Лисьи ночи. Новый этап

Не из обычных людей Тот, которого манит Дерево без цветов… Камидзима Оницура

      Время давно уже перевалило за полдень, и медленно клонящееся к закату солнце багровыми лучами озаряло улицы, дома и их изогнутые крыши, отражая неповторимую атмосферу момента, когда день плавно перетекает в ночь. Кадзу давно научился любить этот момент. Ночами его кицунэ становилась другой — загадочной, мистической, невероятно манящей, но в то же время более раскованной и искренней. Будто бы в это необыкновенное время приподнималась завеса тайны, и Мэй открывалась ему с другой стороны, настоящей. И пусть пролетавшие мимо дни тонули в хлопотах и однообразии дороги, неизбежно крадя у них драгоценное время, но ночи... ночи принадлежали только им, им двоим.       Тени стали длиннее, а цвета ярче, словно природа сама хотела подчеркнуть красоту этого мира, прежде чем сумерки поглотят его, разрисовав в однообразные серо-чёрные цвета. Кадзу расслабленно сидел на подоконнике, поглядывая в окно, и обозревал открывавшийся его взору небольшой городишко под названием Икуо, который, по правде сказать, больше походил на бедную деревеньку. А за его спиною, на мягком футоне, сладко спала Мэй.       Сказалось предельное истощение физических и магических сил, а так же невероятное нервное напряжение, свалившееся на неё прошлой ночью. Утомлённая до предела, кицунэ едва держалась на ногах, когда они прибыли в этот городок сегодня около полудня и с трудом отыскали хоть сколько-нибудь пристойный постоялый двор — едва ли не единственный на всю округу. Разумеется, мужчине не полагалось находиться в покоях благородной госпожи, но Сино-Одори, уверяя, что вовсе даже и не устала, мгновенно упорхнула куда-то — вероятно, исследовать, с присущим ей любопытством, новые места, а синоби, воспользовавшись моментом, ловко проскользнул в покои Мэй. Нежно поцеловав свою усталую кицунэ в сонно улыбающиеся губы, Кадзу настойчиво уложил её отдыхать, а сам расположился неподалёку, на подоконнике — стеречь её сон.       Лениво оглядывая обыденный окрестный пейзаж, синоби размышлял об оставившей в их сердцах и умах неизгладимый след насыщенной прошлой ночи. Безумие битвы, в сочетании с предельным напряжением душевных сил всех её участников, постоянная тревога друг за друга и непоколебимое желание защитить во что бы то ни стало... Всё это как-то по-новому сплотило их странное боевое братство, состоящее из таких непохожих друг на друга людей... и не людей. Кадзу усмехнулся, мельком взглянув себе под ноги. Там, смутно заметная в надвигавшихся сумерках, нынче виднелась его собственная тень — всё ещё блеклая и нечёткая, она, тем не менее, неотступно маячила теперь у его ног, служа неопровержимым доказательством достижений прошлой ночи. Но отнюдь не это было для Кадзу главным.       Его неведьма выстояла в неравном бою с самой собою, а в глазах грозной пятихвостой мёбу что-то неуловимо изменилось. Он не мог бы в точности объяснить, что именно, но внутреннее чутьё безошибочно подсказывало, что всё уже больше не было так, как прежде. К лучшему эти изменения, или к худшему? Кадзу не знал. Но доведись ему нынче поспорить с упрямым Сатоши, как в былые времена, он поставил бы все свои небогатые сбережения на то, что опасаться грозной янтарной кицунэ так как раньше, им уже не стоит. И до столицы там, вдалеке, оставалось не так уж много ри...       Это и в самом деле оно? Их цель нынче так близка, так реальна и осуществима, что кажется — лишь руку протяни, и сможешь коснуться её. А затем начнётся очередной этап борьбы, такой непохожий на предыдущий. Кадзу оглянулся на свою безмятежно спящую кицунэ. Неужели вся её жизнь будет борьбою, и меняться будет лишь вид этой борьбы? Нежная и милая Мэй, какой он знал её, такого не заслуживала. Но увы, не им выбирать дороги судьбы. Так что спи, пока есть время, трепетная. Наслаждайся мгновениями спокойствия, пока удаётся их урвать. Будь уверена — твой сон есть кому беречь.       Вновь оборотив свой взор к затихающему городку, Кадзу вгляделся внимательнее. Вроде бы всё было так же, как и всегда, однако синоби не мог понять, что тревожит его, не давая покою. Цепкий взгляд синоби снова и снова возвращался к узкой улочке, почти скрытой раскидистыми деревьями за окном, отмечал малейшие детали. Пристально оглядывая всё, что попало в поле его зрения, он наконец понял — дело в людях. Некоторые из них вели себя вполне обычно — возвращаясь с работы в поле, грубовато болтали и громко, беззастенчиво смеялись. Другие же шли молча, скорым шагом, то и дело настороженно оглядываясь вокруг. А некоторые вели себя и вовсе странно — брели мимо в тишине и в одиночестве, с трудом переваливаясь с одной ноги на другую и глядя остекленевшими глазами прямо перед собою. Они будто бы не видели и не слышали ничего вокруг. Провожая пристальным взглядом одного из них, Кадзу уж начинал было подумывать заняться им поплотнее и попытаться расспросить незнакомца, но тут за его спиною зашевелилась Мэй. Ловко спрыгнув с подоконника, синоби мигом оказался рядом с нею.       — Проснулась, ласковая? — спросил он, приветствуя её лёгкой улыбкою.       — Кадзу... — пробормотала она в полудрёме, ещё не до конца осознавая, что происходит. Боги, как же он любил её сонный голос. — Ты... ты был здесь всё это время?       Её шёлковый нагадзюбан пребывал в беспорядке после сладкого, самозабвенного сна, тончайшая ткань соскользнула с плеча, оголяя безупречную, нежную кожу, и взгляд Кадзу, помимо его воли, скользнул глубже, в манящую выемку меж грудей... Кицунэ, заметив это, попыталась было прикрыться, но не слишком-то старательно.       — Вот значит как, — он посмотрел на неё с иронией. — Смущаться решила, благопристойная?       Мэй сонно улыбнулась и оставила попытки привести себя в порядок, расслабленно откидываясь на подушки. А Кадзу, неожиданно для себя самого, вдруг понял, сколь разительная перемена произошла... в ней? Или между ними? Раньше стеснительная девушка переполошилась бы, суетливо стараясь соблюсти приличия, и, вероятно, немедленно скрылась бы за ширмой бёобу, дабы должным образом одеться. Но не сейчас. Безмятежно раскинувшись на постели прямо перед ним, Мэй небрежно провела рукою по волосам, взъерошив их ещё больше и невольно заставляя лечь роскошными волнами, мягко обрамившими прекрасное лицо. Красноватые лучи закатного солнца, врываясь в комнату сквозь открытое окно, наполняли её удивительным, тёплым светом. Его отблески играли на бархатной коже девушки, придавая ей необычное золотистое сияние... И пока Кадзу наблюдал, заворожённый, Мэй рассеянно огляделась вокруг.       — Куда ты подевал Сино-Одори? — поинтересовалась она, задержав взгляд на объёмной куче сиротливо покинутого в углу комнаты багажа, который бдительная ёкай обычно стерегла, словно коршун добычу, предпочитая не оставлять без присмотра.       — Вот уж здесь я не при чём, — всё так же пряча в улыбке мягкую нежность, Кадзу поцеловал её в лоб. — Сама куда-то запропастилась, любопытная. Полагаю, увлеклась немного — новый город исследует. Вот только городишко какой-то странный...       — Что ты имеешь в виду? — насторожилась было Мэй, приподнимаясь на постели и стряхивая паутину лёгкой, томной сонливости, в попытках немедленно проснуться.       — Тише, беспокойная, — Кадзу заботливо приобнял её за плечи, помогая сесть. — Нам всё равно дожидаться здесь Масамунэ, забыла? А кто знает, насколько его лиса завладеет вниманием благородного ронина на сей раз...        — Его лиса? — удивлённо взглянула на него Мэй.       Наблюдая, как она непонимающе морщит чистый лобик, Кадзу вновь напомнил себе, что не каждый владеет искусством нинсо. Даже среди синоби этому обучали далеко не всех. Тихо вздохнув, он прижал к груди свою наивную кицунэ и улыбнулся украдкою.       — Не видишь, как он на неё смотрит? Но зная нрав этого занудного, не могу даже предположить, сколь долго он будет мяться, сомневаться, ходить вокруг да около...       — Не то что ты, да? — весело поддразнила его Мэй, сверкнув озорной улыбкою.       — Да, не то что я, — отозвался Кадзу в том же тоне, и напористо обнял её, накрывая уста девушки своими жадными губами.       Она немедленно ответила на поцелуй, и вместе они завалились на футон, смеясь, дурачась и утопая в ласках. У его кицунэ было хорошее настроение, и Кадзу понимал причину этого — зловещая тень смерти, нависавшая над ними уже так давно тяжёлым, непосильным грузом, наконец-то отступила, досадливо шипя, и развеялась без следа, канув в небытие. Невыносимо трудная битва осталась позади, хотя бы некоторые из их друзей были теперь вне опасности, а пронизанный золотистым сиянием вечер, будто бы отражая светящуюся в их душах радость, скрывал двоих влюблённых, предоставляя им несколько мгновений тихого счастья наедине. Они были живы, они были вместе — и казалось, всему миру не под силу было разлучить их теперь.       Откровенные, раскованные ласки становились всё ненасытнее. Чувствуя, как под тонкой шёлковой тканью нагадзюбана извивается гибкое тело Мэй, стремясь ему навстречу, Кадзу начинал терять голову. Он уже знал: стоит ему поцеловать эту девушку, слить с её жарким дыханием свои не умещающиеся в словах мечты – и прощай навсегда тоскливая свобода одиночества былой жизни синоби. В такие мгновения он со всей ясностью понимал, что обречён быть единым целым с нею, следуя неслышной тенью по её стопам — хоть в зловещую темноту лесов, хоть в блистательные покои Императорского Дворца. И Кадзу это полностью устраивало.       Говорят, мечты былые — это сон. В прошлой жизни ты был одиноким воином, кровавым мстителем, борющимся с собственными демонами и исследующим мир в поисках смысла. Твоё сердце словно бы обледенело, лишённое радости и тепла, а взамен пришла лишь горькая уверенность, что самое лучшее, чего может удостоить тебя судьба — это покой. Ты обрёл веру в себя, но потерял веру в окружающий мир, смирившись с его несправедливостью, и спрятал себя, живя в тени, ходя в крови. Но однажды вдруг появилась она — луч чистого света, пронизавший твою тьму, и согревший нежданным огнём замёрзшее сердце. Её присутствие делает тебя сильнее, дарит надежду и веру в то, что жизнь может быть иной. С каждым днём нежность её души пробуждает в тебе новые чувства, на которые ты и не думал, что способен. И теперь, рядом с нею, ты впервые вдруг страстно желаешь — оставаясь собою, в то же время и стать чем-то большим... кем-то, кто сможет принести радость и счастье, но не себе, и не другим — а лишь ей, ей одной.       Не в силах остановиться, Кадзу вновь припал к её устам. От прикосновения его губ они расцветали для него как цветок — набухшие, влажные, манящие. Опьянённые близостью и внезапным ощущением свободы, влюблённые задыхались в поцелуях, но всё равно не могли насытиться друг другом.       Его руки скользили по гладкому шёлку, нежно лаская, но вдруг он ощутил под пальцами обнажённую кожу девушки. Её изящная нога, выскользнув из разреза нагадзюбана, обвила его бёдро. Огонь страсти вспыхнул в груди, обжигая, перед глазами помутилось и внезапно всё вокруг перестало иметь значение — человеческие голоса, доносившиеся с улицы, тонкие перегородки стен захолустного постоялого двора, ветхая дверь... Желание наполняло Кадзу силами, силы побуждали к действию, а действие встречало отклик. Мэй приникла к его груди, дрожа и прижимаясь щекою к участку обнажённой кожи под распахнутым воротом его кимоно.       Рука Кадзу решительно скользнула под подол нагадзюбана, нащупывая трепещущую плоть. Мэй выгнулась со всхлипом, а он притянул девушку к себе, сжал в объятиях неистово и крепко, ощущая частое биение взволнованного сердца и жар разгорячённого тела под тонкой тканью. Слившись воедино, они опустились на постель. Мэй с трудом оторвалась от его губ — её затуманенные страстью глаза сверкнули, в тревоге метнувшись взглядом к выходу.       — Кадзу, дверь не заперта... — задыхаясь, пробормотала она, глотая судорожные стоны. — Кадзу, нас увидят...       — Плевать, — прерывистым шёпотом бросил он. — На всё плевать...       Он прижал её к постели, сдёргивая с себя остатки мешавшей одежды. Редко, очень редко, сдержанный и осторожный синоби позволял себе терять контроль, отдаваясь страсти полностью, но сейчас... Да пропади всё пропадом, эта жизнь слишком коротка, чтобы не позволять себе чувствовать её истинный вкус, сгорая в жарком пламени и наслаждаясь сполна каждым кратким мгновением наедине — с нею, единственною.       Тихо надвигавшиеся на городок сумерки заполняли комнату. Дуновение свежего вечернего ветерка ворвалось сквозь распахнутое окно, и Кадзу почувствовал, как по обнажённой коже плеч и рук немедленно потянуло прохладою. Воздух в комнатушке всколыхнулся, хаотично блуждая в томной неге этого царства тайного уединения. Вздрогнув, когда его сухие, горячие губы коснулись её кожи там, где с плеча сполз нагадзюбан, Мэй прильнула к нему, в ответ покрывая поцелуями его шею и ключицы.       Окруживший их полумрак будто бы был пропитан неудержимым желанием, оно повисло в воздухе, и они дышали им, чувствуя его каждой частичкой воспалённой обнажённой кожи. Губы Кадзу терзали её призывно открытые уста, а пальцы не прекращали двигаться между ног девушки, чувствуя её влажное тепло. Мэй выгнулась, изнемогая, и судорожно вцепилась пальцами в подушки, отчаянно пытаясь сдержать стон. Её нежная грудь, вырвавшись из плена тончайшего шёлка, напряглась, будто бы стремясь навстречу наслаждению — порыв, который бесполезно было пытаться сдержать.       Тяжело дыша, Кадзу прильнул к ней теснее, ещё шире раздвигая ноги девушки. Дикий огонь блеснул в её глазах, и, обычно кроткая и податливая, Мэй внезапно схватила его за бедра, требовательно привлекая к себе. Он немедленно откликнулся на зов ее плоти, склоняясь над девушкою и его умелые движения стали резкими, порывистыми. Нагадзюбан полетел прочь. Мэй лукаво улыбнулась видя его нетерпение, её руки продолжали ласкать бёдра Кадзу, тонкие пальчики пробежались по мышцам его напряженного торса. Интересно, насколько она сама осознаёт, как сильно ей нравится сводить его с ума...       Внезапно Кадзу замер. После мгновения замешательства, Мэй вновь требовательно потянула его к себе. С трудом сдерживаясь, синоби наклонился прямо к девушке и прошептал прямо в её призывно раскрытые уста:       — Скажи это.       Мэй издала тихий стон, сладострастно извиваясь под ним, но в глазах её блеснул лукавый огонёк.       — Ты знаешь, — шепнул Кадзу, упиваясь её горячим дыханием. — Скажи это.       — Хочу... — выдохнула Мэй едва слышно. — Хочу... тебя.       И тогда Кадзу вошёл в неё одним резким толчком.       Её короткий вскрик вспорол ночную тишину. В нём было всё — и страсть, и удовлетворение томительного желания, и удовольствие столь сильное, что граничило с болью. Поспешно отвернув лицо, Мэй уткнулась в подушку, пытаясь заглушить крики и изнемогая. Кадзу тоже почувствовал, как всё тело сотряс будоражащий импульс, заставляя его чувствовать острее. Он закрыл глаза на миг, погрузившись в этот волнующий момент, и вдруг всё вокруг словно замерло. Сердце бешено колотилось в груди, будто хотело вырваться наружу. Только сейчас он осознал, насколько жаждал этого чувства, этой страсти, которая заставляет ощущать себя живым, наполненным смыслом. Затем открыл глаза и принялся двигаться — быстро, в такт биению сердца. Мэй застонала в подушку.       Тело Кадзу напряглось, вздулись тугие мышцы, обвивавшие руки, и татуировка змеи на правом предплечье словно бы ожила, задвигалась. Вечерний мрак питал желания — ни одной звёздочки не сияло на небе. В темноте маленькой комнаты таинственные тени обнимали друг друга, будто бы взывая к бесконечной жажде любви и единения. Мир будто остановился, и только пульс страсти бился неуклонно, напоминая о живительной силе чувств. Таинственная ночь вновь стала святилищем, в котором рождались самые запретные желания и сбывались самые смелые мечты.       Волнение и наслаждение витали в воздухе, заполняя каждый уголок комнаты. Стало жарко, спина и плечи Кадзу покрылись мелкими капельками пота, но ему некогда было замечать это. Стремясь насытиться прекрасным телом Мэй, отдававшимся ему сейчас без остатка, он позволил себе роскошь не думать ни о чём, кроме неё. А она выгибалась, изнывая, кусала губы. Тонкие пальцы то впивались в подушки, отчаянно стараясь сдержать рвавшиеся наружу стоны, то сжимали его бедра, настойчиво и ненасытно требуя, чтобы близость длилась и длилась, пока оба они не рухнут в изнеможении.       Сейчас Мэй была словно живое полотно, на котором он рисовал свои желания, оставляя за собою следы нежности и страсти. Её дыхание становилось всё более прерывистым, а грудь вздымалась, когда он исследовал каждый изгиб манящего тела. Кадзу чувствовал обнажённой кожею её влажное тепло, видел, как она тянется к нему, словно лоза к солнцу. Мэй вновь выгнулась, её волосы рассыпались по подушке, делая её первозданно прекрасной, словно воплощение самой любви, вышедшее прямиком из древних легенд. Он ощущал, что время теряло своё значение — всё, кроме них двоих, исчезало, растворяясь в густом полумраке. Каждое прикосновение, каждое движение было их тайною, которую они излагали в ритме своих желаний. Он отдавался ей полностью, позволяя эмоциям захлестнуть себя, пока мир вокруг становился тихим и недоступным. В конце концов, остались лишь два сердца, бьющихся в унисон, пульсирующих в этой безбрежной вселенной страсти и нежности.       Наконец, короткая судорога прошла по телу Мэй и ноги девушки сомкнулись у Кадзу за спиною. Она прижала ладонь тыльной стороной ко рту, в тщетной попытке сдержать рвущийся наружу крик... Тогда Кадзу закрыл глаза и дал себе волю, вкладывая в несколько последних толчков всю силу и страсть, что переполняла его тело, чувствуя, как волны экстаза накрывают его, поднимаясь с каждым новым движением. Прерывистое дыхание девушки отзывалось в его сердце, как будто они были единым целым. Ощущения, словно прилив, захлестнули с головой, унося прочь все мысли, и осознание собственного я растворилось в этом чувстве единения.       Мэй выгнулась, судорожный вздох замер на её устах, так и не превратившись в крик... Кадзу прикрыл глаза на пару мгновений, чувствуя, как сладкая истома отдаётся дрожью в каждом мускуле напряжённого тела, постепенно принося расслабление. Затем медленно склонился над обессиленной девушкой, тихо целуя её светившиеся счастьем глаза. Мэй нежно улыбнулась и обвила его шею руками, привлекая к себе, и Кадзу опустился на кровать рядом, не размыкая тесных объятий. Оба все ещё тяжело дышали, с трудом приходя в себя после потрясений любовной бури. Мягко поглаживая спину кицунэ, Кадзу успокаивал её тихой ласкою.       За окном звуки города затихли, оставив лишь шелест ветра среди крон деревьев да легкое поскрипывание старых оконных рам. В полумраке комнаты, Кадзу заворожённо смотрел, как свет взошедшей луны отражается в огромных, влажных глазах кицунэ, будто бы освещавших сейчас своим сиянием её прекрасное лицо. И глаза эти смотрели только на него.       — Такая красивая, — прошептал он, легонько коснувшись её щеки кончиками пальцев. — Неземная.       Мэй ответила ему смущённой улыбкою и попыталась было пригладить растрепанные жаркой страстью волосы.       — Брось, Кадзу, — пробормотала она. — Мне давно следовало привести себя в порядок. Наверняка я выгляжу ужасно.       Но синоби перехватил её руку и сжал в ладони изящные пальцы, переплетая их со своими.       — Нравишься именно такая. Растрепанная, расслабленная... настоящая.       «Любая нравишься, — подумал он. — Сонная, робкая, дерзкая, смущенная, стойкая, ласковая, упрямая. Единственная».       — Каждый раз, когда на тебя смотрю, — продолжал Кадзу, — понимаю, что нашел нечто удивительное в этом мире. Разве красоте обязательно нуждаться в порядке?       Мэй потянулась к нему, прильнула всем телом, и её лёгкий, словно бабочка, поцелуй, оставил на губах привкус нежности. Кажется, она силилась что-то сказать, но никак не могла подобрать слов, терялась, поглядывала на него нерешительно, будто бы не зная, уместно это сейчас, или нет. Кадзу обнял её покрепче, погладил по голове, пропуская сквозь пальцы струящиеся чёрные локоны, поцеловал в висок. Кицунэ притихла в его объятиях, уткнувшись лицом в плечо синоби.       Какое-то время они лежали так, наслаждаясь расслаблением, пришедшим после урагана бурной страсти. За пределами их маленького мира бушевали невзгоды и тревоги, но тут, среди запаха свежих цветов и ночной тишины, они были только вдвоём — два сердца, нашедшие друг друга в бескрайних просторах. Но вдруг взгляд Мэй зацепился за полосу лунного света, которая, прорвавшись в окно, легла на постель.       — Кадзу, луна взошла! — спохватилась она, приподнимаясь на локте. — Сколько же времени прошло? И где, во имя всех богов, Сино-Одори?       — Найду её, — отозвался синоби. — А за одно и ужин закажу. Ни о чем сейчас не волнуйся, трепетная. Отдохни ещё немного.       И он поднялся, без труда отыскав на полу свою одежду. Зажег маленький огарок свечи, что стоял на столе у кровати, и привычно быстро оделся.       — Увидимся, — шепнул он, в последний раз поцеловав девушку на прощание.       Кто знает, когда в следующий раз удастся им улучить минутку спокойствия, оставшись только наедине... Зная их безумную жизнь — нескоро. Без сомнений, Сино-Одори тоже это понимала и умышленно исчезла с глаз, предоставляя драгоценную возможность побыть друг с другом, и её деликатная вежливость не могла не вызывать уважения. Где только научилась, внимательная. Не иначе как у Мэй хорошие манеры перенимает.       Пройдя по пустым коридорам захудалого постоялого двора, Кадзу так никого и не встретил. Большинство комнат пустовали, а те, что были сданы под ночлег — заперты изнутри наглухо. Смутно удивившись, синоби вышел в главный зал, необыкновенно тихий и пустой. Время было ещё не столь позднее, однако посетителей практически не наблюдалось, лишь пара путников ужинали за столиком в дальнем углу. Сино-Одори тоже не было видно, но Кадзу не сомневался, что ёкай заняла выжидательную позицию где-то поблизости.       Он подошел к стойке и кликнул хозяина. Владелец постоялого двора появился из кухни, неспешно вытирая полотенцем испачканные в рисовой муке руки. Это был грузный мужчина с усталым лицом и хмурым взглядом.       — Немноголюдно сегодня, господин? — как бы между прочим спросил Кадзу, указывая взглядом на почти пустое помещение.       — Немноголюдно, — неохотно согласился хозяин, поглядывая на незнакомца исподлобья.       — Всегда так? — осведомился синоби.       — Не всегда, — буркнул тот.       Видя, что хозяин заведения на разговоры не настроен, Кадзу быстро заказал ужин, расплатился и вышел на крыльцо. Прохладный ветерок ударил в лицо, всколыхнул волосы, принеся с собою запах душистых цветов и свежей зелени. Прикрыв глаза, он на мгновение задержался, наслаждаясь атмосферой зарождающейся ночи.       Вдруг рядом раздалось хрумканье и Кадзу почувствовал на себе чей-то любопытный взгляд. Быстро оглядевшись, тут же заметил сидящую сбоку на ступенях широкого крыльца Сино-Одори. Притаившись в тени росшего рядом раскидистого дуба, ёкай с удовольствием уплетала цукири — запечённый батат с начинкой из ореховой пасты — и заинтересованно поглядывала на появившегося синоби. Усмехнувшись про себя удивительному постоянству её натуры, Кадзу направился к ней.       — Вижу, без нас ужинать решила, нетерпеливая.       — Угу, — кивнула ёкай с набитым ртом, и пробубнила. — Кусно...       — Это место вряд ли удивит изысканной кухней, думаю, — синоби равнодушно окинул взглядом убогое подворье, едва освещённое парой фонарей у ворот.       — Это ничего, я люблю пробовать новое, — дожевав, ёкай вытерла руки чистым платочком и подняла глаза на него. — Как Мэй, отдохнула?       — Вполне, — ответил Кадзу и невольно улыбнулся, вспомнив их "отдых". — Ты не беспокоила... Спасибо.       — Ну да, я про себя рассудила, что ей стоит сейчас хорошенько выспаться. Да и тебе тоже.       Ёкай старательно сохраняла невозмутимое выражение лица, но в глубине лукавых глаз блеснул озорной огонёк. Кадзу едва заметно покачал головою.       — Ты весьма тактична. Для ёкая.       Сино-Одори поднялась и шутливо поклонилась. Светские манеры давались ей всё лучше и лучше.       — Благодарю.       Они вместе направились вдоль по двору, будто бы прогуливаясь. Людей не было видно, лишь стрекотали цикады, да лошади пофыркивали в конюшне неподалеку. Сино-Одори, казалось, о чём-то напряжённо думала, беспокойно теребя в руках платок. Синоби терпеливо ждал, не торопя, и давая ей время собраться с мыслями.       — Послушай, Кадзу, я тут осмотрелась немного, — наконец нерешительно начала она, — и думается мне, что городок этот какой-то странный.       Словно в подтверждение её слов где-то вдалеке протяжно и тоскливо завыла собака. Ветер подхватил этот горестный вой, и он понёсся в тишине над замершим городом, над пустыми, безмолвными улицами, стучась в тёмные окна наглухо закрытых домов... Кадзу дернул щекою, взглянул на Сино-Одори:       — Понимаю, о чём ты. Мутно всё.       Ёкай наморщила лоб, в задумчивости закусила нижнюю губу.       — Что делать будем? — спросила наконец.       — Сейчас? Ужинать. Потом спать. А поутру оценим обстановку. Расспросим местных.       — Но...       — Не в дома же к людям вламываться. Ночь.       — Хорошо, — нехотя согласилась ёкай. — Тут ты прав, наверное.       Судя по её виду, она вполне могла бы и сейчас вломиться. Но Такао строго наказал ей без согласования с остальными никогда и ничего не предпринимать. Поэтому, тяжело вздохнув, Сино побрела следом за Кадзу обратно на постоялый двор.       В общем зале уже не было никого, лишь догорали на столах маленькие закопчённые лампадки, бросая разноцветные тени на деревянные балки. В полутёмном помещении было непривычно пусто и тихо. Пахло дымом и чем-то плесневелым, словно помещение давно покинули все обитатели, оставив после себя лишь этот дурной запах. Хозяина видно не было и дверь на кухню была закрыта, но на стойке их ожидал поднос с приготовленным ужином. Сино-Одори опасливо огляделась, едва заметно поёжившись. Кадзу тихо хмыкнул. Тоже настороже, внимательная. Хорошо. Взяв для себя миску нехитрого супа да пару рисовых лепёшек, он вручил ей поднос со всем остальным, и наказал проследить, чтобы Мэй как следует поела. Ёкай с готовностью кивнула.       — Про это будь спокоен. Прослежу, чтобы Мэй и покушала, и поспала как можно лучше.       — Хорошо, — отозвался Кадзу. — Обо всём остальном позабочусь я.       Они обменялись понимающими взглядами. Сино-Одори была сосредоточена и серьёзна. Наверняка будет лежать без сна всю ночь, карауля с ножом под подушкою. Кадзу давно подметил за ней эту привычку, хотя ёкай и старалась тщательно её скрывать. Не иначе как у Масамунэ научилась, наблюдательная. Тот тоже со своей катаною едва ли не в обнимку спит.       Еле заметно усмехнувшись при мысли о запропастившемся ронине, Кадзу пожелал Сино-Одори доброй ночи и велел накрепко запереть дверь в их с Мэй комнату. Ёкай ловко подхватила поднос с едою, и торопливым шагом направилась в сторону коридора, ведущего в спальни для постояльцев. Проводив её взглядом, Кадзу тихо хмыкнул, поставил свою миску с остывшим супом обратно на стойку, и задумчиво глянул в сторону входной двери. Хоть никаких явных опасностей не наблюдалось, а на сердце было неспокойно. Въедливый червячок тревоги и подозрений поселился внутри, исподволь подтачивая душу, вселяя неясные сомнения. Привыкший доверять своему чутью, синоби решил на всякий случай лично проверить округу.       Вернувшись на крыльцо, Кадзу быстро огляделся — внезапно собранный, внимательный и настороженный. Его глаза изучали окрестности, улавливая мельчайшие детали: трепет листьев на ветру, отдалённый звук затихающего ветра и даже тихий шорох травы под крыльцом. Всё казалось слишком спокойным, слишком тихим для этого момента. Город Икуо спал, поглощённый кромешной темнотою. Все звуки словно растворились в этой темноте, оставляя в воспоминаниях эхо ушедшего дня.       Бесшумной, гибкой тенью, синоби соскользнул с крыльца, ныряя в бездонную ночь. Неслышными кошачьими шагами он мерил улочки опустевшего городка, изучая окрестности, проверяя, исключая возможные опасности. Но слежки за ними не было, хоть сколько-нибудь подозрительных людей тоже... да вообще никого не было. Казалось, будто город не уснул, а вымер начисто. Пустые улицы, наглухо закрытые окна, несмотря на тёплую погоду, и ни одного зажженного фонаря вокруг... Лишь вдалеке Кадзу различил на возвышающейся над крышами домов городской стене слабый огонёк горящего факела, да одинокую фигурку стражника, прохаживавшегося туда-сюда. И это было единственное живое существо, которое ему довелось увидеть.       Обследовав окрестные улочки, синоби направился дальше, вглубь города, надеясь что-нибудь разузнать. И чем дальше шёл он, тем больше поражался. Повсюду на улицах валялся мусор, многие дома пребывали в запустении и беспорядке, а огороды зарастали сорняками. Свежий ветер стих, унесясь в бездонное небо, и в спёртом воздухе ночного города повис странный, тошнотворный запах — запах гниения и разложения. Где-то вдалеке вновь завыли собаки. На этот раз сразу несколько голосов, подхватывая друг друга, вознесли свой протяжный плач к далёкой луне.       Напряжённый до предела, Кадзу шёл по пустынному городу, готовый ко всему. Но вокруг по-прежнему не было никаких опасностей... и в то же время будто бы опасным было всё. Чем ближе к дальнему концу города — тем сильнее, невыносимее отвратительный запах. Он забирался в ноздри, душил, разъедал горло, проникал в лёгкие... Рот Кадзу наполнился горькой слюною. Закрыв нос рукавом, он непроизвольно закашлялся и остановился, оглядываясь. Город раскинулся в ночи, безмолвный и мрачный, лишённый огней и безжизненный. Среди нагромождения острых крыш, теснившихся одна над другою, лишь тёмный силуэт ветхой водонапорной башни, высившейся в отдалении, выделялся на фоне звёздного ночного неба, привлекая взгляд.       Слабый порыв ветра с той стороны принёс с собою новую волну удушающей вони, такой сильной, что начинали слезиться глаза. Кадзу непроизвольно поморщился и оглянулся назад, раздумывая. Где-то там, на постоялом дворе, осталась Мэй. Пусть и под присмотром Сино-Одори, но ему не стоило оставлять её одну надолго. Что бы там ни было с этим странным городом, проще будет выяснить это завтра. Ну, или же попросту убраться отсюда куда подальше... Да, пожалуй так будет лучше всего.       С этими мыслями Кадзу зашагал обратно к постоялому двору. В своих изысканиях он и не заметил, как далеко ушёл, и теперь лёгкая тревога заставляла его постоянно ускорять шаг. Но, вернувшись, он с облегчением отметил, что здесь ничего не изменилось — гнетущая тишина поглотила окрестности, будто бы тяжелым грузом придавив весь город. Синоби обошел постоялый двор и остановился у запертого окна, безошибочно определив нужную комнату. Там, за наглухо закрытыми створками, спала Мэй — девушка, которая стала для него смыслом всей жизни и одновременно её целью.       «Спи, красивая, — подумал он, чувствуя как сладко защемило внутри. — Храни в своих нежных снах наши общие мечты».       И, прислонившись к холодной стене рядом с её окном, Кадзу медленно опустился на землю, ненадолго прикрыв глаза, чтобы дать себе отдых. Однако он продолжал внимательно прислушиваться к ночной тишине, готовый мгновенно отреагировать на любой шорох, который может её потревожить.       Знаешь ли ты, за что в этой жизни стоит сражаться? За что действительно стоит умереть? Лишь тот, кто жил по-настоящему, может понять это. Словно заблудившаяся птица, которая искала путь домой, ты обрела приют в моём сердце. А я обрёл себя благодаря тебе. Все опасности и испытания — ничто, если ты рядом со мной. А без тебя мне с каждой минутой всё труднее дышать, и я чувствую, как начинаю задыхаться. Но я останусь здесь, чтобы дождаться утра, зная, что на рассвете вновь увижу твою улыбку. Я останусь здесь, охраняя твой покой и защищая твои сны от мрачных теней окружающего мира.

***

      Утро пробудило его мягким светом, просочившимся сквозь ветви старого дерева, что раскинулись над головою. Поморщившись, Кадзу открыл глаза. Всю ночь он провел под окном у Мэй, временами проваливаясь в зыбкую дрёму, то и дело прерывавшуюся беспокойными снами. Что ж, ему не привыкать — полноценный отдых был редкостью для синоби на задании. Кадзу поднялся, понемногу разминая затёкшее от неудобной позы тело, взглянул на окно спальни Мэй. Створки были по-прежнему закрыты. Первые лучи солнца танцевали на стене рядом, и их тепло разгоняло остатки ночной прохлады, а лёгкий ветерок наполнил воздух бодрящей свежестью. Сейчас, в ярком утреннем свете, зловещая мрачность прошлой ночи казалась лишь надуманным кошмаром, плодом переутомления и нервного напряжения.       Кадзу задумчиво покачал головою и неспеша побрёл во двор. Было ещё очень рано, но звуки города начинали уже потихоньку вплетаться в утреннюю симфонию — к пению птиц и ласковому шороху листвы, вздымаемой легким ветерком, добавился лай собак и отдалённые голоса людей, а так же манящие запахи с кухни, где уже орудовал вставший с рассветом повар.       Вспомнив, что он не ел со вчерашнего дня, Кадзу направился в общий зал, и, небрежно устроившись за столиком у окна, велел принести себе порцию рисовой лапши с бобами, и чай. Пока еда готовилась, синоби незаметно разглядывал посетителей. Их было немного, все мрачные, с серыми, невыспавшимися лицами. Они тихо шептались между собою, низко склоняясь к уху собеседника — так, что расслышать слова было совершенно невозможно. А иные и вовсе молчали, угрюмо поглядывая вокруг. Но все путешественники без исключения явно стремились доесть как можно скорее и убраться из этого места.       Кадзу задумался, вертя меж пальцами одну из палочек для еды. На всякий случай выглянул в окно — так и есть, конюшня во дворе быстро пустела. Заезжие путники седлали коней и спешили прочь. Он хотел уж было осведомиться у подошедшего слуги в чем причина подобной суеты, но его отвлекло появление Сино-Одори.       Ёкай осторожно выглянула из коридора в общий зал, пристально оглядела помещение, и, заметив Кадзу, приосанилась, раскрыла веер и степенно направилась в его сторону.       — Доброго утра, — приветствовала она синоби, и тут же с сердитым видом повернулась к слуге, накрывавшему на стол. — Моя госпожа недовольна! Почему поутру не принесли воды для умывания?       — Нет воды, — буркнул слуга, не поднимая на неё глаз. — Колодец пересох.       — Как? А на чём же вы готовите?       — Хозяин велит из ручья таскать.       — Ну так и натаскай, — возмутилась Сино-Одори. — Где это видано, благородной госпоже умыться нечем!       — Не пойду я! — огрызнулся слуга, явно раздражённый. — Уж был там сегодня спозаранку. Это далеко. А мне за лишнюю беготню здесь не плотют! Вам надо, вы и идите.       Сино-Одори немного опешила от такой наглости, и набрала уж было в грудь воздуха, дабы как следует высказаться, но Кадзу, молча наблюдавший за слугою, вдруг остановил её.       — Сино, — сказал он тихо. — Не надо.       Ёкай взглянула на него и моментально умолкла. Глаза стали серьёзными. И, когда слуга ушёл, она присела рядом с Кадзу, и прошептала, склонившись к нему:       — Что такое?       Синоби невольно усмехнулся. Ну вот, теперь и они таятся и шепчут — как и все в этом странном городе.       — Лишний раз к этому дерзкому не подходи, — сказал он. — Вид нездоровый. Глаза красные, воспалённые, руки дрожат, в уголке рта слюна — постоянно рукавом вытирает.       — Болен, что ли? — ахнула Сино-Одори. — Думаешь, заразный?       — Думаю, тут кое-что похуже... Где Мэй?       — Одевается. Хотела по городу немного прогуляться поутру, на площадь сходить.       — Зови, — сказал Кадзу, поднимаясь. — Прогуляемся.       Сино-Одори умчалась и вскоре возвратилась с Мэй. Кадзу пристально оглядел слабо улыбнувшуюся ему кицунэ. Безупречна, как и всегда, только слегка бледна, да лёгкие следы усталости проглядывают на лице.       — Всё нормально? — тихо спросил он.       — А? Да-да, — рассеянно ответила она. — Всего лишь спала не очень хорошо. Сны снились мутные, странные...       — Совсем как он говорить стала, — фыркнула Сино-Одори, указывая взглядом на Кадзу. — Только и слышала вчера от него весь вечер — мутно, странно...       Большие, обеспокоенные глаза кицунэ оборотились к нему. В них стоял невысказанный вопрос.       — По дороге расскажу, — шепнул Кадзу. — Идёмте.       Он и сам сейчас толком не мог объяснить, чем вызвано настойчивое желание поскорее увести Мэй из этого места, но в сердце зрела тревога, словно черное облако, готовое обрушиться на них в любой момент.       Выйдя на крыльцо, Сино-Одори заботливо раскрыла над Мэй зонтик, хотя укрывать её от солнца не потребовалось. Небо затянуло лёгким туманом, который завис над городом дымным облаком, будто бы предвещая угрозу, но не от плохой погоды, а какую-то непонятную, исходящую от самого города. С каждым шагом по узким улочкам, вымощенным тёмным камнем, ощущение неотвратимости укреплялось. В воздухе витал легкий запах свежескошенной травы и цветущих вишен, но что-то неладное мешало наслаждаться этой идиллией.       Людей на улицах было мало, даже в сравнении со вчерашним днём. А те, что им встречались, в основном медленно, хаотично блуждали, устремив в пространство опустевший взор. Покрасневшие, слезящиеся глаза, землистого цвета кожа, странные, желтоватые пятна на руках... Отмечая для себя каждую мелочь, Кадзу всё больше мрачнел. Но попытки собрать увиденное в некую цельную и логичную картину не приносили успеха. Не складывалось. Слишком необычно всё.       Мельком взглянув на Мэй, он тут же понял, что и она всё замечает. От внимательных глаз кицунэ не укрылся болезненный вид горожан, запустение, царившее вокруг, и даже гнилостный запах, всё равно сквозивший в воздухе, не смотря на попытки утреннего ветерка его разогнать.       — Кадзу, — позвала она тихо, поймав на себе его взгляд, — ты знаешь, что происходит?       — Хотел бы знать, красивая, — отозвался он. — Пройдёмся до центральной площади. Там найду, кого расспросить.       Они быстро прошли по узким улочкам, вскоре оказавшись на изогнутом мосту, что некогда пересекал бурный ручей. Но сейчас под ним была лишь грязная канава, заполненная тиной и стоячей позеленевшей водою, в которой плавал мусор. Дурной запах стал сильнее, и девушки, обмахиваясь веерами, скорее поспешили прочь. А Кадзу задержался на мгновение. Цепкий взгляд синоби, привычного к таким вещам, углядел вдалеке очертания мёртвого тела, застрявшего в камышах, облепленного тиной и почти погребённого под мусором.       «Отлично, — подумал он мрачно, — Что бы это ни было, люди умирать уже начали».       И, поспешив следом за Мэй и Сино-Одори, Кадзу нагнал их у самого входа на площадь. Девушки остановились в нерешительности, завидя перед собою впереди целую толпу народа. Мгновенно оценив обстановку, синоби неслышно проскользнул вперёд, оказываясь между ними и толпою.       Однако столпившиеся на площади люди не выглядели сколько-нибудь странно. Обычные жители городка, разве что слегка измождённые — они оживлённо галдели, требуя чего-то у стражников, расположившихся в центре площади, подле колодца. Кадзу взглянул на Мэй и Сино-Одори в нерешительности. Но объяснять им ничего не потребовалось.       — Веди, — коротко сказала Мэй.       — Мы не отстанем, — прибавила Сино.       Едва заметно улыбнувшись, Кадзу на миг сжал руку Мэй. Тёплая волна поднялась в груди, нежданно рождая чувство гордости. Их маленький отряд, пройдя через много испытаний за столь короткий срок, научился действовать слаженно, понимая друг друга с первого взгляда. Это придавало уверенности — какие бы ещё неприятности не готовила им судьба, они способны достойно их встретить.       Сбившись в тесную группку, они начали пробираться туда, где среди бедно одетых горожан поблёскивали доспехи стражников. И уже скоро увидели перед собою странную картину.       Двое стражников стояли посреди площади, подле объемной деревянной бочки, а третий, помоложе, торопливо черпал из неё ковшом чистую воду и разливал по чашкам. Подходившие люди тянули к ним руки, хватали щедро раздаваемые чаши, и жадно пили. А рядом, прямо на ободе большого, старого колодца, сидел самурай в начищенном доспехе и со скукой, смешанной с лёгким презрением, наблюдал эту картину.       Что-то отталкивающее и неприятное в его облике тут же бросилось Кадзу в глаза... Или это его привычная неприязнь к самураям сыграла с ним злую шутку? Поспешно опустив голову, он хотел было отступить обратно в толпу и затеряться в ней, но тут этот самый самурай вдруг заметил среди серой массы крестьян яркий зонтик Мэй.       — Э! — крикнул он бесцеремонно и взмахнул рукою, приказывая толпе расступиться. — Дайте дорогу, убогие! Пропустите благородную госпожу.       Слегка побледнев, Мэй выступила вперёд. Она понимала, что её утончённый наряд и изысканные украшения сейчас выдают её, но ослушаться самурая, не вызвав подозрений, она не могла. Поэтому, подойдя, лишь молча склонилась в грациозном поклоне.       — Вижу, вы не местная, — ухмыльнулся самурай беззастенчиво разглядывая её, и от этого его взгляда Кадзу нестерпимо захотелось всадить нож ему в горло. — Полагаю, за водой пришли.       Не отвечая, Мэй лишь ещё раз поклонилась. Сино-Одори рядом тоже изобразила поклон, но от Кадзу не укрылось настороженное напряжение её движений. Ёкай была готова к чему угодно. Но самурай лишь ухмыльнулся ещё шире.       — Эй ты! — гаркнул он на стражника с ковшом. — И чего стоишь, растяпа? Налей госпоже воды поскорее!       Паренёк с испуганными глазами поспешно зачерпнул из бочки, аккуратно перелил воду в чашу и с поклоном поднёс Мэй. Приняв её, кицунэ на миг застыла в нерешительности, но самурай не сводил с неё пристального взгляда, так что она медленно поднесла чашу ко рту...       И тут Кадзу шагнул вперёд, неловко запнулся о собственную ногу, налетел на Мэй, беспорядочно взмахнул руками... и выбил чашу из её рук, расплескав воду на расшитое серебром кимоно.       — Не пей, — шепнул он ей едва слышно, а сам изобразил на лице жалобную гримасу и заголосил, изображая нерадивого слугу: — О, да что же я такое наделал, благородная госпожа! Да как же это так я оступился! Горе мне, несчастному! Боги прокляли меня при рождении, наградив подобной неловкостью...       Самурай зло скривился и привстал, намереваясь направиться к ним, но на его пути моментально оказалась Сино-Одори и засуетилась вокруг Мэй, подхватывая причитания Кадзу.       — Госпожа, да он вам платье всё вымочил! Ах, какой позор! Идёмте же, идёмте скорее, вам надобно одежду сменить...       И она, скорбно заламывая руки и на чём свет стоит ругая Кадзу, потащила Мэй прочь, ловко петляя в толпе. Синоби не отставал, держась рядом. Самурай что-то кричал им вслед, но дорогу ему преграждала масса измученных жаждою людей. Трое беглецов быстро шмыгнули в первый попавшийся на пути закоулок и остановились, переводя дух. Но, судя по всему, никто их не пытался преследовать.       — Хорошо сработано, — кивнул Кадзу Сино-Одори, отмечая, как ёкай научилась быстро ориентироваться в обстановке и подхватывать его инициативу. — Зайдём в лавку, укроемся. На всякий случай.       Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, они юркнули в дверь ближайшего магазинчика — очень скромного, но опрятного на вид. Оказавшись внутри, Кадзу быстро огляделся. Это оказалась цветочная лавка: множество букетов и композиций заполняло простые деревянные полки, создавая удивительное ощущение цветущего сада. По крайней мере, так могло показаться на первый взгляд. Приглядевшись повнимательнее, Кадзу отметил, что большинство цветов привяли, грустно опустив бутоны и роняя потускневшие лепестки. С потолка свисали связки сушёной лаванды и розмарина, их сероватые тени причудливыми узорами расползались по стенам, словно стараясь оживить унылую атмосферу, царившую в помещении. В воздухе витал слабый аромат сухих трав и пыли, почти заглушавший назойливый запах гнили, что неумолимо пропитывал весь этот город.       Поотдаль, в тени, едва различимая сквозь полузадёрнутые занавеси, виднелась сгорбленная фигурка хозяйки лавки. Древняя старушка, склонившись над столом, и ворча что-то себе под нос, кое-как пыталась соорудить икебану из увядающих цветов. Её лицо выражало усталость и некоторую растерянность, будто каждое увядшее растение отсекало частицу её собственной жизненной силы. На вошедших она внимания не обратила, видимо, отчаявшись уже что-либо продать.       Взглянув на Мэй, Кадзу заметил отпечаток лёгкой грусти на её прекрасном лице. Она осторожно тронула кончиками пальцев поникшую головку некогда роскошной хризантемы. Действительно, в каждом цветке чувствовался дух времени, следы многих лет заботы и любви, пропитанные каплями слёз и смеха. Сам он давно привык к тому, что на фоне больших потрясений теряется маленькая трагедия каждого отдельно взятого человека... Но юную, нежную Мэй это всё ещё очень трогало.       Поймав на себе его взгляд, кицунэ придвинулась ближе и тихо прошептала:       — Кадзу, что-то неладное здесь происходит. Я это чувствую... Что-то тёмное бурлит и назревает.       — Знаю, — отозвался синоби. — Тут и без чувствования видно. Будьте здесь. Хозяйку расспрошу.       — Лучше я, — внезапно вмешалась Сино-Одори. — Не обижайся, но у любого нормального человека от твоего допроса душа в пятки уходит. Напугаешь ведь старушку, а она и так уж одной ногой считай в могиле.       И, дружелюбно улыбаясь, ёкай уверенно направилась к прилавку.       — Здравствуй, госпожа, — вежливо поклонилась она. — Красивые цветы у тебя.       Пожилая женщина подняла на неё потускневшие старческие глаза и слабо улыбнулась.       — Здравствуй, дочка. Были красивые цветы, да вот... — она беспомощно вздохнула, глядя на рассыпавшуюся в её руках икебану. — Видать, прошло их время. Увядают, увядают с каждым днём всё больше. Полить-то ведь нечем. В городе воды нет.       — Как это — нет? — с деланным удивлением спросила Сино-Одори.       — А вот так вот, — старушка только руками развела. — Все колодцы пересохли. Поначалу вода в них стала дурная, вонючая... А потом и вовсе никакой воды не стало. Стражники возят бочками из старого водохранилища, что на краю города. Но раздают помалу, только людям — для цветов ведь разве допросишься. Да и у них, по правде сказать, вода дурная.       — Ага... — протянула Сино, бросая красноречивый взгляд на Кадзу. — А как же люди выживают?       — Ну, как выживают, — пробормотала старушка, пожевав губами. — Кто помоложе, те ручьи ищут и на себе воду таскают. Да только я стара уж для такого и не дойти мне, и не донести. Видно, пришла пора помирать мне, как и моим цветам... как и всему этому городу...       Её речь начала переходить в едва слышное старческое бормотание, а плечи поникли.       — Почему ты говоришь так, бабушка? — спросила Мэй, подходя чуть ближе.       Старушка подняла на неё взгляд, долго разглядывала, подслеповато щурясь, и наконец произнесла:       — Вы, я вижу, не здешние. Уезжали бы вы поскорее отсюда, пока можете. Какая-то болезнь по городу ходит. Говорят, люди помирать начали массово... Самураи приехали, да только поделать ничего не смогли. Видно, прогневили мы богов...       — Что значит — пока можете? — прервал её Кадзу.       — Завтра поутру самураи решили ворота в город закрыть. Никого не впускать и не выпускать. Чтобы болезнь дальше не пошла...       И старушка, горестно покачав головою, вновь занялась своими цветами, цепляясь за единственное, что она умела делать в жизни. Ещё больше погрустнев, Мэй тихо положила на её прилавок пару монет, но та даже головы не подняла. И кицунэ, беспомощно взглянув на Кадзу, молча отвернулась, направившись к выходу.       — Плохо дело, — сказал синоби, когда они вновь оказались на улице. — Нужно уезжать. Немедленно.       — А как же Масамунэ? — забеспокоилась Мэй. — Ведь мы обещали дождаться его здесь. Он будет искать нас в этом городе и попадёт прямо в смертельную ловушку!       — Если он задержится до завтра, то уже не попадёт. Ворота закроют.       — И как же тогда? — взволнованно заглядывая ему в глаза, спросила кицунэ.       — Тогда ему придётся самому найти способ отыскать нас, — отрезал синоби, но тут же добавил мягче: — Не волнуйся, заботливая. Он опытный воин, ему не привыкать.       — Значит мы обратно, на постоялый двор — седлать лошадей? — деловито осведомилась Сино-Одори. Она выглядела решительной и готовой действовать.       Быстро оглядевшись вокруг, Кадзу на миг задумался. Узкая, грязная улочка, на которой они стояли, была безлюдна, окна многих домов были по-прежнему наглухо закрыты. Но издалека, со стороны въезда в город, слышался гомон людских голосов.       — Да, ступайте, — сказал он наконец. — Соберите вещи в дорогу. Ничего не ешьте и не пейте, кроме припасов, которые мы привезли с собой.       — А ты? — настороженно спросила Мэй.       — К воротам схожу, — отозвался Кадзу, пристально разглядывая городскую стену, видневшуюся в той стороне. — Посмотрю, возможно ли сейчас выехать. Заодно, может, удастся чего нового разузнать.       — Мы с тобой, — твёрдо сказала Мэй.       — Лучше не разделяться, — поддержала её Сино-Одори. — Непонятное происходит.       Кадзу нахмурился, дёрнул щекою. Пристально поглядел на двух девушек, тесно прижавшихся друг к другу. Сино-Одори даже под руку Мэй взяла, словно потерять боялась... Что ж, ему и самому не нравилась идея оставлять их одних, пусть даже ненадолго — неизвестно, как поведут себя окружающие люди, заражённые и нет. Девушки смогут защитить себя в случае явной опасности, но как быть с неявной? Никто не застрахован от случайностей и ошибок.       — Хорошо, — без энтузиазма согласился он. — Но когда подойдём к воротам, держитесь в стороне.       Едва заметно вздохнув, Кадзу пошёл чуть впереди, ведя их маленький отряд к воротам. Когда ему приходилось принимать решения за себя одного, рискуя только собственной жизнью, всё было гораздо проще. Сейчас же рядом не было даже занудного ронина, вечно влезающего не к месту со своими благородными порывами, но на которого всегда можно было положиться в вопросах защиты и заботы о Мэй. Сейчас же Кадзу остался один, и вся ответственность за девушек ложилась только на его плечи.       Кто может сказать, какие решения окажутся правильными, а какие нет? Когда жизнь подкидывает непредвиденные обстоятельства, всё что ты можешь — полагаться только на собственную интуицию. Она, словно внутренний компас, направляла тебя сквозь штормы и бури, сквозь туман и неопределённость — к тем берегам, где светят звёзды надежды и уверенности. В такие моменты важно помнить, что каждое решение, даже если оно кажется ошибочным, является частью твоего пути, частью твоего уникального опыта. Мудрость приходит не сразу, а с каждым шагом, с каждым преодолённым препятствием. Ошибки и неудачи учат не меньше, чем успехи. В этом парадокс судьбы: часто именно через тьму мы приходим к свету, а через страдания — к истинной радости. Невозможно угадать, какие веяния и порывы ветра направят тебя в нужном направлении, но одно можно сказать наверняка: нельзя стоять на месте.       Стараясь держаться в стороне от центральной площади, они пробирались к воротам боковыми улицами. Туманы, подобные древним туманам горного ландшафта, окутали город, проникая в каждый двор и закоулок, принося с собою тяжёлый запах погибели. Дома и храмы, некогда наполненные бурлящей суетой повседневного бытия, стояли теперь в безмолвии, неожиданно став хранителями печали. Высокие клёны и цветущие сакуры, окружавшие их, подчёркивали своей красотою горечь опустошения. Лепестки сакур, словно капельки розового дождя, опадая на землю, казались слезами самой природы, скорбящей о людях.       Чем ближе к воротам, тем больше прохожих стало встречаться на пути. Не заражённые жители, ещё остававшиеся в пределах города, передвигались группками, шепотом обсуждая судьбу близких, моля богов о защите и спасении. Те же, кого уже настигла болезнь, бездумно бродили, натыкаясь на препятствия и не замечая ничего вокруг. Присмотревшись повнимательнее, Кадзу понял, что они и в самом деле ничего уже не могут видеть — их опухшие глаза заволокло сплошной белой пеленою, а кожу покрывали странные, желтовато-серые пятна.       — Что же это такое... — тихо пробормотала Мэй за его спиною.       Обернувшись к ней, Кадзу на миг коснулся плеча девушки невесомым прикосновением. Взглянув в глаза, увидел в них растерянность и тоску. Её трепетное сердце разрывалось сейчас на части, но увы, его храбрая кицунэ, не боявшаяся самого лютого сражения, не знала, как бороться с этой невидимой и непонятной напастью. И эта беспомощность была хорошо знакома Кадзу.       — Будь сильной, — тихо сказал он. — Сейчас главное выбраться.       — Кадзу, когда мы уедем из города, все эти люди погибнут!       — Помни о нашей миссии, — его голос оставался спокойным, но в нём проступила непоколебимая твёрдость. — Мы не имеем права проиграть. На кону судьба всего мира.       Мэй склонила голову набок, посмотрела в его глаза так пристально, что казалось — в душу заглянула.       — Кто ответит — достойно ли жертвовать городом, чтобы спасти весь мир?       — Про достоинство у Масамунэ спрашивай, — Кадзу горько усмехнулся. — А я лишь скажу, что это разумно.       Мэй умолкла, опустив голову и молча двинулась за ним. Приближаясь к воротам, они издалека услышали гомон человеческих голосов и увидели толпу народа, скопившуюся впереди. Путники, которым не повезло оказаться проездом в этом городе, спешили выехать поскорее, и местные, кто ещё мог, почуяв неладное, собрали кое-какое имущество и стремились выбраться. Стражники на воротах проверяли всех и каждого, ища признаки болезни, и раздражённо покрикивали на самых нетерпеливых. Толпа галдела, ржали кони и слышался детский плач.       Но Кадзу ничуть не смущал творившийся повсюду хаос, наоборот — в этом хаосе проще всего было остаться незамеченными. Умело пробираясь сквозь толпу, он провёл девушек почти к самым воротам и остановился, выискивая опытным взглядом начальника стражи. Его видно не было, но вдруг из караульной вышел тот самый самурай, которого они видели ранее на площади раздающим воду, и остановился на крыльце. Глаза Кадзу сузились — нехорошее предчувствие кольнуло в грудь ядовитой иглою. Он инстинктивно потянулся к кинжалу, спрятанному в рукаве, но тут же одёрнул себя — действовать нужно было осторожно. Жестом указав девушкам остановиться за одной из телег, нагруженных мешками риса, сам он незаметно скользнул за угол караульной, продолжая наблюдать.       Самурай, казалось, не заметил их, презрительно оглядев толпу, собравшуюся у ворот.       — Ну как там? — окликнул его голос из караульной.       — Всё как надо, — ухмыльнулся самурай, оборачиваясь на голос. — Крысы пытаются сбежать из крысоловки. Но сбегут не многие.       — Отлично, — ответили ему, и на порог рядом с ним вышел второй самурай, в дорогом, начищенном доспехе и увенчанном стальными рогами шлеме. — Повелитель будет доволен.       Кадзу услышал, как позади него сдавленно ахнула Сино-Одори. Мгновенно обернувшись, он увидел, что ёкай схватила Мэй за локоть и развернула прочь, поспешно раскрывая зонтик и пряча под ним их обеих. Он мигом оказался рядом, закрывая девушек собою.       — Что? — тихо спросил он.       — Óни! — испуганно выдохнула Сино-Одори. Её большие глаза были полны тревоги.       — Убираемся, — процедил сквозь зубы Кадзу, увлекая их обеих в толпу людей, вновь стремясь затеряться в ней.       Шум и суета вокруг сливались в один неразборчивый гул, словно из улья выпустили разгневанных пчёл. Лицо Кадзу стало суровым и сосредоточенным, он чувствовал, как его сердце колотится всё быстрее и быстрее. В толпе скрываться было легче, но он хорошо понимал, что это являлось лишь временной мерой. Мэй вцепилась в его руку, не осмеливаясь поднять глаз. Она моментально поняла всю серьёзность ситуации и молча следовала за ним, напряжённая и осторожная. Волнение Сино-Одори было ощутимо, как ветер перед грозою — её взгляд метался от одного прохожего к другому, выискивая следы преследователей. Ёкай крепко сжимала краешек зонта, готовая в любой момент свернуть его и пуститься в бега или же сражаться.       Вырвавшись из толпы, они быстрым шагом направились прочь. Кадзу мысленно прикинул дорогу. Их путь должен был пролегать через закоулки и малонаселённые улочки города, минуя главные дороги и людные места. Прежнюю беспечность пришлось оставить позади. Заражённый болезнью город, полный потерянных людей это одно, а вот Óни в этом городе — уже совсем другое. Мэй необходимо было срочно спрятать от посторонних глаз.       Их маршрут менялся рывками, словно они были марионетками, ведомыми невидимой рукою. Все трое не проронили ни слова, пока не оказались вновь на постоялом дворе, в относительной безопасности своей комнаты, за плотно закрытыми дверями.       — Так, — обернулся к ним Кадзу и в упор взглянул на Сино. — Рассказывай, что видела, внимательная.       — Те два самурая... — торопливо и сбивчиво заговорила ёкай. — Тот что воду раздавал, помнишь? И второй, в дорогом доспехе и шлеме с рогами... Так вот, тот второй — Óни!       — Уверена?       — Абсолютно, — кивнула Сино.       — А первый, похоже, об этом знает... — невесело проговорил Кадзу.       Мрачная картина начинала складываться у него в голове. Заражённый город, самурай, работающий на Óни, что поит людей "дурной" водою, крысоловка, Повелитель... Его ум неустанно искал связи между собранными фрагментами информации. Сложный пазл, и чтобы окончательно сложить его до конца, требовался ответ на один лишь простой вопрос — зачем?       Ответ прятался где-то в недрах этого заражённого города, и, казалось, стоит ему проникнуть сквозь завесу тёмной тайны, как картина происходящего вспыхнет в изумительной и страшной ясности. Он был уверен, что здесь скрывается нечто важное... Но сейчас на него с волнением и ожиданием смотрели две пары встревоженных глаз. И Мэй, и Сино-Одори, казалось, ждали от Кадзу какого-то решения, какого-то плана действий, целиком полагаясь на ясность его суждений, и он с особой остротою почувствовал, как ответственность за их жизни тяжёлым грузом ложится на его плечи. И лучшее, что Кадзу мог сделать в этой ситуации — быть предельно честным.       — Из города не выбраться, — сказал он ровным голосом, констатируя очевидное. — Если на воротах досмотром занимаются Óни, то Мэй не проехать.       — А если... — начала было она.       — Нет никаких если, бесстрашная, — прервал он. — Как бы ты не загримировалась, лисью природу в тебе распознают мгновенно.       — Хорошо, — Мэй медленно выдохнула, беря себя в руки. — Как тогда станем действовать?       — Ты — никак. — бросил Кадзу, дёрнув щекою. — Слишком опасно выходить. Мы не знаем, сколько их здесь. Но похоже — больше одного.       Он задумался ненадолго. Скрывающийся в человеческом обличье демон... Им мог оказаться любой среди окружавших их людей – простодушный хозяин, услужливый слуга, или даже, на первый взгляд ничем не примечательный торговец. Казду это понимал и не спешил действовать опрометчиво.       Он пристально оглядел Сино-Одори, словно оценивая её способности и решимость. Ёкай заметила этот взгляд, но сохранила невозмутимое выражение лица. Её глаза, всегда немного прищуренные, не выдавали ни капли сомнения или страха. Она знала, что ситуация, в которую они угодили, потребует от неё большего, чем просто играть роль услужливой служанки, заботящейся о своей госпоже. Потому что теперь ей предстояло позаботиться о Мэй по-настоящему.       А кицунэ обеспокоенно вглядывалась в лицо Кадзу, пытаясь поймать на себе его взгляд и замечая, что он упорно отводит глаза. Конечно, догадывается уже, что он задумал, проницательная. Просто верить не хочет.       — Кадзу... — осторожно начала было она, но синоби вдруг шагнул к ней, приблизившись вплотную, и взял её руки в свои.       — Неладное в городе творится, сама видишь, красивая, — тихо сказал он. — Выбраться мы не можем, а сидеть и выжидать — тухлая идея.       — И что же ты предлагаешь?       — Разобраться, — сказал синоби решительно, словно холодным клинком полоснул. — Догадываюсь, где в городе гнездо этой нечисти. Нам с Сино-Одори стоит наведаться туда и аккуратно подглядеть, что они затевают. Подслушать, что знают. Но для этого мне нужно, чтобы ты оставалась в безопасности.       — Ты не можешь просить меня просто остаться здесь... — выдохнула кицунэ, отступая на шаг и её тонкие пальцы выскользнули из его ладоней.       — Могу и прошу, — с нажимом произнёс Кадзу. — Шутки кончились, Мэй. Пойми, не поможешь там, а только помешаешь. Если заметят нас — не так страшно, если поймают тебя — всё пропало.       — Но неужели это обязательно? — лихорадочно перебирая варианты, спросила Мэй. — Не лучше ли найти способ как-нибудь выбраться из города?       — Теперь убегать и прятаться хочешь, непонятная? — Взгляд Кадзу был жёстким, но в нём проглядывалась искренняя забота, что лишь усиливало её внутреннюю борьбу. — Не ты ли заключила контракт с кланом Наито, наняв нас для того, чтобы выследить и убить Привратника? А сейчас у нас есть реальный шанс. Óни у ворот говорил о каком-то "Повелителе". Что если это Привратник и есть? А если нет, то может к нему привести. И я собираюсь сделать всё, чтобы выполнить обязательства, взятые на себя моим кланом.       Мэй продолжала пятиться, мотая головою, словно не желала слушать. Казалось, ещё чуть-чуть и закроет ладонями уши в попытках спрятаться от мучительных слов. Кицунэ готова была бороться, сражаться, встретить врага лицом к лицу... но только не прятаться, позволяя рисковать собою другим. Кадзу вздохнул. Он понимал её слишком хорошо. Иногда, самое сложное, что нужно сделать — это не делать ничего.       Молча шагнув вперёд, он заключил девушку в объятия, пряча лицо в её шелковистых волосах. Плечи Мэй нервно подрагивали и Кадзу прикрыл глаза, нежно гладя её по спине, по голове, позволяя своим рукам утешать её без слов..       Сино-Одори неслышно отошла в дальний уголок комнаты и отвернулась, деликатно делая вид, что рассматривает мрачноватый пейзаж за окном. А кицунэ и синоби вновь остались наедине в своём маленьком мире, сотканном из тёплых объятий и невысказанных слов. В его тихой поддержке не было ни обещаний, ни ожиданий — лишь надежда на то, что буря в их жизни когда-нибудь утихнет. Они стояли посреди комнаты, будто на маленьком островке спокойствия в океане переживаний. Пусть даже и на несколько кратких мгновений.       — Помнишь, когда Гъюки пришёл за мною... — прошептал Кадзу, согревая тёплым дыханием её замерзшее маленькоё ушко. — Ты просила меня не вступать в бой. Просила оставаться в пещере, в безопасности. Просила довериться тебе.       Он чуть отстранился, заглянул ей в глаза.       — Теперь твоя очередь.       Мэй замерла, вглядываясь в его лицо. Кадзу чувствовал, как в ней боролись тревога и благодарность, решимость и отчаяние. Но в глубине души она знала, что он прав. Позволить поймать себя означало провал всей миссии. Она медленно вздохнула, поддавшись голосу разума, и позволила ему взять её за руку.       — Ты же будешь осторожен? — тихо спросила она.       Сзади раздался тихий смешок, и Сино-Одори подошла к ним, деловито поправляя гребень в волосах.       — Не волнуйся, — ободряюще улыбнулась она, глядя на Мэй. — Со мной не пропадёт.       — Сино... — кицунэ выглядела так, будто готова была заключить её в объятия.       — Тогда решили, — отрезал Кадзу, прерывая сентиментальные порывы и вновь становясь собранным и жёстким. — С наступлением темноты выдвигаемся.

***

      Когда ночь, крадучись, спустилась с гор и укрыла город с головою, Кадзу неспеша вышел в опустевший двор. Покинуть объятия Мэй и оторвать взгляд от её полных бездонной тревоги глаз было нелегко. Так же, как и всегда. Именно поэтому не стоило затягивать прощание.       Он остановился лишь на мгновение и оглянулся на дом, будто надеясь, что время замрет и даст ему ещё несколько драгоценных мгновений, чтобы запомнить тусклый свет в окне и её силуэт. Но время всегда беспощадно к тому, кто должен уйти в ночь. Кадзу поднял глаза к звёздам, и в их холодном свете нашел привычное успокоение. Сколько раз эти звёзды провожали его на очередное смертельно опасное задание? Он давно сбился со счёта. И только в этот раз всё было по-другому. Потому что в этот раз ему действительно есть к кому возвращаться.       Вынув из мешочка на поясе небольшой медальон, он бережно разжал пальцы, позволяя ему на миг сверкнуть в свете луны, прежде чем снова упрятать его от посторонних глаз. Такао вверил ему этот медальон, чтобы он мог в решающую минуту защитить кого-то от магии, но будь он проклят, если эгоистично воспользуется им для защиты собственной жизни. Жизнь синоби ничего не стоит, он лишь орудие для достижения цели. И нынешняя его цель намного важнее, чем жизнь.       Поэтому, пройдя на конюшню, Кадзу нашел в темноте гнедого жеребца, принадлежавшего Мэй. Дотоле мирно дремавший Ши́то пробудился, заполошно зафыркал, кося на него сонным глазом.       — Тише, бестолковый, — Кадзу потрепал коня по шее, успокаивая. — Не по твою душу пришёл.       И немного поразмыслив, он сунул медальон в седельную сумку Мэй. Если судьба сложится так, что сегодня он не вернётся — никто не сможет распорядиться медальоном лучше, чем она.       За несколько последних недель его кицунэ прошла долгий и сложный путь самопознания, побывала в множестве опасных и тяжелых ситуаций, когда неминуемая, казалось бы, опасность, угрожала и ей самой, и её близким... Но ни разу не сорвалась, не прибегла к разрушительной силе безумной ногицунэ. Она контролировала себя, помня, кто она такая и кем хочет стать. Если и есть кто-то на этом свете, кто способен верить в неё без оглядки, то это он, её самый близкий человек. И Мэй знает это... чувствует. Кадзу надеялся, что это придаёт ей сил.       За его спиною раздался тихий шорох, и, обернувшись, синоби увидел стоящую в дверях конюшни Сино-Одори. Ёкай беспокойно переминалась с ноги на ногу, а тёмные глаза чуть поблёскивали в темноте хищным блеском.       — Когда мы пойдём? — спросила она нетерпеливо.       — Не передумала? — Кадзу обернулся к ней, пристально оглядел с головы до ног.       — О нет, нет! — торопливо заверила она. — Я в предвкушении!       — Не на увеселительную прогулку идём, бесстрашная.       — Устала я от увеселительных прогулок, — Сино-Одори скривила носик. — Всё это время только и вижу, что новые города, рынки, веера да зонтики... Пора и поохотиться как следует.       — Наши противники не дикие утки. Поймают — хорошо не сделают. — предостерёг Кадзу, внимательно вглядываясь в её лицо.       — Знаю, — посерьёзнев, сказала ёкай. — Но я устала бегать.       Кадзу кивнул. Он должен был убедиться, что девушка понимает на что идёт и осознаёт опасность. Сино-Одори не дрогнула под его взглядом, только чуть прикоснулась к гребню в своих волосах, будто ей не терпелось поскорее его вынуть.       Её лёгкое движение не ускользнуло от его внимания. Он видел, как нетерпение сквозило в каждом её жесте, в деликатной грации, с которой она касалась своей причёски. Нечто потаённое пряталось в этой мимолётной игре пальцев и он прекрасно знал, что прячет она за своим спокойствием. Один из множества нюансов, которыми Сино-Одори привыкла управлять, таинственная часть её истинной натуры, скрытая от посторонних глаз. Синоби, совершенствовавшийся почти всю свою жизнь, не мог не оценить эту её способность оставаться совершенно непроницаемой и одновременно такой живой. И сейчас в глазах девушки-ёкая читалась решимость. Плыть ли по течению или бороться со штормом — она готова была делать то, что от неё потребуется.       Тогда, не тратя больше времени на разговоры, Кадзу прошёл мимо неё к выходу из конюшни и дальше — прочь со двора. Ёкай не отставала.       Шелест листвы в полнейшей тишине, словно шёпот злых языков, окружал их, и в этом перешёптывании синоби чудилась угроза. Всё в этом городе было ненормальным, зловеще-мрачным. Или он просто поддался влиянию угрюмой обстановки этого места? Усилием воли очистив разум от всех эмоций, Кадзу уверенно и тихо ступал по извилистой дороге, что вела его прочь от знакомого постоялого двора. Сино-Одори шла рядом, сохраняя молчание. Лунные блики резали мрак на тысячи кусочков, и каждый шаг казался невероятно громким, будто эхом отдаваясь в сердце.       — Почти пришли, — сказал наконец Кадзу, указав на силуэт заброшенной водонапорной башни впереди.       — Уф. Воняет, — поморщилась Сино-Одори.       — Да. Оттуда.       В темноте он увидел слегка озадаченное лицо Сино. Морща лоб, ёкай что-то прикидывала в уме.       — Это что же такое они там... — начала было она, но Кадзу жестом остановил её.       Быстро юркнув в небольшую рощицу диких деревьев, окруживших башню, они замерли в их тени, прислушиваясь. Ничего, лишь отдалённый плеск воды. Старая башня с покосившейся крышею возвышалась над ними, и в свете луны её обезображенный временем и забвением облик казался загадочными и слегка зловещим.       — Пора, — прошептал Кадзу, прижавшись к стволу дерева, и внимательно вглядываясь в мрачное здание впереди.       Сино-Одори медленно кивнула, и они начали осторожно красться к башне, двигаясь бесшумно, скрываясь в тенях. Вскоре меж деревьев стали различимы прилегающие к башне строения. Они выглядели гораздо новее, но скрытые в чаще, были неразличимы для постороннего глаза, особенно издалека. Синоби и ёкай пригнулись, прячась в зарослях кустарника, и принялись наблюдать.       Поначалу здание казалось необитаемым, но после полуночи в одном из окон мелькнул слабый свет. Насторожившись, Кадзу подал знак Сино-Одори, и они переместились поближе, обходя башню сзади. И не зря — вскоре послышался перестук лошадиных копыт и скрип колёс. Сино-Одори и Кадзу замерли на месте, прислушиваясь и наблюдая. Они напряжённо вглядывались в ту сторону, откуда раздавались звуки, и вскоре увидели, как к башне подъехала телега, тарахтя и тяжело качаясь на каменистой и заросшей травой дороге. Пустые бочки для воды стояли в её кузове — совсем такие, как они видели на площади сегодня утром. Рядом с телегой неспешно ехал всадник. Кадзу сразу узнал его — дорогой, начищенный доспех, шлем с рогами, горделивая осанка... Ему не нужно было слышать Сино-Одори, чтобы вспомнить — это тот самый Óни.       Спешившись, всадник бросил пару слов вознице и уверенным шагом направился внутрь помещения. Сино-Одори и Кадзу обменялись взглядами, понимая, что настало время действовать. Через мгновение они уже скользили вдоль стены, избегая открытых пространств и оставаясь в тени. Изнутри доносились приглушенные голоса, но расслышать что-либо не представлялось возможным — все окна были не только плотно закрыты ставнями, но ещё и надёжно заколочены крепкими досками. Кто-то явно очень не хотел, чтобы происходящее в стенах этого здания стало известно.       Низко пригибаясь к земле, синоби и ёкай обогнули очередную пристройку и укрылись в её тени. Вокруг всё заросло кустарниками, подобравшимися почти вплотную к облупившимся стенам и внешне не похоже было, чтобы сюда хоть кто-нибудь заглядывал в последнее время. Внимательно оглядевшись, Кадзу молча подал знак рукою, указывая наверх. Ёкай поняла его и коротко кивнула, потянувшись за гребнем в волосах. А синоби, подобравшись, пружинисто подпрыгнул и бесшумно ухватился пальцами за край крыши. Легко подтянувшись, он взобрался, мгновенно распластавшись на шероховатой черепице, слившись с тенями. Прислушался. Ни единый звук не потревожил ночную тишину. Что ж, возможно он не умел скрывать себя в дымке иллюзий, как это делала Мэй, но работу свою знал хорошо.       Рядом в темноте блеснули опалесцирующие глаза, и свистящий голос шепнул над ухом едва слышно:       — Ты вес-с-сьма неп-плохо карабкаешьс-ся. Для человека.       Сино-Одори хитро улыбнулась, обнажая ряды заострённых зубов. Для любого, кто не был знаком с её истинной формой, это выглядело бы жутковато. Но Кадзу лишь ответил ей беззвучной усмешкою, а затем, становясь снова серьёзным, кивком головы указал вперед. И они осторожно поползли по неровной поверхности, перебираясь от одной части крыши к другой, ловко избегая скрипа черепицы и огибая прорехи в кровле. Чуткие длинные пальцы Сино-Одори ощупывали всё вокруг, проверяя на прочность, а Кадзу внимательно прислушивался, отмечая малейшее движение или звук, способные указать местоположение врагов. Каждое мгновение было наполнено напряжением, словно тетива лука, натянутая в непроницаемой тишине. Взгляд синоби выискивал то, ради чего они пришли сюда и вот наконец — проблеск света среди прохудившихся брёвен крыши и смутный отзвук голосов.       Бросив взгляд на Сино, он убедился, что она тоже это заметила. Без лишних слов, они осторожно подобрались поближе. Тонкие пальцы ёкай бесшумно скользнули в прореху, аккуратно раздвигая черепицу, расширяя щель. Гнилостный запах, пахнувший изнутри, был просто невыносим, но Кадзу усилием воли подавил рвотные позывы.       — Дождаться не могу, пока мы здесь закончим, — донеслось изнутри отдалённое. — Сил нет больше торчать в этом городе!       — Потерпите, господин, — заискивающе пролепетал голос потоньше. — Всё хорошо идёт. С каждым днём людей мрёт всё больше и больше. Скоро уж никого не останется, да... Представьте только, как доволен будет Повелитель!       — Где он, кстати? — громыхнул первый. — Долго мне ожидать?       — Сейчас узнаю, господин...       Хлопнула дверь. Подобравшись поближе, Кадзу заглянул в щель. Тот самый Óни нетерпеливо расхаживал по комнате взад-вперёд, бряцая своими дорогими доспехами. Рогатый шлем он снял и кинул на простой деревянный стол, стоявший в центре помещения, мрачного и по большей части пустого — лишь факелы горели на стенах, да какая-то рухлядь валялась в углу. Кадзу замер, запоминая до мельчайших деталей черты лица врага.       Но тут дверь скрипнула, и выражение лица Óни сменилось с нетерпеливо-раздражённого на подобострастное. Он немедленно склонился в глубоком поклоне.       — Повелитель...       В комнату вошёл человек необычайно высокого роста и худощавого телосложения, закутанный в тёмную, бесформенную накидку с капюшоном, скрывавшим голову. Его высохшее лицо со впалыми щеками и крючковатым носом не выделялось чем-то особенным, лишь впалые глаза поблескивали в полутьме, будто бы пронзая её насквозь. Их взгляд источал холодное высокомерие и уверенность в полном собственном превосходстве. Ничего нечеловеческого не было заметно в его облике, но Сино-Одори рядом вдруг сдавленно всхлипнула, резко втянув воздух.       — Сукуна... — одними губами прошептала она, встретившись глазами с Кадзу.       «Плохо дело, — мрачно подумал синоби, вновь впиваясь взглядом в вошедшего. — Сколько же их здесь? И что замышляют? Ведь неспроста всё это...»       Затаив дыхание, он плотнее прижался к шероховатой поверхности крыши, наблюдая сквозь щель сверху за опасным спектаклем, разворачивавшимся внизу.       Тот, кого Сино-Одори назвала Сукуна небрежно сплёл крючковатые пальцы на поясе и с презрением глянул на своего подчинённого.       — Осторожно, — его голос, неожиданно раскатистый, эхом заполнил комнату. — Твоё нетерпение однажды может дорого тебе стоить.       — Я побеспокоил, Повелитель, — не разгибаясь, пробормотал Óни. — Нижайше прошу прощения. Но я к вам с докладом, срочным докладом...       — Говори.       — Проклятую лису нашли! Объявилась в соседнем городе! — чуть ли не выкрикнул демон, расплываясь в торжествующей улыбке.       — Мертва? — холодно осведомился Сукуна.       — Н-наши прямо сейчас её загоняют, — Óни замялся, довольная ухмылка сползла с лица, глаза забегали. — Её не так просто убить Повелитель! У этой твари пять хвостов!       — Не нужны оправдания, — жёстко бросил Сукуна и коротко повёл рукою.       Его тонкие пальцы в мимолётном движении, будто бы случайно отметили пустоту, которая простиралась меж его величием и ничтожностью низшего Óни. Кадзу на миг показалось, что само пространство между ними скрутило в тугой клубок.       Óни моментально согнулся пополам, давясь криком, рвавшимся из горла, и тяжело упал на колени.       — Найти, — стальной голос его Повелителя, казалось, был лишён эмоций. — Убить. Принести мне её голову.       Он небрежно произносил слова, оставляя их течь мягко и величественно, словно музыка, в которой ясно звучит каждая нота презрения. Тон его речи — смесь скуки и недовольства, как будто сам факт существования низшего демона являлся досадной помехой в череде его могущественных дел. Каждое слово — невидимый, но ощутимый удар, мощной рукою сбивающий любой порыв к возражению или сомнению в его превосходстве.       — Д-да, Повелитель, — задыхаясь выдавил Óни, когда мучительная хватка, выворачивавшая, казалось, сами его внутренности, ослабла. — Всё будет исполнено... Главное, что мы нашли её. Всё же наводчик оказался прав!       — Значит, пятихвостая мёбу выбралась из Храма, — задумчиво произнёс Сукуна, будто бы разговаривая сам с собою. — Кто бы мог подумать... В последнее время они покидают свою обитель лишь по особым случаям. Если это то, что я думаю... Хм... А что вторая?       — Видимо, она где-то рядом, Повелитель, — Óни наконец поднялся с колен, рассеянно вытер выступивший на лбу пот, недоумевающе посмотрел на свою руку и поморщился от омерзения.       Сукуна молча взглянул на него. Презрение высшего демона к низшему пронизывало каждый его взгляд, каждое движение. Оно проявлялось в мельчайших эмоциях, вспыхивавших в глубине пронзительных глаз, которые брезгливо оглядывали нижепоставленное существо, будто перед ним не разумное создание, а лишь воплощение ненужной, раздражающей мелочи.       — Хорошо, — теряя интерес, Сукуна отвернулся, бросил холодно. — Ищите. А я, тем временем, завершу свою часть плана. Привратник будет доволен. Нам нужны бойцы.       Óни принялся суетливо кланяться ему в спину, благодаря и пресмыкаясь. Сукуна, не глядя на него, направился к выходу, и Кадзу почти уже готов был выдохнуть, предчувствуя избавление от его гнетущего присутствия, как вдруг тот остановился и не оборачиваясь, произнёс:       — Да, вот ещё что. Охрану здесь нужно усилить.       И он резко выбросил руку вверх. Пространство дрогнуло, пошло волнами, тугим потоком ударило в потолок. В лицо Кадзу брызнули щепки, осколки черепицы, рот моментально наполнился пылью... Всё тело обожгло неистовой болью. Воздух будто бы разом вырвали из груди и горло скрутило удушьем. Судорожно задыхаясь, Кадзу вдруг потерял понимание, где находится и что происходит вокруг — ему показалось, что его подкинуло в воздух, а затем рвануло обратно, всасывая в образовавшуюся в крыше дыру, вместе с обломками разорванной кровли. Пространство вокруг стало плотным, давящим, тело швыряло из стороны в сторону, словно тряпичную куклу, и мир завертелся с неистовой скоростью, обрушивая сознание в пропасть... А затем последовал страшный удар об землю.       Последнее, что он слышал, это крик Сино-Одори.