Сегодня было грустно, впрочем, так же, как вчера

Сегодня народу было необычайно много — студенты с последних пар, жутко сонные (с пар профессора Чжун Ли, по-любому), работяги из ближайшего района с офисными высотками, молодые мамочки с детьми и еще много-много кто, кого Сурьма часам к семи уже искренне ненавидел и мечтал каждого ласково стукнуть по темечку, чтобы хотя бы начали адекватно оформлять заказ, а не «а что посоветуете? а какой ваш любимый? а какой самый вкусный? а номерок не дадите?». Но приходилось сдерживать свое желание научить людей четко и по делу разговаривать, и через вселенскую усталость пробивать кофе/чай/какао/лимонад и выпечку ко всему этому, искренне желая оказаться скорее дома, чтобы в тишине посидеть хотя бы пару минут. Пару минут без идиотской попсовой музыки, пожалуйста. Пожалуйста. Возможно, под конец рабочего дня его мизантропия начала просачиваться наружу — клиенты больше не задавали глупых вопросов и как будто спешили быстрее сесть на свои места, пока некоторый уставший бариста готовил им заказы. Пока мессенджер пестрел сообщениями от его сменщика, которого он сегодня вынужденно подменяет, он отпускал свой последний заказ на сегодня — раф на банановом для архитектора, у которого вроде было очень много проблем и еще больше работы, а еще какой-то холодный сосед и идиоты-друзья, но он их всех очень-очень любил. (…почему Сурьма это помнит? потому что архитектор очень любил поболтать, и иногда ему даже отвечать внятно не надо было) Они с последним клиентом понимающе переглянулись — мешки под глазами у обоих были примерно одинаковыми. И когда архитектор ушел, Сурьма наконец вздохнул — тяжело и протяжно, выражая одним этим вздохом свое отношение к этой работе, этим людям и его учебе в самом востребованном университете всего Тейвата, в который стекались люди со всех регионов (даже с Инадзумы, его сменщик — живое тому доказательство). Ох, точно. Учеба. План курсовой работы, который надо завтра уже предоставить. Бездна. Это заставило Сурьму выдохнуть еще тяжелее, почти душераздирательно — сидеть после смены и катать план, это же именно то, чем он хотел заняться ночью перед первой парой с Гунхильдр и ее великим менеджментом, которая строго отмечает, строго спрашивает, злопамятно запоминает всех не сдавших работы и требующая их каждую пару после. Она не была плохим человеком. Скорее даже наоборот. Но как преподаватель она хотела, чтобы ее предмет знали все почти идеально, поэтому временами была чересчур… требовательной. Сон на парах она тоже не жаловала — и постоянно отчитывала за него Венти с параллельного потока. (это не мешало ему продолжать спать на парах) Но за рисунки в конспектах иногда она натягивала оценку — и тут уже Сурьма, ненавидящий свой талант, но не смеющий закапывать его, имел полную свободу действий. За свой портрет она добавляла десять баллов и оставляла работу себе, за иллюстрацию к материалу добавляла пятнадцать. Опять же, Сурьма этим активно пользовался. Дорога до дома была достаточно длинной — сначала доехать на метро до своей станции, потом минут пятнадцать идти пешком. Зимой это было достаточно проблемной задачей — ступеньки на пути домой постоянно замерзали, и никто их не посыпал ни песком, ни химикатами. Поэтому всю зиму он ходил со стабильными синяками на коленях, из-за чего давал Выпить кучу поводов для идиотских шуток про очевидную любовь к БДСМ и позицию пассива. (вообще, кто бы говорил, мистер «Подмени меня пожалуйста, мы идем знакомиться к его мамам») В метро сейчас было мало людей — поздний вечер, январь, лютый холод и очевидное окончание рабочего дня у нормальных людей примерно два часа назад. Едут домой либо те, кому просто очень далеко, или кто задержался на работе, или дети с секций, с огромными спортивными сумками или планшетками. Он лениво разглядывал окружение, периодически возвращаясь к мессенджеру — младший брат слал глупые мемы о том, как математика жестко его нагибает, Выпить не появлялся в сети уже около часа (он не хотел думать, чем он там занят), Фремине просил конспект по менеджменту. Ничего нового. (кроме чужих неожиданных отношений — не поймите неправильно, но терпеть Выпить и даже встречаться с ним на стадии знакомства с родителями… это сильно) Лента в соцсетях тоже ничего нового не выдала — кроме мемов, политических шуток, новинок в местном книжном. День был на зависть скучным — хотя, вполне вероятно, все прошло мимо него, пока он был на смене. Можно было в целом открыть блокнот и начать накидывать тот самый план — но мозг отчаянно сопротивлялся тому факту, что его рабочий день еще не окончен. А если учитывать, что куратор курсовой у него Аль-Хайтам… Ему было больно от осознания того, кто у него куратор. Аль-Хайтам как преподаватель был хуже Джин. Она искренне заботилась о своих студентах, хоть и делала это в своей гиперопекающей манере. А вот сумерский ученый даже не скрывал, что ему было немного (трижды «ха») все равно на студентов. Он давал материал… Он давал тему, даже не материал. И спрашивал потом то, что не написано в интернете — и ради чего приходилось зарываться по макушку в книги в местной библиотеке, не зная толком, сколько информации надо искать. Это был его меньший грех. Как преподаватель он был извергом. Но специалисты, выпускаемые под его патронажем, были великолепны в своем деле. Их боялись, их уважали. (но рекламщики не были его группой. группа Сурьмы не была его группой. бездна подери, они не были лингвистами, хоть знание языков и было важным в их профессии) Сурьма подавил в себе желание потереть пальцами переносицу — он знал на что шел, когда записывался именно к Аль-Хайтаму. Он знал. Поэтому плакаться об этом теперь поздно. Все ради качественного курсача. И автомата по некоторым предметам. Все ради этого. Дорога до дома занимала стабильно много времени, большая часть которого уходила на метро. И он устал. Может съехать со старой квартиры поближе к университету и его работе? Но в их родном районе была такая выгодная аренда… И школа у Цветика была там. Значит надо как минимум дождаться его выпуска — буквально полгода. Всего полгода — и можно будет утянуть его с собой в университет, переехать поближе и не тратить часы на дорогу. Устроить его рядом с собой, где-нибудь на рекламе и взаимодействии с общественностью. Или на дизайне. Но ему вроде нравится музыка, то есть можно и на музыкальное направление… Сурьма зевнул. Тяжело. К черту брать чужие смены. Он настраивался на отдых после пар — а пришлось идти в кофейню и надевать фартук, провожая Нилу на занятия — она училась во вторую смену как раз в группе Аль-Хайтама, и опоздания он не приветствовал. В подобных размышлениях о своей неудачной жизни неудачливого студента с придурковатым сменщиком (наверняка еще и о жизни главного разочарования для своей матери, хотя стойте, есть же еще Дурин…) он провел всю дорогу до дома, снова шлепнувшись на тех самых ступеньках. Ай. — Мелкий, я дома, — Сурьма закрыл за собой старенькую дверь, на ходу снимая с шеи любимый шарф. В квартире свет горел только на кухне — оттуда же шел приглушенный звук очередного подкаста, закипания чайника и размышления о том, что экзамены не будут сданы, все усилия пропадут зря, и вообще… Сурьма ударил увлекшегося брата перчаткой по затылку. — Прекрати опять загоняться. Тот обернулся, обиженно потирая затылок — и синяки под глазами у него было почти такими же, как у старшего брата. Да и общий бледный тон лица тоже. Пока студент переодевался в домашнее, на кухне снова закипал чайник, а по стаканам разливался ароматный чай (самый лучший, за десять моры из ближайшего продуктового). По итогу дальше учиться они продолжили вместе — Цветик отдал ноутбук, переходя на прослушивание подкаста со смартфона и конспектирование в тетради, а Сурьма сел-таки за план курсовой, который разочаровывающе даже не получалось хотя бы приблизительно найти в сети — опять же, учебный садизм от Аль-Хайтама в самой его красе. И приходилось заставлять себя думать, хотя хотелось вообще не этого — а только мягкую кровать (но и продавленный диван в гостиной сойдет) и здоровый восьмичасовой сон. Последнее было особо смешно, потому что спать оставалось буквально часа четыре.