Пирофоб

Школа это немного зверинца, немного образования и немного общения. Последним пунктом Рик почти не пользуется. У него есть номинальный друг в школе, с которым они делают вместе лабораторки и остальные проекты. Иногда они могут пообсуждать на перемене новые фильмы, иногда — то, как их задрала математичка, но не более того. Вне школы они не общаются. «Друга» этого зовут Люк. Наверное, у всех есть такие одноклассники. Просто кто-то больше углубляется в эту дружбу, кто-то развивает ее, а кто-то, как Рик и Люк, довольствуются тем, что у них есть. Ведь главное школьное правило: не стоять в сторонке в полном одиночестве. Рик дошел до этой простой истины только к старшим классам. В начальную школу он не ходил — сидел на домашнем обучении. И до сих пор ему кажется, что это лучший вид образования, который только может быть. Но человек — существо социальное, и Рику пришлось влиться в среднюю школу. Получалось ужасно. Он просто сидел за последней партой, посмеивался над тем, что происходит в классе на перемене, но никогда не участвовал в этом шоу абсурда. Поступив в старшую школу, Рик решил, что ему нужны друзья, и быстренько, пока никто не занял его место, завербовал Люка. Люк был не против. Рик идеально угадал такого же молчуна, как он. Лучшая кандидатура для того, чтобы поддерживать школьную социализацию. С Риком периодически пытаются болтать девчонки, но он не совсем понимает, что им надо. Они жалеют тихого мальчика с последней парты? Они интересуются им как объектом для свиданий? Ни то, ни другое Рику не нужно, поэтому отвечает всем он очень вежливо, но односложно. На самом деле, Рик и парней бы так отшивал, но им на него плевать. Единственная приставучка (король приставучек), который смог добиться внимания Рика, это Эйден. Он в свое время даже сподвиг Рика на прогулы школы, очень гордясь данным фактом. Эйден не знал, что Рик и сам систематически прогуливает школу. Только не ради побега в цирк, в торговый центр или куда-то еще. А просто чтобы посидеть дома. Учителя закрывают глаза на отсутствие Рика, потому что оценки у него приличные, он всегда старается и занимается делами сам. В одиночестве ему напрого проще сосредоточиться, чем в шквале сверстников, большая часть которых хочет не получить знания, а сорвать урок. Вот и сейчас Рик гипнотизирует тетрадь взглядом, ровным счетом ничего не понимая. А ведь он пишет конспекты очень четко, аккуратно, и дома никогда таких проблем у него нет. Ник прыгает с ногами на парту, кто-то из девчонок взвизгивает, кто-то осуждающе комментирует, а кто-то смеется. Рик снова пытается прожечь взглядом тетрадь — ничего. Ну как это место вообще может иметь хоть что-нибудь общее с образованием? — А я тут слышал, — восклицает Ник, все еще не слезая с парты, — что Шерман у нас заднеприводный. Он глупо ухмыляется, тычет пальцем в сторону Рика и спрыгивает на пол. — Это правда, Шерман? Рик только вскидывает брови, всем видом стараясь показать, что эта информация его никак не касается и вообще не интересует. Если судить справедливо, из Рика актер никакущий, но если поддаться панике, то ему конец. — А ты к чему интересуешься? Парня себе ищешь? Ник усмехается, хлопает его по плечу и рычит, то ли в шутку, то ли всерьез: — Ну смотри у меня! Рика никто никогда в этой школе не трогал. Он никогда и не распространялся о своих предпочтениях, даже взглядом лишним не выдавал. Смотреть на людей Рик в принципе не любит. Сидит, уставившись в книгу, тетрадь или телефон. На кой черт ему люди, когда есть вещи поинтереснее? Ник приземляется на стул за партой перед Риком и смотрит на него внимательным взглядом. — Чего ты тогда Кортни отшил? — Кортни? Да, Кортни к нему подходила, просила помочь с домашкой по биологии. Он и помог. Что такого-то? — Кортни-Кортни, — кивает Ник. — Такие девушки на дороге не валяются, а ты тупишь, Шерман, неприлично тупишь. Рик только чешет шею. Скажет, что Кортни ему не нравится, получит в нос, мол, как он мог оскорбить даму. Скажет, что гей, получит по почкам. Скажет, что просто не заметил ее внимания, Кортни к нему привяжется. Хотя лучше всего играть дурачка, наверное. — О чем ты? — только и выдыхает Рик. Ник театрально закатывает глаза. Ник не то чтобы очень большой, но довольно широкоплечий, да и на физкультуре он показывает прекрасные результаты. Глаза у него темные и сверкают опасностью. — Слушай сюда, идиот несчастный. Ты сейчас пойдешь и пригласишь ее в кино. — Я не люблю кино. — Девчонок ты тоже не любишь, да? — Люблю, — спорит Рик. — Еще как люблю. — Ну а Кортни тебе нравится? Рик поджимает губы. Получить по роже однажды или получать каждый день — разные вещи. Так что можно с чистой совестью сказать: «Нет». И тут Рика осеняет. — У меня есть девушка. — Да ну? — Ник кажется удивленным, но в его черных глазах поблескивает внезапное уважение. — Она не здешняя? — Нет. Учится в Спрингфорте, — заливает Рик, внезапно чувствуя крадущееся вдохновение. — Зовут Эйлин. Такая маленькая, рыженькая — потрясающая, — он мечтательно подпирает руку щекой. — Кортни хорошая, но понимаешь, я… влюблен. Ник серьезно кивает. — Понимаю, брат, понимаю. Этого достаточно, чтобы Ник отстал и выбрал следующую жертву. Теперь он цепляется к прическе Люка. Ведь все в этом классе должны жить так, как велит Ник: он всем и сват, и стилист, и капитан, и мама с папой.

~

«Сегодня до меня докопались в школе. Пришлось соврать, что у меня есть девушка. Можешь уже искать себе платье. Если что, тебя зовут Эйлин, и ты учишься в Спрингфорте». «Никогда не думал, что это так приятно, оказаться чьей-то девушкой!» «Моей — приятно», — обещает Рик. «Так-так-так? И что такого потрясающего ты делаешь для своей девушки, чтобы это было приятно?» «Отстань, извращенец». «Эй, может, я пытался выпросить цветы?» «Ты не пытался выпросить цветы». «Ну хотя бы фотку свою пришли, злюка». «У тебя их вагон». «А мой поезд не с одним вагоном». Рик вздыхает, подходит к окну спальни, чтобы на него падал хоть какой-то нормальный свет, и делает очередное селфи. В ответ Эйден тут же пишет: «Я не понимаю, как тебя еще не выставили в Лувре». Рик усмехается. Комплименты Эйдена всегда такие нелепые, что хочется просто зарыться лицом в подушку и больше не выныривать, умирая от удовольствия и смущения. Рик устремляет взгляд на стенку, где красуется Джаред Лето с обнаженным торсом. Родители никак не комментирую этот плакат, предпочитая жить в фантазиях о гетеросексуальном сыне. За смущение нужно мстить смущением. Рик уверенно расстегивает рубашку, но не снимает ее, и делает еще одно селфи. «А что скажешь насчет этого?» Эйдена хватает только на: «Черт, черт, черт, черт». И куча смайликов с глазами сердечками. Рик испытывает почти физическое удовлетворение оттого, как легко Эйден ведется на всяческие дразнилки. Ничто не сравнится с тем, чтобы любить и быть любимым. Они не говорили об этом, кроме того пьяного случая с бурбоном, но Рик уверен, что Эйден его любит. Никто бы не стал тратить время на больного парнишку, который и на встречу-то согласиться не может. К тому же, Рик эту любовь чувствует. В сообщениях, в интонациях, в блеске глаз на видео — во всем. Любовь просачивается через электроны, ограниченная интернет-проводами, экранами, микрофонами. Ровно столько, сколько можно передать. И намного меньше, чем можно было бы подарить в реальности. Ради этой мысли, ради этой возможности, Рик готов обойти хоть всех психотерапевтов на свете. Только хватит ли у Эйдена терпения? Пока он любит, хватит. И пока Рик вот так доводит его, разжигая любопытство. В какой-то момент Рик понимает, что это игра. Игра, в которой самые простые и понятные правила. Они не могут увидеться — значит, Рик должен давать Эйдену что-то, что его подстегивает. Чуть более откровенные фотографии, чуть более двусмысленные сообщения. Рику и самому это ужасно нравится. Иногда его настолько заводят собственные действия, что это даже немного пугает. Эйден с удовольствием принимает правила их игры. Рик старается тянуть время, делать все постепенно, потому что однажды может оказаться так, что они дойдут до предела, а Рик все еще не будет способен на встречу. Что тогда? Может ли Эйден утратить интерес? Кто его, черт возьми, знает? Иногда Рик слишком сильно погружается в мысли об их будущем. Тревожность разрастается полчищами паучков, быстро крадущихся по беззащитной коже. Щекочущими, безвредными, но противными. Рик не позволит им сбить себя с толку, но понимает, что Эйден достоин большего. Они переписываются двадцать четыре на семь, по вечерам созваниваются, и Рик чувствует, что Эйдену этого ужасно мало. А однажды Эйден прямо так и говорит: — Я знаю, это требует времени, но… как скоро мы сможем увидеться? — Подожди еще несколько месяцев, — просит Рик, хотя дело не сдвинулось с мертвой точки. — Несколько это сколько? Два? Три? Полгода? Год? — Я не… — Ты не знаешь. Ты никогда не знаешь. — Если тебя это так не устраивает, то мы можем прекратить общение. — Рик, я… Рик не слушает. Он сбрасывает и больше не берет трубку. Он прекрасно понимает, что ведет себя как последняя сволочь, но ничего не может с собой поделать. Нужно успокоиться и перебеситься.

~

Эйден исчезает на несколько дней. Без него Рику снова становится хуже. И никакое желание ускорить процесс выздоровления не может помочь. Рик просит Доктора Кар уже взяться за работу над страхом, но она всегда говорит: — Рано. Твое состояние нестабильно. У Рика всегда состояние нестабильное. Разве оно может быть стабильно, если он шарахается от огня, как первобытный человек? Рик снова занимается любимым хобби: с ним хотя бы убиваешь время и отвлекаешься от настоящих проблем. Возле вен кожа тонкая, как неокрепший лед в начале зимы. Такая хрупкая. Но регенерирует она столь же быстро, как и другие участки. Рик не пытался покончить с собой, нет. Просто было интересно, что получится. Когда кто-то звонит в дверь, идти отворять нет никакого желания, но строгое мамино: «Рик, посмотри, кто там», — решает все за него. Он преувеличенно тяжело вздыхает, плетется в прихожую, открывает и замирает, как только понимает, кто перед ним. Глаза у Эйдена все такие же голубые-голубые, легко различимые даже в тусклом свете уличного фонаря. Волосы яркие-яркие, будто солнце разлилось, упало с неба, и все на голову Эйдену. Как же Рик по нему скучает. Как же Рик его боится. Эйден делает несколько шагов назад и приподнимает руки, жестом показывая, что не хочет навредить. — Не бойся, — тихо просит он. — Я… безопасен. Рик вздергивает брови, и только потом до него доходит. Острым, болезненно-медленным осознанием. Эйден идиот. Идиот, идиот, идиот. — Что ты сделал? — Оказалось, родители были только рады избавиться от поджигателя, учитывая, что у нас в доме Дейзи. У Рика нет слов. Он же мог побороть это. Ему нужно было время, чертово время! — Рик, я… — Что тебе дали взамен? — Ничего особенного, — пожимает плечами Эйден, показывает палец и загибает на одну фалангу. Рик растерянно смотрит на него, пытается повторить, но его собственный палец не гнется. — Повышенная гибкость. Совсем чуть-чуть. Я не могу растягиваться и гнуться в неестественных направлениях. — То есть ты можешь делать тоже самое, что любой обычный тренированный гимнаст? — Даже меньше. Идиот, идиот, идиот, идиот. — Ты просто так взял и отдал свой дар?! — восклицает Рик. — Ты что, с ума сошел? — Да, я сошел с ума, — Эйден подходит ближе, и сначала хочется на автомате сделать шаг назад, но боже, в этом больше нет нужды. Стоит выкинуть из головы тот нью-йоркский вечер, искры, вспыхивающие волосы и отчаянно-испуганные поцелуи. Нос у Эйдена большой, с горбинкой — такой, об который обязательно хочется потереться своим собственным, маленьким, нерешительным, но любопытным. Эйден обхватывает щеки Рика, и теперь можно никуда не бежать, можно расслабиться, забыться, отдаться всем бушующим эмоциям и теплу. — Я люблю тебя, — шепчет Эйден. После этих слов Рик резко оказывается в его объятиях и не совсем понимает, в какой момент на глаза наворачиваются слезы. — Я тоже тебя люблю, — это звучит так жалко, так горько. Перед взором возникает весь ужас ответственности. Они подростки, они только подростки, но разве Рик когда-нибудь сможет уйти от Эйдена после того, что случилось? Рик застрял с Эйденом, как зима с Рождеством, как ребенок с матерью, как звезды с космосом. Им никогда уже не отделаться друг от друга, связанным чувством вины и жертвой. Это, может, еще не так пугает, пока они школьники, пока влюблены, но однажды в какой-нибудь плохой грустный день Эйден обязательно предъявит Рику то, что тот разрушил его жизнь. И дело не в том, что Эйден такой плохой и будет считать, что Рик ему чем-то обязан. Эйден просто не может об этом не пожалеть. Ведь он так мечтал о славе, о приключениях — обо всем, что самому обычному человеку не слишком доступно. Рик прижимается к Эйдену и обещает себе, что как-нибудь это исправит. Чего бы ему это ни стоило. Иначе Рик просто не сможет нормально жить.