Innocence Died Screaming, Honey Ask Me I Should Know

К сожалению, Фэн Синю не требуется много времени, чтобы угадать новый пароль к частной сети. Хуа Чен сам виноват в своей проклятой предсказуемости. — Ваше Высочество, — говорит генерал непривычно напряжённым голосом. Хуа Чен не уверен, является ли это эффектом от нового пароля, который всегда вызывает у его старых охранников какое-то странное настроение, или же это результат того, что Хуа Чен оставил его на милость Небес и, что более ужасно, — Лин Вэнь. — Оставь меня в покое, — говорит он и выходит из сети. Фэн Синь никогда не умел выполнять приказы. — Ваше Высочество, хотя бы послушайте, что я хочу сказать. Хуа Чен закатывает глаза. — Я не хочу тебя слушать и не хочу с тобой разговаривать. Сделай мне одолжение и съебись, — огрызается он. И опять же, Фэн Синь этого не делает. Он продолжает, как будто не слышал Хуа Чена. — Ваше Высочество, мне нужно знать, Белый Цветок что-то с вами сделал? — спрашивает он. Что-то с ним сделал? Что именно он сделал бы? Хуа Чен стоял прямо перед своими генералами совсем недавно — если бы он умер, ему хотелось бы верить, что эти двое бы это поняли. Хуа Чен усмехается. — А что? Беспокоишься обо мне сейчас? — как будто Фэн Синю когда-либо было не наплевать на него. — Он сломал духовный барьер Сюань Цзи на горе Юйцзюнь и провёл меня. Я невредим и не беспокоюсь. А теперь пойди прочь. Решено, в следующий раз, когда он будет выбирать пароль к сети духовного общения, это определенно будет что-то нелестное в отношении матери Фэн Синя. — Ваше Высочество, — снова говорит Фэн Синь, и в его голосе умоляющие ноты, — пожалуйста, отнеситесь к этому серьезно. Белый Цветок, Оплакивающий Кровопролитие, — непревзойдённый. Не стоит относиться к его внешнему виду легкомысленно. Хуа Чен хмурится, пиная камень, осмелившийся встать у него на пути. Камень грохочет на удовлетворительном расстоянии. Его ступня пульсирует. — Не думаю, что мне угрожала опасность, — говорит он, раздражённый тем, что ему приходится повторять для тупого генерала. Что-то в нём искренне верит в это. Хуа Чен не привык доверять людям, особенно обладающим властью, но он не боялся Белого Цветка. Осторожничал, конечно. Смущался. Но не боялся. Честно говоря, его инстинкты самосохранения никогда не были так обострёны. Ему кажется, что Фэн Синь гримасничает, хотя он и не видит этого. — Мы тоже так думали, — печально говорит он, — когда Белый Цветок впервые появился из Печи, — он колеблется, а затем тихо добавляет, — вы совершите ошибку, недооценив его один раз. Оу? Хуа Чен приподнимает бровь. Это интересно. Может, он слишком долго отсутствовал на Небесах. Не то чтобы это, конечно, было плохо, но похоже, он упустил немало красочных сплетен в своё отсутствие. — Приму к сведению, — говорит он. На этот раз, когда он выходит из сети, Фэн Синь не появляется вновь. Поскольку он решил не жить на Небесах — Хуа Чен вздрагивает от этой мысли, — он обнаруживает, как это часто бывает, что нуждается в каком-нибудь месте. Храм, в котором он живёт, это хороший вариант, но он также невероятно далеко от горы Юйцзюнь, и Хуа Чену не особо нравится утруждать себя применением приёма, сокращающего расстояние, когда он мог просто найти храм поближе. Не то чтобы такого не было. Хуа Чен — бог удачи, в конце концов, покровитель нищих и отчаявшихся. Ему не следует бродить где-то слишком далеко. Однако это не означает, что он не истощен. Не во всём виновата Сюань Цзи. Фактически, общение с ней было последней причиной для головной боли за последние пару дней. Но в отношении Му Цина и Фэн Синя, и Пэй Мина, и императора, в отношении мстительных и непонятных призраков — Хуа Чен был бы признателен за возможность сесть и отдохнуть. Он никогда не был готов «помогать другим». По сути, он эгоистичный человек. Эгоистичный, высокомерный, жадный… и удачливый. Он слышит телегу, запряжённую быком, до того, как видит её, и хотелось бы верить, до того, как человек в ней его заметит. Он быстро меняет облик с помощью небольшой магии трансформации, бездумно превращаясь в более молодую версию себя. Со своей личиной он также меняет свой наряд. В конце концов, никто не захочет подвезти автостопщика в окровавленном рваном платье невесты, и Хуа Чен сомневается, что еще одна возможность бесплатной поездки появится так же легко. Он обменивается несколькими словами с владельцем повозки, который кивает ему, чтобы он забрался назад. Он делает это, небрежно соскальзывая вниз. Он не может не застонать от облегчения. Поначалу путешествовать в одиночестве было здорово, но боже или нет, он всё ещё человек с ногами, и эти ноги болят. Кто-то тихо смеётся. Только тогда Хуа Чен замечает другого путника, наблюдающего за ним мягким взглядом карих глаз с другой стороны тележки. Он поворачивается на звук. Если бы не пристальный взгляд, Хуа Чен бы подумал, что этот человек медитирует. Он сидит, выпрямив спину и скрестив лодыжки в позе лотоса, и на его лице застыло спокойное выражение. Хуа Чен почти завидует тому, насколько элегантным кажется этот мужчина. Хотя он упирается в груду соломы, раскачиваясь из стороны в сторону на каждой неровности дороги, ему удается сохранять аккуратный и достойный вид. Если отбросить скромный наряд, Хуа Чен бы предположил, что это какой-то дворянин. Мужчина уважительно наклоняет к нему голову. — Молодой господин, — говорит он, приветствуя. Хуа Чен застигнут врасплох приятной интонацией его голоса. Он низкий и теплый, звучит так же нежно, как выглядит сам мужчина, одетый в изящные белые мантии самосовершенствующегося и бамбуковую шляпу. Шелковистые каштановые волосы заплетены в растрепанную косу, перекинутую через плечо, а на конце завязан изящный цветок. Хуа Чен обнаруживает, что пялится. Он моргает, понимая, что не дал никакого ответа. Мужчина терпеливо улыбается ему. — Все в порядке? — любезно спрашивает он. — Ты выглядишь усталым. Верно. Слова. Хуа Чен прочищает горло. — Прошу прощения, гэгэ. Просто немного устал от странствий. — Правда? Как долго ты путешествуешь в одиночестве, молодой господин? Твоя семья, должно быть, беспокоится о тебе. Он на мгновение сбит с толку, прежде чем вспоминает, что в нынешнем обличии выглядит не намного старше девятнадцати. — О, не беспокойся обо мне, — пространно говорит Хуа Чен, сжав между пальцами соломинку и прокручивая её. — Я привык путешествовать один. Я могу позаботиться о себе, гэгэ. Кроме того, я ходил недолго, всего несколько часов. Не стоит переживать. На самом деле прошло больше нескольких часов. Фактически, вся ночь и большая часть дня. Он этого не планировал; сначала он шёл только для того, чтобы уйти, желая остановиться в одном из городов, мимо которых проходил, может, посетить казино, найти место, где можно взбодриться. Вместо этого он продолжал идти. Сколько времени прошло с тех пор, как он просто бродил вокруг в компании лунного света и деревьев? Когда он был человеком, не было ничего, что нравилось ему больше, чем возможность ускользнуть и заблудиться в лесу. Те драгоценные часы, когда он мог быть свободным, делая вид, что не замечает безмолвную тень, охраняющую его с безопасного расстояния… Мужчина снова хихикает, этот музыкальный звук легко плывёт по воздуху. Уголки губ Хуа Чена приподнимаются вверх. — Ничего не могу с собой поделать. Всегда беспокоюсь, когда вижу путешествующих без компании, — знаете, можно найти массу неприятностей, оставшись в одиночестве. Могу я спросить, куда направляется этот господин? Хуа Чен пожимает плечами. — Не знаю. Другой мужчина смотрит на него с пониманием. — Потому что вы еще не решили? Или потому что вы заблудились? — Думаю, оба варианта. Я просто остановлюсь в следующем городе, который мы проедем, каким бы он ни был. Оттуда смогу понять остальное. — Деревня Водных каштанов, — говорит мужчина. Хуа Чен моргает. — Простите? — Деревня Водных каштанов. Это ближайший город. Мы должны быть там к ночи. — А, — говорит он, — гэгэ, конечно, хорошо осведомлён. Гэгэ тоже туда направляется? Мужчина колеблется всего секунду. Хуа Чен не уверен, что ему не показалось, — к старости он стал параноиком. — Да. — Какая удача! — он мысленно смеётся, развеселённый собственной шуткой. — В таком случае, не хочет ли гэгэ составить мне компанию? Чтобы не беспокоиться? Мужчина вздрагивает, быстро глядя на Хуа Чена и нахмурив брови. — Ты бы пригласил с собой незнакомца? — он искренне расстроен этой идеей. — Молодой господин, я не уверен, что это безопасно… Хуа Чен думает о белой маске. Он думает о призрачной улыбке, такой же мягкой, как лепестки, кружившие вокруг. Если Хуа Чен не умер тогда, на той горе, безоружный перед непревзойдённым — достаточно могущественным, чтобы заставить Небеса дрожать, не меньше, — он не думает, что Смерть настигнет его сейчас, в руках этого обеспокоенного попечителя. Что он может сказать? Ему повезло. — Гэгэ, ты ведь не хочешь навредить мне, не так ли? — всё равно спрашивает он, поскольку мужчина все ещё кажется растерянным из-за очевидного безрассудства Хуа Чена. — Н-нет, конечно, однако… Молодой господин! Ты ведь не должен так доверять каждому, кого встречаешь? Что, если бы я имел дурные намерения? Он приподнимает бровь. — А у тебя они есть? — Нет! Хуа Чен смеётся, чем удивляет даже себя. — Гэгэ, я тебе верю. И я могу позаботиться о себе, помнишь? Гэгэ кажется добрым, и он, вроде как, много знает. Я подумал, что он, возможно, захочет убедиться, что я благополучно доберусь до места назначения. Мужчина слегка надул губы, его царственная манера поведения слегка пошатнулась. — Ты мне льстишь, — говорит он, очевидно, всё ещё желая протестовать, но он должен понимать, что Хуа Чен этого не услышит; он вздыхает, смирившись. — Куда ты пойдешь в деревне Водных каштанов? Хуа Чен не продумал всё так далеко. В свой храм, конечно, однако как он должен признаться другому человеку? Он не похож на священника. На что он может списать своё пребывание в храме, не раскрывая себя? Он оглядывается на мужчину, и ему в голову приходит идея. — Гэгэ, ты совершенствующийся, верно? Есть ли боги, которые позволили бы нам остаться в их храме? Хуа Чен чувствует, что его сердце начинает биться быстрее, когда его собеседник краснеет. — Мы останемся в храме? — повторяет он, широко раскрыв глаза от удивления. — Молодой господин… Хуа Чен тут же осознаёт, что они всё ещё незнакомцы. Может быть, предположить, что они проведут ночь вместе, это несколько слишком. Он слабо смеётся. — Гэгэ, прости за мою дерзость. Я даже не знаю твоего имени… — Бай Хуа. … Хуа Чен моргает один раз, второй. — Прости? — произносит он. Другой мужчина медленно закрывает глаза и вздыхает, как будто очень хотел бы, чтобы его целиком поглотила земля. — А, эм… Это моё имя… Бай Хуа. Хуа Чен должен прикусить щеку, чтобы не рассмеяться. Бай Хуа видит это и закрывает лицо. — Молодой господин, пожалуйста, не смейся! Я не хотел просто так выпалить. Как неловко… Хуа Чен сжалился над ним. Мужчина выглядит искренним, из тех, что не слишком жаждут притворяться. Он смеётся. — Бай Хуа, нечего стесняться. Я спросил, не так ли? Бай Хуа закусывает губу, краснея. Он смотрит на Хуа Чена сквозь ресницы. Всё веселье Хуа Чена за чужой счёт быстро исчезает, сменяясь ощущением падения внизу живота. Он заставляет себя смотреть в сторону. — Как я могу тебя звать? — спрашивает Бай Хуа. Кажется, он не замечает внутреннего смятения Хуа Чена, но даже если это не так, то делает вид. — …Сань Лан. Это не его имя, определённо, но он полагает, что Бай Хуа может его узнать, и пока не хочет отказываться от этой забавы. К счастью, Бай Хуа не проверяет. Хуа Чен кашляет. — Итак, гэгэ? Насчет храмов.? — О, да, верно, — Бай Хуа задумчиво склоняет голову набок. — Что ж, мы всё ещё на юге, поэтому я предполагаю, что либо у генерала Наньяна, либо у Сюаньчжэня, если у них обоих храмы где-то поблизости. Хуа Чен фыркает. — Гигантская Мужественность и Подметающий Генерал? Пас. Бай Хуа пристально смотрит на него, с удивлением и негодованием приоткрывая губы. — Сань Лан, ты не должен так их называть, — говорит он, опуская уголки рта. Внутренне Хуа Чен думает, что может называть их, как заблагорассудится. В любом случае, эти идиоты не сделали бы с ним ничего, а если бы попытались, он был бы счастлив свести счеты между ними тремя. Но Бай Хуа выглядит обеспокоенным, и Хуа Чен приносит свои извинения. — Прости, гэгэ. Я не хотел тебя расстраивать. — Сань Лан, — журит он, но тоже немного смеётся, качая головой. — Ты знаешь, я не это имел в виду. Ты расстраиваешь не меня — это очень грубые прозвища для двух могущественных богов. Пожалуйста, будь добрым. Тебе не следует искать ссоры. Могущественные боги. Можно подумать. Хуа Чен не закатывает глаза только потому, что это привычка Му Цина. — Если гэгэ так говорит. Другой мужчина качает головой, бормоча себе под нос. Что-то подозрительное, насчет детей, которые никогда не учатся плыть по течению, и достаточно близко, чтобы разобрать, но если судить по ухмылке, Бай Хуа сделал это намеренно. — Ну если Сань Лан против этих храмов, я полагаю, тут также могут быть храмы Хуа Чена, — говорит он. Хуа Чен оживляется. — Напомни мне, гэгэ, кто он? Бай Хуа выпрямляется, мягко улыбаясь. Его пальцы рассеянно касаются косы. — Хуа Чен бог удачи и везения, Его Высочество, Проклявший Богов, — произносит он так, словно читает по свитку. Он смотрит на Сань Лана, и его улыбка становится шире. — Говорят, он терпеть не может находиться на Небесах, а потому бродит среди людей, принося богатство каждому, кто попадётся ему на глаза. Хуа Чен удивлён. Это определённо не те слухи, которые распространяют о нём боги, но Бай Хуа произносит всё это без тени лжи. Хуа Чен полагает, что это один из способов взглянуть на то, что он делал со своим вознесением до сих пор, но это определенно великодушный рассказ. — Не думаю, что слышал историю о Его Высочестве, Проклявшем Богов, — говорит он, и это не ложь. — У гэгэ есть предположения, почему он покинул Небеса? Хуа Чен не может сказать, почему продолжает притворяться, но он поражён необходимостью узнать то, что известно Бай Хуа. Бай Хуа сдаётся в попытке сохранить идеальную позу, откидываясь спиной на борт телеги, его подбородок приподнят, обнажая горло. Он подпирает голову рукой, искоса глядя на Хуа Чена. Это вызывает у последнего странное ощущение, словно его изучают. Хуа Чен не уверен, что ему это не нравится. — На самом деле, — начинает Бай Хуа, — существует множество историй о богах. Каждый рассказ меняется, передаваясь из уст в уста, и было бы бессмысленно верить всем слухам, не говоря уже о попытке выяснить, какие из них всё же правдивы. В той версии, которую я слышал, говорится, что он сделал это из-за несправедливости, обнаруженной им после вознесения. Другие же говорят, что он сделал это, чтобы иметь возможность искать потерянную любовь, или же из-за мести. Зависит от того, что ты найдёшь наиболее правдоподобным. Что думаешь, Сань Лан? Хуа Чен надолго задумывается. — Кто сказал, что они все не правдивы? Бай Хуа смеётся на это, его глаза сверкают, образуя веселые серповидные формы. Хуа Чен тоже инстинктивно улыбается. — В этом вся суть слухов, Сань Лан. В каждом из них есть доля правды, но её недостаточно. Они хранят историю, но искажают факты до неузнаваемости. Хуа Чен кивает. Это определённо верно, думает он. — Гэгэ наверняка много знает, — произносит он. Бай Хуа пожимает плечами. — Должно быть. Хуа Чен выравнивает интонации, стараясь говорить как можно более небрежно. — Тогда он сможет рассказать мне и о других вещах? Если ты так много знаешь о богах, осведомлён ли ты о призраках? Бай Хуа не обманывается. — Призраки? — спрашивает он. — Конечно. Но что Сань Лан хотел бы о них узнать? Хуа Чен внимательно смотрит на него. Он спрашивает: «Ты знаешь того, кого называют Белым Цветком, Оплакивающим Кровопролитие?» Бай Хуа тихо смеётся, а на его лице появляется весёлое выражение. Его белые одежды изящно обрамляют фигуру, скрывая важные детали. Это производит общее впечатление мягкости и умиротворения человека, привыкшего к спокойному созерцанию, а не действию. Несмотря на то, что в этой форме он на несколько дюймов выше Хуа Чена, на самом деле он не кажется таким уж большим — в развевающихся одеждах и с вплетенным в волосы цветком. Его лицо красивое и доброе, но в то же время бесхитростное. Хуа Чен задумывается, было ли это показано намеренно. Он из тех, кого легко потерять в толпе. — Что насчёт него? — спрашивает Бай Хуа. — О нем не так много информации. — Ты знаешь его имя? — Никто не знает. Я почти уверен, что боги называют его за спиной Умин, то есть «безымянный». Они не проявили бы такое неуважение в лицо. Думаю, в большинстве случаев достаточно Белого Цветка. — В большинстве случаев? Бай Хуа пожимает плечами. — В Призрачном Городе его называют иначе, но это потому, что он правит там, как Князь Призраков. — А как они его называют? — спрашивает Хуа Чен. Бай Хуа снисходительно улыбается. — Ты планируешь стать призраком, Сань Лан? — Нет, — отвечает он, защищаясь. — Мне просто интересно. — Не думаю, что тебе нужно беспокоиться о том, как они обращаются к нему. В любом случае, они единственные, кто так формален. Есть ли ещё что-нибудь, о чём ты хочешь спросить? — В таком случае, как он получил имя Белого Цветка, Оплакивающего Кровопролитие? Бай Хуа не смог удержаться от смеха. — А как ты думаешь? Он остался единственным выжившим после ожесточённой битвы, окруженный морем крови. Он не мог не горевать о таком количестве бессмысленных смертей. Говорят, в течение трёх дней белые лепестки падали с неба, когда Белый Цветок сидел среди места битвы, отказываясь двигаться, пока последняя капля красного не исчезла из виду. Это вызвало у Хуа Чена только больше вопросов. Почему он оплакивал учинённую им же битву? Кто сражался? Ему хочется спросить, но когда он открывает рот, вместо этого выходит: «Как он выглядит?» — Трудно сказать. Он носит маску, чтобы скрывать лицо. — Он часто вступает в сражения? — Я бы так не сказал. С тех пор о нём никто не слышал. — Какой он? На этом вопросе Бай Хуа делает паузу. Он внимательно смотрит на Хуа Чена, снова слегка наклонив голову в сторону, — признак того, что он что-то серьёзно обдумывает. — Это очень сложный вопрос, — спокойно произносит он. — Я не могу быть уверен. Исходя из этих рассказов, как ты думаешь, каким он может быть? Хуа Чен задумывается. — Ну он, пожалуй, могущественный. — Должно быть. — Его боятся на Небесах и на Земле, так что он, пожалуй, опасен. — Верно. — И он должен быть способен на раскаяние. Бай Хуа странно смотрит на него. — Думаю, это правда, — произносит он после секундного молчания. Хуа Чен продолжает. — Наличие в качестве символа чего-то такого чистого и нежного, как цветок, должно что-то означать, правда? Бай Хуа выглядит удивлённым. — Сань Лан, я думаю, это все только предположения. — Как сказал гэгэ, в каждом слухе есть доля правды и немного вздора. — Да, но Сань Лан! Белый Цветок всё ещё непревзойдённый. Я думаю, тебе стоит быть немного более осторожным… Хуа Чен слышит эти слова не первый раз за сегодня. Он вспоминает своё взаимодействие с призраком, его изящную, но сильную руку, медленно протягивающуюся сквозь красный шёлк. Он помнит мягкую кожу и грубые мозоли, вспоминает силу, которую использовали только при необходимости. Он помнит легкие прикосновения и то, как холодные пальцы задержались у его глаза и не предприняли никаких действий, чтобы атаковать. Может, Бай Хуа, и не дай бог, Фэн Синь были правы. Должно быть, Хуа Чен должен с большим подозрением относиться к людям, которые почти наверняка могут надрать ему задницу без каких-либо усилий, и что более важно, — без особых причин на это. Но тем не менее… Хуа Чен не боялся. И он знает, что это нечто большее, чем просто недостаток инстинкта самосохранения. Может быть, он не особо заботится о том, чтобы жить ради себя, но Хуа Чен давным-давно пообещал жить в любом случае, и он не нарушил бы это обещание так легко. Не тогда, когда он поклялся продолжать. Хуа Чен не доверял с лёгкостью и не нарушал обещаний. Конечно, он мог не быть осторожным, но и самоубийцей он не был. Он хотел жить. Он хотел жить, и как показала история, даже умел спасать свою шкуру. И всё же он не боялся. Маска, которую носил Белый Цветок, была красивой, но простой, служила своей цели и не более того. В отличие от маски Белого Безликого, маска Белого Цветка никогда не предназначалась для воздействия на людей. Это было простое серебряное украшение, бледное, как луна, созданное с одной-единственной целью — скрыть владельца. Несмотря на это, Хуа Чен все ещё ощущал, что заметил что-то в этом человеке. Нечто, не предназначенное для чужих глаз. — Не переживай об этом, гэгэ, — говорит Хуа Чен, мысленно возвращаясь к настоящему. — Я научился не слишком доверять людям. Бай Хуа хмурится, но больше ничего не говорит. Он любезно не указывает на то, что Хуа Чен пригласил его, совершенно незнакомого человека, поехать вместе с ним, несмотря на то, что даже не знал его имени. Хуа Чен собирается что-то сказать, чтобы нарушить тишину, когда телега резко дёргается, и он вместе с ней, на секунду потеряв равновесие, поскольку она нестабильно дрожала, заставляя его почти распластаться. Почти, потому что в этот момент Бай Хуа небрежно протягивает руку и хватает его, не давая упасть. Хуа Чен вздрагивает от прикосновения по привычке, не ожидая этого. Он сразу же сожалеет об этом, когда Бай Хуа быстро убирает руку, хотя его лицо остаётся бесстрастным. — С тобой всё в порядке? — спрашивает он вместо этого. Его руки крепко лежат на коленях. Хуа Чен старается этого не замечать. — Да, всё хорошо. В ужасе, добавляет он про себя, но не хочет на этом останавливаться. Бай Хуа медленно поднимается, крича владельцу повозки: «Что происходит?» — Не знаю! — раздаётся в ответ. Он безуспешно пытается заставить быка сдвинуться с места, но тот отказывается, упрямо замерев на месте. Хуа Чен готов игнорировать всё это, пока мужчина не поворачивается вперед и не кричит. Он быстро встаёт, прищуриваясь, оценивая ситуацию. Впереди по дороге видны несколько зелёных призрачных огней, за которыми следует группа людей, одетых в белое. В этом не было ничего необычного, если бы они не держали головы в руках. — Гэгэ, — спокойно говорит Хуа Чен, с терпением, которого он не чувствует. — Напомни мне, что сегодня за день. Бай Хуа закрывает глаза. — Фестиваль Голодных Духов. Конечно, это он. Середина седьмого месяца, когда открываются врата в преисподнюю. Такой день, когда людям советуют оставаться дома и никуда не ходить, чтобы не столкнуться со злом. На самом деле, Хуа Чен невероятно удачлив. — Гэгэ, я думаю, что, пожалуй, нам следует продолжить путь, пока мы не наткнулись на призраков. Уголок рта Бай Хуа поднимается вверх, как бы говоря, что уже поздно. — Хорошо, я последую твоему совету. Хуа Чен считает это довольно ироничным, поскольку при нынешних их обличиях именно он выглядит подростком, а Бай Хуа — взрослым. Тем не менее, он легко принимает это. В конце концов, ему сотни лет. Если он не может справиться с несколькими заблудшими призраками, то он ничем не лучше Му Цина. Хуа Чен вздрагивает от этой мысли. Он никогда не сможет больше показать своё лицо. — С тобой всё хорошо? — спрашивает Бай Хуа второй раз за вечер, очевидно, истолковав его отвращение как страх. — Я в порядке, гэгэ, — отвечает он. — Сядь поудобнее и позволь мне разобраться с этим. Бай Хуа усмехается, садясь рядом с владельцем повозки, который без жалоб движется к заднему сидению, дрожа от нервов. Хуа Чен старается не закатывать глаза слишком заметно. Он устраивается на водительском месте и хватает вожжи. — Сань Лан, ты достаточно молод, — отмечает Бай Хуа. — Ты когда-нибудь раньше управлял телегой с быком? Хуа Чен смотрит на поводья, а затем снова на Бай Хуа. — Нет, — отвечает он и приводит телегу в движение. Смех Бай Хуа частично уносится ветром, но этого достаточно, чтобы Хуа Чен усмехнулся. Хуа Чен гонит их далеко и быстро, мчась по вершине горы и набирая скорость, пока деревья не начинают сливаться вместе. Владелец повозки стонет при каждом резком повороте, некоторые из которых ставят телегу на два колеса, прежде чем она выправляется. Бай Хуа, кажется, не возражает. он спокойно сидит рядом с Хуа Ченом, выпрямив спину и мирно сложив руки на коленях. Он надел шляпу на голову, чтобы её не унесло ветром. У Хуа Чена такой проблемы не было, он позволил своим волосам развеваться за спиной. Только когда они достигают развилки, он, наконец, замедляет быка до приемлемой скорости. Хуа Чен внимательно изучает дорогу. Ночь Фестиваля Голодных Духов не подходила для случайных блужданий. Дороги могли появиться из ниоткуда и не привести никуда. Если они выберут неверный путь, то могут заблудиться и скитаться вечно… — Сань Лан? — зовёт Бай Хуа, с любопытством глядя на него. Он, кажется, нисколько не обеспокоен этой ситуацией. — Минутку, гэгэ. Я думаю. Я никогда раньше не бывал на этих дорогах, — он хочет обернуться, чтобы спросить владельца повозки, но обнаруживает, что пожилой мужчина потерял сознание. Какой бесполезный, думает Хуа Чен. Следовало бы порекомендовать его во Дворец Лин Вэнь. Без каких-либо идей, Хуа Чен вытаскивает из своих одежд пару красных игральных костей. Он пожимает плечами Бай Хуа, наблюдающему за ним, и кидает их. Две шестерки. Бай Хуа одобрительно хмыкает, заметив идеальный результат. Хуа Чен ценит это, но оно никак не помогает. Он кидает снова, и снова на него смотрят две шестёрки. — Сань Лану невероятно везёт, — отмечает Бай Хуа, забирая пару костей себе. Хуа Чен соглашается с тем, что это невероятно. Мужчина указывает в случайном направлении. — Мы пойдём этим путём. Хуа Чен пожимает плечами и направляет телегу на восток. С таким же успехом можно было этого не делать. Не похоже, что есть лучший план, и звуки злых духов, идущих за ними, становятся всё громче по мере их приближения. Он бы действительно предпочёл не начинать сражение с очередным обиженным призраком. Если они ведут счёт, то определенно сейчас настал черед Пэй Мина пожертвовать своими интересами ради общего блага. Они продолжают движение, постепенно переходя к темпу ленивой прогулки. Похоже, выбор был правильным. — Думаю, они отстали, — говорит Хуа Чен. Это происходит, конечно же, в тот момент, как духи их настигают. — Кем ты себя возомнил? — кричит один из них, яростно размахивая своей отсеченный головой. Группа приблизительно из сотни духов и монстров поддерживает его, некоторые все еще в движении, желая пробраться к месту, где остановилась повозка. Хуа Чен сомневается, что обогнать их снова будет так же легко. — Шататься здесь в день Фестиваля! Ты прямо ищешь проблем! Тебе их так не хватает? Бай Хуа успокаивающее улыбается духу. — Не всегда нужно искать неприятности, — мягко говорит он, — часто они сами находят вас. Мне очень жаль, если мы вас побеспокоили. Пожалуйста, позвольте нам пройти. — Ха, — кричит другой призрак, — не ищете неприятностей, а? Я ни на секунду тебе не верю, совершенствующийся! — Ага, вы, наверное, пришли сразиться с парочкой призраков? Что ж, мы дадим эту возможность, красавчик! — О боже, — говорит Бай Хуа. Он поворачивается к Хуа Чену. — Не хочешь вмешаться, Сань Лан? Хуа Чен борется с искушением ответить нет, хотя бы для того, чтобы посмотреть, как Бай Хуа сам будет разбираться. Однако призраки пробираются слишком близко, чтобы это можно было считать комфортным, их рычащие лица искажаются в тусклом зелёном свете призрачных огней, отбрасывая странные тени на их гниющие черты. Он понимает, что ни один из них не носит с собой меч. Хуа Чен хмурится. Это был такой прекрасный вечер — до сих пор они с Бай Хуа хорошо проводили время. Он полагает, что возможность кого-то покалечить немного не повредит. — Назад, — хладнокровно предостерегает он призраков, меряя их недоброжелательным взглядом. Он их совсем не боится. Даже без оружия и против толпы он знает, что возьмёт верх. Немного духовных сил, и он сможет подать пример на нескольких более смелых — читай «плотных» — призраках. После этого все остальные должны сбежать. Возможно, они не самые умные существа, но и не такие глупые, как Небесные чиновники. Они знают, когда драка того не стоит. Толпа не отступает. Хуа Чен действительно предпочёл бы не использовать какие-либо свои силы перед Бай Хуа, но он не уверен, как долго сможет продержаться без чего-то, чтобы защитить себя. Он снова смотрит. — Оставьте нас в покое, — приказывает он резким тоном, — или я сам вас разгоню. Это не пустая угроза. Если ему придётся отказаться от своей забавы так скоро, он определенно будет в настроении для этого. Один из призраков усмехается. — Ты? — смеётся она снисходительно и неубедительно. Губы Хуа Чена поджимаются. — Что может мелкая сошка вроде тебя… Она резко замолкает, распахнув глаза. Её взгляд застыл на Хуа Чене или может, на чём-то позади него. Он неуверенно оборачивается, но не видит ничего, кроме Бай Хуа, играющего с цветком в волосах. Он поднимает глаза, смотря из-под своей бамбуковой шляпы, и ободряюще улыбается. — Продолжай. Хуа Чен вновь поворачивается к призракам. Большинство из них замерли, от удивления тупо приоткрыв рты. Ни один из них, похоже, не готов атаковать, как было раньше. Женщина-призрак, проклинавшая Хуа Чена, смертельно побледнела, отступая на несколько шагов. Тем не менее, Хуа Чен ожесточается и говорит тем тоном, который всегда наводит суету на некоторых особо надоедливых богов. — Убирайтесь! На этот раз духов не приходится убеждать. Они разбегаются, некоторые бросают мечи, фонари, части тела, спеша скрыться. Дорога расчищается за секунду. Хуа Чен прищуривается. — И что это было? — спрашивает он. Это скорее общее недоверие, чем реальный вопрос. Бай Хуа уклончиво пожимает плечами. — Может, они подумали, что уже видели тебя где-то, — говорит он, — у Сань Лана действительно очень знакомое лицо. Хуа Чен рассматривает этот вариант. Это не было бы невозможным, узнай его один из призраков. Он был довольно популярным богом, особенно в этой области. Даже призрак, понимая это, не захотел бы попытать счастья против бога войны, какой бы день в году ни был. Но всё же… — Я не думаю, что это единственная причина. — Возможно, ты их напугал, — предполагает Бай Хуа. — Сань Лан был весьма впечатляющим, противостоя духам. Очень властно для молодого господина. — Или возможно, они были напуганы гэгэ, — отмечает Хуа Чен. Он рискует взглянуть на Бай Хуа. Выражение лица мужчины не изменилось, хотя он немного посмеялся над этой идеей. — Я в этом сомневаюсь. Честно говоря, на данный момент я не особо совершенствуюсь. И даже если бы это было так, не думаю, что призраки бы так легко испугались. Он прав. Бай Хуа это не очень устрашающая фигура. Но что-то подсказывает, что он сильнее, чем кажется. Хуа Чен не удивился бы, если под струящимися шелками скрывались мускулы. — Что ж, какой бы ни была причина, теперь они ушли, — говорит Хуа Чен, снова беря поводья в руки. — Продолжим? Бай Хуа ярко улыбается. — Давай.