Говорят горы (The mountains say)

Даже когда они были ещё совсем маленькими, Олли обещал, что когда-нибудь, ещё до того, как взойдёт солнце, они убегут. Он обещал, что возьмёт Гарри за руку, другой рукой он откроет замок, и они будут свободны. Каждый раз, когда дядя Вернон злился и доставал ремень, или каждый раз, когда тётя Петуния говорила, что хотела бы, чтобы Гарри тоже погиб в автокатастрофе, Олли обнимал его, и его вьющиеся светлые волосы щекотали Гарри лицо, когда он нежно шептал: — Мы убежим, я обещаю. Гарри, конечно, верил ему. Олли был его лучшим другом, его единственным настоящим другом. Они с Гарри делили всё, даже чулан под лестницей. У них были одни и те же мысли, один и тот же любимый цвет, они оба любили обниматься и прижиматься друг к другу, когда становилось слишком темно или слишком тесно в чулане, и Олли никогда не возражал, когда Гарри плакал. Единственное, чем он не мог поделиться с Олли — это едой и водой, потому что Олли сказал, что это ему всё равно не нужно, и Гарри должен забирать себе всё. Гарри никогда не задавался этим вопросом в детстве и закрывал на это глаза, когда стал постарше. То, что он не ел и не пил, было не самым странным свойством Олли. Его никто не видел, даже дядя Вернон, когда бил Гарри, а Олли стоял всего в нескольких метрах от них. Олли сказал ему, что это потому, что Гарри особенный, потому, что он его единственный настоящий друг. Гарри любил Олли. Олли любил его, и когда-нибудь, ещё до того, как взойдёт солнце, они убегут от Дурслей, у них будет свой дом, они купят столько еды, сколько захотят, чтобы Олли тоже мог поесть, и будут спать в самой большой кровати, какую только можно будет найти на Земле. — И ещё наши любимые игрушки, — мягко напоминает ему Олли. Они лежат на их койке в чулане: запирать восьмилетнего Гарри ещё было рано, но он забыл вымыть вилку после ужина, потому что очень хотел есть. В конце концов он полез в мусорное ведро за остатками еды и случайно оставил вилку в раковине. Олли говорит ему, что всё в порядке. — Они должны были сами вымыть эту вилку, не обращай на них внимания, Гарри, — он крепче обнимает Гарри, и тот улыбается. Затем они начинают свой ночной ритуал: он всегда начинается с того, что Гарри говорит что-то вроде «Мы можем убежать» в конце любого разговора о том, как жестоко обращаются с ним Дурсли. Рука Олли перестаёт гладить его растрёпанные волосы, и они смотрят друг на друга. — Ещё до того, как взойдёт солнце, — задумчиво произносит Олли. — И мы могли бы стащить немного печенья из кладовки и взять чашку Дадли, — Гарри чувствует себя очень странно, когда с его языка срываются эти слова. При мысли о том, что его родственники узнают, что он даже подумывал о том, чтобы украсть у них деньги, у него по спине побежали мурашки. Дядя Вернон не только достанет ремень — он будет бить им Гарри до тех пор, пока он не ослепнет. Иногда он угрожал сделать это, когда его лицо становилось слишком красным, а вена на лбу выпирала сильнее, чем обычно. Он будет угрожать избить его, пока у Гарри действительно не появится «повод поплакать». — И найдём работу, — Олли приподнимает бровь. — Ну, печенье же закончится когда-нибудь, — защищаясь, шепчет Гарри. Они никогда не говорили громче шёпота: если его родственники услышат, как Гарри разговаривает сам с собой в своём чулане, у него будут большие неприятности. Они же не могли видеть Олли, поэтому не могли понять, что Гарри не был сумасшедшим и разговаривал не сам с собой. — Какую работу? — спрашивает его Олли, он уже несколько раз задавал этот вопрос. Каждый раз, когда речь заходит об этом, восьмилетний Гарри чувствует тяжесть в груди. Он не знает, что он слишком мал, чтобы думать о работе или о деньгах, но Олли часто вспоминает об этом по ночам. — Это ужасная правда, — говорит ему Олли, когда однажды ночью от этой мысли Гарри действительно заплакал. Тогда он был младше. — Если мы хотим сбежать — нам нужны деньги, чтобы купить себе дом, — Олли крепче обнимает его, напевая что-то себе под нос и запустив пальцы в волосы Гарри. — Я могу мыть посуду, — бормочет Гарри в тот вечер. Он умел гораздо больше, чем среднестатистический восьмилетний ребенок. Теперь он мог почти самостоятельно стричь газон, мог покрасить сарай (даже если от краски у него ужасно болела голова) и довольно хорошо умел убираться. Олли задумался. — Но кто, кроме Дурслей, захочет, чтобы ты мыл им посуду? Это хороший вопрос. Гарри не думал, что у кого-то ещё есть такой мальчик, как Гарри, живущий в их кладовке, чтобы мыть за них посуду. По крайней мере, ни у кого из тех, кто ходит в школу Гарри, такого не было. Дети все были такими же, как Дадли, никто из них не убирался, не мыл посуду и не выполнял работу по дому, как Гарри, и, насколько ему известно, никто не спал в чулане. Хотя, он не мог быть в этом уверен, так как никто из них с Гарри особо не общался. Они все думали, что он урод. Большинство из них даже не присоединялись к Дадли, когда он играл в «Охоту на Гарри». Впрочем, Гарри было всё равно, ведь у него есть Олли, и они оба любят прятаться в библиотеке. — Когда мы убежим, — бормочет Гарри через некоторое время, — мы сможем купить новую одежду? — Нам даже не нужно будет ходить в школу, — говорит ему Олли. — Мы сами будем устанавливать правила. — Но я люблю школу, — возражает Гарри. — А ты разве нет? Олли пристально смотрит на него и очень печально выдыхает. — Но они всё время плохо с тобой обращаются, — говорит он срывающимся голосом и хмурит брови. Гарри пожимает плечами, а затем съёживается, когда его спину пронзает боль. — Там есть библиотека. — Мы можем сделать библиотеку дома. — Там многому учат, — продолжает он. — Это глупости, которые мы и так знаем, — парирует Олли. — Ты уже знаешь математику, ты всё время ходишь в магазин. И ты умеешь писать и читать. Это больше, чем может Дадли. — Не произноси его имя. — Почему? Он глупый. Гарри не может с этим поспорить.

***

Когда Гарри было десять, они почти сделали это. Он становится слишком большим для своего чулана, как и Олли, который лишь немного выше Гарри, но вес у них примерно одинаковый. Вместо того, чтобы лежать вместе на кровати, Гарри ложится на ноги Олли, чтобы они оба могли поместиться в этом небольшом пространстве. Он несколько раз утверждал, что они могли бы поменяться, жалуясь на то, что ноги Олли затекут, если вес Гарри будет на них всю ночь, но Олли был непреклонен. — Всё в порядке, — говорит он ему и снова опускает голову на колени. — Я не такой, как ты, помнишь? Гарри прекрасно помнит это. Иногда он завидует Олли. Он чувствует себя невероятно виноватым, когда ревнует к нему, но ничего не может с собой поделать. Олли никогда не ест, никогда не пьёт, никогда не ходит в туалет, никогда не принимает душ, чтобы пахнуть ванилью. В то время как Гарри попадает в неприятности, его бьют, оскорбляют и унижают за то, что у него есть основные человеческие потребности. Большую часть времени он попадает в неприятности только за то, что его видят, или за то, что он существует и дышит одним воздухом со своим кузеном. Через некоторое время это становится слишком утомительным. — Когда мы убежим, я хочу всё время принимать горячие ванны с пеной, — задумчиво говорит Гарри, играя с ниткой, торчащей из брюк Олли. Брюки немного потёрты по краям, но вполне пригодны для носки по стандартам Гарри. — И ещё пить виноградный сок, — замечает Олли, и Гарри хмурится. — Виноградный сок? Его невидимый друг пожимает плечами. — Я видел, как Петуния брала с собой в ванную стакан. — Олли, это было вино, — говорит Гарри, стараясь не задохнуться от смеха. Олли корчит рожу. — Вино? Улыбка исчезает с лица Гарри, и он садится на колени лучшего друга. — Да, — выдыхает он. — Из-за него ты становишься пьяным. Рука Олли застыла у него на спине, кончики пальцев коснулись струпьев, покрывающих спину Гарри. Они перестают болеть только тогда, когда Олли прикасается к ним. — Пьяным, как он? — Вроде того. Дядя Вернон не пьёт вина — он пьёт виски или разбавленную водку, когда слишком зол после работы; Гарри даже нашёл полупустую бутылку бурбона в задней части винного шкафа. Когда так происходит, Гарри обычно достаётся от его злости. Как прошлой ночью. Ресницы Олли на спине Гарри пульсируют в знак согласия. Прошлая ночь произошла не потому, что Гарри был уродом или сделал что-то плохое, а потому, что Гарри просто случайно полировал пол в одной комнате с дядей Верноном. — Мы никогда не будем пить вино, — тихо заявляет Олли, заставляя Гарри усмехнуться. Они засыпают, разговаривая о том, что будут делать, когда убегут, как и каждую ночь.

***

Следующая неделя для Гарри была куда менее приятной: на неделе Вернон потерял шанс получить повышение и узнал об этом в выходные, в те самые выходные, когда Петуния и Дадли по какой-то причине уехали к тетушке Мардж, оставив маленького десятилетнего мальчика с разгневанным мужчиной средних лет, с проблемами с алкоголем. Первые два дня всё шло хорошо: Олли прикрывал Гарри, предупреждал, когда Вернон был поблизости, успокаивал, когда у Гарри случались приступы паники, когда он думал, что слышит шаги посреди ночи, помогал ему вытащить еду из мусорного ведра, чтобы дядя не узнал. Всё шло неплохо, не очень хорошо, но достаточно неплохо. Во вторник вечером он работал во дворе, и это давало Гарри прекрасный повод выйти из дома и спрятаться от Вернона в сарае после того, как он закончит с работой. В те дни Олли и Гарри играли в «тихую игру» в сарае, где они по очереди становились ниндзя и бежали к двери, стараясь не издавать ни звука. Олли был совершенно непреклонен в том, чтобы Гарри преуспел в этой игре, и Гарри, как бы скучно ему ни было, не задавал вопросов, когда Олли просил его попробовать ещё и ещё раз, пока у него не стало получаться просто идеально. Когда стало поздно, Олли предложил Гарри вернуться домой, чтобы приготовить Вернону ужин. — Приготовь что-нибудь быстро, а потом мы вернёмся в чулан, — сказал ему Олли, когда они выскользнули через заднюю дверь. Кивнув, Гарри пошёл мыть посуду в раковину, совершенно не замечая, как в пьяном тумане к кухне ковыляет громадная человеческая масса. Ребёнок принялся резать овощи для супа, а Олли сидел рядом с ним, играя с морковной палочкой, пока вдруг его тело не напряглось. — Гарри… — Олли не успел закончить фразу, как Вернон сорвал Гарри со стула и швырнул его на землю, его глаза были похожи на большие бусины, когда он смотрел вниз на скрюченное тело Гарри и его кровоточащую руку, которой он задел кухонный нож. — ТЫ! — вскипел дядя Вернон, резко толкнув Гарри ногой. Олли, спотыкаясь, поднялся со своего места, пока Вернон брыкался, и побежал к Гарри, пока не оказался рядом с ним, пытаясь защитить его своим телом от злобного пьяного зверя. — ЭТО ВСЁ ТЫ, МАЛЬЧИШКА! — Вернон разбил свою пустую бутылку о стул и ударил Гарри зазубренным стеклом, и тот закричал от боли, плача и умоляя его прекратить. — Гарри, всё в порядке, тише. Он скоро уйдёт, — говорил Олли, чуть не плача. — Мы убежим. Я обещаю. Я обещаю! — ВСЕ МОИ ПРОБЛЕМЫ! ЭТО ВСЁ ТЫ! — мужчина был вне себя от ярости и выпил гораздо больше, чем следовало бы. Гарри не мог сделать ничего, кроме как лежать на земле, принимая удар за ударом, пытаясь заглушить свои крики и просто слушать голос Олли у себя в ушах. Как только Вернону надоело бить его стеклом и ботинками, он вытащил ремень, и Олли вскочил на ноги, пытаясь отшвырнуть толстого, как кита, человека, подальше от Гарри. Он знал, что Гарри не сможет перенести удары ремнём, он умрёт, этот монстр убьёт его. — СТОЙ! — закричал Олли, изо всех сил ударив Вернона в живот. — ТЫ УБИВАЕШЬ ЕГО! ПРЕКРАТИ! СТОЙ! Гарри плакал, уверенный, что ремень взметнётся в воздух и приземлится на его кожу… Он почувствовал только один удар, а потом Вернон рухнул на колени, и вдруг его сильно вырвало и он потерял сознание на полу кухни, рядом с окровавленным, дрожащим Гарри. Олли был рядом с ним, баюкая раненную голову Гарри на коленях. — Всё в порядке. Ш-ш-ш, он ушёл, он ушёл, Гарри, ш-ш-ш… — Мы убежим сегодня вечером, я обещаю, Гарри, я обещаю. Гарри не ответил, потеряв сознание от потери крови, холода и ощущения липкости. Олли плакал над ним до рассвета, пока Гарри, наконец, не проснулся, сонный и страдающий от боли, и тогда Олли заставил их обоих залезть в чулан и запереться там. Там они просидели целую неделю, пока Петуния не вернулась и неохотно отчитала Вернона за то, что он причинил Гарри «слишком много вреда», а затем продолжила жить так, будто ничего не случилось. — Когда-нибудь мы убежим, — обещал ему Олли каждую ночь, обнимая его всё крепче. — Обещаю, они никогда нас не найдут. Он никогда не найдёт нас.