Девятнадцать, сэр!

Грин нагнал Вашингтона у самых дверей турболифта: капитану даже пришлось придержать двери, просунув между них ногу, чтобы запыхавшийся первый помощник успел проскочить в кабину и только тогда одернуть сбившуюся от бега золотистую форму. Натаниэль благодарно улыбнулся другу, Джордж кивнул — мол, даже не задумывайся; в начальника и подчиненного они снова превратятся, когда шагнут на мостик и примут на себя очередной день ответственности за жизни экипажа «Революции». Этого времени в турболифте Грину хватает, чтобы пригладить растрепанные волосы и выдернуть забившийся за пояс подол рубашки. Капитан не стал спрашивать, почему его товарищ проспал: неполадки с компьютером продолжались уже не первый день, а до подходящей ремонтной базы еще лететь и лететь, так что срабатывающие слишком рано или поздно будильники регулярно вносили коррективы в расписание смен. Инженеры клялись, что вот-вот все починят, но пока что прогресса не наблюдалось. И все же корабль был хорош. Класс «Конституция», передовое оборудование, ставшие почти родными чиненые-перечиненные в результате неожиданных происшествий переборки, отличная команда — все необходимое, чтобы смело идти туда, куда не ступала нога человека. Капитан любил свой корабль и глубоко в душе был уверен, что «Революция» отвечала ему тем же. Даже если для других она всего лишь огромный кусок металла, набитый под завязку антиматерией и микросхемами. Достаточно прикоснуться к стене или любой консоли, чтобы ощутить огромное и дружелюбное присутствие — словно огромный кит, поющий свистом системы связи и рокотом варп-ядра. — Что у нас сегодня из важного? — наконец поинтересовался Вашингтон. Он предпочитал всегда быть в курсе происходящего, хотя для капитана это не так-то просто — иначе не было бы нужды в первых помощниках. Он не мог читать каждый рапорт по починке репликатора или о стандартной диагностике той или иной системы, но искренне старался держать нос по ветру и как можно больше участвовать в жизни корабля. В этом, конечно, немало помогал подготовленный экипаж — лучший во Флоте, по его не слишком скромному мнению. — Два часа назад пришел шаттл с базы, привез нам реактивы для миссии и новенького лейтенанта, — Натаниэлю потребовался только короткий миг заведенных к потолку глаз, чтобы выбрать из имевшейся в его распоряжении информации самую важную. — Ах да, новый офицер на мостике… Как его там, Робер? — Джордж поморщился. Имя ему упорно не давалось: мозг был слишком занят мыслями о предстоящей миссии, чтобы сосредоточиться на чем-то еще. — Э… Фамилия его Лафайет, а имя занимает в личном деле несколько строчек, — первый офицер ухмыльнулся. — Я почитал, он откуда-то из Франции и, судя по всему, большой энтузиаст. Двери турболифта с шуршанием разъехались в стороны, и на мостик шагнули капитан и первый помощник, готовые к любым опасностям, поджидающим человека в открытом космосе. Было приятно наблюдать команду за кипучей работой: офицеры сновали туда-сюда с паддами и коммуникаторами, передавали их друг другу, разговаривали вполголоса, склонившись над компьютерными терминалами. Среди этой на удивление слаженной работы — несмотря на внешний хаос, никто ни с кем не сталкивался — незнакомый молодой человек с нашивками младшего лейтенанта на золотистой форме был похож на майский шест. Вашингтон даже поморщился слегка, хотя не мог не отметить гордо выпрямленную спину и опрятную, несмотря на длину, прическу нового пополнения его команды. Капитан любил порядок во всем, и своим упорядоченным внешним видом лейтенанту удалось загладить свою невольную вину за нарушенную «симфонию». — Капитан на мостике! — оповестил Толмэдж, отвернувшийся от своей станции, чтобы встретиться взглядом с начальством. Лафайет, до этого неотрывно смотревший в большой экран, обернулся и прямо посмотрел на Вашингтона. Джордж встретил этот взгляд, пользуясь моментом, чтобы составить первое впечатление о новом офицере, с которым ему предстояло работать. Молодой, и да, Грин не ошибся — энтузиаст; это прослеживается в чертах открытого, честного лица, в чуть вздернутых в улыбке уголках губ, в немного прищуренных глазах. Француза еще не успело потрепать жизнью, и капитану, уже не первый год бороздившему космос, стало даже немного стыдно за жизнь перед этой буквально горящими буквами выписанной готовностью к принятию всего, что может случиться, за хорошее. Он невольно отметил, что природа не обделила лейтенанта и красотой, особенно бросающейся в глаза из-за этой юношеской свежести и невинности, и поэтому он даже готов простить несколько коротких прядей, выбившихся из прически и упавших на лоб. Вашингтон невольно поморщился, напоминая себе, что такие наблюдения не могут иметь место здесь, на мостике его корабля, и по лицу Лафайета мгновенной тенью скользнула неуверенность, а одна рука невольно потянулась поправить форму. Однако новенький быстро спохватился, коротко тряхнул головой, отбрасывая непослушные волосы со лба, и шагнул вперед. — Прошу разрешения подняться на мостик, капитан, — отчеканил он. У него кошмарный акцент — кошмарный по своей силе, но очаровательный сам по себе. Джордж неожиданно обнаружил, что его не раздражают ни странное произношение некоторых звуков, ни даже появившееся кое-где в словах второе ударение на последний слог. Видно, что молодой человек прикладывал все возможные усилия, чтобы непривычный язык звучал как можно правильнее в его исполнении, старательно произносил каждое слово, тогда как для самого Вашингтона, Грина, Толмэджа такая короткая и простая фраза не стоила бы и секундного раздумья. Так что капитан не стал даже замечать, что француз уже попал на мостик, и более того, находится на нем довольно продолжительное время, судя по слегка ошеломленным лицам остальных. — Разрешаю, — кивнул он, в свою очередь делая любезность и замедляя свою речь. — Мой приказ о переводе, сэр, — протянул падд, уверенным, отработанным жестом. Вашингтон с интересом ознакомился с краткой сводкой информации о новичке, предложенной в документе. Немного, но все равно впечатляет: прослужил год с небольшим на базе, месяц назад был повышен до младшего лейтенанта за особые заслуги и награды (список прилагается; Джордж уважительно кивнул, просмотрев), запросил перевод на звездолет. Однозначно хороший кадр, даже гениальный, раз так быстро проскочил ступеньку энсина… — И сколько вам лет, молодой человек? — почти в шутку осведомился он, отвлекаясь от падда. Веселые глаза Лафайета расширились на мгновение, словно наконец прозвучал вопрос, которого он боялся всю дорогу, но который все равно ждал. — Девятнадцать, сэр! — звонко отрапортовал он. За спиной Вашингтона Грин безуспешно пытался замаскировать изумленный вздох под не очень естественный кашель. Толмэдж так показательно занимался своим делом, что не оставалось никаких сомнений: связист бессовестно грел уши. Впрочем, как и лейтенант-коммандер Скайлер, наблюдавшая за происходящим с любопытством исследователя. Сам капитан почувствовал себя так, словно из-за рядовой туманности, которую они рутинно наносили на карту, внезапно выплыла совершенно безумная конструкция из черепахи, слонов и дискообразного мира сверху. Он невольно снова присмотрелся к французу, но уже с учетом обновленной информации, заново оценил и безукоризненно выглаженную форму, и уверенную стойку «смирно», которая — и теперь это ему очевидно — подвижному офицеру давалась с определенным трудом, и даже застывшее какое-то выражение на лице, выдававшее и реальный возраст лейтенанта, и болезненную осознанность этой в чем-то унизительно маленькой цифры. Быть энсином в девятнадцать в общем и целом нормально; но о лейтенанте в девятнадцать могут пойти обидные и жалящие слухи, а старшие по званию начнут относиться с недоверием — слишком уж сложно вообразить, что такое возможно. К сожалению, даже в Звездном Флоте. Впрочем, Вашингтон ни за что не причислил бы себя к тем, кто считал дату рождения препятствием для чего-либо — с условием, конечно, что это законно. — Ваше полное имя? — осведомился он. Мог бы и прочитать в приказе, но на слух запоминалось всегда лучше. Француз слегка покраснел и набрал побольше воздуха в легкие. — Marie-Joseph Paul Yves Roch Gilbert de Lafayette, — на одном дыхании выпалил он. От его английского произношения не осталось и следа, и Джордж обнаружил, что на самом деле тонет во всех этих чарующих р и ритмичных в чем-то ударениях на последний слог. Но вычленить из этого потока звуков и, предположительно, слов какие-то знакомые имена совершенно невозможно; Вашингтон запоздало пожалел, что не уделял лингвистике (да и ксенолингвистике) достаточно времени в Академии. Вероятно, если бы он не полагался постоянно на универсальный переводчик, его слух был бы более восприимчив к другим языкам, и он не стоял бы сейчас в неловком молчании, глядя на подчиненного пустыми глазами. Но, похоже, сам Лафайет давно привык к реакции, которую вызывало его имя. — На самом деле используется только последнее, Жильбер, — несколько сбивчиво сообщил лейтенант. Он честно попытался произнести это имя на английский манер, но это не спасло положение. Оно оставалось вопиюще, бесстыже французским и приятным на слух, так что даже грубый, как вдруг понял капитан, английский не сумел его испортить. — Добро пожаловать на борт, Жильбер де Лафайет, — торжественно произнес Вашингтон. У него это имя выходит каким-то куцым и пустым, лишенным того особого звоночка, но губы француза на мгновение дрогнули в улыбке, характерной для носителя языка, ученик которого наконец освоил особенно мудреную грамматику. — Спасибо, сэр. — Я думаю, энсин Гамильтон с радостью проведет вам небольшую экскурсию по кораблю, пока мы вместе с коммандером Грином улаживаем небольшие административные вопросы, — быстрый взгляд в сторону уже подхватившегося с места Александра. Они примерно одного возраста; может, это сыграет им на руку. Грин намек тоже понял, незаметно забрал падд, когда Вашингтон заложил руки за спину. Александр в красном и Жильбер в золотом, оба почти неприлично молодые для мостика, удалились. Джордж поймал себя на легкой улыбке: вот вечно он собирает под своим командованием то юнцов зеленее вулканцев, то не самых удобных Командованию офицеров вроде Анжелики Скайлер. Но вот странность: он еще ни разу не пожалел об этом. У Гамильтона были все задатки превосходного офицера; и хотя Лафайет был «Революции» практически навязан извне, он на удивление гармонично вписывался в ее атмосферу. Капитан размышлял об этом, пока несколько рассеянно собирал необходимые рапорты и раздавал свои подписи направо и налево; Натаниэль следовал за ним деятельной и крайне полезной тенью, ловко подхватывая дела, если внимание начальника совсем уж нехарактерно уплывало в далекое плавание — как подозревал первый помощник, по водам Луары или Сены. К счастью, никаких особенно важных дел у них в это утро нет, поэтому они оба вскоре удалились в переговорную, чтобы разобрать «бумаги» и заодно посплетничать об экипаже, как приличествует всякому дуэту капитан-старпом. Грин подозревал, что сегодня у них речь пойдет в основном о новеньком лейтенанте. Логично, в конце концов, каждый из их коллег оказался здесь за что-нибудь.