Правила боя

      Я поспал — нельзя сказать, что выспался, но отдохнул, и пошёл делать дела, которые за меня не сделает никто.       Сначала зашёл к Айрис, спросил, как она. Она в ответ поинтересовалась, что происходит. Я в ответ сказал, что в городе умопомрачение, часть горожан громит дома других горожан, и особо наглые приходили даже к особняку Ворона, но их отсюда отогнали. Напомнил, что в доме Наль и три эсператиста и в очередной раз попросил не покидать комнату. Айри вздохнула, пожаловалась, что сидеть в комнате целый день слишком скучно, я пообещал, что это очень скоро закончится. Объяснил, что днём приехал Первый маршал, сейчас отдыхает с дороги, а вечером и ночью пойдём разгонять бандитов. С хозяином дома, конечно, познакомиться и поблагодарить за гостеприимство нужно, но это подождёт — сейчас монсеньор обеспокоен другим. Но завтра остальные гости смогут покинуть особняк, а там уже и Айрис можно будет выйти из комнаты и быть представленной герцогу Алва. Сестра вздохнула и обещала ждать и сидеть тихо, пока я не скажу, что можно выходить, я в ответ ей охотно рассказал, что она умничка и что я ей очень благодарен за понимание.       Потом пошёл к Налю, у него тоже спросил, как он. Выяснил, что кузен из комнаты почти не высовывался, только в уборную, и, чему сам Наль безумно рад, ни с кем в коридоре не столкнулся. Я спросил, не принести ли ему чего почитать, но он отказался. Я пообещал, что завтра это всё уже закончится и он сможет спокойно уйти — какое счастье отобразилось на его лице!       Потом я вернулся в свою комнату, проверил лишний раз оружие и пошёл есть, по старинке отправившись на кухню. Бланка покормит, она добрая, как и положено хозяйке кухни, а требовать подать ужин в свою комнату — не хочу. И так тошно, как подумаю, как завтра буду с монсеньором объясняться. Или уже послезавтра? Всё равно придётся просить по поводу Айрис.       Открываю дверь на кухню — и чуть не лечу носом вниз, спотыкаясь обо что-то тёмное… и, кажется, живое? Из-под ног раздаётся весьма возмущённое «мяу!» — один из котят Ньевы! Наверно.       Недоумённо смотрю на крупного чёрного кошака. Кошак смотрит на меня в ответ с весьма возмущённым видом. Чёрного котёнка вроде звали почти как астэру Скал…       — Литто?       — Мяу! — подтверждает кот.       Обалдеть можно, как он вырос. Я хорошо помнил пушистого котёнка, немножко помнил чёрного изящного кошачьего подростка, а передо мной сидел молодой, но уже очень серьёзный кот. Достаточно крупный кот, кстати.       — Дор Рикардо, — улыбается мне Бланка, — что-то хотели?       — Да, Бланка, поужинать… А это Литто так вырос, да?       — А надо было ко мне сразу заглянуть, как приехали, — смеётся Бланка. — Они все выросли! Как шуметь на улицах стали, так они все с улицы ко мне и пришли. По двору ещё ходят, а дальше ни-ни!       — А остальные? — кручу головой по сторонам. Вроде не видно.       — Так они ж под столом, — хмыкает Бланка и кивает в сторону помянутого стола. Ныряю под него — и правда, здесь. Ну то есть местами под столом, местами под скамьёй — в разных позах, и Ньеву от Серены я уже не отличу — они обе лежат белыми боками ко мне. А вот Беллеза тоже проснулась, села и поинтересовалась у меня:       — Мррр?       — Нет, дать мне вам нечего, — вздыхаю я и выныриваю из-под стола.       — Да не голодные они, дор, — отмахивается Бланка, — вы садитесь, или вам в комнату принести?       — Не хочу, тут поем, — качаю головой. Тут не слышен звон колоколов и можно пока не думать о том, что творится в городе.       Бланка кивает, будто понимая, о чём я думаю. А может, и понимая — сколько она таких мальчишек видела, не надорских, так кэналлийских? Да и я тут уже… уже год? Да почти. Да и прожил я в этом особняке — ладно, за вычетом Варасты и Надора — но полгода-то наберётся!       Поспал, поел, все сегодняшние дела сделал, оружие проверил — пора к монсеньору, дожидаться выступления у него возле кабинета. И чуть ли не лоб в лоб столкнулся с его преосвященством Оноре. Ох, он же собирается идти к Алве действовать ему на нервы! То есть просить его вмешаться и защитить, но суть-то одна.       Далось ему это уговаривание.       — Ваше преосвященство, что-то случилось?       — Сын мой, я собираюсь обратиться с просьбой к господину маршалу, чтобы он отправился спасти тех, кого ещё можно.       Ну вот куда вы лезете, а?       — Святой отец, я не сомневаюсь, что монсеньор вмешается в происходящее, но вряд ли вы сможете чем-то помочь. Никто лучше Ворона не разбирается в военном деле.       — Но это не война!       — Святой отец, это самая страшная война — братоубийственная.       — Если хотите что-то мне сказать, — дверь открылась внезапно для нас обоих, — то заходите внутрь и не шепчитесь под дверью.       Я молча кивнул и прошёл внутрь, отошёл в угол, ожидая распоряжений маршала, как приличный оруженосец. Рокэ снова уселся в кресло, покосился на меня и вдруг хмыкнул:       — Ричард, налейте мне «Чёрную кровь». Итак, ваше преосвященство, о чём вы хотели со мной поговорить?       — Господин маршал, я прошу вас прекратить это безумие.       Я? Я занят, вон, вино наливаю. И хорошо, что стою сейчас спиной. Не хочу ничего видеть, и предпочёл бы и не слышать. Я же попытался ему объяснить…       — На меня лучше не рассчитывать!       Подношу Ворону бокал, низко опустив голову. Очень хорошая у меня чёлка — замечательно лицо занавешивает. Нет, не буду стричься.       Оноре опускается на колени. Я чуть не подпрыгиваю — хорошо, что я бокал уже отдал Рокэ, а то разлил бы, как есть разлил! Пьетро и Виктор бухаются на колени следом.       — Первый маршал Талига, я умоляю вас, спасите тех, кого еще можно спасти.       Рука буквально тянется к лицу, усилием воли заставляю её опуститься. Терпи, Ричард.       — Ваше Преосвященство, вы можете стоять на коленях хоть до Возвращения Создателя, но лучше встаньте. Я не Всеблагий, не Всемилостивый и не Милосердный, на меня это не действует. Не желаете выпить? Иногда это помогает.       — Герцог Алва, будьте милосердны! — Оноре поднимается с колен, видимо, сообразив, что на Ворона это не подействует. Уф.       Рокэ фыркает.       — Зачем? Ваши единоверцы сделали всё, чтоб отправить меня к закатным тварям, так для чего мне спасать их?       — Там гибнут люди, гибнут невинные, — Оноре честно пытается взывать к совести Ворона. Бесполезно — у него иммунитет к таким призывам.       — Невинные гибнут всегда, — Алва пристраивает бокал на ручку кресла, — на то они и невинные. Кажется, им за это полагаются Рассветные Сады, или я что-то путаю?       — Герцог, — епископ смотрит со смесью ужаса и недоверия, — вы не можете бездействовать, когда погибают ваши братья.       Чем-то царапает меня эта формулировка. Чем? Вроде стандартное про «братьев по вере», хотя Алва-то точно не эсператист.       — Мои братья давным-давно погибли. Возможно, их убили, а может, это был несчастный случай или, как у вас там говорится, воля Создателя. Как бы то ни было, братьев у меня нет. У меня вообще никого нет, однако и меня нет ни у кого.       Что бы мне раньше не вспомнить… хотя толку ли. Рокэ был младшим в семье из шестерых детей. Был. Абсолют перед Изломом выбрал лучшего, да. Только вряд ли это доставило радость оставшемуся. И, кажется, Алву зацепила эта формулировка — ответ прозвучал как-то… злее, чем обычно?       — Но долг любого…       У Ворона аллергия на слово «долг». Подкинуть ему, что ли, формулировку про Налоговый и Уголовный кодексы? Хотя нет, он же ещё и Первый маршал…       — Я никому ничего не должен, — Алва берёт бокал с подлокотника, — разве что Леворукому, но с ним мы как-нибудь сочтемся.       — Побойтесь Создателя, что такое вы говорите?!       — Правду, епископ. Я вообще до неприличия правдив. Кстати, я не только никому ничего не должен, я в придачу никого не боюсь, тем более того, кого нет.       А можно обойтись без философских диспутов, а?       — Он есть, Он вернется и накажет живущих Злом и творящих его и наградит ходящих в незлобии.       Угу. Похоже, не обойдёмся.       — И более всех будет награжден морской огурец.       — Морской огурец? — Его преосвященство был явно озадачен.       — Да, это такая штука, живет в южных морях, — Ворон демонстративно усмехается, отхлёбывая вино. — Она и впрямь похожа на пупырчатый огурец. Лежит себе на дне и растёт. Растёт и лежит, никого не трогает, ни на что не покушается.       — Вы говорите о растении, лишенном души!       — А вам не кажется, что требовать от людей с этой самой душой, чтобы они вели себя как животные, противно воле Создателя? Иначе бы он заселил все миры морскими огурцами и на этом успокоился.       — Нельзя сравнивать смирение с…       — С безмозглостью? Отчего бы и не сравнить? Почему вы не смиритесь с тем, что талигойские клирики ходят в черном, а мои родичи-мориски молятся под открытым небом? Почему лезете в чужую жизнь? Почему судите других? Смиритесь, лежите, качайте сквозь себя водичку, молитесь и ждите Создателя. Принимайте мир таким, каков он есть, и будьте счастливы.       Рокэ всё-таки достали. К счастью, не задели за живое, а просто надоели… или я ошибаюсь?       — Вы и вправду еретик, герцог, — грустно говорит Оноре.       Я не выдерживаю и влезаю в разговор с цитатой. Заповедь, между прочим, эсператизма.       — Не по словам, но по делам суди человека: истинно ближе Создателю те, кто не знал Слова его, но жил так, как если бы знал, чем те, кто говорил: «Чту и ожидаю», но грешил делом и мыслию, как не грешат худшие из язычников.       Рокэ давится воздухом. Оноре внезапно замолкает и склоняет голову.       Часы пробили десять. Рокэ в два глотка допивает вино и поднимается:       — Ричард, собирайтесь.       — Монсеньор, я готов.       Оружие я проверил и взял с собой, направляясь в кабинет.       — Вы… — непонимающе смотрит Оноре.       — Вот как? — усмехается Ворон мне и говорит, обращаясь уже к Оноре. — Что ж, меня тут только что так убеждали… Возможно, у меня проснулась совесть? Я, ваше преосвященство, намерен всё же остановить погромы.       — Вы сказали… — растерянно смотрит Оноре.       — Я передумал, — хищно сияет глазами Рокэ. — Вам, ваше преосвященство, я настойчиво советую лечь спать. Как видите, вы добились своего. Ричард, проверьте пистолеты.       — Уже проверил, монсеньор.       — Утром?       — Нет, вечером, перед тем, как к вам идти.       — О, — улыбается по-кошачьи Алва, — и что же вас навело на эту мысль — проверить пистолеты и взять их с собой?       — Вы же ещё утром сказали, что нужно отдохнуть, — пожимаю плечами я. — Значит, вечером собирались ехать.       — Не лучше ли юному Окделлу остаться здесь? — подаёт голос епископ. — Там идёт братоубийство.       — Я оруженосец герцога Алвы, я обязан за ним следовать, — выбираю универсальный ответ на подобные запросы.       — Это война, сударь, а войн без крови не бывает, — Рокэ почти повторил то, что я сам сказал епископу перед кабинетом. — Ричард, наденьте кирасу. Я жду вас внизу.       — Да, монсеньор, — привычно откликнулся я.

***

      Мы ехали пока малым отрядом — Алва, я и двенадцать кэналлийцев. Промчались мимо запертых богатых особняков с закрытыми окнами, свернули в один переулок, в другой, внезапно вылетели на Арсенальную площадь прямо у городских казарм.       Алва подъехал к воротам в казармы. Они были заперты, но в привратницкой горел свет. Алва выдернул пистолет и саданул рукоятью по воротам. За ними кто-то зашуршал, о чём-то заговорили, и ворота перед нами распахнулись. По внутреннему двору метались люди в красно-белых мундирах стражи.       — Монсеньор, — странно знакомый мне молодой офицер старательно отдал честь, — теньент Давенпорт, начальник ночного караула.       Это лицо… я видел это лицо, только постаревшее лет на двадцать! Или всё-таки я видел не его? Там, в бакранском алтаре… Оно или не он? Или это был его отец? Старший брат? Нет, если это был не он, то его отец или дядя, для старшего брата разница в возрасте великовата…       Пока я ломал голову, Рокэ успел спрыгнуть с Моро (я последовал его примеру чисто на автомате), задать теньенту вопросы, получить ответы и даже вспомнить про меня.       —…Идёмте, Окделл, поговорим с господином комендантом Олларии.       Давенпорт дернулся что-то сказать, но Алва небрежным жестом заставил беднягу замереть.       — Я знаю дорогу, теньент. Через полчаса гарнизон должен быть готов. Одежда — праздничная, кирасы и шлемы — боевые.       Откуда-то выскочили ещё двое офицеров в полковничьих мундирах — худой высокий человек с седыми висками и коренастый живчик с огромным носом. Кажется, я видел их раньше, но имена не припоминались.       — Полковник Ансел, полковник Морен, прошу за мной.       Интересно, кто из них кто?       Дорогу Алва, разумеется, знал — вряд ли Первый маршал впервые был «в гостях» у коменданта Олларии. Он пронёсся по коридорам и распахнул дверь светлого дерева. Навстречу метнулся дежурный адъютант.       — Монсеньор!       — Где комендант?       — Здесь. — Килеан-ур-Ломбах, совершенно одетый, вышел из внутренней двери. — Чем могу служить?       Дурак и сволочь. Трусливая сволочь. Впрочем, я и так это о нём знал, и, от греха (то есть от палева подальше) смотрел в сторону, стараясь держать невозмутимое лицо. Этот конкретный Ызарг Чести в ближайшее время не помрёт, значит, мне опасен и нужно изображать безобидного Окделла.       Тем временем Алва несколькими фразами размазал по полу (метафорически) Килеана-ур-Ломбаха, напомнив всем, что церковникам военные не подчиняются, и отправил его под домашний арест под предлогом болезни. Или не очень домашний, но арест. Комендант (ой, дурак) попытался вякнуть, что, мол, здоров. Ему такую отмазку предлагают бесплатно, а он!..       — В таком случае вы или трус, или предатель, или дурак, а скорее всего, и то, и другое, и третье, — припечатал Алва. — Впрочем, решать, здоровы ли вы, будет врач. Адъютант, перо и бумагу!       — Монсеньор, соблаговолите пройти к столу.       Рокэ присел на край неудобного дубового табурета и чуть ли не одним росчерком изобразил приказ об отстранении тяжело больного графа Килеана-ур-Ломбаха от командования и передачи оного полковнику Джорджу Анселу.       Мы шли по пустым улицам Старого города. Я как-то не шлялся по Олларии в настолько позднее время (часы где-то пробили полночь), так что не мог сказать, насколько нормальны наглухо закрытые ставни и погашенные огни. Трупов пока не было видно.       Алва не вывел гарнизон на улицы сразу. Он велел полковнику Анселу с Первым полком гарнизона ждать приказа в казармах, куда-то отправил стражу и Третий полк, разослал наблюдателей по всей Олларии и с тремя ротами ушел в город, хотя Ансел уговаривал дождаться разведчиков.       Мы шли, чеканя шаг по мостовым. Ассоциации в голову лезли самые дурные, и не в нашу пользу, хотя я и знал, понимал, что мы идём наводить порядок. А чувствовал себя — будто в рядах каких-нибудь хунвейбинов иду.       На первый труп мы наткнулись на углу Винной улицы и Рыбного проезда. Солдаты неуклюже затоптались на месте, поглядывая на Алву. Шедший впереди Давенпорт раздраженно вырвал у кого-то факел и наклонил над убитым.       Полуголый пожилой человек лежал в маслянистой темной луже, нелепо разметав обнаженные руки и ноги. Череп разбился о камни мостовой, но смерть наступила не от этого — грудь и живот мертвеца были испещрены темными ранами.       Твари.       — Сбросили с крыши? — предположил полковник Морен. — Пытался уйти, его догнали, убили и сбросили.       — Скорее всего, — рассеянно кивнул Алва.       Впереди что-то рычало, выло и скрежетало. Раздался топот, из-за угла выскочили два человека с огромными тюками. Они смотрели не вперед, а назад и не заметили солдат. Давенпорт ловко ухватил беглеца за плечо, тот задергался. Второй, увидев это, бросил тюк и попытался удрать, но тут же угодил в объятия кого-то из кэналлийцев.       Пойманные оказались жалкими людишками, одетыми в разномастные лохмотья, а их ноша являла собой причудливую смесь дорогих бронзовых подсвечников, серебряных стопочек, пустых бархатных футляров и вышитых алатских шалей. Пленники лопотали что-то о Золотой улице, еретиках и «всех», которые «тоже брали и больше».       Я тоскливо подумал о мастере Бартолемью. Жив ли он? Всё ли с ним хорошо? Если догадался спрятаться, если успел спрятаться, если у него вообще было где прятаться!       Алва пристрелил обоих мародёров, бросил мне разряженные пистолеты и повернулся к полковнику Морену:       — Лучше было бы повесить, но нет времени. Берите роту и ведите к восточному концу Золотой, я пройду к западному. Мы будем там одновременно. Там посередине что-то вроде площади, гоните своих мародеров туда, а я пригоню своих. Не забудьте проверять дома, мимо которых пойдете. Удирающих и лезущих в драку — убивать на месте. И вот еще что, пошлите человека к Анселу, пусть знает, где мы. Когда найдут Авнира, пусть сообщит. Немедленно! Три свежие роты на Золотую. В мое распоряжение!       — Да, монсеньор! — отсалютовал полковник, жестом подзывая одного из солдат.       Я тем временем зарядил заново пистолеты и отдал их Алве. Тот сунул пистолеты за пояс, глянул на меня и внезапно прокомментировал:       — Ричард, запомните на будущее: если вы не командуете шайкой грабителей и не желаете ей командовать, то мародёров следует вешать на месте — или стрелять, при недостатке времени. Сначала мародёры, потом все остальные, даже шпионы.       Я молча кивнул. Мы бодро пронеслись какими-то переулками, потом перелезли через стену и зачем-то вломились с чёрного хода в церковь. Всё-таки в Олларии я ориентировался не очень хорошо — сообразил, зачем мы так странно шли, лишь услышав распоряжения Алвы:       — В двери пройдут четверо, строимся по четверо в ряд. Выйдем — перестроимся по двенадцать. Первый ряд с алебардами, затем — факельщики и мушкетеры. Без приказа стрелять только из пистолетов. Четверо к дверям, Ричард, не отставать!       Мы стремительно перестроились и Алва, оценив готовность, отодвинул засовы на двери. Солдаты налегли на створки, и мы оказались на Глухой площади, замыкавшей собой один из концов Золотой улицы.       Разумеется, мародёры тут были. Тихая, мирная и богатая Золотая улица не могла не привлечь внимание, а засовы были рассчитаны на воров, не на банды. Несколько человек тащили что-то большое — кровать! — да зачем она им?! Кто-то из солдат, стоявший с того края, вспомнил слова Ворона и выстрелил. Один упал, прочие разбежались… вернее, попытались. Нам за спину они проскочить не могли, оставалось только нестись от нас в другую сторону. Им неоткуда было знать, что с другой стороны Золотой улицы тоже идут солдаты.       Вряд ли я захочу вспоминать эту ночь хоть когда-нибудь. Мы шли мимо разорённых домов, стреляли, гоня перед собой всё увеличивающуюся толпу, иногда выволакивали кого-то из домов. Было темно. Под ногами гудели камни. Кажется, им нравилось пить кровь. Кошмар. Камни-вампиры. Или камни-упыри? Как правильно?       У площади Блаженного Хьюберта мы оказались одновременно с отрядом полковника Морена — Алва всё рассчитал идеально.       На войне честнее. Там враг — это чужак, пришедший на твою землю. А тут…       Я как будто проваливался в туманную муть, выныривая временами и примечая какие-то невнятные куски. Чётко слышал — слушал — я только распоряжения Алвы, а остальное… Жертвы ругались и стенали, проклинали и рыдали, кто-то истерически хохотал, кто-то из бандитов орал, что он ничего не сделал, что это всё ошибка. На этой площади стоял дом мастера Бартолемью, но я боялся даже смотреть в ту сторону. Остальных погибших я не знал — а его знал, хотя и совсем немножко.       Остальные были для меня статистами, строчками в хронике, кадрами в криминальных новостях, которые я когда-то смотрел в прошлой жизни. «Один убитый — трагедия, десять — несчастье, сто — статистика». Я их не знал, они были мне чужими. Я не хотел их знать и думать о них, я всё равно ничем не мог им помочь, мне нечем было им помочь. Кажется, тут должна где-то бегать Цилла, девчонка-выходец, мерзкая тварь, но и с этим я не мог помочь — выходцы приходят на дурную смерть, а дурных смертей тут было достаточно.       Я вдохнул и выдохнул на счёт. Из минусов этого тела — тип нервной системы. Я не был вспыльчивым в прошлой жизни, а вот в этой был, и, если что-то меня цепляло, оставаться спокойным не мог — мог разве что не дать себе взяться за оружие, да и то хотелось кинуться с кулаками. Хорошо ещё, что злился я нечасто, а так — не быть мне великим шпионом. Если Альдо явится сюда — сегодняшний кошмар повторится и умножится. Как его сюда не пустить? Или — как не дать ему захватить Фердинанда? Я не смогу шпионить, притворяясь «истинным Человеком Чести». Не шпион я. И убить Фердинанда, если что… он ничего мне не сделал. Да, он слабый король, ну и что? Вот Штанцлера я бы пристрелил, да кто ж мне даст-то…       Возвращаемся к прежнему вопросу — как защитить Фердинанда? Сильвестр… я вынырнул из своих мыслей и огляделся по сторонам. Рыдания жертв и вопли бандитов. Запах дыма и ещё какой-то, знакомый по Варасте. Хоть бы Сильвестру кто рассказал об этом — авось сдохнет наконец! Это его вина. Жертвам раздавали вино — в их состоянии я бы предложил водку или касеру, но Рокэ виднее. Врачи, явно одевавшиеся наспех, занимались ранеными. Злость накатила снова, я снова начал дышать на счёт, поспешно отводя взгляд. Нет-нет, это ни к чему. Статистика. Говорить о статистике много проще, не заглядывая в лица, но — статистика. Надо отвлечься… Я нашёл взглядом Рокэ и подошёл к нему.       Алва стоял со скучающим видом и чего-то ждал. Не стоило мне от него даже и отходить — успел привыкнуть… Насколько проще, когда есть от кого получить приказ! Хм. Поправочка — когда есть от кого получить приказ, в правильности которого заранее уверен. Не знаю, готов ли я признать над собой кого-то ещё. Ох, быть мне герцогом в Надоре, если переживу Излом — Рокэ с его беспокойством из-за проклятия вряд ли позволит мне остаться рядом по истечении трёх лет, а сам я даже на короля в качестве начальства не соглашусь. Попросить, что ли, рассказать об управлении землями? Но Кэналлоа не Надор, лучше я попрошу посоветовать хорошего учителя.       Порыв ветра вновь швырнул в лицо запахи, я вздрогнул.       — Ну как вам, Ричард? — внезапно заговорил Алва.       — Что именно, монсеньор?       — Вот это всё, — усмехнулся Алва, — что об этом думаете?       Я поморщился и пожал плечами.       — В Варасте было… иначе. На войне проще. А в этом виноват Дор… в смысле, его высокопреосвященство кардинал Сильвестр. Это он назначил Авнира епископом Олларии, так что вот это всё — на его совести. Чудо, что вы вернулись раньше срока! Я не хочу думать, что было бы… — я запнулся и сердито мотнул головой.       — Вы верите, что он отдал приказ господину графу оставаться в казармах? — пристально посмотрел на меня Алва.       — Кто бы ни отдал приказ, — сказал я сквозь зубы, — это было следствием, а не причиной. Не верю, что столь опытный… священник не знал о… настроениях своего подчинённого. А уж самостоятельно господин граф принял решение запереться в казармах, или кто-то ему подсказал…       Это всё было очень похоже на Варфоломеевскую ночь. Если верить учебнику по истории — государство лишь усилилось, несмотря на массовое бегство гугенотов. Я скрипнул зубами. Какая жалость, что я почти атеист.       — Если и правда после смерти ждёт наказание грешников, — добавил я, всё ещё сквозь зубы, — то тому или тем, кто это подготовил, положен отдельный котёл с огнём погорячее.       — Котёл? — усмехнулся Алва. Он будет смеяться всегда. Я так не умею.       — Да хоть котёл, хоть сковорода, хоть банальный вертел над костром, — буркнул я. — Простите, монсеньор. Что-то смирения и готовности прощать во мне маловато.       — Интересный взгляд на Закат, — снова усмехнулся Алва. — Но, как я посмотрю, не особо вы сожалеете об отсутствии у себя смирения и всепрощения. Это хорошо, прощают пусть священники, а наше дело — прекратить беспорядки.       — Монсеньор, — подошёл полковник Морен, — всё готово!       — Нет! Она сама!       Белобрысый верзила грохнулся на колени и заорал, что его какая-то стервь затянула в постель. Это послужило сигналом, три десятка мужиков, перекрикивая друг друга, клялись, что они не виноваты. Только тут я сообразил, что согнанные к фонтану полуголые люди со связанными за спиной руками и есть те самые уличенные лекарями насильники.       — Она сама, — продолжал вопить белобрысый, — это она… Кошки побери эту шлюху… У нее муж старик! Я не хочу… За что?! Я ничего… Это она… Проклятая шлюха!       — Их расстреляют? — решился я уточнить. Мне бы не хотелось крови на камнях. Мне не понравилось то, что камням понравилась кровь.       — Повесят, — отмахнулся Ворон, — ещё пули на них тратить.       Я облегчённо выдохнул. Алва покосился на меня и снова повернулся к Морену:       — Неужели Ансел до сих пор не знает, где развлекается наш добрый епископ и его богоугодные последователи?       — Пока не нашли, — Морен казался встревоженным, — в Старом городе тихо, в Цитадели — тем более. Мосты и Посольский квартал под охраной. То, что осталось от складов, тоже взяли под охрану. В Новом городе разгоняют остатки, там почти никого не было. Похоже, жарче всего пришлось нам, да ещё в Нижнем… Монсеньор, сдаётся, этот малый не врёт.       — Он не врёт, так другие врут. — Рокэ был занят своими мыслями. — Впрочем, если дамы пожелают взять дружков на поруки, я не возражаю. Полковник, дайте им четверть часа на проверку внезапно вспыхнувших чувств — и вперёд.       Громко захохотала какая-то женщина, я оглянулся. Кутавшаяся в чей-то плащ жертва указывала пальцем на лохматого парня и смеялась, безумно, задыхаясь. Лохматый рванулся, то ли порываясь бежать, то ли желая придушить хохотавшую.       — Похоже, этого уже узнали, — по-прежнему задумчиво произнес Ворон, — так что начинайте. С него. Остальные пусть ждут.       Изобличённый насильник попытался сопротивляться, но куда ему было против солдат! Осуждённого швырнули наземь под высоким каштаном, раздался топот.       К дереву подъехал всадник на крепкой приземистой лошади. Капрал махнул рукой, наездник пришпорил коня, и вверх взмыла нелепая, извивающаяся фигура, похожая на ярмарочную марионетку. Первый маршал Талига Рокэ Алва вешал насильников вверх ногами.       Мне не было жалко насильников, вот ни капли. Но когда в них начали швыряться камнями — я понял, что рано радовался повешению вместо расстрела.       Камни, попавшие в цель, были довольны. Камни, не попавшие в цель, злились. Они хотели ударить мягкое, живое, горячее, хотели, чтобы оно стало мёртвым, сгнило, расползлось жалкой слизью. Они так долго лежали без движения, по ним ступали мягкие, нечистые ноги и лапы, их топтали кованые копыта, а до этого их разбили, раздробили на множество частей и бросили в грязь далеко от серого спокойствия пещеры… Камни хотели крови, камни хотели мести, камни хотели убивать.       — Молодой человек, вам плохо? — незнакомый теньент протянул мне флягу, и я с благодарностью её принял. Касера? Отлично, может, мне чуть полегче станет. Попросить, что ли, Рокэ, чтобы он тормознул этих, с камнями?       — Благодарю, мне и впрямь стало дурно.       — Неудивительно. В такую ночку недолго рехнуться. — Новый знакомый тоже хлебнул и пристегнул флягу к поясу. — Позвольте представиться. Теньент Варден, Реми Варден из Старой Эпинэ. Леворукий бы побрал Килеана, чего он ждал?! Судак снулый! Мы бы это отребье живо б уняли.       — Странно, черноленточники здесь были, но про епископа никто не знает.       — Сударь, — Варден устало покачал головой, — это не лигисты. Навязать банты — недолго, но они пришли грабить, а не еретиков бить…       — А может, они решили совместить. Получить, так сказать, награду за добрые дела ещё в этой жизни, — мне захотелось плюнуть. — Мастер, живший на этой улице, упоминал, что у них тут нашёлся какой-то гнилой человечишка, чёрный бант повязавший.       — Если только наводчиком был, — уверенно возразил Варден. — Это отребье со Двора Висельников… Со своим заправилой. Трон себе устроил — видели? Этой заразе самое место на фонаре, так ведь нет, цацкались, пока жареный петух не клюнул!       — Дидериха перечитали, — фыркнул я, вспоминая что-то из пьес местного Шекспира про благородных разбойников. — Трон я видел. Посадить его на этот трон да и пристрелить на нём же!       — Хорошая мысль, — недобро усмехнулся Варден, — никуда их королёк не денется, если, конечно, монсеньор не передумает.       — Никогда, — отразил я усмешку собеседника, — Ворон не передумает, его и Создатель с Леворуким не переупрямят.       К фонтану вылетел всадник:       — Где маршал?       — Здесь, — вынырнул откуда-то из темноты Рокэ.       — Монсеньор, разрешите доложить. Мы нашли Авнира.       — Где?       — На площади Леопарда. Они только пришли. Авнир служит молебен, а лигисты поджигают особняки. Там внутри остались люди! Теньент Бельфор пытался их остановить, но… Его забросали камнями.       — Теньент Бельфор плохо знал свое дело. На камни надо отвечать пулями. — Алва зло улыбнулся.       — Монсеньор, — кажется, полковнику Морену было не по себе, — вы… Авнир — епископ Олларии… Доверенное лицо кардинала.       — А я — Первый маршал Талига, — Рокэ проверил пистолеты, я подумал — и полез проверять свои, — и доверенное лицо Леворукого. Не бойтесь, полковник. Я отвечаю за всё.       — Но…       — Награбленное — под охрану! — Алва начал отдавать распоряжения, более не считая нужным отвлекаться на спор. — Ещё раз проверьте дома, с рассветом люди могут возвращаться. Пусть напишут жалобы… на имя кансилльера! Насильников — повесить. До последнего и вверх ногами. Проследите. И вот ещё что — раз уж вы не желаете иметь дело с епископом, отправляйтесь на Двор Висельников, и чтоб его к утру не было. Их немытое величество — ко мне. На площадь Леопарда. Вряд ли я управлюсь раньше вас.