И входит юный неофит в круг испытаний роковых...

«Не вернусь!» Я сжала кулаки и только сейчас осознала, насколько сильно замёрзли пальцы. Не знаю, сколько я здесь уже сидела. Может, час, может, больше. В реальность вернуло резкое потускнение красок мира. Я подняла голову. Большая синяя туча нависла над рекой, закрыв солнце. Подул холодный ветер, и я поёжилась, пряча руки в рукава красной кофты. «Холодно…» Я надвинула капюшон куртки поверх красного капюшона. «Всё равно не вернусь. Приду — надо будет читать лекции. Не хочу, не хочу!» Я взяла в руки гитару, чтобы отвлечься от ненавистной мне учёбы. «А что если люди услышат, как я по нотам мажу? Надо выбрать песню потише, чтоб верха не брать». «Ланфрен-ланфра» отмелась сразу, «Северный ветер» и «Слуга зла» тоже. Песни, играющиеся боем, я отвергла, потому что бой громче перебора. Выбор был невелик. Пальцы легли на струны. — Вновь о том, что день уходит с земли, в час вечерний спой мне, — запела я чуть слышно, мысленно проклиная баррэ в начале второй строчки. «Вы пели её тогда. И я пела с Вами». Пальцы запнулись. Я подышала на них, отогревая, и снова поставила на струны. — Всё пройдёт — и печаль, и радость… Я тяжело вздохнула. «Всё пройдёт. Только когда? Уже сил нет с этой учёбой! Я не хочу так, не хочу!» Гитара смолкла посередине перебора. Я с грустью огляделась. Туча стала больше, но людей это не пугало. То и дело передо мной проезжали подростки на электросамокатах или скейтах. Их смех каждый раз заставлял меня сжаться от мысли, что смеются надо мной. Я сняла очки и повесила на ворот куртки. Всё вокруг тут же потеряло свои контуры, стало расплывчатым. Я закрыла глаза, чтобы не видеть этого. Такое моё зрение на самом деле… «Становится всё холоднее. Время, наверно, уже восемь, а мне ещё три лекции читать! — я закрыла лицо руками и сжала волосы. — Господи, ну за что, за что?! Почему? Я не могу уже здесь учиться, я не понимаю даже элементарного! Я боюсь надавливать, чтобы почувствовать, где там этот сустав или желчный пузырь, я не чувствую! Я не понимаю, где границы областей, какая мышца за что отвечает. Это сложно! Я не понимаю! Это не моё! Ещё эти лекарства учить. Эльфийский легче! Ни слова не понимаю, не запоминаю ничего. «А куда ты хочешь?» — мысленно передразнила я и стиснула зубы. — В творчество хочу!» Я шумно выдохнула и сцепила пальцы на коленях. «Может, они все правы? Я просто наивное дитя, которое совсем не знает жизни? Учись, где учишься, массажисты всем нужны, и платят много. Помогать людям будешь. Но я не могу так! Зачем тогда я с детства занималась вокалом, мучилась в музыкалке? Я же с детства и пишу, и рисую. Зачем всё это тогда было? Хобби? А толку? Мне сама мысль о работе медиком противна. Я не понимаю, значит, буду плохим специалистом. И учиться потом ещё. Не хочу я совершенствоваться в этом деле! Смысл тогда вообще всего этого? У меня друзья совета просят, а я даже подсказать ничего не могу! Медик, ага». Я подняла голову к небу. Душа просила полёта, она хотела вырваться из груди и взмыть ввысь, к туче. — Я видел взлетающих к небесам и решил попробовать сам! — спела я шёпотом, стараясь, чтобы верхние ноты не были слышны. «Ты с музыкалкой тоже мозг выносила». Тогда я не знала, чего от неё хочу. Что такое полёт, я узнала только полтора года назад. Из-за Вас, — я уронила голову на руки. — А что если я не смогу? Что если и творчество тоже не моё? Как узнать? Был бы у меня наставник, который вёл бы меня по этому пути…» — Ничего тебе, девочка, не осталось… Кроме жгучего холода и скитаний… Я сжала руку. «Совсем ничего не осталось. Нет выхода из этого замкнутого круга. Один путь у меня слепошарика — медицина. Или сидеть на пенсии. Но я не хочу тухнуть в четырёх стенах, я ХОЧУ работать! Ну да, там, к чему лежит душа. Неужели это невозможно? Неужели в мире настолько всё плохо? Неужели истории о достижении целей — всего лишь сказки?» — Того, кто услыхал всесильный зов, уже ничто не сможет удержать… «Где Вы, Мастер? Вы мне нужны!» — …туманом взор заволокло, крошится кожа, как стекло, и вот уже лишённый сил ты рассыпаешься, как пыль… Я взглянула на свои руки. Шрамы уже зажили, но всё ещё были заметны. «Совсем крыша едет. Уже боль себе причиняешь, лишь бы не плакать. И вообще исчезнуть хочется, — я бросила взгляд на реку. — Не суицид. Просто испариться. Чтобы не мешать другим своим нытьём и неопределённостью. Ну почему мне закрыт путь в небеса?! Я немножко умею летать, но я хочу большего!» — Выше, выше, только вверх! «Мгновенная перезагрузка». Песня, помогающая хоть как-то держаться. Дающая надежду, дающая крылья. Я так хочу снять эти ограничения! Ну почему я такой родилась?!» Я снова взяла гитару. Уже около месяца я пыталась выучить «Властелина Ничего». Преподаватель сказал, что песня сложная, и я решила для себя, что если смогу и играть, и петь, то это будет хорошим показателем, что я хоть что-то могу в творчестве! Петь под бой снова не получалось, но я не останавливалась — на припеве будет легче. — Ещё не поздно настроить скрипку, взять верную ноту, исправить ошибку, не поздно зажечь Солнце, новое небо и новые звёзды!.. «Не поздно!» На последнем припеве я ощутила покалывание в руках — явный признак сильных эмоций. Мне казалось, что с пальцев сейчас сорвётся магическая энергия. — …никто не даст мне новой попытки, поздно молить о смерти — кричи, не кричи — никто не ответит! «Никто мне не поможет. Нет смысла бороться». Пальцы споткнулись, и я раздражённо сжала кулак. «Даже играть нормально не могу. Не получается ничего!» Я выдохнула. «Надо что-то поспокойнее». — В мой старый сад, ланфрен-ланфра, лети, моя голубка… Единственная песня, которая хоть как-то получалась. Я решила просто не петь верхних нот. Гитара тихо звенела, как вдруг замёрзшие пальцы снова споткнулись. — Продолжай, — произнёс тихий голос. Я вздрогнула и подняла глаза. Передо мной стоял мужчина в коричневой потрёпанной кофте и выцветших джинсах. Лицо трудно было разглядеть под капюшоном, но я и не стала всматриваться — неприлично. — Присяду? — он указал на свободное место справа от меня. — Да, да, конечно, — я чуть подвинулась, давая ему больше места. Я специально села на пустую скамейку, чтобы никто меня не слышал, но не смогла отказать этому человеку. «Вдруг это судьба? Может, Бог всё-таки услышит мои молитвы и поможет мне разобраться?» Я выдохнула, пытаясь унять дрожь, и поставила пальцы на струны. — В мой старый сад, ланфрен-ланфра, лети, моя голубка. Там сны висят, ланфрен-ланфра, на всех ветвях, голубка… Я чувствовала, как дрожат руки. Перебор сбивался, но помня правило музыкалки: «Сбился — играй дальше, не останавливайся», я продолжала играть. Струны звучали предательски тихо, и голос заглушал их. Дойдя до верхних нот, я внутренне сжалась, испугавшись, что не возьму, но всё обошлось. — Можно? — спросил мужчина, указывая на гитару, когда я закончила петь. Я протянула инструмент и отсела подальше, чтобы он не задел меня грифом. — Садись сюда, — он подвинулся и положил ладонь справа от себя. Я пересела. Струны красиво и звонко звенели под его явно умелыми пальцами, и даже низкое качество не могло испортить звука мелодии. — Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене… Внутри всё сжалось. Я вспомнила строки припева. — Где твои крылья, которые нравились мне? «Нету. Сломались. Я бы очень хотела полететь, но уже не могу. Если буду одна, ветер сломает их. А летать не с кем. Кто меня, необученного птенца, возьмёт под своё сильное крыло?» — Что-то случилось? Вкрадчивый голос вывел меня из задумчивости. Я сцепила озябшие руки и сжала, пытаясь сдержать слёзы. — Да так. Мысли. — О чём? Что-то в груди ёкнуло. Я подняла глаза и постаралась внимательнее вглядеться в лицо незнакомца. Или не совсем незнакомца?.. — О мечте. Которой, увы, никогда не суждено сбыться. Он накрыл своей большой тёплой ладонью мои маленькие холодные пальцы. Я тяжело вздохнула и тихо запела: — Пускай все вокруг говорят «Невозможно», у смелости точка иная отсчёта… — Каждый день, что тобою прожит, полосой обернётся взлётной, — подхватил он, улыбаясь. Я убрала руки. — Антон Анатольевич?! Улыбка стала шире. Он снял капюшон. — Привет. Я не смогла сдержать радостной улыбки. — Здравствуйте. Мне хотелось обнять его, как единственное моё спасение, но я сдержалась. В глазах застыли слёзы. Он здесь, он рядом, он поможет! — Где твои крылья? — спросил он серьёзно. «Не плакать, не плакать!» — Их нет, — я с сожалением посмотрела на расплывчатый мир. — Какой в них смысл? Если всё равно наслаждаться полётом всей душой мне не позволят, — я опустила голову. — И не нужна я такая миру, — я тронула очки и поморщилась. — Я здесь безнадёжно лишний. Слёзы, старательно сдерживаемые мной, потекли по щекам. Я плакала от обиды, от несправедливости и от того, что Он был рядом. Будто что-то светлое коснулось уставшей души, топя лёд сомнений. Он коснулся моей груди. — Только представь, небо вновь оживёт и шепнёт тебе: «Крылья расправь»… — пел он своим мягким успокаивающим голосом. Слова звучали твёрдо, словно были не просто песней, словно он знал, о чём говорит. Я слушала, стараясь не подпевать, но потом не выдержала: — И ты мчишься вместе крылом к крылу с кем-то рядом в ночную мглу… Я пыталась петь тихо, зная, что не смогу уйти с ним красиво во второй голос. Но петь с этим человеком вместе было очень приятно, чувствовался в нём дух наставника, который я так искала. — И не встретится стен на пути вперёд… Он встал, и я последовала за ним. — Но порой нужны преграды, чтобы их перешагнуть. Он обнял меня и провёл ладонью по спине, где год назад, благодаря ему, проросли маленькие крылышки. «Суметь бы. Вдруг это не моё? Даже попробовать не смогу, потому что в небе некому поймать». — Для чего-о лететь с кем-то рядом? Чтоб друг другу нащупать путь. «Мне никто с этим не поможет. Никто не возьмётся». Он взглянул на меня. — Дальше ведь знаешь? Я грустно подхватила: — Только вверх, пузырьками воздуха, в запотевшего мира стакане, только вверх, только вверх… Вдруг я ощутила, как затрепетала душа, как стремительно рвалась на волю, прочь из клетки загонов. За спиной расправились небольшие потрёпанные крылья. — Бесконечно легки, легче пёрышка, легче дыхания, — Антон Анатольевич крепко сжал мою руку. — Только вверх, выше всех. Мы взмыли ввысь. Я испугалась, но Мастер крепко держал меня. Полёт. Как же давно я не была здесь! Я вновь ощутила себя самой собой, как тогда, год назад. И как тогда, Антон Анатольевич снова вернул мне крылья. — Выше, выше, только вверх! — мой голос звучал смелее, я совсем забыла о робости. — Выше, выше, только вверх! — ответил мне мягкий голос, ставший за этот год таким родным.