Тройка мечей

      Мама молчала. Что-то было в её молчании такое, что принуждало к тишине и меня с Винчесто — я пару раз взглянула на демона, он кивал, типа да, я вижу тебя, но ничего не говорил. И я не говорила. Мы летели почти сутки и теперь остановились на небольшом островке. Вряд ли надолго. Адмирон устроил костерок. Мама молчала. Я только видела плотно сжатые губы, выступившие от напряжения жилы на шее, пару раз слышала, как скрипнули зубы. Что творится у неё в голове? Я вздохнула. Она вдруг поднялась и двинулась в сторону. — Куда ты? — вскочила с места. — Садись, — мягкий мужской голос. — Дай ей время.       Видела только её силует, скрывшийся в кустах. Грустно. Села обратно. — Как думаешь, что с ней? — взяла веточку и стала поводить по пламени. — Она потеряла всё, над чем работала пятнадцать лет. — Но…       Нечего сказать. Её положение, должность, связи. Наверное, можно понять, что это тяжело — всё потерять. Но её поведение? Я бы искала поддержи у родных, тем более вот мы — её дочь и её мужчина. Но она молча ушла куда-то от нас. А я и сама нуждалась в утешении — ведь бежала с ними, оставила школу и друзей…       Обняла сама себя.       У меня было много воспоминаний о маме. Наверное, потому, что я нарочно вызывала их из своей памяти и рассматривала, как драгоценности. Мы всегда находились вместе, когда она ещё жила на свете. Как-то мне подарили красивую раскраску, в которой иногда приходилось что-то вырезать и клеить — и мама говорила, что я слишком маленькая для ножниц. Но я-то знала, что она просто сама хотела вырезать! И я послушно наблюдала, пока она наконец не позволяла рисовать дальше. А вот эта Серафим Ребекка оказалась незнакомкой, укравшей мамино лицо и голос — разве эта женщина сидела бы над раскраской? Я так мечтала встретиться с ней, что планировала изобрести машину времени, будучи подростком. Ну что ж, мы встретились. Только тоска не утолима. — Она так близко находится, — сказала я, — но я чувствую себя ещё большей сиротой, чем я была. — Ей пришлось перемениться. — Пришлось? Разве? Она выбрала то, что выбрала. Она… Восхищает меня, но…       Я хотела доброты и нежности от неё. И я не могла этого требовать, так что… Это моя проблема. К отцу я часто обращалась за любовью и поддержкой, я несла ему все свои радости и горести, но Ребекка? В Башне она отстранила меня. Значит, так она хочет, значит, так и будет. — Теперь мир снова требует от неё перемены, — Винчесто подложил полено. — Посмотрим, что с нами будет.       Я завороженно следила за пламенем. Вспыхивали образы тех, кого я оставила: Мими, Дино, Люцифер, Энди. Может, потому я и решилась бежать вместе с мамой и её любовником, что запуталась. Могла ли я остаться в школе и жить, будто не освобождала их? Нет же, меня бы легко вычислили и подвергли суду, я уверена. Винчесто посчитал так же.       Мама вернулась. У неё в одном глазу лопнул крупный капилляр, и половина белка окрасилась в кровь. Не представляю, что нужно было сделать, чтобы это произошло, не билась же она лицом. Сказала с хрипотцой: — Я нашла питьевую воду.       Сорвала голос. Кричала? Но я ничего не слышала. Винчесто открыл походный рюкзак, который мне поручили собрать. Достал из него фляги, небольшую кастрюлю. Ушли. Осталась одна. Стало ещё тоскливее.       Возможности взять тент или спальные мешки не представилось, и я забрала своё одеяло, еле впихнув то в тугой мешок. Достала сейчас, расстелила... Разве поместимся? Всё впопыхах. Нужно было что-то ещё брать. Легла, разглядывая закатное небо. — Что ты делаешь?       Я резко села. Мама. Она разглядывала меня, будто со мной что-то не так. — Прилегла...       Она только поджала губы, поставила греться котелок. Я спросила: — Где Винчесто? — Моется. Потом пойдём мы.       Мы? Я не стала спрашивать, но она ответила: — Тут только один источник воды, было бы опрометчиво в нём купаться. Воспользуемся котелком и фляжками. Только сегодня. Покинем этот островок с рассветом. — Мы... Будем помогать друг другу? — я почувствовала, как вспыхнула.       Не знаю, что хуже: что мне придётся раздеться перед ней или что я увижу её голой. — Как по-другому? Мы женщины, и... Нужна тёплая вода.       Я решила больше ничего не говорить, наблюдая, как кипит вода. Мама убрала котелок с огня. А Винчесто что, холодной моется? Он мужчина, конечно... Ладно, его здоровье и тело — его дело. Мне об этом думать нечего.       Он вернулся с влажной головой, одетый в то же самое. Над тем, поменял ли он бельё, думать не стала (блин, получается, стала). Взяла мешок с одеждой, и мы с мамой пошли свежей тропкой только-только примятой травы.       Небольшой каменистый пруд. Она набрала воды в две фляжки, подлила в котелок, из него шёл клубами пар. Вечереет. Холодает. Придётся немного подождать, пока кипяток остынет. Я решилась спросить: — У тебя один глаз красный. Что-то случилось?       Мы смотрели друг на друга. Что за глупости играть в молчанку? Вопрос тоже глупый, конечно, но я хотела поговорить немного. Она пару раз приоткрыла рот, прежде чем по-настоящему ответить: — Видимо, лопнул сосуд от напряжения. — Да уж, ситуация и правда напряжённая.       Я неловко похлопала себя по бёдрам: старая привычка искать телефон и электронку. Мама сказала: — Раздевайся.       Я издала нервный смешок: — Мы ещё не настолько близки... — Не дури, нам нужно помыться.       У меня тело одеревенело... Да уж, перед незнакомцами раздеваться — стыда никакого. Столько раз спала с кем попало, а тут помыться перед мамой. Скинула плащ. Стянула толстовку, а дальше просто замерла. — Ну?       Под её давящим взглядом стало совсем плохо, я даже дышать перестала. — Ну?       Я выпрямилась, помялась, расслабила плечи, надеясь после этого раздеться. Она зло выдохнула и сама скинула плащ, торопливо расшнуровала платье над крыльями. Я молча наблюдала, как она раздевается. Так глупо. Даже не знаю, почему застеснялась. Взрослая же девушка.       Мама грязно выругалась, и я невольно посмотрела вниз, куда смотрела и она — по внутренней стороне её бедра стекала кровь. — Здесь есть прокладки, — указала на мешок.       Не нужно думать о том, что у блондинки я ожидала увидеть светлые волосы в паху. А вообще, судя по бровям и ресницам... Это всего лишь тело, всего лишь волосы. Она всего лишь женщина. Сомневаюсь, что в темнице ей разрешили держать лезвие. Или, может, она не заботится об этом в принципе. — Хорошо. Лей воду. И смотри выше, ты меня смущаешь.       Я вновь усмехнулась от неловкости. Смотрела на голые плечи. Абстрагировалась от характерного запаха менструальной крови. Отвращения не было, только сочувствие. Повезло, что у меня недавно закончились.       Воды осталось маловато, но греть ещё я отказалась, и мы добавили холодной из пруда — получилась еле тёплая водица. Раздеться смогла; только второпях, в холоде, подмылась не совсем тщательно. Голову обе не стали мыть, уже похолодало. Быстро затянулись сумерки. Маме пришлось взять моё бельё.       Винчесто поджарил на костре овощи. Такая трогательная забота. Вспомнила своего отца — он тоже добрый, понимающий... Значит, таковы предпочтения моей матери? Уже на земле, будучи всего лишь домохозяйкой, выбрала мужчину уступчивого. Ох. Их разлучила смерть пятнадцать лет назад — но отчего так горько, будто я наблюдаю предательство? И сама я будто прониклась симпатией к этому мужчине. Не спасала бы обоих, будь иначе. — Ешьте. Я уже поел.       Наверняка не ел — я-то помню, сколько взяла с собой. — Я не голодна, — сказала мама.       О боже. — Тебе нужно поесть, Ребекка. — Тебе тоже. — Давайте мы все поедим? — я взяла картошину, стала счищать кожуру. — Вы такая сладкая парочка, конечно.       Я улыбнулась, но радости не чувствовала, напротив, чувствовала боль. Пятнадцать лет... Отец тоже, вроде как, встречался с женщинами — но всё мимо меня. Он никогда ни одну из них не привёл домой знакомиться со мной. Я у себя была единственной хозяйкой. Имела право на всё его внимание. А тут... Холодная мать и тёплый чужак. Не знаю, к кому податься, у кого просить ласки. В школе легче: все чужие и при этом очень скоро сроднились. Ложилась со всеми в поисках любви, но, может, любви не существует.       Наконец, оба они последовали моему примеру и стали есть. Скудный ужин после суточного полёта, но что делать? Я и так взяла два мешка и рюкзак. — Ложитесь, я останусь следить за костром, — Винчесто подложил полено.       Я видела, что мама начнёт пререкаться, и потому коснулась её плеча. Она отмахнулась от меня, встала, прочертила знаки вокруг костра. — Этого будет достаточно, — сказала она.       Винчесто улыбнулся. Я проползла на одеяло, сильнее запахивая плащ. Если они будут опять спорить в духе ванильной парочки, меня стошнит. То есть, это действительно очень мило... Но у меня какой-то холодок шёл по коже. Довольство боролось с ревностью. В смысле, моя мать заслуживала счастья — просто мне в этом счастье места нет. Сколько раз за день она оттолкнула меня? Я умею извлечь чувство ценности из череды любовников, но как теперь?..       Мама легла справа от меня, я двинулась влево, полагая, что она ляжет посерёдке, но Винчесто подлёг с другой стороны. — Что происходит? — спросила я. — Ты Непризнанная. Хуже с терморегуляцией, — объяснила мама. — Холодно.       Укутаны в плащи с головы до пят. Костерок в ногах. Я не знала, как будет приличнее — ни лицом к Винчесто, ни тем более задом я лечь не могла. Легла на спину, хотя это самая неудобная для меня поза. Демон казался теплее, но объятий я желала материнских. Интересно, как там Мими? Ей одиноко в комнате без меня? Вот мне — одиноко.       Спала плохо. Всё время просыпалась, прижималась к матери, а она скидывала с себя мою ногу. Потом сама закинула на меня — и я уснула крепче. Проснулась от птичьего щебета. Мама и Винчесто спали. Демон скинул с себя плащ во сне. И, хотя он был одет, я заметила... утреннее влияние на его тело. Повернулась к матери, крепче обняла её, нашла её холодные руки и стала потирать их, грея. Она проснулась. — Что ты делаешь? — У тебя руки ледяные.       Я ещё дула горячим дыханием. Мама позволила. Винчесто тоже проснулся, потянулся с громким зевком, встал и сразу ушёл в кусты. Мама тоже встала, погасила костёр и потоптала вчерашние знаки. — Куда мы теперь? — пользуясь моментом, я укуталась в одеяло. — Дальние земли. Там есть пригодные для жизни островки, но они ещё не освоены: нет нужды. — И... Мы будем жить, как дикари? Как три Робинзона Крузо? — Какое-то время.       Я не представляла, как жить на необитаемом острове. То есть, я смотрела все эти фильмы, выживание и так далее... Но быть с двумя любовниками? Третья лишняя? Если бы я была их ребёнком! Но даже для Ребекки я не дочь, я так поняла.