Помада

Итан думал, что сойдёт с ума. Первые месяца три после побега из деревни были самыми тяжёлыми: постоянно оглядываться на каждый шорох и спать с пистолетом под подушкой в ожидании того, что за тобой придут. Деревня не торопилась выпускать его из своих когтей. Единственная радость — Уинтерс был не один. Хайзенберг, несмотря на то, что сам едва успел понять основы жизни в обществе, старался помочь Итану. Обычно грубоватый инженер был необычайно ласков со своим … возлюбленным? Постепенно постоянное напряжение сменилось настороженностью, которая уже не приносила такого дискомфорта. Итан уже не дёргался на каждый шорох и наконец набрался храбрости выбраться из дома, но пришли новые проблемы. Если Хайзенберг запросто общался с заводскими работягами, то Уинтерсу достались их жёны, которые обожали перемывать косточки друг другу и окружающим. Их приезд стал лакомым кусочком для этих сорок, которые не упускали шанса спросить: «А где же ваши жёны? Или вы оба одиноки?» В такие моменты Итан смущённо опускал глаза и плавно съезжал с темы. Хайзенберг охраняет его сон, своими объятиями защищая от кошмаров. Но и только: он не шёл дальше поцелуев. Итану было хорошо с ним, но вдруг его партнёр хотел чего-то большего? Пару раз Уинтерс порывался спросить, но каждый раз малодушно оставлял всё как есть. *** Сегодня Итан решил наконец-то перетрясти свою старую одежду. В день приезда он как можно быстрее содрал её с себя и поскорее затолкал в шкаф. Не видеть. Не вспоминать… Ком тряпок шлёпается с верхней полки, распадаясь в полёте на отдельные части. Итан страдальчески поджимает губы и первыми берёт грязные разодранные джинсы. Теперь в них разве что ремонт делать. Уинтерс откладывает их в сторону и тянет к себе футболку, которая больше похожа на половую тряпку. Последней идёт куртка. Итан встряхивает её, и что-то выпадает из кармана, с гулом прокатываясь по полу. Уинтерс лезет под шкаф, нащупывая какой-то продолговатый предмет из металла. Это оказывается небольшой золотистый тубус, украшенный затейливыми узорами. Итан отвинчивает крышку и недоумевающе выгибает бровь. Это — помада… *** Очередной закоулок замка Димитреску, в котором можно перевести дух, не опасаясь когтистой вампирши и её сумасшедших дочек. Он рассовывает по карманам найденные пули и машинально хватает какой-то тубус, решив посмотреть потом. Может, он сумеет всучить его Герцогу в обмен на пару патронов. Руки так и не доходят. *** Итан вертит в руках открытый тюбик, а затем уходит в ванную к зеркалу. От этой алой помады веет царственной похотью. Она зазывно маслянисто блестит в свете ламп. Даже запах, щекочущий ноздри, обещает пряные звериные поцелуи, которые никогда не променяешь на пресный покой. Итан смотрит в зеркало — обычное бесцветное лицо, каких тысячи на улицах, с голубовато-ртутными лужицами глаз. Уинтерс рассматривает собственные бледные, потрескавшиеся губы, а потом, слегка приоткрыв рот, лёгким мазком наносит немного помады. Продукт явно превосходного качества, потому что с лёгкостью расходится по губам, увлажняя их. Неожиданно Итана ведёт от безумия такого поступка. Какой нормальный мужик будет красить губы перед зеркалом? Это так странно, но так волнующе приятно. Итан вспоминает, как Мия красилась перед зеркалом и решительно перехватывает помаду. Сначала аккуратно обвести губы по контуру, а потом заполнить плотным тоном. Уинтерс не узнаёт себя в зеркале: золотистые волосы будто ярче переливаются в свете лампы, глаза маняще блестят из-под ресниц, а теперь винно-алые губы зазывно приоткрыты для поцелуя. В маленькой ванной становится жарко, Итан решительно расстёгивает домашнюю рубашку и стягивает мешковатые спортивные штаны. Так гораздо лучше. Он выходит из ванной, вертя тюбик помады в руках, и оказывается снова в прихожей. Взгляд Уинтерса цепляется за потёртый плащ Хайзенберга. Инженер носил его всю осень и зиму. Теперь уже весна. Итан медленно снимает плащ с вешалки, вдыхая едва уловимый запах табака и машинного масла, въевшегося в ткань. Уинтерс шало улыбается и надевает его на голое тело. Плотная подкладка трётся о кожу словно поглаживание шершавых ладоней. Итан закрывает шкаф и рассматривает себя в зеркале, но неожиданно видит в отражении замершего от удивления Хайзенберга. Сначала Уинтерса обжигает стыдом — кто-то, пусть и близкий, стал свидетелем его безумия, но затем всё растворяется в тягучем яде похоти. Он оборачивается и, покачивая бёдрами, подходит к удивлённому инженеру. — Итан? — севшим голосом спрашивает Хайзенберг. А потом замечает эту кроваво-алую помаду. Она меняет всего Уинтерса, превращая заурядного мужчину в чудо с невинными глазами и размалёванными губами шлюхи, которые отлично бы смотрелись на его члене. Глаза инженера вспыхивают. — Беги, — предупреждающе рычит Хайзенберг. — Не хочу, — улыбается Уинтерс, невесомо проводя пальцами по тяжело вздымающейся груди инженера. — Сам напросился. Хайзенберг хватает его за лацканы плаща, притягивая к себе, и вгрызается в эти невероятные губы голодным, глубоким поцелуем, жадно вылизывая нежный рот. Пряный вкус помады разбавляется кровью — нечеловеческие клыки инженера расцарапали губы Итана. Не прерывая кусачих поцелуев, они, едва не собрав все косяки, добираются до кабинета Итана. Уинтерс отстраняется первым, пьяно улыбаясь, и показательно утирает рот, размазывая косметику. — Замри, — жарко выдыхает он на ухо Хайзенбергу, оттесняя его к письменному столу, всем телом притираясь к разгорячённому инженеру. Ноздри повелителя металла хищно трепещут, но он кивает, стискивая столешницу. Итан издевательски медленно расстёгивает рубашку Хайзенберга, прокладывая дорожку поцелуев до кромки брюк, игриво прикусывая кожу, наслаждаясь тем, как перекатываются под ней литые мышцы. Его любовник может силой мысли гнуть сталь, да и сейчас под его пальцами жалобно хрустит дерево, но это не пугает, а наоборот — заводит. Подчинить этого опаснейшего зверя. Итан опускается на колени и звенит пряжкой ремня, стягивая брюки и бельё, освобождая стоящую колом плоть любовника. Уинтерсу хочется отступить, но затем вспоминаются кадры из дешёвой порнушки, которую он смотрел в прыщавой юности, а потом он чувствует вкус этой невероятной помады, перемешанный с его кровью, и остатки смущения растворяются. Итан кротко опускает ресницы, обхватывая губами сочащуюся смазкой головку, от чего Хайзенберг длинно выдыхает сквозь зубы, а через секунду закусывает ладонь. Широкие мазки, долгие прикосновения губ, скользящих вдоль по нежной шелковистой коже. Первый вибрирующий и непростительно громкий стон, похожий на рычание, вырывается из горла инженера, когда Итан с трудом опускает голову до конца, касаясь носом жёстких волосков. Уинтерс, самодовольно усмехаясь про себя, поглаживает поджарые бёдра любовника, пытаясь позорно не задохнуться. Движения медленные, плавные, чтобы понять желания партнёра. Хайзенберг скользит взглядом по блестящему от слюны, растянутому, блядски-алому рту. Для него будто ничего в мире больше не существует, кроме винных губ, округлённых в идеальную о. Тем временем Итан, освоившись, позволят себе дать волю воображению. Инженер рычит сквозь зубы, изредка выкрикивая что-то на немецком, когда ловкий язык выписывает неведомые узоры, скользя вдоль пульсирующих вен, порхая по головке, погружаясь в уретру. Хайзенберг мотал головой, чувствуя, как возбуждение тугим комком стягивается внизу живота, отчего он не сдерживается, подаётся бёдрами вверх, вынуждая Итана остановиться, пережидая позыв, опаляя чувствительную кожу горячим сорванным дыханием. — Тебе нравится? — сиплым шёпотом спрашивает Уинтерс, переводя дыхание, заменяя рот руками. Хайзенберг не может ответить, только хрипло вскрикивает, когда вожделенные губы вновь смыкаются на члене и наконец не выдерживает: хватает протестующе пискнувшего Уинтерса за волосы, жёстко вбиваясь в податливую глотку. Головка скользит по задней стенке горла, отчего по всему телу пробегают разряды тока. Хватает нескольких движений, чтобы Хайзенберг до хруста запрокинул голову, спуская в рот любовника. Итан, отстраняется, сыто улыбаясь: хотя и финал был немного испорчен, но он знал, на что шёл. Горло болит, и два-три дня он будет разговаривать не иначе как шёпотом, но это меркнет перед зрелищем едва стоящего на ногах инженера, вдохновенно матерящегося по-немецки. Уинтерс поднимается и даже как-то целомудренно целует Хайзенберга, оставляя на его губах смесь помады и спермы. — И что это было? — с трудом возвращается к английскому инженер, машинально облизывая губы, — Откуда у тебя вообще взялась помада? — Не поверишь, из замка Димитреску, — хихикает Итан, — А вообще…это всё помада, — Уинтерс невинно хлопает ресницами. *** Инженер хрипло смеётся, а затем одним движением сметает со стола бумаги. — Что ты задумал? — слегка испуганно спрашивает Уинтерс. — Мой черёд, — голодно усмехается инженер, щелчком пальцев заставив пуговицы рвануться в стороны. Плащ падает к его ногам, оставляя Уинтерса абсолютно беззащитным. Инженер резко хватает его и рывком перекидывает через стол, втискивая колено между бёдер писателя. Уинтерс прогибается под жёсткими прикосновениями и жалобно стонет от болезненного укуса в шею. Волчья метка ложится на горло. «Мой!» — бьётся в голове распалённого инженера. Итан податливый и отзывается на каждое касание — эта чуткость появляется только здесь, для него. Хайзенберг начинает неожиданно ласково, выцеловывая каждый позвонок. Просто чтобы сорвать очередной вздох с этих разукрашенных алых губ, которые сорвали ему тормоза. Итан не просит. Ему хватает взгляда — несмотря на свою внешнюю грубость, Хайзенберг весь в его власти. И выполняет любой безмолвный каприз: выцеловывает нежную кожу за ухом, кусает в шею, сильно ласкает бёдра руками, властно раздвигая колени. Он не чувствует себя рабом, он чувствует себя победителем, хищником, дорвавшимся до своей желанной жертвы. Итана едва ли можно назвать привлекательным. У него нет большой груди, ног от ушей и длинных волос, за которые хочется потянуть во время секса. Но этот взгляд, твёрдо держащие пистолет руки, прямая спина и редкая искренняя улыбка. Это пленяет, завораживает. С той, самой первой встречи, Хайзенберг понял, что Итан будет принадлежать только ему. Инженер толкается пальцами в рот Уинтерса, который, смекнув в чём дело, щедро вылизывает каждую фалангу, причмокивая как последняя полковая проститутка. Его бравада заканчивается, когда он ощущает влажное давление между ягодиц, вскидывается, но потом расслабляется, отвлекаясь на быстрые поцелуи. Длинные узловатые пальцы инженера толкаются глубже, раздвигая неподатливые мышцы. Итан вскрикивает, когда искра боли проскакивает по позвоночнику, а затем выгибается навстречу постыдным, но желанным прикосновениям. Слюна — плохая смазка, но это лучше, чем ничего. Уинтерс испытывал боль и сильнее, а вот постепенно вытесняющее её желание ему в новинку. Когда внутри писателя свободно скользят три пальца, а сам он, изнывая от жажды, мечется по гладкому дереву и откровенно насаживается на пальцы, Хайзенберг отстранятся. — Beruhige dich, mein Schatz, — успокаивает инженер. Плавный, слитный толчок, с которым он входит на всю длину, накрывая собой дрожащее от возбуждения тело, вырывает из горла Уинтерса звенящий крик. От новой вспышки боли ему резко становится не до удовольствия и быстрого шёпота. Лёгкие извиняющиеся поцелуи разгоняют багровую пелену, и Уинтерс наконец слышит ласковые просьбы расслабиться не причинять боли им обоим. Под внимательным и любящим взглядом стальных глаз Итан тает и почти не сопротивляется. Хайзенберг замер и своей неподвижностью, казалось, замедлил время. Наконец боль сменилась приятным чувством наполненности, целостности. Как будто так правильно. Первое движение аккуратное, медленное, почти неощутимое. Оно похоже на морской прибой — мягкий, но твёрдый, не причиняющий боли и дарящий только ласку и удовольствие. Итан томно вздыхает и подаётся навстречу толчкам. Движения становятся более нетерпеливыми. Пошлые шлепки кожи о кожу и частое дыхание инженера заставляют метаться, просить о большем. Когда Хайзенберг задевает что-то внутри любовника, тот протяжно стонет и до хруста выворачивает шею, подставляясь под дикий, клыкастый поцелуй инженера, который уже больше не сдерживает свою страсть. Резко, сильно, быстро, не давая вдохнуть. Стол ходит ходуном, страдальчески скрипя ножками по полу. — Halt! — внезапно выкрикивает Уинтерс. Инженер с трудом покоряется, готовясь услышать упрёки любимого, но тот, хитро улыбнувшись, переворачивается лицом к нему, ложится спиной на стол, обхватывая ногами поясницу любовника, и уже сам насаживается на плоть, чтобы снова и снова чувствовать то безумное, противоестественное удовольствие. Хайзенберг ловит его губы, шепчет что-то на своем родном немецком, выцеловывает на коже странные узоры. Внезапно Итан в последний раз запрокидывает голову и не сдерживает длинного высокого стона, когда тяжёлые белые капли орошают их животы. Несколько резких, грубых толчков, и горячая вязкая жидкость заполняет его. Хайзенберг мелко дрожит нависнув над любовником, а затем покидает его тело, усаживаясь прямо на пол. — В душ? — предлагает инженер. Итан вытирает пот с лица и тоже сползает на пол, устраивая гудящую голову на коленях Хайзенберга. Тот удовлетворённо рассматривает мечтательное лицо любимого, а затем раскатисто смеётся. Итан недовольно выгибает бровь. — Что? — Помада. Стойкая дрянь, до сих пор не стёрлась, — поясняет инженер. Итан тоже смеётся, расслабленно откидываясь на него. Да, он поступил абсолютно правильно, сохранив эту колдовскую помаду.