Четыре жизни Хан Джисона

— Скажи мне, ты снова бежишь навстречу торнадо? Мы поклялись не вмешиваться. У нас было соглашение! Ты был первым, кто пообещал его не нарушать, и первым, кто его нарушил. Прекрасная работа. Прямо Гордость во плоти. Не соответствуешь своему греху, а дальше что? Залезешь к нему в постель? Ох, точно, ты уже это сделал… Находясь на грани сна и реальности, Джисон с точностью мог сказать, что голос, доносившийся из гостиной, определённо принадлежал Чану. Он резко садится на кровати, прогоняя сонную дымку, и прислушивается к разговору. Не может же быть такого, чтобы ему послышалось? В доме находился кто-то ещё. Он не слышал чужого, но повисшее в воздухе напряжение и… непринятие сильно давило на виски. — Молчишь? Где остальные? Хотя нет, не стоит. Всё и так ясно. — Мне жаль… — Нет, не жаль. — Легко тебе осуждать на твоём-то месте. Джисон хмурится, тихонько подходя к двери и прислоняя ухо, чтобы лучше слышать. У Чана гость? И кто такие эти остальные? Что-то нашептывает ему на ухо, что он поступает неправильно, что лучше лечь обратно в постель, но если и судить его, то точно не Чану, который определенно что-то скрывает. С другой стороны, тот и не обязан рассказывать, но желание сердца всегда имело преимущество над разумом. — Думаешь легко? Так займи моё место. Посмотри на него. Спроси как прошёл второй год учёбы в универе за тысячи миль отсюда. Скажи что не злишься за его звонки среди ночи, скажи, что не переживал, когда слышал заплаканный голос, уверяющий, что всё в порядке, мол, просто что-то не спится и внезапно захотелось поговорить. Спроси о его жизни без нас. Спроси почему он не помнит, как мы похоронили его двадцать лет назад. Спроси почему он снова здесь. Спроси его, если тебе это легко. Я с радостью уступлю тебе место. Джисону трудно ответить на вопрос, почему горячие слёзы скатываются по щекам, опадая грузными каплями на кафельный пол. Ему трудно услышать, что говорит чужой сквозь непрекращающийся шум в ушах, словно там наступил сезон дождей. А ещё сложно понять о чём говорят люди за дверью. Если вообще люди… Он не хочет сомневаться в ставшем ему дорогим человеке. И никогда не станет сомневаться. Никогда не сможет. Он не хочет требовать объяснений, но и секретов не хочет. По правде говоря, ему сейчас до безобразия сильно хочется повиснуть коалой на Крисе и горячо дышать в пахнущую чем-то цветочным шею. Отходя и присаживаясь обратно на кровать, Джисон вслушивается в тишину за дверью и, беря в руки подушку, зарывается в неё носом. Пахнет Чаном. Успокаивает и прекращает потоп из глаз. Джисон, наконец, может вдохнуть полной грудью. Ниоткуда взявшееся волнение больше не пронзает всё его тело. Он даже не уверен в том, что это его собственное. Дверь тихо приоткрывается, вынуждая Джисона посмотреть на обладателя одной из наикрасивейших улыбок, которую он когда-либо видел. Чан как всегда шикарен. Обтягивающая майка не скрывает накачанных рук и крепкую грудь. Вот бы прикоснуться к прекрасному… Кажется, Джисон припоминает, что перед тем, как шлёпнуться в обморок, тот был без неё. Но просить снять не рискует. — Чан… Ты говорил с кем-то? — Джисон решает идти ва-банк. Ну, если не с одеждой, то хоть так. — По телефону, — кивает Чан, стараясь выглядеть беззаботным. — Наверное по тому, что стоит вон там, да? — Хан указывает пальчиком на стоящий в углу комнаты на столе телефон. — Скорее всего, — чертыхается Чан, прикрывая ладонью лицо в лёгком смущении, потому что поймали с поличным. — Никогда и ни за что бы не поверил, что человек с такими правдивыми глазами умеет лгать, — Джисон недовольно цыкает, но притягивает психолога к себе за руку, вынуждая сесть рядом. — Но ты и не умеешь, так что всё нормально. — Джисон… — Нет, Чан, всё хорошо. Правда. — Ты не заслуживаешь лжи, — машет головой Крис, смотря с долей вины на обнимающего его Джисона. — Нет, заслуживаю. До тех пор, пока не буду готов узнать правду, — поджимая губы и сдерживая подступающие слёзы, заверяет Джисон. Чувствуя, как ласково и успокаивающе его поглаживают по волосам, Джисон позволяет нескольким слезинкам сорваться вниз, что оседают горячими, словно воск, каплями на белоснежной майке Чана. Крис же выглядит слегка отстранённо, стараясь не идти на поводу у эмоций. Внутри же всё пылает от желания поддаться, но как бы сильно ему не хотелось, он не может. И как же всё-таки сложно молчать, когда хочется сказать так много… Джисон комкает в пальцах ткань едва ли не трещащей майки, всхлипывая и протяжно завывая, утыкается носом в бьющуюся на шее Чана жилку. Он улавливает приятный цветочный аромат, напоминающий чайную розу, напиток из которой они пили на каждом сеансе прошлым летом. Он никогда не забудет этот сладкий вкус, осевший на языке, что следует за ним повсюду. Но сейчас, когда он здесь, в объятьях, которые для него всегда будут открыты, он может себе позволить наслаждаться. Сердце всё ещё с ним, всё так же бьётся, правда, в более ускоренном ритме, чем раньше, но с Чаном всегда так. Не волнительно, а спокойно. Джисон подставляется под ласковые поглаживания и утирает слёзы, чтобы не тревожить психолога своими переживаниями и догадками. Он не знает, что слышал, но то, что он не должен был этого слышать, заставляет Джисона ощущать чувство вины. Он прикусывает губу, глубоко вдыхая, стараясь привести в норму дыхание, и отстраняется от Криса, но руку не отпускает. Не тогда, когда внутри ураган из мыслей, что не дают покоя и окунают с головой в бурлящее неизвестное. Должно быть, Чан всё чувствует и чувствует прекрасно, потому что его взгляд становится другим. Темнеет. Всего на секунду. И Джисон не верит своим глазам, потому что в глазах напротив мелькает опасность. Что ж, его это не пугает. В всегда хорошем и заботливом Чане должна быть эта капля. Капля чего-то, что не делает его идеальным. Джисон не доверяет идеальным людям. Он их боится. Потому что они опасные и коварные, умеют менять кожу и выпускать яд, как те змеи. Главное — не позволить таким себя укусить. Чан был не таким. Он был иногда молчаливым, иногда скрытным, порою всё же выпуская колючки, но не для своей защиты, а для того, чтобы уберечь Джисона. Сейчас Хан это понимал как никогда. Чан давал ему самое ценное. Время. Которого им всегда не хватало… Взгляд у Криса другой. Дыхание поверхностное и тяжелое, а губы слегка сжаты. Он чем-то огорчён. Джисону бы знать, но он не умеет читать мысли. Он привык спрашивать, но не привык лезть не в своё дело. Но когда это его останавливало? — Хочешь поделиться? — спрашивает Джисон, сжимая руку Чана в своей. Он видит, как напрягается психолог, видит, как на виске вздувается венка, по которой тут же хочется провести губами. Видит, как Чан прикрывает глаза от какой-то досады. — Хочу, — брови Чана изгибаются в грусти, а губы подрагивают от непроизнесённых слов. — Что тебе мешает? Я вижу, что тебя что-то мучает, но мучает ещё больше, когда я спрашиваю об этом. Ты хочешь, но не можешь, как всегда и говорил. Я помню, — Джисон сглатывает вязкую слюну, с ноткой разочарования наблюдая за впервые нерешительным Чаном. — Переложи на меня ответственность, чтобы не чувствовать вину, если мои догадки не окажутся верными. — Это мои слова, — вымученная улыбка трогает уста Криса, который облизывает вмиг пересохшие губы. — Учусь у лучших, — Джисон прослеживает взглядом за ловким языком, но старается не пялиться так явно. Не получается. — Ну так что? Расскажешь сам или мне продолжить гадать? — Мне подать тебе карты таро? — Нет, спасибо, я посмотрю в свой магический шар. Джисон чертыхается, поджимая губы. Нервная улыбка проскакивает на взволнованном лице, и он зажмуривается, удерживая себя от желания начать ставить ультиматумы. — Чан, ну правда, тебя за это поругают или надают по попе? Или дело в чём-то другом? Дело чести? Какое-то соглашение или дело в слишком гордом незнакомце, который не оправдывает своё звание? — Ты когда подслушивал, нос не прищемил, нет? — Чан поднимается с постели, высвобождая руку, за которую так цеплялся Джисон. — Надеюсь, услышал всё что хотел? — Нет, не всё. Остальное ты мне расскажешь, — Хан поднимается следом, подходя к Крису вплотную, выражая взглядом всю серьёзность своих намерений. — В противном случае я узнаю всё сам, с твоей помощью или без неё. Последний шанс сотрудничать со мной. — Я попытаю удачу когда-нибудь ещё. — Тебе нужно, чтобы я на тебя сейчас выгавкался? — закатывает глаза Джисон, упирая руки в бока. — Неужели это так сложно? Просто берёшь и рассказываешь. — Если бы ты был на моём месте… — Но я не на твоём! — прерывает Хан, размахивая руками и следя за тем, чтобы случайно не зарядить Крису по лицу. — Наверное поэтому не понимаю эту схему молчания и веду себя как эгоист. В том, что в этом, а в чём этом — неизвестно задействован не один Чан, Джисон уверен. Другое дело, когда он во всём остальном не уверен. А в чём остальном — тоже фиг разберёшь. Ему остаётся лишь хвататься за голову от недосказанности и смотреть умоляющим взглядом на сложенные на груди руки Чана. Закрывается, чёрт возьми. Что ж, до десяти ещё остаётся три часа, а значит, он успеет переметнуться домой, чтобы немного остынуть и не накинуться на Чана, который не виноват в том, что он бежит туда, где не готов оказаться. Другое дело, что Джисон считает, что он готов. Ну, надеется. А Чан говорил, что одной надежды мало, нужно ещё знать. Джисон не знает, знает ли он о том, что знает, что готов. Но знает, что зачастую, если колеблешься между «да» и «нет», то это всегда нет. Если бы в нём было меньше страха перед неизвестностью, наверное, он давно бы уже узнал то, о чём так желает знать. Слишком много мыслей о том, чего он не знает, впрочем, это никогда не мешало ему додумывать. Но сейчас гадать не хочется. Просто хочется узнать правду такой, какая она есть. Без блёсток и приукрашиваний. Наверное, не лучшим решением было сразу бежать к Чану и тревожить его, но внутреннее чутьё подсказывает Джисону, что тот с этим точно связан. Просто играет в молчуна. Ему не хочется винить его за это. Не всегда понимаешь, что проблема может крыться не в ком-то, пока не вернёшься и не посмотришь на себя. Чем Джисон сейчас и занимался, пристально рассматривая покрасневшее лицо в настенном зеркале. Вот-вот подступающие слёзы готовы были пролиться горькими каплями на кафельный пол, а быстро стучащее сердце желало раскаиваться перед Чаном за свою неправоту. Когда-то Чан сказал, что научиться плавать можно только плавая, а понять цену ожидания можно лишь ожидая. Но работает ли это так же с доверием? — Большая часть коммуникации происходит без слов, — Чан медленной поступью подходит к взгрустнувшему Джисону, укладывая подбородок на его плечо и нежно обнимая за талию. — Я уже слышал эти слова. Не вспомню сейчас где, но слышал, — Джисон затаивает дыхание, чувствуя и покрываясь мурашками от чужого, горячего, с ноткой сладости. — Кажется, я даже плакал, когда услышал их впервые. — Куда они тебя возвращают? — губы Чана дёргаются в грустной улыбке, ведь он знает, от кого их слышал Джисон. — В прошлое, — Хан шумно сглатывает и накрывает своими руками руки Криса, что так осторожно прижимают его к себе. — Тогда ты должен понимать, что своим молчанием я тебе сказал уже гораздо больше, чем ты ожидал словесно, — Чан замечает быстрые кивки Джисона, что во всём соглашается и не спорит, и не сдерживает гордой улыбки за такого понимающего и очень привлекательного мальчика. И пусть тот уже взрослый, но для Чана навсегда останется тем, для кого он не пожалеет сердца, наполненного до краёв любовью и обожанием. — У каждой информации есть нужное время, чтобы быть озвученной и быть услышанной. Не забывай об этом. — Я бегу вперёд поезда, который наезжает мне на пятки, а мог бы чилить в купе, попивая красное полусладкое, если бы не поспешил опоздать, — хватка на талии вмиг становится крепче, и Джисон торопится посмотреть на отражение Чана, который подвис с расширенными зрачками и приоткрытым в удивлении ртом. Джисон не станет спрашивать. Не в этот раз. Не тогда, когда Чан ему снова ничего об этом не скажет. — Хочешь скажу о чём ты сейчас думаешь? — отмирает психолог, потираясь носом о влажную ткань плавательного костюма, что облепил тело Джисона, как вторая кожа. Красивое зрелище. — Ты умеешь читать мысли? — румянец окрашивает щёки Хана, но он в согласии кивает, прикусывая губу от приятных прикосновений. — Умею слушать и присутствовать. Существует такой образ мышления и название ему «и что?» Ну и что? Когда ты общаешься с кем-то и чувствуешь напряжение, задавай себе этот вопрос. И что? Очень часто тебя буквально сгрызают мысли по типу: «а тут я сказал то, что не должен был», «а тут я сказал что-то не так», «а тут я мог задеть человека своим высказыванием». Вот один вопрос. Ну и что? Мир от этого не рухнул, планета всё так же вертится или держится на трёх слонах, кто во что верит. Это может показаться тебе эгоистичным, но ты удивишься, когда поймёшь, что люди практически не обращают внимания на эти мелочи, когда им с тобой комфортно в общении, в ином случае, они бы сказали тебе о твоём плохом поведении. Когда человек напряжён, ему невероятно сложно открыться. Он зажат, немногословен, скупой на жесты и улыбку. Но это вовсе не значит, что ты не нравишься этому человеку. И сейчас тебе хочется плакать не от того, что я скуп на объяснения и не желаю раскрывать секреты, прикрытые чёрной вуалью, а потому что боишься, что задел мои чувства и полез дальше, чем следовало. — Нет, ну ты всё-таки хочешь довести меня до слёз, ну признайся! И в кого ты такой проницательный и красивый уродился? — фыркает Джисон, смахивая сорвавшиеся вниз бисеринки кристальных слёз. — Хочу, чтобы тебя не сожрала вина за то, на что я даже не злюсь, — ямочки проступают на щеках Чана от довольной улыбки на услышанный комплимент. — Давай, малыш, успокаивайся, и мы проведём мини-эксперимент, о котором, возможно, ты уже слышал, но который явно демонстрирует то, что происходит с нами, когда мы впускаем в себя сомнения и другую гадость. У Джисона всё трепещет внутри от этого ласкового «малыш» и уши медленно окрашиваются в цвет щёк, что всё ещё не утратили свою красноту. Он не хочет отпускать Чана, объятья которого укрывают его от всего мира, но всё же даёт тому отстраниться, провожая взглядом скрывающуюся фигуру психолога к двери. Хан идёт к креслу, расположенному у стола в углу комнаты, и нетерпеливо ёрзает на месте в ожидании. Через минуту Крис появляется с двумя литровыми стаканами воды в одной руке и маленькой грудкой земли в другой, ставя всё перед Джисоном. — Это перекус? — Джисон в удивлении приподнимает бровь и, слыша тихий смех Чана, улыбается во весь рот. У Чана прекрасный смех. Вечность бы слушать. — Смотри внимательно, — Крис берёт в руку грудку земли с размером в человеческий ноготь и бросает в наполненный водой стакан, жидкость которого в считанные секунды становится мутной. — Это весь фокус? Круто. Испоганил воду только, — фыркает Джисон, но взгляд со стакана не сводит. — Чшш! — шикает на младшего Чан, и тот затихает, подпирая подбородок рукой. — Стакан с водой — это воплощение нашего состояния. Как только в стакан с водой попадает хоть капля грязи, вода становится мутной, что ты и наблюдаешь сейчас. Также и с нашим разумом. Когда мы сконцентрированы на чём-то плохом, он становится затуманенным, и чтобы вернуть воду в прежнее чистое состояние, нужно в стакан налить литр воды. — Куда я тебе её налью? Он же до краёв заполнен, — тычет пальцем Джисон, слегка расплёскивая воду на стол, тихо бормоча извинения. Заляпанный стол Чану ведь убирать. — Бери в руку стакан и лей воду, я сказал, — Чан опирается рукой на стол, пододвигая второй стакан ближе к Джисону, что недовольно цокает языком, но всё же делает. — Лей эту воду, пока вся муть не выльется за грани стакана. Так же и с нашим разумом. Что именно послужит этим литром воды, решать только нам. Будь то книги, рисование, медитации, что угодно, что нас вернёт в состояние снова желать проживать жизнь на полную. Напоминай себе об этом почаще, когда не хочешь утром подниматься с кровати. Ну, что скажешь? — Скажу, что кому-то очень сильно не терпится помыть пол, — смеётся Джисон, отставляя пустой стакан в сторону. — Впечатляет. — Видишь, как мало нужно, чтобы что-то испортить, и как много, чтобы это исправить? — Ещё я вижу, что из тебя вышел бы неплохой философ, — Джисон разворачивается в кресле и утыкается лицом в напрягшийся торс стоящего позади Чана, с неприкрытым наслаждением вдыхая запах. — И не смотри так на меня. Ты сказал что угодно, что вернёт меня в состояние снова хотеть жить на полную. Это то, что сейчас мне нужно и не спорь. К тому же, у тебя великолепное тело, позволь его немного потрогать. Притягивая к себе Чана ближе, Джисон и не думает отстраняться. Ласково оглаживает кубики пресса, скрывающиеся под майкой, и потирается носом о грудные мышцы, что сокращаются при каждом соприкосновении. Джисону это нравится. Джисон от этого без ума. И почему раньше этого не делал? О, наверное, по той же причине, что и сейчас не должен? Так бестактно приставать к красивому мужчине, заявляя на него свои права… Ну, должно быть, Чан практически не обращает внимания на эту мелочь, ведь ему очень приятно общение с Джисоном. — Мы всю жизнь живём в одном теле, но мы слишком мало о нём знаем, — Крис поглаживает Хана по голове, мягко перебирая волосы, что всё ещё влажные после купания младшего в холодной реке. — Твоё тело знало, где в моём доме находится аптечка, а ты не знал о том, что оно об этом знает, не так ли? Джисон замирает, затаивая дыхание, и смотрит снизу вверх на Чана, возвращаясь мыслями в прошлое. Это было больше года назад. Тогда Крис обжёг язык, и Джисон первым делом побежал на кухню в поиске аптечки, чтобы облегчить боль психолога, что старательно делал вид, что ему не больно. Каков храбрец. Джисон тогда восхитился, а потом напрочь забыл об этом случае. И ведь действительно… ноги знали, куда идти, руки знали, что открывать, а мозг работал в убыстренном режиме, не давая Хану ловить ворон. По правде говоря, Джисону нечего возразить и логически объяснить свои действия в тот день. Он просто искренне желал помочь Чану, и неважно, что они тогда только познакомились. Крыть было нечем. Крис всегда и во всём был прав. Мастерски читал Джисона. Казалось, даже знал все его потайные секреты, что были зарыты глубоко под землёй, куда не попадает солнечный свет. — Хочешь ещё фокус? Это по поводу того, что ты хочешь, чтобы я тебе помог узнать о том, о чём ты так сильно хочешь, — Крис вырывает Джисона из вертящегося круговорота мыслей, вынуждая заинтересованно посмотреть на себя. — Нам всегда помогает только то, во что мы верим, что нам помогает. Ты не веришь в то, что я могу тебе помочь узнать о том, о чём ты так сильно хочешь узнать, и я не помогаю. И не отнекивайся. Необязательно озвучивать мне ответ, я его уже знаю, а вот себе ты врёшь. Это твои убеждения, твоя вера, которая находит проявление в твоём мире. — Ты меня на эмоции сейчас вывести пытаешься? Смотри, выведешь меня, что тебя выведут, — Джисон скалит зубы, ногтями царапая ткань майки Чана, что всё ещё какого-то чёрта скрывает от него это восхитительное тело. — Нет, ну гляньте на него, это ж надо так точно меня тыкать иголкой и каждый раз в одно и то же место! — Именно это и пытаюсь сделать. Чувства и эмоции никогда не лгут. Вот эти ситуации, когда разум говорит одно, а чувства полностью противоположное — нужно опираться всегда на чувства. Потому что мысль всегда вторична. — Это когда я побежал к тебе, опираясь на разум, хотя чувства кричали побежать в дом, где на втором этаже притаился кто-то в чёрном, который не знает значение слова «притаился». Это ты с ним говорил в коридоре? — Ты помнишь какое я тебе задание дал прошлым летом? Помнишь как оно звучало? — Чан игнорирует вопрос Джисона, поджимая губы, и отводит взгляд. Что ж, Джисон не слишком и надеялся на ответ. В первый раз что ли? — Ты сказал составить свою картинку и желать её всем сердцем, потому что если я буду знать «зачем», то выдержу любое «как». — Как обстоят дела с этим? Джисон загнанно дышит, ладошки потеют от возрастающего напряжения. Как там говорил Чан? Ну и что? — Ну, я не понял, как это понимать, поэтому задание я не выполнил. Ставьте два, — нервно хихикает Джисон, чуть боязливо наблюдая за реакцией Чана. Брови не хмурятся, ругать не ругает, значит, и расслабиться можно. Вот только не улыбается. Может быть, он расстроен? Джисон не хочет быть причиной грусти Чана, поэтому берёт того за руку, заглядывая в добрейшие в мире глаза. — Ты не злишься на меня? — Никогда, — шепчет Крис, ероша волосы Джисона, и ободряюще улыбается. — Я хочу напиток из чайной розы и переодеться, можно? — Хан улыбается в ответ, выставляя напоказ белоснежные зубы и, видя согласный кивок, подпрыгивает на кресле, болтая ногами в воздухе. Крис отходит к шкафу, перебирая вещи одну за другой в поиске лучших, и останавливается на большой серой футболке и чёрных спортивных штанах. По размеру Джисону, конечно, будут великоваты, ну да ничего страшного. Хан поднимается следом, маяча за спиной Чана и высматривая что-то в гардеробе, который наполнен сплошь чёрными футболками и в цвет им джинсами. — У тебя прекрасный вкус. Такой разнообразный гардероб. Так много ярких вещей! Пятьдесят оттенков чёрного… — Не льсти и переодевайся. Жду тебя на кухне. — Слушаюсь и выполняю, папочка, — Джисон забирает вещи из рук Чана, видя удивлённую улыбку. Это последнее, что он видит перед тем, как схватиться за сердце и, истошно вопя, рухнуть на пол.