в багажник, закрыл дверь и взглянул на остальную компанию: — Едем? — Едем, — улыбнулся Иван. Так раздражающе весел. В шесть утра таким весёлым быть просто нельзя. Когда они наконец погрузились, Томас повернулся к Дамиано и Кате и проворчал на итальянском: — Это всё, между прочим, нечестно. Имел ввиду Катину руку у Дамиано в волосах. И голову Вик у Игоря на плече. — Тебе перерыв не помешает, — буркнул Итан. Томас нахмурился: — Не начинай. Начинать и вправду не стоило. Тема была крайне неприятная. Потому что месяц тому назад Томас нашел превосходный способ бороться со своей бессонницей. Простой, но, чёрт побери, эффективный. Томас устраивал секс-марафоны. И в этом, в общем, не было ничего страшного, пока его многочисленные партнёры и партнёрши не начали продавать свои истории в жёлтую прессу. Публикации выходили с завидной регулярностью. Журналисты были на седьмом небе от счастья. А группа… А группе приходилось отвечать на вопросы. Тысячи сраных вопросов. Ухмыляться. Отвечать расплывчато и крайне беспечно. Делать вид, что их вообще не волнует такое пристальное внимание... Им всем от этого крышу сносило. Твою же мать, да какая разница, с кем они спят, если всё происходит по взаимному согласию?! Дамиано, в принципе, уже привык, что его пресса годами укладывает в постель со всеми подряд. Привык на все вопросы отвечать своё: «Кто знает, может, да, а может, и нет». После его фееричного выступления в зеленой шубе в Европе уже никто не сомневался, что с Катей у них более, чем дружеские отношения — и журналисты постоянно пытались уличить его в изменах. Дамиано на это внимания не обращал — что с них взять, глупых. Не рассказывать же им про душу, свободу, музыку и навсегда. Ему справиться с этим было проще. Но Томас… Томас к такому был не готов. Его это словно надломило. И ни Дамиано, ни Вик, ни Итан не знали, как его защитить. Катя легко коснулась пальцами его скулы, и Дамиано повернулся к ней. Не хотел думать сейчас о Томасе. Ни о чем сейчас думать не хотел. Наклонился к ней, коснулся губами её виска, прошептал едва слышно на ухо: — Куда мы хоть едем? Она улыбнулась: — В горы. Машина тронулась с места, Иван включил радио — играло что-то из Arctic Monkeys. Дамиано расслабился. Прикрыл глаза. Любил дорогу. Когда за окном машины сменяются ландшафты, когда открываешь окно — и ветер в волосах, когда солнце бьет в глаза, когда в салоне играет любимая музыка. Когда чувствуешь, что жив, что молод, что талантлив, что всё самое интересное ещё впереди. Когда дышишь легко, полной грудью. Когда рядом те, кого любишь больше всего на свете. Кем больше всего на свете дорожишь. — Далеко ехать? — спросил у Кати негромко. — За десять часов управимся. Если кое-кто не будет требовать останавливаться на каждой заправке, чтобы стрескать хот-дог. За их спинами Игорь издал протестующий вопль: — Эй! Не надо всё на меня сваливать! Я взял хот-доги с собой! Все рассмеялись. Было непривычно легко. Иван сделал музыку погромче. — Может, запишем сторис? — предложила Вик, но Игорь отрицательно покачал головой: — Никаких сторис. Никакого интернета. Мы едем отдыхать. Охуенно, подумал Дамиано. Именно то, что нужно. Они обещали продюсеру записывать сторис каждый день, чтобы не пропадать с радаров, чтобы радовать поклонников, чтобы о них не забывали. Но именно сейчас контактировать с кем бы то ни было ему совсем не хотелось. Разве что — позвонить по видеосвязи финнам: пусть, блин, завидуют. Они ехали долго. Слушали музыку. Немного играли на гитарах. Пили кофе на заправках. Смотрели в окна — на просторные поля и широкие реки, на незнакомые городишки, на людей. Обсуждали грядущее Евровидение. Вспоминали Роттердам. Очень много смеялись. Вик целовала Игоря в губы, шептала ему что-то на ухо, касалась пальцами шеи и плеч. Дамиано думал — у них что-то было ещё год тому назад, на конкурсе. Не знал, насколько это похоже на то, что происходило между ним и Катей. Не знал, как они расстались. Это, наверное, было неважно. Ведь сейчас Игорь учил Вик играть на каком-то странном губном инструменте, который издавал звуки, отдалённо напоминающие бас. И Вик глядела на него, раскрыв рот, повторяла завороженно название на украинском - «дрим-ба» - и синие её глаза блестели, и руки подрагивали от нетерпения. Сейчас Вик была спокойна, и страхи не касались её сердца, и Дамиано этого было достаточно. Сам не знал почему — но доверял Игорю. Игорь был своим. Вик, на самом деле, не нуждалась в защите. Умела сама постоять за себя. Они все умели. Но привычка защищать друг друга, поддерживать, принимать друг друга была выжжена в их сердцах. Не осуждать. Не обижать. Не придираться. Они были одним. Они понимали с полуслова и полувзгляда. И только это давало им силы последние полгода. В какой-то момент дорога стала совсем уж плохой, и фургончик начало заметно потряхивать. И кто-то спросил, и кто-то ответил, и только тут прозвучало это слово - Карпаты. Они въезжали в предгорье. И это было волшебно. Дамиано никогда не видел таких гор. Подростком не раз бывал в Гран-Сассо и Апуанских Альпах. Но там всё было по-другому. Тут же… Он не находил слов. Горы казались абсолютно дикими, пугающе тёмными, совершенно неприрученными. Мощными. Могучими. По-настоящему свободными. Это манило. Пьянило. Обжигало. Дамиано смотрел в окно, и солнце слепило глаза, и Катина рука лежала на его колене. Воля, думал он. Вот где — настоящая воля. Они ехали по горным склонам и серпантинам ещё несколько часов, понемногу набирая высоту. И когда на горы уже начали опускаться сумерки, Иван наконец-то остановил машину. Они были на плато. Их ждал дом. Тарас вышел из машины, потянулся, разминая затекшее с дороги тело, поджёг сигарету. Дамиано попросил у него закурить, с любопытством проговорил: — Где мы? — Дома. Тарас улыбался на все свои тридцать два. Воздух был чист и холоден. Катя выпрыгнула из машины, говорила что-то парням на украинском. Горы укрывала тьма. Небо над их головами начинало сиять. Столько звёзд Дамиано не видел за всю свою жизнь. Затянулся с наслаждением сигаретным дымом. Подошел к Кате сзади, обнял её за плечи, прошептал на ухо: — Тут хорошо. Не уверен, что захочу отсюда ехать. Она картинно закатила глаза. — Глупости говоришь. Тебя ещё сцена ждет. Дамиано промолчал. После того ебанутого тура — не был уверен, что хочет на сцену возвращаться. Катя обернулась к нему, посмотрела серьезно, свела брови на переносице. Словно прочитала его мысли. Сказала строго, заглядывая в глаза: — Даже не думай. Вывернулась из его объятий, пошла открывать дом. Вот чёрт, подумал Дамиано. Как ей только удалось так легко уловить его настроение? Его мгновенную слабость? Его страх? Наверное, к этому стоило привыкать. На самом деле, они все очень устали с дороги. Тарас быстро разжёг огонь во дворе и приготовил какую-то невообразимую, ни на что не похожую еду. Катя к Дамиано больше не подходила. Была чем-то слишком занята. Что-то говорила Игорю на ухо, пока тот сосредоточенно кивал. Помогала Тарасу с едой. Разжигала огонь. Разливала всем по стаканам какое-то слишком сладкое и слишком крепкое вино. Отправляла Томаса спать — уже совсем выжатого, совсем не способного держать глаза открытыми. И лишь когда все уже были сытыми, Томас все же ушёл в дом, а разговор у костра стал каким-то совсем вялым и ленивым, поманила Дамиано рукой: — Пошли. И исчезла в темноте. Дамиано шёл за ней, словно заворожённый. Не видел дороги. Спотыкался на каждом втором шаге. Катя вела его куда-то в неизвестность. И у него не было сил отпираться. Они брели по узкой тропе вверх, и ноги у Дамиано уже начали болеть. Лес обнял их. Голоса ребят остались где-то далеко позади... Их почти полностью заглушил шум воды. Даже не шум — грохот. Дамиано чувствовал какой-то абсолютно детский восторг. Было что-то охуенно возбуждающее в том, чтобы кому-то так довериться. Быть полностью ведомым. И когда он наконец догнал Катю — сам не поверил своим глазам. Она стояла возле высоченного горного водопада. Смотрела прямо на него. Её глаза ловили отблески луны. Горели среди тёмной карпатской ночи. Дамиано замер, оглушённый. От шума воды закладывало уши. От Катиного взора горела кожа. Она медленно стянула с себя худи. Футболку. Джинсы. Бельё. Он смотрел, как она раздевается — и не верил своим глазам. Не верил, что это происходит с ним. Майская ночь холодна. Но холода он совсем не чувствовал. Катя посмотрела на него — и шагнула под водопад. Грохочущая вода на мгновение скрыла её. Перед глазами всё плыло. Он стягивал с себя одежду, совсем не думая, словно действительно находился под чарами. Словно был под кайфом. Вода оказалась обжигающе холодной. Он едва не задохнулся — от ледяной стужи, от сбивающей с ног силы. Ноги начали неметь. Глаза ничего не видели в темноте. В мозгу гремели тысячи взрывов. Лучшие гитарные соло. Мощнейший, выбивающий воздух из легких ритм ударных. И звук Игоревой со-піл-ки. И бас Вик. И голоса — его собственный, резкий, хриплый. И Катин — высокий, мощный, сильный. Никогда не испытывал ничего похожего. А потом Катя возникла из воды — словно из ниоткуда. Прижала удивительно горячую ладонь к его голому животу, сказала уверенно: — Кричи. Кричи, Дамиано. И Дамиано закричал.