А завтра нас найдут

      У Сони Разумовской длинные густые волосы ярко-рыжего оттенка, бледная кожа с хаотично проявившимися пятнами загара и кристально чистые голубые глаза.       У Сони Разумовской дрожащие руки, множество кривых поблекших шрамов, измученная улыбка и ворох проблем.       У Оли Волковой глаза карие, совершенно не похожие на ясный голубой, коротко остриженные темные волосы, вовсе не отливающие золотом при попадании на них солнечных лучей, а все проблемы она решает жестко и радикально. Да и руки у Оли не дрожали, даже когда она держала в них табельное, решая исход чьей-либо жизни.       Но Волкова понимает Разумовскую, чувствует на себе все-все переживания, впервые с удивлением ощущая зарождающуюся дрожь на кончиках пальцев. Оля знает, чего боится Соня больше всего.       Они арендуют комнатку в мотеле, скрываясь от палящих лучей аризонского солнца. В укрытии от чужих глаз и тяжелых погодных условий девушки сиюсекундно принимаются срывать с себя мокрую от пота верхнюю одежду. Волкова, ворча под нос на отсутствие светлых вещей в гардеробе, судорожно расстегивает пуговицы на любимой черной рубашке и бросает ее на спинку кресла рядом с брюками карго под привычное Сонино «А я говорила». Разумовская неуклюже забирается на подоконник, к открытому окну, вымученно откидывает голову назад и делает несколько больших глотков колы, купленной за два доллара в автомате на ресепшене.       Волкова думает, что неплохо перегрелась на солнце, когда ловит себя на том, что заворожено наблюдает за холодными каплями, медленно стекающими от алых губ Сони по острому подбородку и тонкой шее до груди. В сознании одна за другой возникают пошлые картинки, на которых Волкова стоит рядом с Разумовской и, аккуратно придерживая ту за плечи, сначала целует, а потом вылизывает языком каждую сладкую дорожку, смотрит Соне прямо в глаза, отмечая, как расширились ее зрачки. И Волкова не сдерживается. Подходит к Разумовской и льнет к ее мокрым губам настойчиво, в порывах кусая, чем только сильнее распаляет свою рыжую бестию. Та, словно бы в спасительном жесте, крепко хватается руками за плечи Оли, когда девушка касается горячими губами шеи. Софья рвано выдыхает, что-то быстро, словно бы в бреду, истоме, шепчет про окно, невыносимую жару и ненастойчиво отстраняет от себя Волкову, едва та дотрагивается до застежки ее кружевного бюстгальтера. Оля повинуется. Не может не повиноваться. Оставляет последний легкий поцелуй на любимых губах и послушно отходит, забирая с собой и бутылку колы. Разумовская не возмущается, лишь смущенно поправляет свои взмокшие волосы, глубоко дышит, пытаясь выровнять сердцебиение, и под разочарованное «Тряпка» в своей голове расслабленно прижимается спиной к прохладному стеклу, оставляя на нем отпечаток своего тела.       Оля и Соня вспоминают, как в детстве Волкова впервые украла пару сигарет у сторожа детдома для себя и Разумовской. У всех ли охранников такая тяга к дневному сну, девочки так и не узнали. Зато Соня получила новую вредную зависимость, а Оля – оправдание своей тяге к приключениям. А как здорово было по ночам тихо, осторожно, боясь быть замеченной, пробираться знакомыми путями к кабинету доброй воспитательницы, давно отточенными движениями открывать замок шпильками Разумовской, закрываться изнутри и, схватив из стеклянной вазочки два леденца, бежать с места преступления через окно. А потом с победной улыбкой спешить к лестнице у запасного выхода и взбираться по ней на уровень окна их с Соней комнаты. Как эта маленькая шалость грела им душу! А какими сладкими оказывались для маленькой Оли даже горькие мятные конфеты! Соня всегда смеялась, когда та сетовала на то, что опять не посмотрела на цвет фантика, и, пусть стесняясь, но целовала Волкову, смешивая на губах вкус кислого апельсина и терпкой мяты. И только ради этого Оля иногда лукавила, нарочно забирая себе леденец зеленого цвета.       Они давно уже не дети. Серые стены детского дома сменились для них грязно-желтыми границами множества мотелей. Но ни Разумовская, ни Волкова никогда не перестанут, выпуская струйки дыма в окно, делиться друг с другом эмоциями из прошлого. «Нельзя растрачивать деньги на одни лишь удовольствия», - всегда говорила Соня, поэтому они всегда курили одну сигарету на двоих, пока Оля не научилась делать самокрутки. Был ли это предлог вновь почувствовать близость друг друга? Да, безусловно, но этот факт остается без огласки. К чему слова? Стоит просто быть рядом, касаться друг друга, смотреть на счастье в глазах визави.       Наступают сумерки, а у счастливой Разумовской вновь дрожат руки. Об этом они с Олей также никогда не говорили: главный страх Сони был известен.       Сегодня они в свете луны уснут в обнимку на скрипучей узкой односпальной кровати, а завтра их найдут.