Дневник Некроманта

... Не успел Мирсис осознать происходящее, как листы под ногами вспыхнули зелёным огнем. Необычное пламя стремительно пожирало рукописи, не оставляя даже шанса на их спасение. В абсолютной тишине библиотеки огонь, казалось, трещал слишком громко. И Феллерман, не в силах оторвать взгляда от собственной магии, зачарованно смотрел на него. Это... И есть проявления его одаренности? На лбу неприятно жгло, но это мелочи. Все они были неправы. Он не бесполезен. Если бы сейчас под руку подвернулось зеркало, можно было бы увидеть, как прямая полоска на лице приняла другую форму, перечекнувшись чуть выше середины¹. В чувство маг пришел лишь тогда, когда в нос ударил запах пепла, а огонь едва не перекинулся на остальную часть книг. Огонь. В библиотеке. Среди кучи бумажных книг. Может быть, мозги - это всё-таки не его? Но паника была излишня. Стоило только захотеть, чтобы огонь исчез, как пламя покорно угасло, не оставив после себя и следа. Кроме сожжённых начисто записей предыдущего жильца, разумеется. Теперь стоит поразмыслить над ситуацией. Выходит, он попал к божеству?.. Но как такое возможно? Какова вероятность того, что Великие Бедствия этого мира, существа буквально изменившие на корню весь цикл его существования, во-первых, проявили к нему интерес, во-вторых, помиловали его? Да и божествами их можно было назвать с натяжкой. Не то, чтобы в Муравейнике их когда-либо величали иначе, кроме как Священными Носителями Посмертья, но по скромному мнению Мирсиса из всех трёх слов, верным было только "Посмертья". Хотя Найтмер, к примеру, под это описание вполне подходил. Он был горд, величественен, как подобает Богу Войны, жесток. В каждом жесте незримо чувствовалась власть, а его словам хотелось подчиняться. С первого взгляда было видно - его милость стоит очень дорого. За ним хотелось следовать. После маг принялся рассуждать. Да, Найтмер убил четверых человек буквально ни за что. Да, тот, кого все его родное общество возносит подобно божеству - больной на голову психопат с манией контроля. Да, он беспощаден и властолюбив. Да, он ни в грошь не ставит чужую жизнь. Но он спас его то голодной смерти. Впервые за десять лет хоть кто-то предложил ему перспективу получше, чем сгнить в канаве под давлением общественности. Разве он достоин чего-то большего? И именно за это Мирсис ему безмерно благодарен. Сколько он умудрился бы выживать на Пустоши? Неделю? Месяц? Год? А может, его бы просто сожрала какая-нибудь аномалия ещё к концу дня? Сейчас у него было куда больше, чем вообще можно было бы представить в его ситуации. Дом. Кров. Еда. Расположение. Безопасности, конечно, хоть столовой ложкой черпай, но это мелочи. Он не смеет просить о большем. И, по крайней мере за все это, он будет верен Найтмеру. За то, что он спас его. За то, что подарил шанс на жизнь получше и полезней, чем можно было бы представить. ... "Нет тела - нет дела" Именно так заявил ему Киллер, встретив по пути обратно. Видимо, когда Мирсис упоминал испытание на прочность, расслабляться его отсутствию было слишком рано. Потому что оно таки было. Шок. Онемение. Отрицание. Страх. Паника. Чувства накрывали с головой, мешая свободно дышать. Он не сможет... Не сможет сделать этого! Да он даже оружие в руках держал лишь трижды за всю свою жизнь! Убить... Он должен... убить? Как они вообще себе это представляли?! Ему четырнадцать. Четырнадцать. Он ещё ребенок. То, что он видел смерть, ещё не значит, что он сможет творить ее. Каким образом он должен с этим справиться? ... Холодная вода беспощадно проникала отовсюду. Мокрая насквозь одежда неприятно прилипала к телу. Впрочем, когда лежишь в одежде в ванной, это не слишком беспокоит. Стеклянно вытаращившись в потолок, Мирсис пытался собраться с мыслями. Убей или будь убит. Глупо было надеяться, что все будет иначе. Как будто в этом мире хоть где-то была справедливость. Справедливость... Воспоминания о доме больно царапали душу, но это было в порядке вещей. Он получил именно то, что заслужил. Как никогда отчётливо вспомнились издевательства в Муравейнике. Точно такая же ледяная вода. Точно такой же кафель. Тогда его жизнь впервые начала напоминать кошмар. Почти как сейчас. Только тот ужас казался бесконечным. Тогда его нагого и обездвиженного удерживало несколько человек. Жак и его дружки. Кто бы сомневался. Мирсис отчётливо помнил, как эти подонки немилосердно облили под, до ожогов, ледяной водой. Мирсис вырывался как мог. Это был первый и последний раз, когда он умолял о пощаде. А вот сволочи Люминеру было весело. Этот мерзавец || класса потешался над его беспомощностью. Вот только Феллерману хотелось умереть. *Вы пытаетесь наполниться решимостью* *Но оно отказалось* А ведь он столько сделал, чтобы удержаться в родном обществе на плаву. Начиная со смерти отца и до самого оглашения решения Суда он доказывал всем изо дня в день, что достоин своей жизни. Он боролся так долго для того, чтобы... Для того, чтобы что? Быть гнаным, подобно собаке, слыша в спину лишь пожелания о смерти? Чтобы каждый день выслушивать слова о том, что его место в сточной канаве, а сам он не достоин даже существовать? Чтобы тянуться к знаниям больше, чем кто-либо ещё из его окружения; слышать признания о своем таланте воспитателей и наставников и... Призираться сокурсниками с каждым днём сильнее. "Все равны по праву и рождению, и лишь наше рвение рассудит нас". Неужели он сделал недостаточно? Слова, вырезьбленные над входом Университета Общих Направлений и Всемагических Практик. Они так долго наполняли решимостью, стремлением и упорством. Так долго и обманчиво позволяли поверить в лучшее. Давали почву под ногами. Надежду на счастье. Позволяли мечтать о несбыточном. Чтобы потом бросить с высоты собственных ожиданий. Ткнуть носом в общественные устои. Выбросить, как бракованный товар. Чем он вообще думал, надеясь пробиться к | классу? Чем он вообще думал, мечтая заниматься высшей наукой? Кто он такой, чтобы мечтать попасть к высшему разряду? "Происхождение не имеет значения. Все дети равны". Это шутка такая?! Да его продали в рабство, едва закончилась похоронная процессия отца! Полгода. Полгода его использовали, будто какую-то привелигированную собственность. Игрушку, для ублажения собственных извращённых желаний. Свой шестой день рождения он праздновал в клетке, как зверьё на убой. Ему не оставили выбора. Да, потом помогли. Потом. Его общество не слишком было отягощенно моралью. Во всяком случае, в его отношении. Так почему он не имеет права превратить чужую жизнь в Ад? Почему он должен быть милосерден к      тому, кто отравлял его жизнь так долго? С чего вдруг он обязан быть гуманен? У всякого милосердия есть причины и границы. И, к сожалению для Жака, его границы уже давно загнали его в тупик, а причин и подавно не было. "Каждому воздастся по заслугам его" Он сделает это. Не смотря ни на что.