цветочки

закат переливался разными оттенками, начиная от тёплого розового и заканчивая холодным, но всё ещё нежным голубым. облака плыли по небу, словно сахарная вата и так некстати вспомнилось, как Тоша смотрел в небо однажды, протянув громкое «вот бы съесть облака..». это заставило внутри что-то, – возможно, это было сердце, – перевернуться и вернуть взгляд обратно на мягкие оттенки розово-голубого. тогда Саша на это рассмеялся. сейчас смеяться не хотелось. что-то странное происходило в душе, когда он заворачивал в сторону почти родного подъезда. последнее время его физическое и моральное состояния оставляют желать лучшего, но, только взглянув в родное окно, будто становилось легче. смотреть хотелось долго и много, но позволить себе подобного нельзя было. если Тошенька, – его любимый Тошенька, – заметит друга после приезда, даже в окно машины, точно возникнут вопросы, поэтому Саша, внутри дрожа то ли от предвкушения своей несомненно гениальной и в той же степени слабоумной идеи, то ли от очередного приступа ломки – этого никто не знал, но он поднимался к квартире Тяночкиных быстро, на последнем дыхании. тут и вскрылась самая большая проблема, о которой Саша, будучи легкомысленной натурой и ослеплённый последствиями равнодушия к собственному состоянию, совершенно не подумал. как забраться на подоконник Тоши? с одной стороны, можно было бы попытаться закинуть на него : к счастью, природа не обделила Сашу высоким ростом, но существует вероятность, что цветы успеют побывать где угодно и разлететься во все четыре стороны, а попасть в нужные во всех смыслах руки друга так и не смогут. с другой стороны можно было вскрыть квартиру семейства и положить букетик уже там, но это было опасно, глупо, безрассудно, «блять, Сань, ты не ахуел мою квартиру взламывать?» и ещё куча аргументов против. в общем, именно этот вариант был выбран. вскрывать было решено какой-то заколкой, которая оказалась то ли в волосах, то ли в кармане – мозг почему-то выкинул этот момент из головы, видимо, из ненадобности. а может, из-за ломки. как ни странно, а по мнению любого ”нормального” пацана, ”пидорская” заколочка сработала как нужно и, спустя несколько нервных движений, она, – или не она, – щёлкнула, и дверь отворилась. Саша зашёл, огляделся по сторонам, сделал ещё парочку шагов и, запнувшись обо что-то со звонким «блять!», полетел вниз. поверженный, подняв голову, он обнаружил только гречку, которая глядела на него глазками-бусинками размером с пятирублёвую монетку. – извиняюсь, гречечка, не хотел.. — почти проглатывает Саша и, приподнимаясь, постепенно осознаёт, что приходит в себя. кости практически перестаёт ломить, – или это всё-таки термиты? – а разум постепенно очищается, но легче от этого не становится, потому что только сейчас Саша в полной мере понимает, в какой ситуации находится. вот же блять. не то чтобы это его остановило хоть на секунду, поэтому, посмотрев на гречку и взяв с неё обещание о молчании, приняв беспокойное «мяу» за «да», Саша проходит в комнату Тоши, больше времени не тратя. посмотрев в окно, думается, что в крайнем случае можно выпрыгнуть из него. всяко лучше, чем получить от Антона непонимающий взгляд и пугающее «мало того, что пидор, так ещё и сталкер». глубоко в душе Саша понимает, что его Тоша бы никогда ничего подобного не сказал, но внутри мечутся сомнения, потому, глянув в окно и предположив вероятность расшибиться (процентов 90 по его совершенно не параноидальным подсчётам), он оставляет на окне букетик, ради которого всё это и затеял. тяжело вздыхает. смотрит на цветы. на комнату. думается, что пора прощаться. навсегда. и с Тошей, который заслуживал только всего самого лучшего, а не его – нарика; и просто с прошлой жизнью, самым ярким пятном в которой, впрочем, был именно Тошенька. Саша прекрасно помнит, как они обнимались на этой самой кровати, – и он бы сделал всё, чтобы никогда этого не забыть, потому что только такие воспоминания в самые сложные моменты заставляли продолжать жить, вставать с кровати и делать хоть что-то, – не менее прекрасно он помнит зиму, чужие руки в своих, помнит объятия, даже – БЛЯТЬ СОБАКИН НУ ЕБ ТВОЮ МАТЬ ПРЕКРАТИ МНЕ МЕШАТЬ ИГРАТЬ – «еб твою мать» – это больше по моей части, Антош. — смеялся он, на что получал подушкой прямо по лицу, но это лишь раззадоривало и смех становился только громче, а Тоша, не сдержавшись, хихикал вместе с ним, окончательно отвлекаясь от компьютерной игрушки. тогда Саша ещё мог смеяться не нервно, не от приступа тревоги или желания спрятать что-то за наигранной улыбкой, а искренне. и это убивало. он ломался. с каждым днём всё сильнее, сначала по маленькому кусочку и по мелким поводам вроде очередной нелепой влюбленности в друга, – как будто впервой, ну, – потом — воспоминания о маме, которые причиняли почти физическую боль. позже начались кошмары. Саша подрывался посреди ночи, копался в заляпанной постели, иногда рыдал в подушку, когда было совсем невыносимо. тётя или не слышала, или делала вид, словно не слышала. обычно до утра он пялился в стенку или пытался разорвать подушку. ещё позже начались панические атаки, которые убивали ещё и физически – в их порыве он мог поцарапать себя, как-то разбил лоб об стенку, стараясь успокоиться. Тоше соврал, что нелепо упал с крыльца, пытаясь сделать сальтуху, но еще забавнее то, что его милый и наивный Тоша во всё поверил и лишь попросил, чтобы Саша побыстрее всё обработал. самое удивительное, что дома правда оказалась пара пластырей и перекись неизвестного происхождения (хотелось верить, что это была всё-таки она). наверное, если бы не друг, Саша бы ни за что не стал чем-то подобным заниматься. но беспокоить Антошу не хотелось. чем дальше, тем быстрее жизнь становилась невыносимой. он начал всё чаще просыпать первые уроки, – из-за чего Тоша злился, – всегда чувствовал себя так, будто вот-вот умрёт, а с тела не сходили длинные, колкие царапины от ногтей. хотелось выть от боли и отчаяния, но Саша не мог, ему нужно было молчать. во что бы то ни стало. в итоге это превратилось в зависимость начиналось всё безобидно – Сашин знакомый, в самый неподходящий момент, увидев, как тот пытается сдержать очередной приступ паники, предложил покурить. вместо обычной сигареты в руке оказалось что-то странное. позже выяснилось, что это травка. она не была сильным наркотиком, поэтому Саша, решив, что один раз ничего не будет, зато, может быть, сегодня он наконец-то выспится и проведёт ночь не в созерцании потолка, косячок принимает. кажется, в тот момент он уже знал, чем всё закончится. и не остановился. по началу всё шло на удивление прекрасно. всё было, как оказалось несколько после, под видимым контролем. Саша курил, но лишь тогда, когда терпеть было невозможно. лишь для того, чтобы продолжить функционировать и не свалиться в тот ад, который был раньше. меньше всего на свете он хотел опять часами долбиться об дверь просто потому, что не мог делать больше ничего. со временем организм начал привыкать к травке. порции становились всё больше и теперь это не один косячок в неделю, а три в день. потом и они перестали помогать. отчаяние захватывало с такой силой, что Саша всерьёз подумывал о том, чтобы просто умереть. без свидетелей, просто исчезнуть где-нибудь и больше никогда-никогда не найтись. даже Тоша начинал замечать изменения, и это пугало больше всего. – Саш, — Антон аккуратно, будто боясь спугнуть, дотронулся до его копны волос, видимо, пытаясь разбудить. Саша слышал, но заставить себя проснуться не мог. он почти не спал уже третьи сутки. – ты, наверное, не услышишь.. но я уже начинаю за тебя волноваться. — чувствуя себя нелепо, будто разговаривает со стенкой, Антон отвёл взгляд в сторону окна и тяжело вздохнул. больше они об этом, на удивление, в тот день не говорили. а потом Саша обнаружил себя, накидавшись какой-то дрянью. в голове была лишь одна мысль : НИКОГО НЕ БЕСПОКОИТЬ если честно, он свято верил, что от такой дозировки умрёт, но новая знакомая, – Милена, – оказалась дилером профессиональным. она бы ни за что не позволила клиенту умереть, не получив своих денег. этим вечером Саша наконец-то заснул не слабым, путающимся сном в перерывах с кошмарами, – он радовался и таким моментам, – а самым настоящим. так, как спал до всего этого ада. ему снился Тоша. тот совсем не выглядел обеспокоенным, каким в последнее время бывает часто, нет, он был по-настоящему счастливым. улыбался, смеялся с шуток, иногда злился на них же, но никогда не грустил. именно этого Саша для него хотел. на утро стало ясно, что этому желанию никогда не сбыться. – да я, блять, конченый наркоман.. — осознание было лёгким, как дуновение пёрышка, а вместе с тем и до жути очевидным, но принесло с собой груду камней в лёгкие. Саша даже дышать не мог, думая об этом. плевать на остальных, но рушить жизнь Тоши из-за такого мерзкого себя, он не хотел. тот заслуживал лучшего. кажется, мысль о побеге начала зарождаться ещё тогда, но до её исполнения пока далеко. впереди лишь бессонные ночи, во время которых хотелось лезть на стенку. дни сливались в один : потолок, обеспокоенный взгляд Тоши, крики тёти, потолок, обеспокоенный взгляд... продержался Саша не долго. он сдался, когда хлопнул входной дверью в дом Милены. в ту секунду он понял : назад дороги нет. ему осталось недолго, и он сам загнал себя в эту яму. после дни стали почти обычными. это радовало, но напоминало сцену глупого ужастика, в которой всё, вроде бы, пока хорошо, но тревожная музыка играет уже третью минуту, а снаружи слышится звонок во входную дверь. один из персонажей спрашивает «ты ждёшь кого-нибудь?» — Сань, ты чего, опять в облаках летаешь? — Тоша хмурится, намекая, что пора бы вернуться в игру, а не странно пялить на мышку. — прости, задумался о том, какие же сочные борщи готовит твоя мама, а главное, как— – СОБАКИН ЗАТКНИСЬ ОНА ЖЕ ДОМА — Тоша явно хотел кинуть в него что-нибудь, но, предположив, что за любым ближайшим предметом следом полетит компьютер, только угрожающе протянул к другу пустую руку. Саша сразу подпрыгнул с места, как те попрыгунчики за десять рублей из подобий автоматов, и сразу же поднял руки вверх. – лежачих не бьют! — выдал он, на что Тоша посмотрел крайне скептично, приподняв бровь. – так ты и не лежишь, дурале... — не успел он закончить фразу, как Саша плюхнулся на кровать, довольно улыбаясь. — теперь лежу. — нет, Саш, ты валяешься, — усмехнулся Тоша и поднялся с места, смотря на друга сверху вниз. вот всегда с ним так, не может прямо сказать, что играть надоело, так обязательно нужно устроить цирк. не то чтобы Антон был слишком против, разумеется. — так что тебе конец. Саша, ухмыльнувшись за секунду до, резко схватил Тошу за руку и потянул на себя. тот, несмотря на физическую подготовку получше слабака на кровати, такого манёвра не ожидал, поэтому повалился следом, издав испуганный и ”громкий” шёпот «СОБАКИН ТЫ ЧЕ ДЕЛАЕШЬ». – теперь мы вместе валяемся, всё честно — выдал Саша с самым невинным видом на всей планете земля, как будто это могло объяснить всё, пока Тоша смотрел на него огромными глазами, явно думая о том, как теперь будет доверять собственному лучшему другу. знал бы он, что в будущем этому доверию придётся пройти через преграды в миллион раз страшнее этой, наверняка выпнул бы Сашу из дома в тот же момент. но он не знал, поэтому, насупившись, продолжил лежать рядом. – нуу, А-антошка-поварёшка, неужели обиделся? — нагло тянет Саша, прижимаясь к Тоше сбоку. тот не реагировал никак, поэтому действия продолжились. – да не злюсь я, просто ты... дибил. — он перестал разыгрывать спектакль и поднял взгляд к потолку, посматривая на детскую люстру в стиле ”космоса”, которую, кажется, не заменят уже никогда : родители говорят, она пережила ещё его прадеда. врут, конечно, тогда такие не делали, но легенда забавная. – что уж поделать, Антош, терпи. — Саша кладёт голову на плечо другу, смотря туда же, куда и он. атмосфера становится странной, почти интимной, но вместе с этим и такой... спокойной? Тоша зевает и поворачивает голову, натыкаясь на Сашу. тот отскакивает, как ошпаренный и натыкается на игрушку, громко ойкнув. – ты чего? на вопрос Саша лишь усмехается и трёт поражённое место где-то в районе поясницы. – синяки у тебя под глазами страшнющие. — он фыркает с доброй усмешкой. – кто бы говорил! — Тоша возмущается, но тоже улыбается и присаживается к другу ближе, беря игрушку и устраивая между ними. – глаза слипаются, я под одеялко. — поясняет он. – как хорошо, что я уже на месте. — Антон толкает Сашу плюштрапом и тот ойкает ещё громче. – блять, Саш, заткнись, родители нас убьют. — хитрый взгляд напротив ясно говорил, что молчания в этой комнате не будет. – ладно, спи со мной, извращенец. — спасибо, Тошенька, — почти без насмешки говорит Саша, удобнее устраиваясь на чужой кровати. Тоша тоже ложится рядом, вновь зевнув, а потом тянет ”одеялко” к себе поближе и укрывается им. для друга же уже лежало другое, забитое куда-то в угол в процессе игр, что лишний раз указывало на необязательность спора. оба знали, что всё равно улягутся вместе, потому что по-другому нельзя. они же лучшие друзья, в конце концов. Саша уже второй час пялил в потолок. ему нравилось общаться с людьми, нравилось проводить время с Тошей, даже нравилась учёба, потому что всё это позволяло не вспоминать о себе, своей жизни и происходящем в ней. он мог сделать вид, будто проблем не существует, пока смеялся над собственной глупой шуткой или строчил очередную контрольную по математике, к которой готовился ровно одну секунду, и то – это та, в которую он выпрашивал у Тоши ручку. в общем, так было проще. однако эти моменты всегда заканчивались и обнажали кривое зеркало, в котором обязательно было огромное и чёрное, – или это кровь в темноте? – пятно, оно разрасталось с каждым днём, угрожая сожрать Сашу заживо, а может, сделать его этим самым пятном. и вот он, более не человек, будет ходить и всеми силами делать вид, словно такой же, как все – счастливый и обычный. Тоша и Алина верили. поверят ли они дальше? Саша знал, что нет. время поджимает. он посмотрел на друга, который обнимал подушку, разве что слюни не пускал, а так – абсолютный уют и спокойствие. тот улыбнулся во сне и Саше почему-то захотелось это запечатлеть. на память. чтобы смотреть и понимать, насколько он не заслуживал своего милого Тошу. рука потянулась к телефону и позорный снимок был сделан. интересно, как бы на это отреагировал сам Тоша? он не знал, но предпочёл спрятать телефон подальше, чтобы никогда не узнать. эта ночь была такой же бессонной, как и многие до этого. 𖥔 ֹ . Антон печально смотрел в окно, нахмурившись. родители, как всегда, поругались из-за какой-то ерунды по дороге домой. не то чтобы ему нужно было привыкать, но в купе с тройкой по химии, – очередной, блять! – и явно злыми домочадцами, это убивало весь возможный позитивный настрой к чертям собачьим. кстати, о собаках... – интересно, как там Саша? что делает? — прошептал он одними губами под аккомпанемент семейной ссоры. – наверное, не спит ещё. вот бы.. — крики стали громче и Антон не сильно ударился головой об окно, молясь, чтобы эта пытка побыстрее закончилась. пройдя домой, всё было, на первый взгляд, так, как нужно. разве что дверь оказалась открыта, но на небольшом семейном собрании у этой самой двери решили, что отец просто забыл её закрыть. однако.. оказавшись в своей комнате, Антон заметил цветы. небольшой букетик сирени находился на подоконнике, сразу выделяясь из своего серого окружения. где-то на минуту мозг выдал ошибку, после чего Антон всё-таки подошёл к окну и, вглядевшись, быстро понял, чьих это рук дело. как минимум потому, что рядом была записка с очень знакомым корявым почерком. ”это тебе, Антош!” и кривые сердечки. Антон, взглядом абсолютно непонимающим, посмотрел на цветы и решил, что это просто очередная глупая шутка друга, которых, честно признаться, была уйма. он все-таки отписался ему с красноречивым вопросом «ты гдк их вообще достал, гейний?»! и лёг спать, думая, что завтра обязательно покажет Саше, где раки зимуют, за такие подарки. но Саша в школу не придёт. ни завтра, ни послезавтра и, вполне возможно, больше никогда