За стеной из стекла

«Ты меня слышишь? Слышишь же? Не делай вид, что меня нет»… Он снова просыпается от привычного кошмара, суть которого заключается во вкрадчивом шёпоте, снова и снова зовущем его. Голос то приторно ласков, то озлоблен до хрипоты. Если бы он был чуть более суеверен, точно съехал с квартиры, в которой ему снятся кошмары. Но он привык не обращать внимания на такие мелочи. Квартира досталась дёшево, а дурные сны наверняка от переутомления. Синчэнь пытается прогнать сонливость, стоя под прохладным душем. Отражение в зеркале всё равно немного запотевает от воды, и он небрежно протирает его рукавом. Обычное лицо, чуть смазанное, потому что влажно и очки забыты на прикроватной тумбочке. Тихо. Может быть кошку завести? Он собирается на работу, размышляя о том, что приготовить на ужин. Есть совсем не хочется, но если он опять свалится от недостатка сил, начальство точно отправит его на больничный. А дома в одиночестве он с ума сойдёт. Не кошка ему нужна, совсем не кошка. Но кто захочет проводить время с таким как он? Сяо Синчэнь повязывает шарф и, мимолётно глянув на своё отражение, выходит за дверь. Не слыша, как изнутри зеркала кто-то отчаянно разбивает кулаки, пытаясь до него достучаться. Красивое зеркало, старинное, в полный рост, в тяжёлой кованной раме. Совсем не подходящее обычной двухкомнатной квартире, слишком большой для одного человека. Но Синчэню нравилось смотреть на это зеркало, пробегаться чувствительными кончиками пальцев по ветвящимся узорам на раме, похожих на ветви колючего растения. Он часто проводил так вечера. Не видя, что за ним наблюдают изнутри. Не слыша, не чувствуя. И только во сне до него могли докричаться. Тот, кто оказался запертым в зеркале, был очень одинок и очень стар. С момента первой смерти он больше не умирал и не забывал ничего, очнувшись однажды по ту сторону зеркала. Никто не видел его, не слышал. Он не спал, не чувствовал голода и усталости, но медленно сходил с ума, наблюдая за чужими жизнями. Много-много лет. Проклинал зеркало, себя, всех вокруг, но не мог ни умереть, ни выбраться. И сегодня Синчэнь проснулся от кошмара, кто-то звал и звал его по имени, называл каким-то старомодным словом, которое тут же выветрилось из памяти. Сердце колотилось где-то в горле, потому что в какой-то момент он почувствовал, как его схватили за плечи и встряхнули. «Хватит спать! Ты откроешь глаза или нет?!» Дышать было тяжело, пахло газом. Он быстро перекрыл конфорки на плите, которые оставил без присмотра, передумав готовить ужин. Открыл окна. И только потом позволил себе сползти по стене. Боже. Он ведь мог задохнуться. И умереть. Его всего трясло, но поверхность зеркала была такой приятно холодной, что он довольно быстро пришёл в себя. Оглянулся вокруг. И впервые был благодарен своим кошмарам за то, что просыпается посреди ночи. За стеклом слабо улыбнулись, пытаясь погладить по спутанным волосам. Такой неряшливый в этой жизни. Снова хочешь умереть на моих глазах? Синчэнь неловко поднялся на ноги и почти упал, больно стукнувшись головой о стеклянную поверхность. Расстроился, увидев трещину. Ну вот, голова его дубовая, всё вокруг только портит и портит. Странно, что даже не больно, будто не об стекло, а о чужую спину ударился. Странно всё это. Наверно стоит выйти из дома на какое-то время. Или посидеть на балконе, пока остатки газа не выветрятся. Послышался какой-то странный неприятный звук, будто кто-то рядом что-то царапал, но он списал это на смутное сознание и стресс. Тот же, кто снова и снова ломал ногти, пытаясь разбить зеркало изнутри, удовлетворённо улыбнулся и слизнул кровь. Чёртово зеркало. Разбей его уже. «Освободи меня. Разве я не достаточно наказан? Ты не можешь быть таким жестоким…» Кошмары участились, и теперь не едва слышный шёпот, но настойчивый голос, хриплый и приятный, доводил до изнеможения. Ему было тошно смотреть на своё отражение, уставшее, с бледным как у мертвеца ликом, потресканными губами и бесцветными, рыбьими, как однажды кто-то сказал, глазами. Не знаю, кто ты, но перестань. «Отпусти-отпусти-отпусти». Да если я тебя отпущу, кто тогда со мной останется?! Кому я нужен?! Во снах болели глаза, но ещё больнее было слышать чей-то хриплый, каркающий смех, который в одно мгновение сменялся злостью и болью. Он слышал её, но не мог ответить, оставаясь лишь безмолвным участником. «Ты был нужен мне больше, чем кому-то другому! Отпусти меня!» Во снах голос кричал о ненависти с такой болью, с какой говорят о любви. Он много плакал и будто говорил на самом деле не с ним, а с самим собой, одинокий и никем не слышимый. И вместе с тем приходило ощущение о нежных, бережных прикосновениях, как чьи-то грубые пальцы ласково оглаживали лицо, шею, чьи-то руки расчёсывали волосы и поправляли одежду. Никто не прикасался к нему так. Никто не звал его так. Кому он нужен? Бесполезный, бестолковый, ни на что не годный. Сяо Синчэнь снова по пути на работу оглянулся на своё отражение и с размаху, ободрав пальцы, грохнул зеркало об пол. Стекло разбилось в мелкую крошку, но ему было всё равно. Потом уберёт. На работе его снова сморил сон, тяжёлый и беспокойный, и его начальник, господин Сун Цзычень, время от времени смотревший на него побитой собакой, с тяжёлым выражением лица отправил его домой, предоставив оплачиваемый отпуск на три недели. Никто из коллег и пикнуть не посмел, Синчэнь и вправду работал за двоих-троих, не беря выходных и часто задерживаясь сверхурочно, разгребая документы и подготавливая их для других. — Тебе стоит поберечь здоровье, Синчэнь, — ровным, почти безэмоциональным тоном проговорил начальник, под руку выводя Синчэня из офиса и почти силком усаживая в такси. — О тебе есть кому позабиться? Вообще начальник уже довольно давно пытается перевести их общение за рамки делового, но Синчэню это не нужно, даже если одиночество сверлит дыру у него в виске. Что-то подсознательно заставляет его держаться подальше от этого человека, не доверять ему. … Будто его уже предавали однажды. — Да, всё в порядке, простите за беспокойство, — улыбается и врёт, но так лучше, чем терпеть постороннее присуствие в своём доме. Как бы ему не было плохо, его дом — место, где он может спрятаться от мира и побыть самим собой — слабым и никчёмным. — Если что-нибудь понадобится, можешь звонить. — Да, конечно, — снова мягкая, безликая улыбка. Они оба знают, что Синчэнь не станет никого беспокоить, даже если умирает. — Хорошего дня. До дома добирается как в тумане, холодно и тошно. Вспоминает, что холодильник полон, закупался не так давно, но ни готовить, ни есть желания нет совсем. Ещё и убираться придётся, если он не хочет однажды получить полные осколков ступни. Ключ привычно делает два оборота. Синчэнь проходит в квартиру, привычно взглянув на своё отражение, забвышись. Но зеркала нет. Как и осколков. Он хмурится и аккуратно крадётся, слыша какое-то копошение на кухне. — Ну наконец-то! — окликают его из-за угла. — Сколько можно ждать?! Синчэнь неожиданно чётко даже без очков видит стоящего в проёме парня. Тонкие губы, разъехавшиеся в почти злой усмешке, длинные волосы, стянутые в тугой хвост, чтобы не мешались. Парень одет в его одежду. И где он нашёл чёрное? Стоит, сложив руки на груди, гордо и уязвимо. И смотрит-смотрит-смотрит. И что-то внутри Синчэня, что-то давно разбитое и сломанное, вдруг с болезненным щелчком встаёт на место, срастается, оживает. Он делает шаг-другой-третий, пока не утыкается лицом в этого человека. Обхватывает руками, прижимается и тихо скулит на одной ноте. Парень замирает и неловко дёргается, будто пытаясь вырваться. — Чему это ты так радуешься? Я думал опять будешь мне кишки клинком пересчитывать. Синчэнь не слушает его, только глубоко дышит, вдыхая странный, не очень приятный, но родной запах — пыль, разнотравье, кровь. Чужие грубые пальцы вплетаются ему в волосы, ладонь со шрамами, которые он успел заметить, гладит его по лопаткам. — Пожалуйста, не уходи, не уходи, не уходи. Парня от его слов затрясло, и он натужно рассмеялся. — Вот как, да? Теперь я тебе нужен? А ведь это я просил тебя не бросать меня. Но ты всегда уходишь. — Я не уйду, — комкает пальцами футболку на худом теле. О чём они говорят? Когда было это «раньше»? Не важно, не важно, не важно. Пожалуйста, я больше не могу быть один. Я больше не могу без тебя. Не уходи, не исчезай. Парень всхлипывает и утыкается лицом ему в волосы, тянет к себе и прижимает так, что больно. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не исчезай снова. Синчэнь никогда не спрашивает, кто такой Сюэ Ян, появившийся так внезапно. Сколько ему лет, ведь на вид он на несколько лет младше, но в глаза порой страшно заглядывать — там пережитая, выстраданная вечность одиночества. Где он достал документы и как умудрился устроиться в их же фирму, ведь с начальником Сун они ненавидят друг друга с первого взгляда. Безмолвно перекидываясь взглядами и слова друг другу не говоря. Сюэ Яну часто снятся кошмары, и тогда он делает больно, слишком сильно хватая и почти душа в объятиях. Синчэнь в такие моменты аккуратно переворачивается лицом и гладит по лицу и волосам, успокаивающе мурлыча и обещая, что никогда не оставит. У Сюэ Яна не хватает пальца на руке и часто ноет шрам на животе. Он хорошо переносит боль, но всегда боится сделать что-то не так. Он не говорит Синчэню, что любит его, но всегда заверяет, что не оставит, что будет рядом, даже если прогонят. Синчэнь не знает, каким он должен быть, чтобы сделать это. Но по глазам Сюэ Яна видит, что того уже однажды гнали, оттолкнули больно и с силой, так сильно, что он не может заснуть, не обнимая и не прижимаясь к другому человеку. К нему, к Сяо Синчэню. Обычному человеку, офисному клерку в адвокатской конторе. — О чём ты опять задумался? — сколько не заставляй мазать руки кремом, они всё равно остаются грубыми и шершавыми, щекотно касаются лица. Синчэнь перехватывает ладонь и целует в самый центр, где её перебило широкой бороздой. Холодная, надо бы купить ему перчатки. — Я люблю тебя, — говорит честно, улыбаясь и обнимая. Чужие глаза, тёмно-карие с нереальным красноватым отливом изумлённо распахиваются, взгляд, в раз повлажневший, дрожит. — Можешь не любить, только не уходи. — Я не уйду, — лёгкий поцелуй в висок, большим пальцем гладит дрожащие ресницы. — Я люблю тебя. Сюэ Ян всхлипывает и ничего не отвечает, только жмётся так, будто для него ничего ценнее в мире нет. Так и есть.