Больные мечты

Она была прекрасна. Во всех проявлениях и позах. Что девчонка во мне нашла, что взбрело в дурную голову, мне не суждено понять до сих пор. Хотя девчонка — это я так, по старой памяти. Впервые мы встретились на вызове к её брату. Какое-то проклятие от другого ментала, тут я был бесполезен. По снятию проклятий у нас работает целое отделение Мунго, не за чем отбирать у людей хлеб. Но в первую очередь позвали почему-то меня. И, вероятно, я её чем-то зацепил, раз через семь лет она узнала меня почти сразу, хотя я давно позабыл это фарфоровое личико. Тем проще было принять её желание, я плохо помнил её маленькой и не воспринимал ребëнком. Хотя, наверное, стоило бы и удержаться от соблазна провести ночь с молодой замужней колдуньей, но она была слишком очаровательна. Стоило ненароком подглядеть её мысли — я ужаснулся, а затем с трудом сглотнул. Я знал, что внешность бывает обманчива, но прятать за такой хрупкостью такие мысли казалось почти что мерзким. Я сразу сказал ей, что всё понял. И она без раздумий согласилась аппарировать куда угодно, если, конечно, я пожелаю. Опасность её будоражила. Будила то, спящее обычно, спрятанное за личиком послушной красавицы. Безудержное. Я чувствовал, как ей сносит голову и это было… интересно. Ей повезло наткнуться на меня на улице в период затишья, совсем случайно, обратить на себя внимание одной неосторожной мыслью. Я и не знал, что кого-то может так притягивать к другому человеку. Зелёные глаза зажглись огоньками, когда она поняла, что я всë знаю и не против. Она запросто взяла меня за руку и я аппарировал домой. Точнее, в поганый блядюжник, называемый домом, но никто не позволит ей выйти из комнаты и увидеть, где я живу. Она хотела власти. И сама, и над собой. Но сама она властвовала дома и теперь ей было интересно, страстно хотелось, чтобы ею немного поуправляли. Она хотела слишком многого, даже вещей, взаимоисключающих друг друга. Наверное, этой поразительной логикой — точнее, еë отсутствием, она меня и очаровала Оказавшись в комнате, я без перехода и колебаний прижал её к стене. Невысокая, тонкокостная — сначала я побоялся её сломать, как игрушку. Но первая же её мысль после моего властного жеста заставила полностью забыть о какой-либо осторожности. Восхищенный вздох и радость, затмившая в её рассудке всё остальное. Я одним движением задрал все её пышные юбки. Теснил, сковывал движения, прижимал к стене так, что она едва могла дышать. Сжимал мягкие, будто только для этого и предназначенные бедра и ягодицы. Разжимал пальцы и позволял рукам скользить по нежному, только недавно познавшему мужчину, телу. И целовал тонкую шею, выпирающие ключицы, грудь. Я чувствовал, что она в полном моëм распоряжении по собственной воле. Что она хочет именно так. Именно сейчас и только меня. Я был желанным и это приводило к потере самообладания. Она оказалась лёгкой, чрезвычайно лёгкой. Я поднял её безо всякого труда и вновь прижал к стене, заставляя болезненно выдохнуть. Она обвила руками мою шею и целовала всë, что видела перед собой — щеки, губы, волосы. В нетерпении дрожала, пока я левой рукой непривычно долго расстëгивал брючный ремень. И я оправдал её ожидания. Оправдывал долго, и так, как она хотела, улавливая образы и не давая ей освободиться, вздохнуть, опомниться. Я понимал её желания прежде, чем она успевала осознать их сама и получалось, что почти предугадывал. Ни слова — лишь стон удовольствия, крик боли, восторженный вопль. Мне было легко и просто — девчонка не контролировала себя и не пыталась влиять на меня, была заранее согласна на всё, что я захочу с ней сделать, а я хотел видеть её желания, чтобы опробовать что-нибудь интересное или по всем параметрам угодить, тем более, что мне самому это доставляло удовольствие. Она оказалась точно такой же, как я. С ней я забыл, что нужно подстраиваться под чей-то темп, желания и ощущения. Что нужно учитывать чью-то боль. Нет, ей всё доставляло удовольствие — от лёгких укусов до жестких ударов по местам, будто для этого и придуманным. Когда моя спина покрылась сетью царапин, я почуял запах собственной крови. И это окончательно снесло мне крышу, потому что в следующий миг я сжал челюсть на её плече так сильно, как хотел. Она даже не заметила. Лишь ещё крепче зажмурилась и застонала вдвое громче. Она хотела, чтобы ей овладевали против воли, но чтобы каждое её желание было осуществлено. И я дал ей возможность высказать все желания. Перечислить в голове по порядку. Что-то пришлось отложить на потом, что-то — выдумывать самому, но в конце я услышал её голос, сладко тянущий: — Да, это всë. Она не была нимфоманкой или извращенкой. Девчонке не повезло в браке, не более. Зато повезло однажды полюбить, а затем и найти меня. Я не мог постоянно оказывать ей подобные услуги и она приняла это охотно. В тот день она вообще вела себя, будто последняя блядь, и с той же легкостью, с которой они оставляют одного клиента, уходя к следующему, покидала мои объятья. Любой другой и назвал бы её шлюхой, но я чëтко видел, что она и не хотела никого другого. Сопливая влюблённость переросла в маниакальное желание — отчасти это даже можно было обозвать заболеванием. И, наконец, настал тот момент, когда её желание исполнилось. Во всех красках и подробностях. И она знала, что ей хватит. Вместо тысячи скучных измен хоть с кем-то, у неë вышла одна. Зато такая, какой она желала и с тем, кого она желала. Возможно, я только оправдываю себя, но, в конце-концов, за это уж точно меня некому судить. Я аппарировал её к дому, когда она сумела худо-бедно встать на ноги. Разборки с семьёй меня не касались, а ей было абсолютно плевать. Поэтому мы прощались недолго и тепло, уже зная, что больше никогда не увидимся, а встретившись вновь, пройдëм мимо друг друга. Я много думал о ней потом. Как она не забыла меня спустя семь лет? Почему сумела так долго держать в себе все невысказанные слова, все неосуществленные мечты? Почему от меня желала только секса и как, чëрт возьми, наши пути вообще пересеклись? Чего ради? Но это были мои скучные мысли, недостойные памяти о том дне и о ней самой. Она была очаровательна во всех проявлениях и позах. Впоследствии меня так очаровывали лишь однажды.

***

Пальцы сжимают чьи-то запястья. Я чувствую их, но, кажется, скоро перестану, если не перенесу значительную часть веса тела с рук. Не хотелось бы перестать чувствовать — под пальцами чья-то чертовски мягкая кожа. Я зарылся лицом в подушку и ничего не вижу. Не хочу, не желаю смотреть, кто впивается зубами мне в ключицу, сглатывает кровь вперемешку со слюной, и давится стонами, прижатый к той же несчастной подушке моим плечом. Мне жутко интересно, у кого такие сладкие стоны и кто такой смелый не отказался отведать моей крови, но отчего-то страшно думать о том, кто это может быть. Голос я слышу отдалëнно, скорее чувствую, что он мне безумно нравится. Не определю даже пол. Хотя, судя по тому, что чужие ноги все сильнее обхватывают меня чуть выше талии и из этой хватки трудно выбраться, это не девушка. И, кажется, запястья широковаты для какой-нибудь среднестатистической шлюшки. И поза… не столь простая, как могло сперва показаться. Значит, это он. Неизвестный. Выдыхаю, сбиваясь с ритма, в рот что-то лезет. Так у тебя ещё и длинные волосы… Значит, я снова придерживался своих глупых правил и выбирал по идиотским критериям. А может, и не я его выбрал, но тогда могу лишь скзазать, что совпадения в очередной раз меня поражают до глубины души. Однако, это всë, что мне известно — фигура и примерная длина волос. Неизвестность ставит меня перед неприятным выбором — или наслаждаться, или выяснять личность моего… ну, допустим, партнëра. Интересно, куда я выкинул мозги и почему ни черта не помню… Может, кто-то понравился мне так сильно, что я растерял всë соображение, выпал из реальности и забыл даже, как он выглядел, когда вëл меня к постели. Или мы встретились уже здесь, в темноте, и потому я никак не могу вспомнить его лица?.. Я лишь на миг ослабляю хватку, как он высвобождается из-под моего плеча, задирая голову. Но стоны стихают, я снижаю темп. Интересно, что он мне скажет, если в состоянии говорить? Но он молчит, лишь как-то сбивчиво вздыхает, как-то так, что это тоже сводит с ума и сил сдерживать себя становится меньше. Теперь я могу разобрать остальные ощущения и, видит Мерлин, зря. Сразу становится обидно оттого, что всю жизнь ощущать это невозможно. Лишать себя такого секса на постоянной основе — грех похуже убийства. Но скорее всего, я в борделе, хотя простыни должны быть похуже… Я в дорогом борделе. И, похоже, пьяный или подло кем-то отравленный, раз не помню ничего, что предшествовало бы моему наслаждению. На краткий миг отрываю лицо от подушки и смотрю в сторону. В комнате слишком темно, ничего не разглядеть. Пока глаза привыкают, прислушиваюсь. Где-то далеко музыка. Бах, или Мендель, или Мусоргский. Понятия не имею, что там играет, только отчётливо слышу скрипку и непонятный, но, судя по литаврам, чрезвычайно торжественный ритм. Музыка доносится откуда-то снизу. Значит, это либо очень приличный кабак с любителями классики, либо… Либо я каким-то странным образом попал на чей-то приëм и ебу кого-то прямо во время танцев. Хотя нет, слишком грубая формулировка для столь торжественного случая. Я виртуозно имею прекрасного незнакомца на балу. Возможно, проникнув в чужую комнату. Возможно, в хозяйскую, судя по роскошным резным столбикам и шёлку балдахина, которые удаëтся не разглядеть, но нащупать. За размышлениями, которые давались туго, но в целом успешно, не забываю наслаждаться чужими вздохами, горячим телом и нежными, ухоженными волосами под щекой. А ещё выбранным темпом, идеальным и прекрасным для меня, мучительным для него, потому что для разгоряченного незнакомца он теперь слишком медленный. Но мне надо поразмыслить, не нарушаю ли я какой-нибудь закон или табу прямо сейчас. Я не привык не думать, тем более, когда есть, о чём. И секс никогда не затмит мой разум до абсолютного беспамятства. Хотя, похоже, уже затмил, раз я не помню, как здесь оказался. Старею, дурею. Тяжело вздыхаю от осознания собственной деградации вкупе с нежным поцелуем под ключицу. — Я ошибся. Ты… Не такой дуболом, каким казался. Но-о… Не так изящен, как хотелось бы… Позволь… Ах… Чёрт, всё же, позволь мне… Шепчет, поганец. Так я все ещё не понимаю, с кем трахаюсь. А мне с каждой секундой интереснее. Потому что я, кажется, начинаю вспоминать. Это приëм. Точно, приëм, приглашение на который я получил патронусом. Список тех, кто мог мне его выслать, небольшой, но и тут сохраняется некая интрига. Потому что я либо у Розье, либо… у Малфоя. И если Розье после исцеления матери готов прощать мне мои маленькие грешки в любых количествах, даже если я оттрахаю его родного братца в какой-нибудь подсобке, он только присвистнет и поинтересуется, все ли были друг другом довольны, то… То Малфой — другое дело. От него снисхождения ждать бессмысленно. Особенно, если подо мной его друг или, упаси, Мерлин, амант. Всякое бывает. Малфои истово защищают свои игрушки. За аманта я могу быть приглашён на аудиенцию, где мне бросят пару секо в лицо и отпустят, а могу нарваться и на дуэль, если этот парень… нет, все же мужчина, особенно дорог сердцу лорда Малфоя. В конце-концов, не хватало ещë, чтобы меня прилюдно отчитали за подобные выходки, даже этот исход будет печальным. Хотя какая разница, репутация и так уже… Дальше ей страдать уже некуда. Хвала Мерлину, это хотя бы не Драко. За всë остальное меня, скорее всего, не убьют. Драко… Мерлин, надеюсь, его вообще нет поблизости. Хвала основателям, это кто-то хотя бы совершеннолетний — такой комплекции у подростков не встретишь. Хотя почему я вообще об этом думаю? Не помню, чтобы становился педофилом. На кого-то младше лет двадцати пяти у меня и не встал бы — синдром воспитателя детского сада, при котором каждый юнец кажется вчерашним подростком, а то и ребёнком. С другой стороны, выбрал же я того, что сейчас подо мной?.. Не подросток, но чёрт знает, сколько ему лет. Двадцать, думаю есть, а там… Бесконечность — не предел. Хотя я не дал бы ему и тридцати, слишком уж… — Отпу… сти… И я покажу тебе… — Что?.. Сам не заметил, как вновь опустил голову. А хотел ещë что-то разглядывать и выяснять, придурок. Отрываю лицо от подушки, прижимаюсь к его волосам щекой, не открывая глаз. Какой же… Явно не кто-то из тех романтично одетых юношей с холодными взглядами, которых я видел в зале — сыновья всяких влиятельных лордов и сэров, окончившие Хог и теперь познающие взрослую жизнь на законных правах. Нет, этот не такой. Хорош, засранец. Так хорош, что не хочется отпускать. — Кое-что покажу… Чего ты не умеешь… Смеюсь и перекатываюсь на спину, пытаясь отдышаться. Он мне не даёт. Забирается верхом, отдыхает. А я не отказываю себе в удовольствии открыть глаза, в следующий миг едва сдерживая желание присвистнуть. Удивительный красавец на меня клюнул. Фигура на фоне задëрнутых, но просвечивающих штор, прекрасна. И теперь становится понятно, отчего такая хватка — мышцы у него в наличии. Нет, это не изнеженная фарфоровая куколка, хотя и до егеря ему далековато. Я, конечно, предполагал, как это всë выглядит, но мои представления оказались скромнее реальности. — Так и знал, что ты предпочитаешь мужчин, — он не торопится. Ощупывает меня со всех сторон, водит ладонью по торсу, наклоняется и едва ощутимо касается шеи. — Я могу обидеться. Девушки тоже прекрасны. А ещё они меньше весят, если ты понимаешь, о чем я. И все же у него чудесный смех. Как же я хочу вот такого в единоличное владение… Он жил бы на заднем сидении машины. Я бы приходил с вызовов и зарывался в волосы, целовал руки и шею. Если бы это было так, не было бы многих проблем с самоконтролем и удовольствием. Все же, я крайне глупо поступаю, лишая себя полноценного регулярного секса. Скольких проблем удалось бы избежать, если бы я мог возить с собой повсюду любовника или любовницу. Но реальность жестока и требовательна. И я такой же. А ещë я зануда, которому не даëт покоя ряд вопросов даже в такую дивную ночь… — Почему ты шепчешь? — Не хочу быть громким. — Это не мешает тебе стонать. Почему ты не хочешь, чтобы я услышал твой голос? Он хохочет, запрокинув голову. Против света едва видно контуры головы и длинных волос. Мое больное место. Фетиш, если есть необходимость в терминологии. До сих пор не изучил природу этого явления, но долго думал, что мне похер, с кем спать, исключительно из-за длинных волос. Раньше особенно обидно было предполагать, что у меня встаëт на волосы. И пусть с годами я так и не понял, откуда это взялось, но хотя бы разобрался в своих мелких страстишках и уже почти всегда знаю, чего хочу и почему. Теперь я легко могу себя понять. Предпочитаю думать, что это простой, если так можно выразиться, каприз. — Я знаю, ты не любишь ложь и в любую секунду можешь залезть в мою голову… Поэтому я всю неделю до приёма выпрашивал у Перси самый сильный амулет. И я затрахал его мозг настолько, что мои мысли не мешают тебе наслаждаться процессом. Но… Я не хочу, чтобы ты лез в голову. Просто побудь со мной и я исчезну. — Может, у меня другие намерения. — Тебе… может помешать, если ты узнаешь, кто я. Тогда ты начнëшь думать, а я хочу, чтобы ты забылся. — Чтобы наслаждаться тобой в полной мере? Чтобы ты стал на некоторое время полноценно завоевавшим мое внимание? Было бы проще сойти с ума, именно в таком случае мне было бы плевать на твоё имя и род деятельности. Он снова смеётся. Всё же он знает, кто я такой, а не подцепил первого встречного. Несправедливо. Я тоже хочу знать, кто из знакомых собирается сейчас хорошенько постараться лишь для моего удовольствия и безраздельного внимания. Я не стою стольких усилий от высшего общества. Значит, имею честь трахать такого же фетишиста. Только вот какая его главная страсть, угадать будет сложно. Наверное, опасность, что-то вроде того. — Или, может, ты хочешь усыпить мою бдительность ради чего-то большего? Я войду во вкус, потеряю на время рассудок, и что тогда? Позовëшь кого-то? Или сам вырубишь? Чего мне ждать? — Давай не будем сегодня играть в авроров, я не настроен. — Что тебе действительно нужно? — Вот и он… Твой огромный минус. Пятно плесени на шикарном характере. Ты хочешь знать всё наперëд, не рискуешь идти наугад и терпеть не можешь отпускать ситуацию. А ещë ты страшный зануда, хотя это уже дело десятое. Что мне нужно… Я хочу увидеть, как ты утратишь самообладание, исключительно чтобы потешить своё эго. С самого первого дня я хочу увидеть на этом лице полную потерю самоконтроля. А если… Если до такого тебя можно довести лишь сексом, это будет… Нечто… Наконец, он вспоминает о том, что мы трахались… А голова и в правду отключается… — Ого, ты рычишь?.. Ещё сильнее хочу увидеть… что ты сделаешь во время оргазма… — Включу свет и… посмотрю, наконец, кто ты… такой… Но всё происходит именно так, как он хотел. Я позволяю ему перехватить инициативу и оказываюсь в очередном новом качестве. Я не мог и представить, что он сумеет один отыграть все роли, будучи в то же время зрителем. Что он окажется таким… каким, оказался. Я лежу измотанный, пытаясь прийти в себя, а паршивец уже скользит по комнате, накинув на плечи простынь. Взмахивает палочкой и на пол рядом с кроватью опускается стопка вещей. — Твоя одежда. Не торопись, сюда никто не зайдет, я позабочусь. Уверен, у тебя давно не было таких ночей и… любовников. Полежи, отдохни. Он хмыкает. Я не могу сдержать улыбки, хотя после всего, что он позволил испытать и сделать, эти слова меня раздражают. В конце-концов, не такой я и старый, незачем отпускать подобные шуточки. — Чёрт бы тебя побрал, любовник… Погоди… Стой!.. Но дверь уже закрывается, сил идти за ним нет, а мысли спутаны настолько, что я не могу нащупать его и выделить из общей массы народа, которого в особняке ещë много. Видимо, амулет действительно хороший, не зря поганец старался. Но он оставил мне подсказку, да не одну. Теперь я точно знаю, что мы знакомы, и довольно давно. Самое интересное — он всë же заговорил вслух. Смутно знакомым голосом, но в день я слышу тысячи голосов, и оттого плохо их запоминаю. Значит, поэтому и решился, что был уверен — я не узнаю и не пойму. Вероятно, не так уж часто мы с ним пересекаемся, чтобы я хорошо запомнил все его яркие черты. Он провëл меня слишком просто. Хотя нет. Не слишком. То, что он вытворял, достойно отдельной премии за гибкость и выносливость. Сильное тело, прекрасная дыхалка, чистый голос. А ещё неопределимый возраст, странные замашки, каких я ещё не встречал, и прекрасное знание строения тела, иначе не довести ему меня до такого состояния одним лишь сексом. Он знал, где кусать. Знал, куда давить и как сжимать, чтобы боль доставила удовольствие. Знал, как разглаживать затëкшие мышцы, в кратчайшие сроки снимая напряжение. И он абсолютно точно знал, как запутать меня и полностью вымотать. Я бы предположил, что это кто-то из немолодых чистокровных колдомедиков, иначе откуда ему так хорошо знать… Но я такого знаю лишь одного. И это не он, потому что раскатистый бас и гору мышц я узнаю хоть ночью в подворотне. Колдомедиков выкидываем, но тогда остается тот слой, который знаком мне весьма отдаленно. И вообще не ясно тогда, откуда бы ему так хорошо меня знать. Либо это была офигенно реалистичная галлюцинация от таблеток, либо… Либо кто-то просто перетрахался и теперь несëт околесицу, пусть и не вслух. Многие любят по-жëстче, некоторые становятся профи при должном уровне и наличии практики. Ничего странного в этом нет, так что выкидывай медицинскую специфику нахрен, Первый. То, что он не пожелал раскрыть имя, лицо и до последнего момента даже голос, тоже не представляет из себя ничего необычного. Он знал меня, ставя в неравные условия, но в конце-концов, кто я такой, чтобы передо мной отчитываться? Воплощать свои желания и удовольствия инкогнито — нормальная практика. Даже лучше. Он здорово облегчил мне жизнь, умело скрывая свою личность. Иначе я бы захотел ещё и стал бы искать встречи. Ни к чему хорошему это бы не привело. Так что он умëн, в курсе о роде моей деятельности, природе дара и силе воли. Этот роскошный мерзавец — при дальнейших рассуждениях, крайне неглупый и умудрëнный опытом господин — даже о кашле меня заставил забыть. Видимо, он знал и о болезни, потому давал спокойно дышать. Не давил и сам угадывал, когда мне становится тяжело. Он будто знал меня до последней привычки, до последнего осколка. И этим пониманием интриговал ещё больше, несмотря на мои же умозаключения о том, что он всë сделал правильно и не стоит думать о его личности в будущем. Но интерес жëг и подталкивал к необдуманным глупым поступкам. Потому что никто не может меня знать настолько хорошо. Хотя почему нет? Если очень сильно заморочиться, то, быть может… Многих трудов ему стоило, чтобы я сдержался и не полез в его голову, наплевав на какой-то амулет. Мне тоже это стоило трудов, но меньших. Впрочем, какая теперь… Внезапно неподалёку раздался хлопок. Я нащупал мысли мгновенно, громкий звук отрезвил, но опасаться было нечего, в комнате лишь появился домовик. Музыка давно уже стихла и, вероятно, гости расходились. Я лениво размышлял об эмоциях хозяина банкета, наверняка заметившего моё отсутствие. Или пропустившего мимо сознания. В конце-концов, я врач и имею право смотаться от кого угодно в любое время. Меня не станут держать силой. Побоялись бы, не посмели. Или бы просто не заметили. Главное, чтобы теперь не застали в таком виде, иначе образ расхристанного идиота, застуканного в чужих покоях, затмит обычного меня, начисто уничтожая репутацию выжигающей мозги мрази (или зашкаливающе вежливого высококлассного специалиста, как посмотреть), к чьим услугам можно прибегнуть лишь в самый последний момент. — Господин должен одеться и покидать дом. Хозяин скоро будет в своих покоях. Я закрываю лицо сгибом локтя, стараясь стонать потише. В хозяйских покоях. Ну как же, блять, иначе. По-другому ведь не бывает. Всë у тебя через задницу, Первый. Всегда по самому конченому сценарию. — Добби уберëт, но господин должен быстро-быстро уходить. Ботинки не шнурую, хватит и просто подтянуть. Штаны и рубашка оказываются на месте в первые десять секунд, домовик подаëт плащ и протягивает лапку. — Добби вас перенесëт во двор, к другому выходу. Там пусто, гости не увидят господина. За воротами можно аппарировать. — Валяй. Уже на улице, чувствуя свежий холодный воздух, озираюсь и не верю своим глазам, замечая совсем иной фасад здания. Я до последнего был уверен, что это особняк Розье, а теперь и понятия не имею, где побывал. — Кто твой хозяин? — Лорд Малфой, сэр. Да как так меня заносит всегда? Опознать этот внутренний дворик я не смог, ибо ни разу в нём не был. Выходит, это то самое чëртово поместье, в котором я не был уже больше трëх месяцев. Драко ведь говорил, что дом будет закрыт для гостей, а тут — приëм. И что-то мальчишка не писал мне об этом. Он вообще в последний месяц не писал. А я, идиот, даже не удосужился запомнить, к кому на приëм приглашëн и за какие заслуги. Хотя, судя по тому, что кроме хозяйской спальни и очертаний незнакомых лиц в каком-то зале, вечер я не запомнил по иным причинам. Кстати, об этом… — Эй, погоди, — обращаюсь к домовику. — Ваш хозяин принципиально не запирает покои? Или вы так хорошо следите за домом, что в личную спальню может пройти хоть сам Мордред с армией инферналов? — Добби не виноват, сэр, — поджимает уши домовик. — Хозяин, сэр, не велеть. По приказу всë крыло открыто, сэр. Каждая комната. — Ясно. Свободен. Глухой хлопок, домовик исчезает. А я стою и не могу выкинуть из головы мысль, что Люциус, он же лорд Малфой, он же хозяин, сэр, намеренно оставил открытыми все комнаты. Для всех, для любого. И если обычно особо ретивые парочки, жаждущие острых ощущений, либо выпытывают контрзаклинания, либо сами взламывают защиту покоев, при условии, что Мерлин силой и мозгами не обделил, то сейчас… Сейчас домовик ясно обозначил, что на этом приëме его лорд буквально благословил всех желающих на грехопадение. Прямо под боком у танцующих, пьющих, веселящихся. Однако. Это уже даже интересно. Бреду прочь от особняка, апарировать не тороплюсь. После насыщенной и полной размышлений ночи мне вновь надо подумать. Учитывая то, что какое-то время я был, видимо, не в состоянии этим заниматься, будет полезно осмыслить всë хотя бы сейчас. Но, к моему разочарованию, до своего пробуждения в самый разгар… проще говоря, занимательного времяпровождения, я решительно ничего не помню, кроме каких-то расплывчатых обрывков. Теперь точно знаю, что кто-то мне в этом помог, сам я бы не смог так затупить. Даже не помог, кто-то очень постарался, я бы даже сказал, крайне заебался с тем, чтобы я забыл все обстоятельства, приведшие меня к такому концу вечера. Но это не страшно. Если в деле не замешаны особо хитрые зелья, я докопаюсь до подсознания и вычислю опоившего меня мерзавца. Прекрасного, блестяще знающего людей и их анатомию, откуда-то отлично знающего меня, но мерзавца. Хитрого, беспринципного и бессовестного. Хотя опоить меня мог вовсе не он. Но это уже совсем другой разговор.