Мир нам говорит: "Выбери жизнь" - будто есть выбор

      Телефон противно раздражал своим дребезжанием. Он орал почти не останавливаясь, почти не делая передышек. Федя бесился с каждой секундой все сильнее, изо всех сил борясь с желанием разбить тарахтелку о стену.       Андрей сидел на окне, подогнув под себя ногу. Плотная джинсовая ткань обтянула колено. Вторая нога свободно болталась в воздухе, иногда задевая стену. Стук был ритмичный и в союзе с телефонной истерикой создавал какую-никакую музыку. Федя подумал, что потом напишет из этого биточек и продаст. Продаст, разбогатеет и уедет жить в Италию. Или Грецию. Или Францию, не суть. Главное, чтобы тепло.       Чтобы далеко от Питера, от гнетущих воспоминаний и до тошноты знакомых улиц.       Андрей то и дело сдувал падающую на лицо челку. Движения привычные, знакомые. Бесячие. Желтый Пикачу отлично вписывался в композицию. Андрей буквально сросся с этим непонятным созданием. Иногда казалось, что он целиком и полностью его косплеит. Иначе чем еще объяснить эту невероятную тягу к желтому.       - Ты не понимаешь, этот цвет мне невероятно идет, блядь! – Каждый раз говорил Андрей, натягивая любимую желтую клетчатую рубашку.       Правда шел. Его глаза светились ярче, отдавая глубоким синим. Сам Андрей неуместно шутил про безграничную голубизну своего нутра, но... Федя не сказал бы вслух, но на самом деле, ничего красивее этих глаз он не видел за всю жизнь.       Волосы цыплячьего цвета страшно пушились, лезли в глаза. Его словно в макушку поцеловало солнце, настолько светлым он был. Только почему-то на прозвище «ребенок солнца» обижался. Интересно почему?       Телефон продолжал надрываться. Какого хуя до человека на другом конце провода никак не дойдет, что ему никто не ответит?       - Ну?       Андрей вопросительно приподнял одну бровь и с усмешкой пялился на Федора.       - Что?       - Долго будешь игнорировать эту настойчивость?       Федя по-лошадиному фыркнул, коротко мазнул взглядом по расслабленному собеседнику и снова впился взглядом в трубку.       - Я отчаялся. Теперь просто жду, когда ему надоест. Или пока не сядет телефон.       Андрей задорно рассмеялся.       - Скорее второе. Энтузиазма в твоем друге хоть жопой жуй.       - Иди нахуй. – сладко пропел Федя, мысленно прикидывая чем бы запустить в собеседника.       Андрей показал язык, но тут же посерьезнел.       - Не злись. Он переживает.       - Он пытается меня контролировать. Я не хочу его слышать.       Андрей устало выдохнул. Этот разговор происходил у них ни раз и ни два.       - Если ты не ответишь – он сорвется и приедет. Ты его знаешь.       Федя и правда знал. И это тоже происходило много десятков, сотен раз. Но это не причина, чтобы перестать надеяться на что-то другое.       Он сел удобнее, откинулся на спинку стула и сложил ноги на стол. На что со стороны подоконника послышался раздраженный вздох, но к счастью никаких комментариев не последовало.       - Я не понимаю почему ты так себя ведешь. Такое ощущение, что тебя расстраивает общение со мной.       Андрей помолчал, видимо ожидая, что Федор добавит еще что-то, но тот замолчал, устало прикрыв глаза.       - Ты знаешь, что это не правда. Но наше общение скверно влияет на тебя, Федь.       Муха пролетела где-то рядом с ухом, и Федя раздраженно потряс рукой, отгоняя назойливое насекомое. Телефонная трель все так же действовала на нервы.       Федя закурил. Прямо так. Не стал даже ползти к окну и открывать форточку. Так и скидывал пепел в кружку. Там, кажется, когда-то был Ролтон. А еще раньше плескался джин.       К чему Федя так и не привык – курил он теперь в одиночестве, под внимательным взглядом голубых глаз. И это было, черт возьми, очень грустно. Потому что Андрей был безумно красивым, когда стоял вот так, у окна и выпускал изо рта белый дым. Такого Андрея хотелось целовать. И не только целовать, много что еще.       - Федь, надо ответить.       - Ты знаешь, что будет после этого. Не хочу.       Андрей взглянул как-то совсем тоскливо и жалобно. Что-то свернулось к груди. Так горько, так грустно. Так, когда в воздухе словно растворена до газообразного вся безвыходность мира.       Безнадежность вселенной. И все это в глазах напротив.       - Ты сегодня не пил таблетки?       Федор раздраженно передернул плечами, стягивая ноги со стола.       - Что ты от меня хочешь, блядь? Я пил их долбаную неделю и ничего, кроме желания вздернуться, не испытывал. Ну нахуй такое лечение. Меня даже в отходниках от твоей наркоты так сильно не ломало.       - Значит нужно поменять препарат, - стоял на своем Андрей – В любом случае не пить лекарство – не выход.       И этот разговор тоже уже был. Сука, они что, теперь будут говорить по всем известному сюжету? Совсем никакого разнообразия.       - Андрей, отступись. Мы оба понимаем, что я скоро сдохну. Так хули дергаться?       Андрей подавился воздухом. Посмотрел взглядом убийцы, и в глазах появилось что-то очень решительное.       - Еще раз услышу от тебя подобное – больше меня не увидишь. Ты что там задумал? Совсем охуел, блядь?       Федя в голос рассмеялся, чем, кажется разозлил Андрея еще сильнее.       - Уровень манипуляций: Андрей Пирокинезис. Это очень мало похоже на угрозу.       Но на самом-то деле было совсем не весело. По правде, было страшно до усрачки и больно. Андрея Федя любил безумно и жизни без него не представлял. Именно поэтому желтоволосое нечто теперь оккупировало его подоконник. Для Андрея не только подоконника, целого мира было не жаль. Только расставаться всегда больно. И холодно.       - Блядь, да ответь ты уже ему!       Еще чуть-чуть и телефон взорвется.       - Нет.       Андрей крепче перехватил Пикачу в руках. Феде хотелось бы, чтобы вместо плюшевой игрушки был он, Федор.       - Андрюш… Подойди, а?       Андрей смущенно отвел глаза. Начал выводить на собственном бедре какие-то замысловатые узоры.       - Нет. Знаешь же.       Знает. Легче ли? Ни капли.       - Если ты настаиваешь – я запишусь в понедельник к врачу. И сменю таблетки. Но мне меньше всего этого хочется.       Последнее предложение Андрей явно сознательно пропустил мимо ушей, расцветая на глазах. Скромные, любимые до дрожи, ямочки появились на щеках. Он отчаянно пытался сдержать улыбку, но губы предательски расползались, выдавая своего хозяина с головой. Конечно, даже в таком положении Андрей крутил Федором как хотел. Манипулятор хуев.       - Правда? Обещаешь.       - Да.       - Ответь уже. Пожалуйста, Федь. Они переживают.       Федя с отвращением отодвинул телефон подальше от себя, раздраженно замечая, что звонки, сообщения и уведомления летят ото всюду. Разве сложно в этот момент оставить его одного?       - Я не нуждаюсь в их опеке.       Андрей сокрушенно покачал головой.       - Мы оба знаем, что это пиздеж. Поставь себя на их место. А меня на твое. Что бы ты сделал?       Сухой ком в горле лишил на мгновение речи. Вина захлестнула высокой волной. Он посмотрел на Андрея, молодого и яркого, и в тысячный раз возненавидел себя.       - Я бы сделал все, что мог. Только бы…       - Ты не виноват ни в чем, слышишь. Просто я очень хочу, чтобы тебе наконец стало легче. Иногда нужно отпускать.              - Но я не хочу! Почему они не понимают, что мне с тобой лучше, чем без тебя!       Призрачная, мягкая, неуверенная улыбка тронула тонкие губы, от чего смотреть на родную фигуру стало до рези в глазах невыносимо.       - Потому что это не правда. Надо научиться жить. Пожалуйста.       Федя уже еле сдерживал горькие слезы, что так и норовили скатиться по щекам.       - Не хочу! Не хочу, Андрюш. Пожалуйста…       Андрей тоже уже рыдал. Беззвучно, но так, что сердце готово было выпрыгнуть из груди и осыпаться мелкими лепестками сакуры. Так сильно, так больно.       - Федь, пожалуйста. Это не навсегда. Просто поверь. Я приду еще, ладно? Только потом, не сейчас.       Худая рука с длинными пальцами мелькнула в свете солнца. Андрей порывался что-то сделать, но остался на месте. У Феди противно дрожала нижняя губа. Он зажмурился, несколько раз глубоко вдохнул и притянул к себе телефон.       - Да, Назар…       - Блядь… Живой…       Короткая пауза, чтобы еще раз выдохнуть, а после…       - СУКА, ФЕДОР, Я РАЗОБЬЮ ТЕБЕ ЕБАЛО НАХУЙ!       Федя понимал, что все заслуженно. Он, наверное, бы уже поседел. Ему было жаль своих друзей. Просто побороть себя не получилось.       - Федь, с тобой все нормально? Где ты, я приеду.       - Я… Назар, я с Андреем. На съёмной...       Хриплое дыхание в трубке.       - Как ты там оказа… Впрочем, не важно. Я приеду, ладно? Я заберу. Только не уходи никуда.       Гудки действовали на нервы. Но это действительно было необходимо сделать.       - Вот видишь, родной. Все не так сложно. Все будет хорошо.       Федя криво усмехнулся. Никто не верил в это «хорошо». Парни возили его от врача к врачу, всеми силами старались запихнуть его в больничку. Все никак не могли осознать, что Феде не надо в больницу. Ему надо ближе к Андрею, ему Андрея мало.       Они замолчали. Федя жадно впитывал светлый образ, до мельчайших деталей. Чтобы на обратной стороне век. Потому что… Ну…       Назар нашел его полулежавшего на диване в ворохе Андреевских вещей. Просто… накрыло.       - Федь… Ты как?       Глупый вопрос не требующий ответа. Федя сфокусировал взгляд на друге, тщетно стараясь делать так, чтобы он не плыл перед глазами.       - А я говорил с Андреем. Видел его, как тебя сейчас. Только обняться не вышло, знаешь. Обидно. Я же его так сильно люблю…       Назар уставился на него в ужасе. Потом не выдержал и сгреб его в охапку. Ожидаемой истерики не случилось. Федя все, что только можно уже выревел. Теперь сил уже нет. Совсем никаких.       Назар шептал что-то успокаивающее. Про то, что станет легче, что отпустит, что перестанет так сильно болеть. Федя не верил. Ни единому слову не верил. Потому что прошло уже столько времени, а все никак не отболит. Видимо, он теперь навсегда такой. Ущербный и неполноценный. С памятью о родном человеке на подкорке. Без родного человека под боком.       - Знаешь, я его видел таким счастливым. С горящими глазами, с улыбкой его этой, кривой. Не с той, ядовитой, а со спокойной. Он как тогда улыбался, знаешь. И Пикачу своего обнимал.       Назар прижал его к себе ближе, потому что плотину все равно прорвало. Федя орал и вырывался. Вцепился в ребро ладони зубами так сильно, что почувствовал во рту привкус крови. Выл, разрезая барабанный перепонки. Потому что прекрасно, в мельчайших деталях помнил, как среди осенней серости, среди черных одежд, среди всего вмиг посеревшего пестрел своей желтизной Андрей. Как были уложены желтые волосы, как аккуратно была расправлена клетчатая рубашка. И как лежал любимый Андрюшин Пикачу.       А еще Федор помнил, как с грохотом опустилась крышка гроба. И как противно потом падала сырая, тяжелая глина. И стук сердца в ушах помнил. Помнил цветную фотографию, где Андрей от чего-то слишком серьезный, совсем не похожий на себя настоящего.       Федя смотрел в свинцовые тучи, курил любимые Андрюшины сигареты и мечтал увидеть его еще хоть раз.       Если то, во что он превратился – сумасшествие, то это лучшее, что могло случиться. Потому что без Андрея в мире пусто и безрадостно.       Федя лежал на кровати, слушал как в соседней комнате ходит Назар и с кем-то тихо разговаривает. И думал о том, что не пойдет в больницу. Просто подождет. Чтобы чуть позже оказаться возле той самой фотографии, среди могильных крестов. Чтобы вновь увидеть родную улыбку и румянец на щеках.