Хрусталь

       Ударившие морозы пленительно окутывали серый город в пушисты иней. Ночная мгла дочерна заполонила улицы, а часы в кухне давно пробили полночь, когда городские огни один за другим начали гаснуть, унося за собой воспоминания минувшего вечера. И лишь в коттеджном квартале среди уснувших в ожидании нового дня тоскливо продолжал свое существование одинокий огонек в окне на втором этаже неприметного дома…       Ненадолго задержавшись в ностальгических страданиях, Кэнан еще раз окинул взглядом изрисованные стены пустующей комнаты прежде, чем со скрежетом на сердце погасил свет и закрыл за собой дверь. Очередная бессонная ночь в поисках покоя и веры, не увенчанная особыми успехами. Вновь балкон… Перекур. Горькое сожаление не уступало в горечи, как казалось самому мужчине, даже сигаретному дыму и крепкому кофе, — вместе взятым.       Бесцельное бродяжничество по дому стало неотъемлемым ритуалом ночного существования Врен. Столь странное поведение не казалось его новой сожительнице таковым, учитывая обрушившиеся на родительские плечи переживания. И тем не менее, Бриджер встрепенулась от неожиданно вспыхнувшего света на кухне.       — Тоже не спится? — Мрачно ухмыльнулся Кэнан, прошедший из темного коридора вне всякого стеснения оголенный по пояс. Гера, неспешно отпрянувшая от окна и еще некоторое время щурившаяся, закуталась получше в халат и обернулась к заставшему ее врасплох.       — Да. Все о них думаю… — Хриплым голосом отозвалась женщина, и на физии старшего прозрело неподдельное понимание. Едва заметным жестом руки он пригласил ее за стол. Пока шатен с покрасневшими глазами занялся приготовлением бодрящих напитков, Бриджер села за стол и вытянула руки на столешнице, тяжело вздохнув:       — Вы…       — На «ты», пожалуйста. — Раздраженно прервал он.       — Ты. — Без промедления исправилась та. — Ты ведь был сегодня в больнице?       — Угу. — Ровно отразил голос Врен, параллельно прозвучавший за спиной Геры вместе с бряканьем посуды.       — И-и-и… что тебе сказали?       — Лучше бы ничего, чем то, что я услышал. — Несколько озлобленно сорвался начальник, обернувшись к сожительнице, которая в сей момент совершила то же самое. Их взгляды внезапно столкнулись, и раздосадованный утренним визитом в больницу прикрыл глаза и закусил губу, еще раз переосмыслив свой тон при разговоре в напряженной обстановке. Кэнан протянул ей чашку кофе с молоком, буркнув не шибко громко, — извини…       Присевший напротив нее и поставивший перед собой напиток, немного иной, нежели у Бриджер, долго еще молчал после того, как женщина, чье лицо обрамляли взвинченные светлые локоны, с благодарностью приняла чашку. Она продолжала вонзать тяжелый утомленный взгляд в рассеянного начальника, пока тот углублялся в спутанные мысли. И, наконец, он вдруг прервал череду тревожной паутины в гудевшей голове и обратил небритое лицо навстречу терпеливому взору:       — Эзре стало плохо, когда я был у него. Меня выпроводили в коридор. И… — В его голосе Гера уловила некую тревогу, преисполненную сочувствия. — Я говорил с врачами, и они сказали, что операция усугубила его состояние. Но он в руках хороших специалистов, поэтому выкарабкается. Обязательно выкарабкается…       Светлоликая сохраняла молчание, кивая головой с осознанием искренности в поддержке Кэнана, его безудержного желания хоть как-то изменить ситуацию. Хотя бы словами…       — А Сабина? — Тихо с осторожностью спросила бухгалтерша, на что получила едва ли внятный ответ, пропитанный безнадежным отчаянием:       — Ничего не изменилось.       Врен смерил собеседницу взглядом исподлобья, когда почувствовал тепло тонкой бархатной ладони, возлегшей на его руку, как бы жестом разделяя с ним тяжесть всеобщего негодования. Неожиданно для Геры последовал взаимный ответ…        Только здесь и сейчас. Наедине. Осознавая острую потребность друг в друге и держась за руки. Стали одним целым в эту ночь. Только вместе им было отведено самой судьбой предаться глубокому сну, минуя долгие беседы на отстраненные темы.

***

      Минорное настроение умирающей осени двое работников сети магазинов «Космо» успели застать и прочувствовать еще ранним утром по пути на работу, когда освирепевший ветер толкал их в спины, а по свинцовому небу он гнал тучи. Пронизывающий своим холодом до костей дождь окроплял усталые лица прохожих. И, возможно, именно осенняя хандра заточила многих горожан в четырех стенах, что повергло и без того безотрадные, как казалось многострадальным родителям, улицы в угрюмое запустевание. Однако ни мнимое отречение от всех мирских радостей, ни капризная погода, ни даже поздний час после работы — ничто не стало преградой у родителей на пути к своим отважным детям.       И вот, уже на протяжение получаса бушевали страсти в том же самом белом коридоре. А все потому, что воспрявшие духом мать-опекунша и отец-одиночка отказывались трезво воспринимать слова докторов как неотъемлемую реальность этого бренного мира, в то время как Эзра не без помощи врачей хватался за спасительный волосок на операционном столе, а Сабина была уже не в состоянии бороться за свою жизнь, и ее экстренно реанимировали.       -М-мужчина.! Дамочка, вас это тоже касается! Уважаемые родители, прекратите истерить! — Многократно повторялся медперсонал в коридоре, едва ли удерживая обеспокоенных не самыми благими новостями Врен и Бриджер. За спинами двух медбратьев и одного из хирургов стояла главная преграда к угасающей жизни подростка — двери реанимационного отделения.       — Руки! Не трогайте меня! — Дергано возмущался смуглый мужчина в черном пальто, враждебно озираясь на работников больницы и отмахиваясь от усмирительных захватов медбратьев. — Я на вас натравлю все инстанции, если не увижу главврача или своих детей! Главврача позовите сюда! Я хочу увидеть.!       — Успо.! успокойтесь, давайте мирно обсудим ситуа… — С тщетной настойчивостью твердил долговязый доктор в зеленом костюме и в очках, осторожно вытянувший руки перед собой, по которым Бриджер звонко полоснула ладошкой, громогласно заявив через плечо Кэнана:       — Мы заплатили кучу денег за операции и отдали столько же высококвалифицированным специалистам, и сейчас вы без зазрения совести говорите нам о том, что ситуация случайно вышла из-под контроля?! Черт побери, случайно?! — Да вы — бессовестные трутни!       — А я их засужу! Затаскаю по судам всех, кто безалаберно выполняет свои обязанности!       — Поймите, в происходящем нет нашей вины… — Пытался слабым голосом донести один из медбратьев, кто едва ли удерживали разъяренных родителей, бившихся в беспомощности с угрозами и криками. Разгоревшиеся страсти еще долгое время не унимались, и лишь появление главврача отрезвляюще подействовало на особых посетителей…       В обременительном предвкушении чуда обессилившие Врен и Бриджер на кушетке в коридоре вновь не находили себе сна в поздний час. Она крепко сжимала его ладонь, положив голову на сильное плечо, а он обнимал ее, разделяя родительскую ношу. Время словно умирало, и каждая минута для них тянулась неизмеримой вечностью. Ощущая как духовную, так и телесную близость между собой, им было намного легче поверить в возможность воплощения желаемого в реальность. Их вера до того окрепла, что в их душах укоренилось убеждение о неуместности иных исходов, кроме благополучных, в данной ситуации, и первые утрачивали всякую возможность вторгнуться в их жизнь.        У горе-родителей было достаточно веры, чтобы побороть мысли о новых потерях, и достаточно испытаний совестью, чтобы принять и притворить в жизнь мечты влюбленных детей. Но несбыточность всех благих намерений и планов настигла несчастных средь белоснежных стен в мертвенной тишине, как пуля в самое сердце, на поражение. Из реанимационного отделения вышел понурый человек в халате, чье лицо скоротечно затуманилось слезами, навернувшимися на родительских глазах, и одной лишь фразой он уничтожил все их мечты о новой жизни Сабины и Эзры: «Примите мои соболезнования… Мне жаль, но парень не перенес последнюю операцию, а девушка скончалась, так и придя в себя…». И ни криками безутешной матери, бившейся в истерике, ни безудержными слезами отца, стиснувшего зубы, дабы не уподобиться мисс Бриджер, нельзя было полностью измерить ту утрату, что лишила обоих в один миг всех шансов на исправление ошибок перед хрустальными судьбами, заточенными в оковы искренней любви.

***

      Минули первые недели траура.       В Хрустальной роще под вечер чернели два скорбевших силуэта над именами — Эзра Бриджер и Сабина Врен, увековеченными в хрустальных фигурах двух лебедей с переплетавшимися шеями. Мемориал дышал не столь эстетическими взглядами любителей искусства, сколь же заложенным в него духовным смыслом о хрупкости как самой жизни, так и наполняющих ее чувств…       — Саб, нам уже пора. — Нехотя обронил Бриджер, разделяя горечь чувств сердечной подруги.       — Эзра, — промолвила с жалостью девушка, глядя со стороны на родителей и держа руку синеволосого парня. — Жаль, что пришлось заплатить слишком высокую цену, чтобы они усвоили урок. И время уже не обратить вспять… — Личико художницы покрыла пелена тоски. Она обратила свой взор, полный раскаяния, на осунувшегося отца, в чьих объятиях заметила заплаканную мисс Бриджер, и в воздухе повисло трепетное молчание. — Я не хотела этого всего… Все не так должно было произойти… — На это гонщик тоскливо улыбнулся и обратил свой чистый лик к ней, кончиками пальцев поднимая ее за подбородок к себе.       — Судьба все расставила на свои места… — Под вопросительным взглядом прослезившейся Врен парень продолжил, расплываясь в улыбке, — ты зря переживаешь за них — они теперь вместе… А вместе они любые горы свернут. Ты же знаешь, какие они у нас?       — Очевидно, такие же, как мы… — Хлюпнув носом, иронично рассмеялась Сабина, и на сей раз заинтригованный взгляд на себе ощутила художница. Пояснительный конец шутки не заставил себя долго ждать:       — Взрывоопасные.       Синеволосый тоже захохотал, находя в этом немалую долю истины. Однако ему следовало бы быть более бдительным, ведь девушка с озорством толкнула Бриджера кулаком в плечо и побежала к мотоциклу на трассе, оставив того в легком недоразумении.        — Мне кажется, кто-то говорил, что нас уже заждались. — Весело трезвонила непоседа, едва ли настигшая мотоцикл. Отнюдь синеволосый оптимист имел некоторые преимущества и подхватил кокетливую красавицу на сильные руки прежде, чем та запрыгнула бы на седло.       Эзра кружил ее под вальс снежинок, а родители вкушали ядовитые плоды безумной заботы к покинувшим их детям, прогуливаясь по крытому мосту и взирая на волшебное место, пропитанное горячей запретной любовью.       И вот, стрелка спидометра вновь рванула вперед, стальная пантера сокрушила тишину своим ревом и молниеносно сорвалась с места по заснеженной трассе. Сабина запрокинула голову к небу, широко расправила руки, воображая, будто бы это крылья, наполняемые порывами свирепого ветра, и издала протяженный вопль грянувшей отрады в ее душе: «Йу-ху-у!!!», а Бриджер подхватил ту голосом что было сил. Они буквально летели по трассе в неизвестность, оставляя за собой шлейф шуршащей листвы и встревоженных снежинок, и отныне ничто и никто не встанет на пути их любви. Отныне и навсегда.       Быть может, тем холодным вечером несшие траур и услышали рык рванувшего на всех парах мотоцикла и пронзительный клич радости воссоединившихся, наконец, подростков, но ошибочно приняли прощальный дуэт, пронизанный торжествующей свободой, за неукротимый ветер, что так и норовил сорвать с широких плеч зимнее пальто, а с взвинченных золотистых волос платок цвета скорби, ударяя ледовитые пощечины по мокрым лицам. И всему этому могла противостоять лишь искра, зародившаяся между усвоившими урок.