Поговорим о любви

Words playing me deja vu Like a radio tune I swear I've heard before Chills, is it something real Or the magic I'm feeding off your fingers

My Darkest Days_Come Undone

      Знакомо ли вам то чувство, когда вы, взбудораженные каким-либо событием, теряете душевный покой и долго не можете уснуть? Случалось ли вам ворочаться в постели среди душных одеял и подушек, раз за разом прокручивая в голове момент, повергший вас в полное смятение, до тех пор, пока беспокойные мысли не превратятся в фантасмагорические, параноидальные образы тревожного сна? Тогда граница между реальностью и грезами стирается, и кажется, будто ты и не спишь вовсе, а все так же бодрствуешь, мечешься в кровати, пока воспаленный рассудок показывает раз за разом одни и те же картины, искаженные, словно в кривом зеркале. И сон этот не приносит отдыха, лишь усталость и раздражение.       Кошмар, в который превратилась моя жизнь наяву, не прекращался даже тогда, когда я старалась сбежать от проблем в мир грёз. И даже если мне и удавалось забыться сном на короткое время, я неизбежно просыпалась со сжатыми кулаками, так, словно готовилась дать отпор невидимому противнику. Эту странность в своем поведении я обнаружила уже после того, как Малек провел сеанс гипноза, восстановив все то, от чего так предусмотрительно меня хранило собственное подсознание. Это был смелый шаг, порожденный не слепым отчаянием, а попыткой вернуть себе крохи душевного и телесного покоя хотя бы ночью.       Сейчас же я, сидя на кровати средь скомканных простыней с бешено бьющимся сердцем и перехваченным спазмом горлом, понимала, что попытка была тщетной, и я лишь усугубила ситуацию. Теперь я видела не только Филиппа Мора — в кошмаре мне явились все безликие фанатики, которые с хищной улыбкой резали мою кожу в лоскуты, клеймили грудь каленым железом и призывали Зверя в свой порочный круг. Несуществующие более порезы пульсировали болью так, словно снова проявились на коже, тело дрожало мелкой, противной дрожью. Сорочка из тончайшего персикового шёлка и кружев неприятно липла к телу, пропитанная холодной испариной.       Я спрятала лицо в ладони и сидела так до тех пор, пока липкий морок кошмара не растворился бесследно в полумраке комнаты, дыхание не пришло в норму, а в голове окончательно не прояснилось. Сон куда-то улетучился, оставляя меня тет-а-тет с легким ознобом и поднимающимся из глубины души раздражением.       Резко откинув одеяло, я вскочила с постели и распахнула окно настежь. В спальню с шаловливым ветерком тут же ворвался острый запах увлажненной дождем земли; монотонная трель одинокого сверчка разбила гнетущую тишину комнаты. Затем, вернувшись к кровати, сменила постельное белье, торопливо сбросила с себя все еще влажную ночную сорочку и, как есть, поспешила в душ, позволяя теплым струям смыть с себя последние следы кошмара.       Полагалось, что все это вернет сонливость и мне все же удастся проспать остаток ночи. Однако сон не шел, даже несмотря на все приготовления и призывно откинутый уголок одеяла. Таблетки, которые я привезла после сеанса у Малека, я пить не хотела. Да и вообще, я предвзято относилась к любому снотворному, если это был не травяной чай… Или спиртное.       Еще со времен студенчества я нередко замечала за собой одну особенность: после приема небольшой порции алкоголя меня неудержимо клонило в сон. Когда все вокруг веселились и пускались в пляс, мне хотелось найти какой-нибудь укромный уголок, свернуться там, подобно кошке, и сладко уснуть. Как знать, может, виски поможет расслабиться? Совсем немного… Достаточно просто спуститься в каминную…       Мысль эта показалась мне настолько соблазнительной, что я, потуже затянув поясок легкого халатика, тут же направилась к двери, стараясь ступать как можно тише, чтобы не нарушить сонное оцепенение старинного особняка.       Уже когда я торопливо спускалась по лестнице, с удовлетворением отмечая, что ковровые дорожки поглощают звук шагов, в голове сверкнула неожиданная мысль:       «Только ли ради пары капель спиртного ты так спешишь в каминную, Одри?»       На секунду я сбилась с шага, почувствовав легкое волнение. И правда, только ли? Каминная прочно ассоциировалась у меня с образом Давида — так же, как Рафаил со скрипкой, а Фел — с черной портупеей поверх белоснежной рубашки. Помнится, в первый день знакомства мужчина даже посетовал, что прочие обитатели особняка редко заглядывают в это царство полумрака, уютного пламени и алкоголя. Быть может, где-то глубоко внутри я надеялась застать его там, у барной стойки, смешивающего свой фирменный коктейль…       Я тут же со вздохом отмела от себя эту мысль. Сейчас глубокая ночь; все, и Давид в том числе, разошлись по своим спальням. Спят они или нет (хороший вопрос, кстати: спят ли ангелы или демоны вообще?) — дело десятое. Каминная наверняка пуста. Сделаю глоточек — и обратно в постель. Главное, не переусердствовать, иначе придется иметь дело с алкоголизмом, а не бессонницей.       Улыбнувшись этой мысли, я продолжила свой путь. В сердце, впрочем, все еще робко тлела надежда на случайную встречу с Давидом. Я остро нуждалась в его обществе; порой он заменял мне кислород, и только рядом с ним я могла чувствовать себя по-настоящему живой… Теперь же, когда небесное начальство, подобно строгим дуэньям, контролировало каждый шаг всех обитателей особняка — и Давида в особенности — наше личное общение свелось к минимуму. Первый поцелуй, столь беспардонно прерванный Сомнусом, стал же и последним. Приходилось довольствоваться крохами — случайными встречами за завтраком, парой-тройкой дежурных фраз, которыми мы могли обменяться во время общих заданий… Это сводило с ума.       Я подошла к двери в каминную и прислушалась. Тихо. Легкой тенью я просочилась внутрь, мягкими шагами направляясь к барной стойке. Привыкшие к полумраку глаза быстро оббежали комнату. Никого. Подавив подступившую горечь разочарования, я скользнула за стойку и, изучив представленный здесь ассортимент алкоголя, потянулась было к полупустой бутылке кукурузного виски, как вдруг из глубины комнаты раздалось тягучее, точно патока, и слегка насмешливое восклицание:       — Покушаешься на мои запасы, ведьмочка? Действуешь под покровом ночи, чтобы наверняка?       Этот голос я узнала бы из тысячи. От него мои ноги всегда подкашивались, а по телу разливалась упоительная сладость. Оставив бутылку в покое, я повернулась, смущенно прикусив губу.       — Поймана с поличным, каюсь, — я издала хрипловатый смешок, с дико бьющимся где-то в горле сердцем вглядываясь в силуэт, сидящий в кресле у камина. И как я только могла не заметить его?       — Не спится? — чуткость и забота, прозвучавшие в вопросе Давида, тронули меня до глубины души. Он всерьез переживал за мое душевное состояние, и это было для меня бесценно.       — Да, вот… Решила горло промочить, — я нервно улыбнулась, смахивая со стойки несуществующие крошки.       Давид привстал с места, протягивая мне руку. Отблески огня, мирно потрескивающего в камине, осветили знакомые черты, сделав их хищными и по-дьявольски привлекательными.       Я сглотнула.       — Подойди ко мне, ведьмочка, — в голосе его зазвучала соблазнительная хрипотца, — я угощу тебя кое-чем особенным.       Я не заставила себя долго ждать. Стоило ли говорить, что к Давиду меня тянуло, точно магнитом. Приблизившись, я вложила пальцы в широкую, грубоватую ладонь. Мужчина тут же потянул меня на себя, вынуждая сесть. Миг — и я уже умостилась на его колене, смущенно пытаясь натянуть полы халата на оголившиеся сверх всякого приличия бедра.       Глаза Давида хищно сверкнули, и он протянул мне стакан с янтарной жидкостью.       — Попробуй. Настоящий шотландский виски. Выдержан в дубовых бочках не менее трех лет и стоит баснословно дорого…       Я перехватила стакан, и наши пальцы на несколько мгновений соприкоснулись, пустив по моему телу разряд тока. Не отрывая взгляда от темных глаз мужчины, я сначала вдохнула терпкий аромат. Я не была особым ценителем алкоголя, но полагала, что у столь дорогого напитка должен быть особый букет. Затем коснулась губами кромки, где остался едва заметный след губ Давида, и сделала небольшой глоток, немного подержав спиртное во рту. Жидкое пламя тут же змейкой скользнуло по пищеводу в желудок, наполняя каждую клеточку тела приятным теплом. Во рту осталось приятное послевкусие: мягкая горечь с легким привкусом дыма и меда, и еще что-то неуловимо знакомое, растаявшее мимолетной сладостью на языке.       Я передала стакан обратно Давиду, и он тоже сделал глоток, коснувшись губами кромки там же, где и я. При этом в глубине глаз мужчины сверкнул багровый огонек. Мне подумалось, что подобный ритуал нес в себе что-то сокровенное, даже, я бы сказала, интимное, словно сорванный украдкой поцелуй.       Облизнув губы и прикусив мимолетно нижнюю губу, я вновь ощутила привкус скотча. Дерзкий, горьковатый, кружащий голову, как и мужчина, отдававший этому напитку особое предпочтение.       — Как впечатление? — низкий голос Давида отозвался вибрацией в моей груди и пустил по телу табун мурашек.       — Великолепно, — прошептала я, имея ввиду не только дорогой напиток. Голова моя приятно кружилась, тело казалось невесомым, точно пушинка. Тревоги куда-то испарились, и все, что теперь имело значение — это момент, в котором я находилась. Здесь и сейчас.       Я смотрела на Давида не отрываясь, буквально пожирая его взглядом. Лицо, достойное резца скульптора, крохотный кристаллик на крыле носа, темная прядь, подающая на ясный лоб, упрямый подбородок с едва заметной ямочкой… Взгляд мой скользнул ниже, в расстегнутый ворот рубашки, открывающий смуглую грудь. Я представила, как касаюсь губами его шеи там, где бьется жилка, и провожу дорожку из поцелуев вниз, до середины груди, ощущая жар вожделения. А руки тем временем скользят дальше, забираются под рубашку, оглаживая такое желанное тело адвоката дьявола…       — Ведьмочка… — прохрипел Давид едва слышно, — если ты не перестанешь смотреть на меня вот так…       Я приложила палец к его губам, заставляя умолкнуть — уже знала, что он собирается сказать. Не хотелось портить момент предупреждениями и ультиматумами, которые в данный момент не имели значения. Нас влекло друг к другу с момента первой встречи, и раз за разом мы балансировали на грани, придерживаясь того уровня субординации, которого от нас требовало начальство — ведь мы были букашками на ладони мироздания. Но сейчас, в этой самой комнате, наполненной уютным потрескиванием огня в камине, мы были предоставлены сами себе.       Я знала, что без моего поощрения Давид не позволит себе вольностей, а потому, поудобнее устроившись на коленях мужчины, шепнула ему:       — Поцелуй меня… как тогда…       И он не заставил себя долго ждать. С тихим стоном Давид подался вперед, заключая меня в кольцо рук, и впился жадным поцелуем в мои призывно приоткрытые губы. Меня вновь опалило жаром, и я с готовностью ответила на его порыв, лаская его так же страстно. Я ощутила, как его ладони, скользнув по изгибам тела, ловко проникли в вырез халата, раздвигая полы, и коснулись разгоряченной кожи, мгновенно отозвавшейся на прикосновения сладкой дрожью. Я застонала, чуть выгибаясь назад, давая мужчине большую свободу действий. Чувства обострились до предела, я буквально балансировала на грани полуобморока и экстаза, задыхаясь от ненасытных поцелуев и восторга, который дарили умелые прикосновения Давида.       Он огладил спину, скользнул по талии вниз и крепко обхватил ягодицы, сорвав с моих губ очередной стон; затем вновь принялся исследовать мое тело, словно пытаясь запомнить каждый его изгиб, каждую впадинку. Его пальцы разжигали пламя, выводя причудливые узоры, в то время как губы жадно приникли к моей шее, дразня и покусывая. Я же вцепилась в его мускулистые плечи, выдыхая раз за разом его имя.       — Ты точно ведьма, — произнес Давид, оторвавшись от меня, но не выпуская из кольца рук. Его потемневшие от страсти глаза лихорадочно блестели, — околдовала меня, едва переступив порог этого дома. Ты сводишь меня с ума, я не могу не думать о тебе… Если это форма одержимости, то самая сладкая… — мужчина зарылся пальцами в мои волосы, обхватив ладонями голову и заглянул в глаза. — Ты правда этого хочешь? Еще не поздно остановиться, Одри…       Мое имя из его уст звучало, подобно музыке, а в голосе было столько благоговения и сладкой муки, что я едва не задохнулась от всепоглощающей любви к нему. Давид отчаянно желал меня, разрываясь на части, но по-прежнему ставил мои интересы на первое место. Но как он мог подумать, что я смогу просто так уйти отсюда?       Я словно увидела нас со стороны: себя, полулежащую на груди мужчины, в полуспущенном халатике, с припухшими от яростных поцелуев губами и взлохмаченными волосами; и Давида, напряженного, точно струна, вглядывающегося в мое лицо с тихим отчаянием и мольбой. И не было в тот момент картины прекраснее, чем мы, обнажившие друг перед другом свои души…       — Помнишь, ты говорил, что я не смогу оторваться от тебя, стоит лишь попробовать?       — Помню…       — Я попробовала, и теперь намерена испить тебя до дна, — наклонившись, шепнула я ему на ухо и игриво прикусила мочку.       Давид тихо охнул и неожиданно рассмеялся от облегчения, опалив мое обнаженное плечо горячим дыханием.       — Ты украла не только мое сердце, но и фразу, которую я мечтал тебе однажды сказать. Ох и ведьма!       Все еще содрогаясь от едва сдерживаемого смеха, он вдруг подхватил меня на руки и понес к камину, уложив прямо на мягкий ковер. Сам примостился рядом, ловкими движениями пальцев развязывая узелок на пояске халата. Пара мгновений — и вот я лежу перед ним обнаженная, замирая от его страстного взгляда.       — Ты прекрасна, Одри… Прекрасней любой фантазии, в которые я погружался. И я так долго ждал тебя…       Я отчего-то зарделась от этих слов, словно юная девчонка на пороге взрослой жизни.       — Слишком много разговариваешь для того, кто так долго ждал, — не удержалась я от остроты, протягивая к Давиду руки. — «К тому же, на тебе слишком много одежды», — подумалось мне, и мужчина, похоже, прочел мои мысли. Хищно улыбнувшись, он навис надо мной, позволяя мне самой заняться делом.       От нетерпения мне хотелось одним движением рвануть рубашку так, чтобы пуговицы разлетелись во все стороны, но я с трудом сдержалась, продолжая нетерпеливо дергать чертову фурнитуру, в то время как Давид возился с ремнем брюк. Спустя несколько мучительных мгновений все лишнее оказалось сброшено, и мы скользнули в объятия друг друга, переплетаясь так тесно, словно желая раствориться друг в друге. Я ощущала жар его крепкого, поджарого тела, оглаживала его спину, ощущая упругость мышц, и ликовала от восторга.       Давид вновь приник к моим губам, и в этом поцелуе было не только желание, но и нечто большее: любовь, нежность, обещание защиты, благоговение. И я отвечала ему тем же, задыхаясь от теснивших мою грудь невыразимых чувств. Он покрыл мое лицо поцелуями, зарылся лицом в шею, шепча что-то неразборчивое. Его губы скользнули ниже, к ключицам и груди; я выгнулась, запустив пальцы в темные кудри Давида, бессознательно направляя его голову туда, где хотела ощутить прикосновения его губ. Он позволял вести себя, выводя языком узоры на разгоряченной коже, покрытой испариной. Не сдерживая стонов, я чувствовала, как опускается все ниже и ниже, как обхватывает руками бедра и чуть приподнимает их…       — Ах!.. — возбуждение мое достигло апогея, и я словно рассыпалась мириадом тающих звездочек, когда ощутила горячий и упругий язык Давида у самого чувствительного местечка. Я едва не лишилась чувств, и мужчина, снова уловив мои ощущения, наклонился надо мной, вглядываясь в мое лицо.       — Ты моя, — хрипло прошептал он, притянув меня за бедра, дав в полную силу охватить всю силу его желания. — Отныне и навек…       Я охнула и с готовностью выгнулась навстречу, принимая его. Ощущение заполненности и умиротворение накрыло меня, что-то внутри щелкнуло, словно соединились два паззлика. Или, быть может, то соединились наши с Давидом души и судьбы?       — Твоя… — ответила я и качнулась ему навстречу, ловя древний, как само мироздание, ритм жизни. Все стерлось из памяти: первый неудачный опыт, прочие влюбленности, другие кавалеры… Давид заслонил собой луну, солнце и звезды, став в этот момент моей личной Вселенной. И мне было все равно, сколько сущностей жило в нем; это были всего лишь грани его неординарной личности.       — Одри… Одри… — он в исступлении шептал мое имя между поцелуями, которыми покрывал мою грудь, шею, лицо; его движения стали резче, темп ускорялся, и я, обхватив его руками за шею, закрыла глаза, уносясь в глубокую безмятежность. И вскоре он присоединился ко мне, безупречный и прекрасный, точно творение Микеланджело…       …Мы приходили в себя постепенно, не размыкая объятий. Постепенно возвращались звуки, наполнявшие каминную — треск догорающих поленьев, размеренное тиканье напольных часов. А потом, следом за негой получившего разрядку тела, и ощущение легкой прохлады. Я едва заметно поежилась, и Давид, чуть привстав, стянул с оттоманки напротив мягкий плед и укрыл нас.       Счастье свернулось вокруг моего сердца пушистым рыжим котенком. В этом мире, полном тайн и крови, я обрела свою уютную гавань. Да, я знала, что с Давидом будет непросто, что он не обыкновенный мужчина, но сейчас, когда он держал меня в объятиях, нежно целуя в висок, я ощущала себя в безопасности. Я была желанна и любима, а значит своим кошмарам я отныне буду противостоять не одна.