театр теней

      Он во всём виноват. Если бы не он, ничего бы не случилось. Если бы не его глупые слова, я бы был в порядке. Не скитался бы по улицам, а сидел дома. Лежал в чистой постели. Но я здесь, в центральном парке города, брожу один туда-сюда, измеряя расстояние широкими шагами. Все мысли забиты этим уёбком. Зачем он вообще это сделал?       Так я думал с неделю. Не видел ничего, кроме него и кроме его образа перед глазами, хоть и пытался забыть. Тщетные попытки. Глупые и бесполезные. Но я старался забить. Выкинуть из головы этого малого было сложно. Да я уже и не мог назвать его малым, слишком он уж смышлён, раскидывается заумными словечками и постоянно философствует о жизни и о правильном выборе. Я уже устал от него и от его «заботы». Он это так называл.       Никто из нас не был дураком, но первым закончил он. Несколько лет тяжёлых отношений коту под хвост. Этот чёртов Каунисвеси и знать не знает, как он мне надоел и как бы я хотел ударить его головой об острый угол стола. Он виноват и он наверняка это понимает. Я просто устал и не хочу даже разбираться ни в чём. Мои мысли сумбурны и совершенно не ясны. Я и сам не понимаю, о чём сейчас думаю.       Стоит начать с того, что мы с Алекси договорились, что я доверю ему свои самые тёмные секреты, а он мне — свои. Так и произошло. Почти. Я не был уверен в том, что этот разговор будет простым, но я надеялся, что всё будет хорошо в итоге. Что он не оставит меня. Но этого не случилось и я, естественно, виню в этом только его. Не я ведь ушёл? Нет. Я лишь доверился ему, когда он спросил, что со мной происходит последние пару месяцев. Я доверился, доверился. Рассказал, что сижу на игле уже очень давно и слезать боюсь, потому что слышал, что это чревато летальным исходом, а умирать я не хотел от слова совсем. Просто подсел на иглу в какой-то момент и долго скрывал это от Алекси. Носил только одежду с длинным рукавом, перестал надевать шорты, купил шарф на зиму, чтобы скрывать шею. Не знаю, как давно он понял, но я уверен, что моё «признание» не стало для него открытием, он уже сам обо всём догадывался. На это он ничего дельного не ответил.       — Мне жаль, что у тебя не хватило смелости открыться мне, — сказал он тогда, понурив голову. — Я бы помог тебе. Попытался. Вдвоём бы мы справились. Но ещё реально всё исправить.       Сукин сын! Я совершенно не понимаю, чего он вообще ожидал от меня. Что я так просто расскажу ему о том, что сижу на героине не первую неделю и не первый месяц? Вряд ли. Это был мой секрет и в тот момент я посчитал нужным раскрыть его, ибо мы, вроде как, пара. Любовники. Бойфренды. Называйте как хотите, сейчас это по-любому звучит мерзко в моём помутнённом сознании. Я словно в бреду каком-то, но стараюсь мыслить здраво.       Так шли дни. Дни, когда я был совсем один. В тот вечер, когда я рассказал ему о своём секрете (а он мне, к слову, ничего говорить о себе не стал, сказал лишь, что он полностью открыт передо мной, чёртов пиздабол, а также вежливо выставил меня нахер, попросив уйти из дома), я собрал первое, что попалось под руку, и спешно покинул наш общий когда-то дом, отправляясь к Нико, который всегда ждал меня у себя. У него мы баловались дурью, но на то это и было баловством, что я не воспринимал это всерьёз. Всё это было ребячеством по сравнению с тем, как я нюхал кокс и колол героин где-то в подворотнях, покупая их у совершенно левых людей. Да и мне было всё равно, чем себя убивать.       Алекси, чёртов мальчишка, так заботливо предложил мне обратиться в наркологический центр в тот вечер, наивно полагая, что там мне помогут. Но я знал, что не помогут. Ни один врач в мире не заставит меня отказаться от дури, от порошка, который позволял мне протянуть ещё один день. Я ненавидел его за эту попытку помочь мне. Но я и не понимал почему. Нико говорил, что он абсолютно прав и мне стоит послушать своего партнёра, но я не стал это терпеть и швырнул в него его же кружку, которая, расколовшись об его лоб, оставила на лице Моиланена кровавую рану. После этого он со мной не разговаривал, сказав, что я сошёл с ума и мне нужно завязывать с наркотой. После этого у меня никого не осталось.       Ещё долго я думал об Алекси. О его тёмных волосах, спутанных по утрам, о светлых глазах, о тёплом взгляде, который он мне дарил перед сном, а я был слишком обдолбан, чтобы заметить. С каждой такой мыслью я начинал понимать какую хуйню сотворил, просто хлопнув дверью в его доме. Просто покинув его. Но я всё ещё уверен в том, что я ни в чём не виноват. Он мог меня остановить, да что угодно сделать, лишь бы я не ушёл. Сейчас я был вне себя от злости и с силой пинал ногами мебель, постепенно чувствуя нарастающую боль в пальцах. Почему всё так? Мысли путались. Я и сам не понимал, что происходит и что делать дальше. Умереть? Стоило бы. Но это за меня сделает героин.       Героин, сигареты и алкоголь — вот они, мои друзья, это они слева направо. Единственные, кто у меня остался. И единственные, кто не будет спорить или предлагать свою чёртову помощь. Не нужна мне помощь. И уж тем более от хрена в белом халате, купившего диплом. Нахер всех. Нахер лечение, нахер трезвость и нахер Алекси. Нахер этого красивого, смазливого парня, с которым мы так и не занимались сексом ни разу. Он был слишком нежен и романтичен, чего я не понимал.       Мы разные. Совершенно. Это и так ясно, но я хотел его; иногда во мне просыпалось животное и я как-то раз чуть не принудил его переспать со мной, потому что слишком долго не трахался. Он сопротивлялся, вырываясь из моих рук, а я держал их, прижимая к постели, и рычал, что он никуда не пойдёт, пока мы не сделаем это. Я слышал, как он всхлипывал, умоляя перестать, но я не слушал. Мне было необходимо почувствовать его. В какой-то момент моё тело обмякло и я не смог продолжать, ослабляя хватку. Алекси, почувствовав это, словно напуганное парнокопытное, вырвался из моих рук и убежал в ванную, закрывшись там до утра. Я уснул, позабыв о почти содеянном. Утром мы об этом не говорили. Я не помнил, а он не желал вспоминать. Но в один день, когда мы поссорились, он высказал мне всё в мельчайших деталях, я был шокирован, не веря, что это был я.       — Я не мог поступить так, Алекси! — стоял на своём я, хватаясь за голову, которая болела после очередной попойки с Нико. — Это был не я!       — Это был ты, Йоэль! — выкрикивал он, делая акцент на моём имени. — Ты был готов сделать со мной… это. И я уверен, что сделал бы, если бы не отрубился! Господи!       Я пялился на него тогда, не понимая, что мне отвечать на его обвинения, если я нихуя не помнил. Сейчас мне кажется, что он просто искал поводы обвинить меня.       — Хотя бы ответь мне сейчас, Хокка, — перешёл на шёпот он, — ты вообще любишь меня?       Я не смог ответить тогда и вряд ли бы ответил сейчас. Любил ли я его? Что вообще такое любить? Я уже и не понимал, где кончаются и начинаются мои собственные чувства и были ли они у меня вообще. Были ли у меня чувства к Алекси с самого начала? Наверное, да. Я действительно был влюблён в него, хотел быть рядом и беречь, а сейчас мной овладел порошок, который отбил у меня все эмоции. Я стал животным и я это знаю. Но я не собирался ничего менять сейчас. Да и какой в этом смысл?       У меня в руках мой разбитый телефон. На экране — диалог с Алекси в инстаграме. Как глупо. Последние сообщения были отправлены им три недели назад: он спрашивал, когда я вернусь домой, но я ничего не ответил, потому что упустил сообщение, пока обдолбанный скитался по дворам.       Я хотел написать ему сейчас, но пальцы не слушались меня, и я пытался набрать его имя несколько минут, пока не психанул и не отбросил мобильник на пол. Уверен, что теперь на экране будет ещё больше трещин и царапин, но это последнее, что волновало меня в данный момент. Я должен написать ему. Сказать, что я в порядке. Я был уверен, что он переживает, но не спешит звонить мне, зная, что он виноват. Он первый отвернулся от меня тогда. Он сам выгнал меня на улицу. Он знал, что я ни за что не пойду в отцовский дом, где отец-тиран снова будет лупить меня по спине, оставляя огромные синяки. Каунисвеси, чёртов мальчишка, был виноват во всём произошедшем, но не стремился извиняться, хотя ему бы стоило. Хотя бы из вежливости, не обязательно приглашать меня назад. Я и не ждал, что мы вновь будем вместе. Эта мысль заставляла меня поморщиться, смахивая накатившие слёзы, но я убеждал себя в том, что он мне не нужен.       В тот день я всё-таки написал ему. Криво, не попадая по буквам, но написал и отправил сообщение, надеясь, что он разберёт хотя бы слово, потому что руки не слушались, дрожали, как осиновый лист, а всё тело ломало, жаждало дозы, которой у меня не было. Это меня не очень тревожило, потому что я хотел видеть ответ от Алекси. Хотя бы отметку «прочитано». Но так прошло минут тридцать, а он даже не заходил в онлайн, но я был уверен, что он видел уведомление от меня. Я чувствовал, что он видел, но я понимал, почему он не читает и тем более не отвечает мне.       Я знал, что был последней тварью рядом с ним. Я вёл себя по-свински, но я вижу вину и в нём. Если бы не он, я бы был в порядке. Мне не хватало чего-то рядом с ним и я искал это что-то в другом. В героине. Он помог мне найти то, чего я так хотел столько месяцев. Мне было легче, когда наркотик попадал в мой организм, ловко плавая по венам. Я часто лежал на полу, оперевшись об стену и закинув голову вверх, ощущая лёгкость и свободу. Моё тело наполнялось энергией, которую я не мог получить от Алекси. Я не пытался её получить словами, нет. Я просто так не умею, я могу лишь уложить его под собой, нависая и заставляя делать то, что я скажу. Я уёбок и мне не нужно было в этом сомневаться.       Я писал о нём песни. Они были гадкие, с мерзким текстом, но я вкладывал в них частичку себя. Они были криво написаны на оборванных тетрадных листках, но я считал, что так и должна выглядеть настоящая музыка. Она помогала мне выплеснуть эмоции, которые валили из меня, словно гейзер, но мне было некуда их девать, поэтому слова складывались тяжело, запутанно и не всегда слаженно. Я то и дело выкидывал какие-то слова и предложения, сразу же заменяя их на другие, как мне казалось, более точные. Иногда прерывался на перекур и думал о нём. О том, какой он всё-таки прекрасный. И о том, как я его ненавижу за всё, что он сделал.       А ведь он ничего плохого не делал. Я просто этого не понимал.       Музыку я писал и в его присутствии, но это было слишком давно. Алекси говорил, что ему нравится и он бы с удовольствием записал это в студии.       — Ты классно пишешь, — улыбался он, поднимая на меня свои светлые глаза. — Мне нравится, как ты ловко орудуешь метафорами, Йоэль. Уверен, что однажды ты запишешь полноценный альбом.       Я с трудом верил в эти слова тогда, а сейчас они и вовсе были смешными. Я и альбом — уже несовместимые вещи. Я забухал, постоянно курил и принимал героин, ни о какой серьёзной музыке речи и быть не могло. Я просто превратился в полнейшее дерьмо, опустился на социальное дно и не дал Алекси шанса вытащить меня оттуда, а поэтому теперь медленно подыхаю один. Живу дни, ожидая начала конца. Уже скоро.       Думать об Алекси ощущалось как насилие над самим собой. Но я не мог не думать. Я рассуждал, почему я променял всю его любовь на порошок. Эти мысли были редкими, но они метались в моей черепной коробке, когда я трезвел по утрам. Когда я напивался вновь, я снова видел в нём человека, разрушившего мне жизнь. И я не придавал значения ни тому, что я винил его в том, в чём был виноват сам, ни тому, что скучал по нему, хотя никогда даже не говорил ему такое простое «люблю». Я просто гордо принимал всю грязь на себя, скрывался от лиц, живя в гостевой у Нико. После того случая с разбитой чашкой он всё-таки простил меня и пустил к себе, потому что знал, что иначе я просто останусь на улице.       — Я готовлю ужин, ты будешь есть? — спрашивал Нико каждый вечер, выглядывая в дверной проём приоткрытой комнаты. Чаще всего я сидел на полу, уставившись в стену.       — Не хочу, — довольно грубо отвечал я прокуренным голосом. — Спасибо.       Нико не настаивал. Он знал, в каком дерьме я плаваю, знал об Алекси, но в наши дела не лез, потому что я ясно дал ему понять, что раскрошу ему ебало, если он попытается сделать что-либо. Наверное, я только запугал его, а не вежливо попросил не влезать в мою жизнь.       Я и здесь был полнейшим куском дерьма. Я чувствовал это и думал об этом, когда принимал таблетки от головной боли. Нико настаивал, чтобы я пил их. Не знаю зачем. После этого я вытаскивал из-под матраса пакетик порошка и упарывался, распластавшись на полу комнаты. Это всё ещё давало мне ощущение лёгкости, а без героина я чувствовал, как умираю изнутри, и никакая таблетка бы тут не помогла.

***

      Я почти каждый день писал Алекси. Я надеялся, что изменю что-то, потому что я много думал над собой и над своими мыслями. В какой-то из дней я решил, что с меня достаточно. Я был относительно трезв и отправился к нему. Туда, где мы проводили время вместе, разделяли одну постель и ели за одним столом. Мне было сложно передвигать ногами, но я старался изо всех сил. Тщетные попытки всё поменять. Снова и снова.       Так странно. Я обрёл свободу, но всё равно попал в капкан. В капкан одиночества и тревоги. Всё это время я винил Алекси в своих бедах, но что-то помогло мне осознать свою глупость. Я допустил ошибку и не верил в то, что Каунисвеси простит меня однажды.       Я стоял на пороге такой знакомой и одновременно чужой квартиры. Боялся позвонить в дверь, совершенно не ведая, что ждёт меня дальше. Отступать было некуда, но я всё равно переживал, что могу сделать хуже. «Куда уж хуже», — пронеслось в голове. Я набрал воздуха в лёгкие и нажал на дверной звонок. Минута ожидания тянулась сотни тысяч лет, и я уже был уверен, что полезу на стену от томного желания увидеть его.       — Йоэль? — Алекси стоял передо мной в одной длинной футболке, подаренной мной же, у него были по-прежнему растрёпанные волосы и красивые голубые глаза.       — Алекси, — смог лишь выдавить я. Слова никак не желали выходить из меня, а я так много хотел сказать.       Он пялился на меня так, словно видел впервые. Однако в его взгляде я не видел злобы или угрозы. Только нотки страха и непонимания, смешанные с желанием врезать мне по самое не хочу. Я переминался с ноги на ногу, почёсывая левую руку, куда только вчера поставил героиновый укол. Чёрная толстовка хорошо скрывала всё это.       — Ты хотел чего-то? — наконец прервал нервную тишину он.       — Мне жаль, — сказал я. — Мне жаль, что я такой урод, Алекси. Я и не надеюсь на твоё прощение, но я посчитал нужным сказать это тебе сейчас. Ты не отвечал на мои СМС и я переживал, поэтому это был единственный вариант поговорить с тобой.       Он внимательно слушал мою речь, оглядывая с ног до головы. Он наверняка видел во мне противный мешок с говном. Я не стал бы винить его в этом, потому что это правда.       — Знаю, что это прозвучит глупо, — Я засучил рукава своей толстовки, оголяя руки, покрытые синяками от уколов. Алекси отпрянул, еле заметно охнув. — Это всё моя вина. Я сам пришёл к этому дерьму, надеясь найти что-то… Я даже не понимаю что. Но я винил тебя. Всегда. Абсолютно. Но сейчас я понимаю, что повёл себя как мудак. Я просто… хочу, чтобы ты услышал меня. Я раскаиваюсь перед тобой, потому что знатно поломал тебе жизнь.       Каунисвеси стоял, втыкая глазами в ноги.       — Ты и правда мудак, — он поднял голову, криво улыбаясь. — Но я рад, что ты всё понял. Ещё и сам. Браво!       В его голосе я услышал сарказм и понял, что ничего хорошего не выйдет, даже если я встану на колени.       — Но знаешь что? — сорвался он. — Да, ты действительно испортил мне жизнь. Ты стал наркоманом, Йоэль. Ёбаным наркоманом, который не думает ни о ком и ни о чём кроме себя. Ты разрушил этим всё, что было между нами. А я ведь любил тебя. И всё ещё люблю.       На последних словах я дёрнулся, резко обратив на него взор. Глаза его блестели от слёз и я почувствовал вину перед ним и за это. Я вновь довёл его, только на этот раз словами. Мне явно не стоило контактировать с людьми, я портил абсолютно всё. Я хотел попытаться исправить всё.       — Умоляю, помоги мне, — взмолился я, — давай пойдём ко врачу, я хочу избавиться от наркотиков. Я хочу вернуться к тебе, Алекси. Дай мне шанс…       — Нет, — Он утёр слёзы тыльной стороной ладони и всхлипнул. — Нет, Хокка. Уходи. Я не желаю слышать ничего о тебе больше. Уже слишком поздно менять что-либо. Посмотри на себя, во что ты превратился. Ты выглядишь как ходячий труп и тебе явно не очень долго осталось. Я знаю, что ты вернёшься к этому снова. И всё то, что ты делал со мной… в физическом плане… ты тоже продолжишь делать это. Уж так это и происходит. Я не хочу больше говорить с тобой. На этом всё.       Алекси не стал дожидаться моего ответа и просто скрылся в квартире, захлопнув дверь перед моим лицом. Я услышал звук поворачивающегося замка и понял, что это закрылась железная дверь между нами, ключа от которой у меня нет и не будет. Мне ничего не оставалось, кроме как уйти восвояси. Я ушёл, не устраивая скандалов и сцен. А дома у Нико провожал закат с сигаретой в руках, иногда глядя на шприц, лежащий прямо на столе. У меня не было сил и желания держаться. Я вновь потянулся за порошком.