Мир, в котором нет нас

Каждое слово, каждую эмоцию он запомнил так ярко, что они стали для него неотъемлемой и непременной частью его существования. Они проникали в него, словно вдыхаемый воздух, и оставались с ним всегда. В каждом шаге, в каждом взгляде и в каждом движении можно было проследить его глубокую печаль, которую он пытался скрыть от окружающих собственным безразличием. Каждую ошибку, каждое недоразумение, он выжигал в своей душе, чтобы не повторить её, чтобы не допустить этой трагедии. Лу Гуан просто хотел спасти его. Он так много хотел? Просто счастливой жизни вместе с Чэн Сяоши в ателье, где пахнет чаем и лапшой, где по вечерам Чэн Сяоши кладёт свою голову на его плечо и они вместе в тишине наслаждаются временем. За окном закат, на улице детские голоса и размеренные разговоры взрослых, а они в стороне. В стороне, где нет беспокойств. Где есть только они. Он мечтал о том, чтобы эта безумная игра, которая сожрала их обоих, наконец закончилась. Он жаждал, чтобы она замерла, прекратила свое беспощадное вращение. Но он знал, что время не поддаётся управлению. Оно неуловимо и неумолимо течет вперед, не придавая значения его желаниям или страданиям. Лу Гуан был не обычным, но всё ещё оставался человеком. Где-то сильным, где-то слабым. Он уже не знает, кем является, все его мысли крутятся вихрем лишь вокруг одного. Всегда, каждый раз, когда Чэн Сяоши погибал, и Лу Гуан терялся, он испытывал огромную боль. Это было, как еще один удар, разбивающий его сердце, после чего он пытался залатать рану холодом. Но, несмотря на его старания, он никогда не мог полностью исцелиться, не мог уничтожить своё сердце. Всякий раз, когда он страдал и плакал, то ощущал, что его собственное сознание отвернулось от него и находится в состоянии безразличия. Он утерял не только Чэн Сяоши, но и самого себя. «Ты снова не справился», — голос внутри него глушил его последние надежды. Эта фраза звучала всё глуше и глуше с каждым разом, но она все так же проникала в его душу и вставляла острые копья, что втаптывали его душу из раза в раз. Холод, который был внутри него, стал его близким спутником. Он ощущал его присутствие, словно он был лучшим другом, сидящим в его сердце и пронизывающим каждую клетку его души. Мир утерял всякий цвет. Лишь синяки под его глазами становились темнее и темнее. Ночь исчезла из его жизни, потому что мир вокруг покрылся тьмой. Конечно, он видел это, пытался поддержать, как это делал Лу Гуан. Но тот не мог это принять и выдержать, ему оставалось лишь сбегать, оставляя Чэн Сяоши в полном непонимании и растерянности. Он знал и чувствовал, что Чэн Сяоши ощущал себя виноватым, преступником, что был осуждён не ясно за что, словно главный герой Кафки. Но всё же в некоторых циклах такое случалось. Чэн Сяоши крепко обнимал Лу Гуана, ничего не говоря. Они просто застывали во времени. Да, Чэн Сяоши мог остановить время для Лу Гуана. В такие моменты эфемерные рыдания становились самыми настоящими. Нежные и элегантные движения превратились в силу, с которой Лу Гуан сжимал рубашку Чэн Сяоши, хватаясь за него, издавая лишь всхлипы рвущихся струн. Вся его любовь и привязанность скрывались в этих отчаянных движениях. Он не знал, понимал ли его Чэн Сяоши. Не знал, хочет ли он, чтобы тот понимал его. С одной стороны это слишком мучительно, находится в неопределённости — Лу Гуан знает, поэтому скрывает весь тот ад внутри себя. Он знал, что Чэн Сяоши скажет, когда Лу Гуан расскажет ему. Он узнал от самого Чэн Сяоши. — Лу Гуан, не спасай меня больше. Это было больнее того лезвия ножа. Это было холоднее. Это было ужасно. Тело сильнее онемело. Они будто были в поле из лилий, а не сыром помещении, пахнущем кровью и сточной водой. — Идиот, ты не понимаешь, что твоё спасение — моё спасение, — он тогда сжал его тело, прижал его голову, с пустыми глазами и улыбкой на лице, к себе. Чэн Сяоши уже его не слышал. Ещё круг. Ещё. Ещё. Опять. Опять. Опять он умер. Опять. Опять. Опять. Умер. Исчез. Нет, он может всё исправить. У него есть способности, он обязательно спасёт его. Правда ли это? Почему тогда не получается? Он делает недостаточно? Он слишком плох? Почему. Почему. Почему. Почему именно Чэн Сяоши? Почему он? Он столько раз пытался избежать его смерти, но каждый раз… Каждый… Каж… У него нет сил говорить. Нет сил дышать. Нет сил плакать. Нет сил жить. Голос хрипит, глаза не могут закрыться. Это был вечер. Вечер, где Чэн Сяоши ещё был жив. В их комнате горела настольная лампа, окно было открыто настежь. На его лице были очки, он смотрел в книгу и пропускал строки в пустоту. Лу Гуан слышал шум за стеной: Цяо Лин и Чэн Сяоши спорили — такие далёкие от трагедии завтрашнего дня. Грохот посуды, шум воды, запах булочек, которые выпекла его подруга. Запах постельного белья, которое он только что застелил в их кровати. Холод деревянного пола и тишина улицы с одиноким фонарём. Таким был тот день. Чэн Сяоши раскрыл дверь, ругаясь себе под нос — опять споткнулся о порог и чуть не разлил чай. — Лу Гуан, бросай свои книжки, мы договаривались о фильме! Сейчас Цяо Лин ещё подойдёт, — Чэн Сяоши улыбался. Искренне и тепло. Каждый раз Лу Гуан смотрел на эту улыбку и мысленно улыбался. Мысленно плакал. Мысленно кричал. Он всё держал в себе. Это был девяносто восьмой раз. Чэн Сяоши гремел подносом, шаркал тапками по полу, двигаясь прямо к столу, чтобы поставить кружки и набор выпечки с яблоком. Он что-то говорил, оживлённо и с особым жаром, прямо как и всегда. Кажется, шуточно жаловался на Цяо Лин. — Сяоши… Он сам не заметил, как сказал это. — Ммм? — Я люблю тебя. А позже он хлопнул ладонь о ладонь и исчезнул. Он впервые сказал эти слова. Но он столько раз показывал их смысл.

***

Это был день, который положил начало. Абсолютный ноль. Вокруг звонкие голоса, а на улице уже вечереет. Осень. Школа. Он вдыхает этот запах, смотрит на баскетбольную площадку впереди. В голове так пусто. В душе так пусто. Ноги ватные, глаза стеклянные. Он просто стоит и смотрит. Делает шаг вперёд, который отбросит его назад. Лу Гуан обходит баскетбольную площадку и даже не смеет бросить взгляд в сторону Чэн Сяоши. Он понял, что этот мир против их связи. Ему стало ясно, что смерть родилась именно в этот день. Слёзы душат его шею, он сжимает зубы и кулаки, но не смеет оборачиваться назад. Но так хочется. Ноги несут его вперёд, он срывается на бег и уходит в пустоту. В мир, где нет смерти. Где нет и жизни. Где нет их. Мир, который теперь просто существует.