Еще один шанс

      Нил проснулся резко, от ощущения бешено колотящегося в груди сердца. Он не знал, снилось ли ему что-то, но самочувствие было совершенно разбитым. Обнаружив себя все на том же диване, он удивленно сбросил с ног накинутый плед: кажется, Сет запихал его протянутые конечности на подушки и прикрыл сверху. Или Нил сам это сделал? Он не помнил. Потерянно оглядевшись, он уставился в окно: судя по свету, время было далеко за полдень. Судя по дисплею на нащупанном в кармане телефоне — и того дальше.       Поморщившись, Нил отбросил мобильник и помассировал виски, а после потер лицо ладонями, разгоняя скопившееся онемение. Неловко встал, пошатнувшись. Добрел до спальни и заглянул туда: ни Мэтта, ни Сета не было. Скорее всего, оба пребывали в блоке у девушек и наверняка еще спали. Нил вздохнул. Кажется, его действительно истощило, если он отключился в гостиной, даже не приняв душ, — и провалялся в бессознательном состоянии… сколько? Часов шесть? Скорее всего даже больше, но он не помнил, в который час перед глазами потемнело.       Из-за пропахшей гарью одежды в комнате тоже сильно пахло паленым — и Нил нахмурился. Кажется, ему не нравился этот запах. Его немного тошнило — и разогнавшееся сердцебиение делу не помогало. Наоборот: словно толкало желчь по пищеводу все выше и выше, подгоняя пульсом. Настолько, что приходилось сглатывать. Это было странно, потому что, по идее, все костровые ароматы обычно Нила успокаивали. Возможно, он просто проголодался.       Все еще пошатываясь, он добрел до ванной. Запихнув одежду на дно корзины с бельем к стирке, принял душ, простояв под ним вечность. Осевшая на кожу сажа, похоже, въелась в поры, потому что не отмывалась, сколько бы Нил ни тер. Он почти израсходовал весь гель, прежде чем почувствовал себя достаточно чистым. Один раз его все-таки вывернуло — прямо ему под ноги. Желчью и, в основном, водой: как только Нил намочил голову, пропитавший волосы запах сгоревшей Норы потек по лицу, заполняя собой обоняние, и побороть очередной спазм не удалось. Пресс скрутило, гортань — сжало, и на корне языка Нил ощутил вкус пепла, тут же исторгнув его вместе с рвотным позывом. Обессиленно ухватился рукой за стену, тяжело дыша, и какое-то время просто стоял, ожидая, пока перед глазами не перестанет рябить. Как ни странно, после этого стало легче — а может, запах желчи перебил запах гари. Нил не стал над этим долго раздумывать, больше сосредотачиваясь на том, чтобы вычистить из-под ногтей непонятно как попавшую туда сажу.       Затем он быстро перекусил, обнаружив в морозилке какую-то заморозку из сделанных ранее заготовок: в который раз — через силу. Раздраженный желудок сопротивлялся, но каждый раз, когда Нил думал оттолкнуть тарелку, в мыслях возникало кислое и осуждающее лицо Кевина, и Нил ел. Давился, но ел, потому что большего ему не оставалось.       Тишина оглушала.       Закончив, он долго сидел на месте, пялясь в пространство перед собой, и нервно отстукивал пальцами по столу, чтобы перебить гудящее в воздухе безмолвие. Он… понятия не имел, что делать. В смысле — буквально. Не только с Рико или Лисьей Норой, но и в конкретный момент. Конечно, вопрос отсутствия стадиона решал Ваймак, а Рико, вероятно, пока что удовлетворил свою жажду возмездия. Позже еще предстояло обдумать, как в дальнейшем обезопасить Лисов, но сейчас — сейчас можно было передохнуть. Нил понимал это какой-то частью разума, но… Что он должен был делать?       Он был один.       Команда отсыпалась в других комнатах, и Нил, вообще-то, не привык к тому, что его окружение могло внезапно опустеть. Он привык, что всегда кто-то оказывался в поле зрения или зоне доступности, всегда кто-то разводил деятельность: то Дэн и Мэтт звали в кино или устраивали киномарафоны в общаге, то Рене приходила со своими плакатами, то они собирались вместе играть в настолки, частично вовлекая Монстров. В выходные в Башне кипела какая-никакая жизнь, и стоящая сейчас тишина ощущалась мертвой.       Леденящей.       Или так только казалось из-за того, что ночью Нил распрощался с единственным местом, где мог найти покой и утешение?       Выдохнув, он поднялся и несколько раз моргнул в пустоту, обхватив ладонями лицо. Затем — помыл посуду и, переодевшись в одежду для бега, занялся тем, что выходило у него лучше всего. Перед тем как покинуть комнату, отстраненно посмотрел на вмятину в двери, осыпавшуюся деревянными сколами: местами щепки, пропитавшиеся его кровью, отдавали бордовым. Нилу следовало починить это? Хотя бы отмыть? Или можно было оставить на Мэтта? Ему вообще было до всего этого дело?       Никакого.       Он безразлично закрыл дверь и запер за собой снаружи.       На парковке перед Башней было пустынно: несколько охранников прогуливались вдоль периметра, но в остальном не было видно ни студентов, ни репортеров. Натянув на голову капюшон мэттовской олимпийки, одолженной, чтобы избежать ненужного внимания, Нил взял медленный темп — и плавно покинул территорию общежития.       Он понятия не имел, по какому маршруту бежать, и даже не думал об этом. Он честно старался не думать ни о чем — и в каком-то смысле внутреннее опустошение с этим неплохо помогало. Мысли были вялыми и вязкими, и Нил намеренно не цеплял ни одну из них, чтобы не обжечься. Мысли были выставленными жалами пчел — стоило коснуться одной, и обязательно последовало бы возмездие. Поэтому Нил упорно смотрел на пейзаж впереди и переставлял ноги, нагревая мышцы.       Скрываться под олимпийкой было жарко, но это себя оправдывало: несколько раз Нил замечал папарацци, карауливших вместе с журналистами в своих неприметных фургончиках. Непонятно, кого они хотели выловить: то ли Чака, то ли Ваймака, то ли Лисов — то ли вообще цеплялись к случайным студентам, собирая слухи. Нил скрипел зубами, стараясь игнорировать все попадавшиеся на глаза признаки репортеров: он умел от них бегать, а лезть в кадр с очередным полным вызова интервью было совершенно неуместно. Нил мог себя контролировать.       Голеностопные суставы горели.       Сначала его занесло к футбольному полю, но оно оказалось занято, так что Нил изменил курс и навернул несколько кругов до кампуса и обратно, не испытав ни капли удовлетворения. Пробежался до стройки, натягивая капюшон глубже каждый раз, когда навстречу попадался какой-то незнакомец, и до дома Ваймака. Снова вернулся к футбольному полю — и обогнул его по кругу, наблюдая за чужой тренировкой через рабицу забора и сети стальных труб вытянутых по периметру трибун. Футбольное поле вместе со всеми окружавшими его конструкциями было меньше Норы раза в два, но что-то в груди свернулось и кроваво запульсировало, потому что это поле — было.       Норы не было.       Нил все смотрел и смотрел, цепляя взглядом обрывки формы в знакомых оттенках, проскальзывавшие между прутьями и ограждением; отстраненно вслушивался в крики, доносившиеся из глубины, трель свистка, ругательства и гомон голосов. Треск ветра, разрываемого брошенным мячом, и хруст травы под бутсами. Нил чувствовал жизнь, кипящую на этом поле, и азарт игроков, погруженных в игру. Чувствовал, как солнце поливало футболистов, пока он скрывался в тени, отбрасываемой трибунами, — и чувствовал, как что-то внутри него медленно у-м-и-р-а-л-о. Он ни о чем не думал, но что-то в груди жглось и тянулось в очевидном направлении — и в конце концов Нил сдался.       Развернувшись, он прибавил темп и направился в сторону Лисьей Норы.       Ему нужно было ее увидеть.       Квадрицепсы немели, наливаясь теплом.       Знакомый маршрут — холм Лисьей Башни, трасса, поворот к стадиону — пролетел в одно моргание.       Издалека почерневшее здание напоминало выброшенного на берег кита: животное умирало в агонии, пока вокруг него кружили хищные чайки, охотившиеся за подтухающим мясом и мухами разгоняемых ветром комьев пепла. От вида покрытых копотью стен сжималось сердце. Стоявший вокруг здания запах ничем не отличался от сладковатого запаха смерти и гниения.       Несло паленым и жженой резиной.       На подъезде к Норе притаился один из репортерских фургонов, поэтому Нил обошел ее по задней стороне, продираясь через кусты и невысокий забор парковки. Прокрался вдоль ограждения у входных ворот, минуя сектор за сектором — и с каждой секундой испытывая все больше раздражения из-за того, что на собственный стадион ему приходилось проникать тайком. Но он, по крайней мере, никого не встретил по дороге. Полицейские и пожарные давно уехали, оставив после себя залитый грязной водой асфальт и перетянутые желтой лентой шлагбаумы.       Добравшись до служебного входа, Нил на несколько секунд замер. Вскинув голову, уставился на возвышающуюся стену: прямо напротив, покрытый черными разводами точно следами от ударов когтями, блестел в солнечном свете огромный рыжий отпечаток лисьей лапы. Под ногами хлюпало. Нил поморщился, а затем дернул сетку входных ворот: они не были заперты. Вероятно, электронный замок расплавился или его закоротило от воды, но от внешних посягательств Нору теперь защищала лишь обычная дверь, ведущая к служебному коридору, которым пользовалась команда.       Нил почувствовал, как у него дрогнули губы: защищать уже было нечего.       Глубоко вдохнув, он поднырнул под натянутой между звеньями рабицы лентой и достал ключи. Пальцы сковало легким тремором, когда Нил поднес руку к замку — и обнаружил, что тот был выломан. Даже эта дверь уже не была препятствием. Скорее всего, это сделали пожарные, когда занимались тушением внутри, потому что Рико вряд ли стал бы оставлять настолько очевидные следы, но Нил все равно до боли сжал зубы одновременно с кулаком: небольшой ключ впился острием в центр ладони, от силы давления прорезая кожу. Нил вздрогнул; выронил всю связку. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, толкнул дверь и рванул вперед по коридору — до следующей двери с надписью «Лисы», ведущей к их внутренней служебной зоне. Коридор на удивление не выглядел особенно пострадавшим — но, на чистоту, кроме стен в нем ничего и не было. Испытав противное чувство надежды на то, что внутри могло уцелеть гораздо больше, чем казалось, Нил толкнул вторую дверь — тоже взломанную — и влетел внутрь. Его сразу же окутало облаком взметнувшегося ненамокшего пепла и запахом гари. Закашлявшись, Нил помахал рукой перед лицом, развеивая серые хлопья, и прищурился, оглядываясь. Медленно двинулся вперед, глядя то под ноги, то на стены. Включать свет он даже не пытался: проводка, очевидно, сгорела.       Нил шел практически наощупь, подсвечивая себе путь тонким лучом фонарика пригодившегося в кои-то веки телефона. И почему нужда в мобильнике возникала только в таких ситуациях? Полы были покрыты тонким слоем воды, чавкающей под подошвами, — Нил чувствовал себя так, словно пересекал море крови. С каждым новым шагом ему казалось: он приближался к пропасти. В темноте, практически без света, стены представали еще более черными и мрачными. Отблески в лужах добавляли ощущение заброшенности: словно Нил шел по канализации, а не по внутренним помещениям спортивного стадиона — едва ли не самого спонсируемого здания университета.       Нил, честно говоря, предпочел бы идти сейчас по канализации — если это означало бы, что Нора вернулась к своему первоначальному состоянию. Он понятия не имел, зачем пришел. Может быть, хотел проверить масштаб повреждений. Может — поскорбеть. Проститься с местом, служившим ему убежищем и утешением. Просто посмотреть. Его тянуло сюда, как небесное тело земной гравитацией.       Нил должен был своими глазами увидеть то пепелище, в которое превратилась Нора.       Фойе выглядело достаточно сносно: кроме черных луж и овеянных сажей стен в нем не было ничего примечательного. Нил дошел до инвентарной и поморщился: дверь в нее была наполовину сгоревшей и едва держалась на петлях. Внутри было сыро. Оплавленные стойки со снаряжением оказались пустыми: под ними кучами развалившихся головешек разметались клюшки, в которых от клюшек осталось одно лишь название. Подсвечивая телефоном, Нил прошел глубже, чувствуя, как под ногами скрипело прогоревшее дерево, рассыпающееся в труху от давления, и скривился: ничто здесь не уцелело. Это ничто ловило блики света и блестело графитом обугленной и искореженной экси-амуниции, залитой прогорклой водой.       Дышать стало тяжело, и Нил вышел, хлопнув дверью: она задрожала и осыпалась золой и щепками, скорбно хрустнув. Нил зажмурился и прикусил щеку изнутри. Он словно смотрел на разделанный труп парнокопытного, притащенный Лолой в образовательных целях. Мертвая плоть дрожала, когда Лола вбивала в нее лезвия, а кости трещали, ломаясь под давлением тесака.       «Срежь острым ножом лопаточную область так, чтобы на костях не оставалось мясо. Начиная с последнего шейного позвонка, отдели шею, но при этом оставь спинной и грудной отделы целыми».       Нил был внутри этого трупа.       Отвернувшись, он проверил прачечную: от формы тоже ничего не осталось, но это было достаточно предсказуемо. Все, что в темноте цеплял луч фонаря, блестело, словно было покрыто мазутом. Нил дошел до комнаты отдыха, видя перед собой только черное-черное-черное: стены были практически полностью покрыты копотью. Внутри по центру стоял полуразвалившийся диван и обгоревшие кресла, тумба треснула, проломившись посередине, и телевизор истек под нее расплавившимся пластиком, в котором смутно угадывались детали матрицы и платы. Нил покосился на угол, в котором однажды должна была появиться полка с чемпионскими кубками, и где-то на краю сознания отметил, что теперь она здесь уже никогда не появится. Прежней Норы — такой, какой ее знал Нил, больше не будет.       Он подошел к стене с фотографиями, выискивая хоть какие-то признаки уцелевших воспоминаний: чернильными кляксами на ней блестела сажа. Пятно света, направляемое рукой с телефоном, проехалось справа налево и сверху вниз, но все, что Нил в нем увидел, — это посверкивающий в бликах голый бетон. Фотографий не было. Ни одной.       Нил прикрыл глаза и прикусил изнутри щеку до крови: рот наполнился металлом и солью. Он чувствовал, как в его сердце вонзили нож — и прокручивалипрокручивалипрокручивали, как в мясорубке.       «Отрежь грудину так, чтобы на ней было небольшое количество хрящей и рёбер. Сними верхний слой чистой мякоти».       Отступив на шаг, Нил пошатнулся. Взмахнул рукой, удерживая равновесие, проехался пальцами по стене, собирая на подушечках сажу. Его на самом деле тошнило — снова. Он сложился едва ли не пополам, пытаясь дышать одновременно глубоко — чтобы подавить рвотный позыв — и поверхностно — чтобы не наглотаться пепла.       Нил знал, что фотографии можно было восстановить: Дэн хранила оцифрованные версии в своем компьютере. Кадры на стене были лишь распечаткой, но… они были историей. Дэн никогда не показывала снимки, пока они просто не появлялись на стене — или пока она не отдавала их в руки, что случалось значительно реже. Сохраняла момент неожиданности и интриги, всегда удивляя: Нил часто вообще не замечал, как она фотографировала, если Дэн входила в раж. Она могла таскать с собой камеру непрерывно, тщательно отбирая после то, что было достойно ее персональной мини-выставки. На этой стене впервые появилось их с Эндрю фото, отснятое Дэн перед матчем с техасцами: едва ли Нил тогда в полной мере осознавал его важность.       Он знал, что фотографии можно было восстановить. Но что он должен был сделать с воспоминаниями? Он столько помнил. В Норе происходило много всего: не считая ночных тренировок, здесь проводились банкеты, решающие матчи, отборы и доверительные беседы. Здесь Нил признался Кевину в том, что он — Натаниэль, поведав отрывки своей прошлой жизни. Здесь Ваймак установил кабинки в душевых, обеспечивая команде необходимую приватность, — и это была одна из первых вещей, позволивших Нилу почувствовать себя в безопасности. Здесь они обсуждали нашествие зомби, супер-способности, университетские флеш-мобы. Здесь играли в «правду». Здесь Рене проводила благотворительные акции, в которых Нил принимал участие, и заключалось столько пари, что суммарных ставок можно было насчитать в десятки тысяч долларов. Здесь Эндрю впервые проявил скудный интерес к экси. Здесь Эндрю отстоял матч против Воронов, преодолевая ломку и пропустив лишь тринадцать мячей из ста пятидесяти. Здесь Кевин признал, что гордится Лисами, а Лисы собрались всей командой на дополнительную тренировку в погоне за победой над Воронами, зародив традицию прилагать больше усилий перед сложными матчами.       Именно здесь — даже спустя годы. На этом самом стадионе, служившим связью с тем будущим, которое Нил знал.       Но всего этого не было — как не было и фото с Эндрю, отснятым Дэн. Как не было и вероятности того, что все повторится, потому что Нил уже изменил события, переиначив историю, — и ему казалось, что вместе со сгоревшими карточками с обугленной стены сажей сползали его воспоминания. Будущее тускнело и исчезало прямо на глазах.       «В районе хребта, где находится толстый край, удали предлопаточное мясо. На ребрах должно остаться немного плоти».       Нил моргнул, продолжая попытки отдышаться. Махнул рукой с зажатым в кулаке телефоном, мазнув лучом фонаря по комьям свалявшегося от влаги пепла, развалившегося по полу бесформенной массой, омываемой грязной водой. И. Моргнул снова — потому что заметил под слоем серых хлопьев неожиданный всплеск цвета. Сердце мгновенно разогналось, будоража кровь и рассыпая по всему телу мелкие электрические импульсы. Нил нагнулся ниже, разгребая кучу угля, бывшего еще вчера частью интерьера, — и откопал фотографию. Неверяще выдохнул, подбирая ее: края обуглились, и на самой карточке прощупывалось несколько прожженных искрами дыр, но, что удивительно, под слоем влажной золы изображение уцелело. Да, немного размякло — но у-ц-е-л-е-л-о.       Вцепившись в найденный снимок, Нил смахнул с него сажу, оставив черные разводы от пальцев. Выдохнул, разглядывая: это был кадр с первого учебного дня, на котором сам Нил позировал вместе с Рене и Мэттом в лисьих кепках. Сжав губы, он сунул фото в карман и склонился над полом, погружая пальцы в чернильную массу золы. Он вновь измазался, вероятно, с ног до головы и опять загреб черноту под ногти, пока копался в густом болоте из угля, но… Но Нил отыскал еще несколько уцелевших снимков различной степени поврежденности, покрытых размокшим пеплом: фотографию с Кевином и Аароном, снятую издалека; фотографию позирующих Сета и Элисон; кадр с Рене, строящей рожки Ники; и кадр… кадр с Эндрю, нацелившим в Нила, точно рапиру, клюшку из вратарской зоны. Это была, очевидно, какая-то из тренировок, но Нил понятия не имел, когда Дэн успела их сфотографировать. Как обычно, она сделала это исподтишка, оставив фото на стене в качестве улики и трофея, а Нил даже не заметил, что оно появилось.       Он опустился на пол, коленями погружаясь в вязкую лужу пепла, и сглотнул. Поскреб снимок ногтями, очищая от черных комьев, издал нервный смешок. Только что он думал о фото из аэропорта — и, словно в насмешку, жизнь бросила ему в руки совершенно иной снимок из нового времени. Возможно, даже более ценный, потому что он уцелел в пожаре. В глазах защипало, и Нил зажмурился, стараясь не сдавливать пальцы, чтобы не раскрошить хрупкую бумагу, хотя ему хотелось вцепиться в снимок с такой силой, чтобы тот сросся с кожей.       Какое-то время Нил просто сидел так, ощущая коленями холодную воду и скребущий по коже песок золы.       Затем — медленно и глубоко вдохнул, после — выдохнул. Аккуратно убрал снимок в карман, к остальным. Поднялся и развернулся — здесь больше делать было нечего.       Возможно, следовало воспринимать найденное фото как знак: даже на пожарище можно было найти надежду. Потому что. Именно так этот кадр и ощущался. Как яркий свет перьев феникса, высовывающего голову из горы пепла.       Может быть, Нил и похоронил Нору, превратившуюся в руины, но… Но что-то осталось. Что-то всегда оставалось. Как воспоминания, знания — и блядская надежда, спасательным жилетом вытягивавшая каждого Лиса, выживавшего в этом мире по собственным правилам.       Этого должно было хватить, чтобы пережить скорбь.       Нилу нужно было только попрощаться.       Он мельком заглянул в кабинет Эбби: тот, то ли в силу своего дальнего расположения, то ли из-за того, что не представлял ценности, по большей степени уцелел. Кабинет Ваймака был скорее разгромлен, хотя и обгорел в большей степени: наверняка его поджигали отдельно. Нил с тоской посмотрел на обуглившуюся доску, на которой Ваймак вырисовывал стратегии, и на его стол, в котором, вероятно, было множество документов и обучающих артефактов. Возможно, самое по-настоящему ценное в Норе хранилось здесь: записи старых игр, разборы матчей, история команды, собранная в хрониках, расчерченные Ваймаком схемы и комбинации, планы тренировок, питания — и много всего еще. Если форму, снаряжение и даже стадион можно было восстановить, то эти знания, скорее всего, теперь были утеряны: почти все оплавилось и сгорело, а что не пострадало от огня, было разбито, изломано и раздроблено. Рико подошел к процессу с энтузиазмом и вдохновением.       «По длине оставшегося позвоночника сними вырезку острым ножом. Старайся не оставлять её части на костях. Начинай от подвздошных, медленно передвигаясь и натягивая в свою сторону мясо. Так оно легко отстаёт от хребта».       Поджав губы, Нил покачал головой. Прошел в раздевалку, перешагивая через поленья скамеек, осмотрел шкафчики. Металл ожидаемо почернел, но, может, внутрь огонь не добрался? Нил крутанул замок — механизм заел: кажется, что-то внутри все-таки расплавилось, заблокировав поршни. Несколько раз дернув дверцу, Нил вздохнул и глухо ударил по ней ладонью. Потер лоб, вновь ощущая под кожей комья сажи. Вздохнув, отвернулся: смысла выламывать дверцу не было. Внутри были только комплекты сменной формы, и вряд ли они понадобятся в ближайшее время. Возможно, внутри был только прах.       Странно, но после найденных фотографий пустота в груди словно немного заполнилась. Нилу все еще было больно, но это ощущалось иначе: он больше не чувствовал себя так, будто потерял Нору безвозвратно.       Может быть, Нил сам и был фениксом.       Женскую раздевалку и душевые он проверять не стал — и направился, наконец, на поле. Он, вообще-то, понятия не имел, что хотел увидеть. Осмотр технических помещений показал, что Рико постарался на славу, намеренно выжигая все самое важное. Судя по ночному пожару и полыхавшим сквозь обрушившуюся крышу языкам пламени, вряд ли на корте ситуация обстояла лучше.       Нил все равно вышел. Из-за обрушившегося потолка здесь было достаточно светло, поэтому он убрал телефон, отключив фонарик, и огляделся целиком, не высвечивая отдельные зоны.       Как и ожидалось, зрелище было не для слабонервных. Ряды зрительских трибун оплавились и почернели, кое-где проломившись и рухнув: стальные трубы и балки торчали тут и там, как изломанные кости. Плексигласовое ограждение полностью стекло на пол и, остыв, теперь покрывало обуглившиеся просевшие бортики поля, точно прозрачный застывший янтарь, окрашенный грязным красителем. Засохший воск свечи, осевший на бесполезных теперь рекламных плакатах белесыми слезами. Паркет был залит водой, уровень которой был гораздо выше, чем в служебной зоне: все-таки основное возгорание пришлось именно на эту часть стадиона.       «Вырезай тазовые кости. Для этого сначала разруби хребет там, где разделяются между собой поясничный и крестцовый отделы. Мякоть срезай по бедренным костям. Легче всего отслаивается внутренний кусок».       Нил погрузился в воду по щиколотку, совершенно игнорируя промокшую обувь, и прошел глубже. Местами доски скрипели, проседая под его весом. В воде плавали ошметки то ли трибун, то ли бортов, то ли рухнувших с потолка конструкций. Разбитыми гроздьями ягод по полу стелились лопнувшие оплавленные прожекторы, выломанными ребрами покоились рухнувшие балки и обугленные стропила, выпотрошенными кишками свисали с потолка оборванные кабели и провода. Нил вскинул голову, всматриваясь в проглядывающее через дыры в крыше небо: оно очень контрастно смотрелось на фоне почерневших слоев металла и изломанных сколов рамп. Что-то поскрипывало — словно бы отовсюду.       Нил не был специалистом, но он очень, очень сомневался в том, что это подлежало быстрому восстановлению. Лисья Нора была трупом выставленного на обозрение животного, на примере которого нужно было познать, что означало носить фамилию Веснински.       «В этом нет ничего страшного и мерзкого, Натаниэль. Не смей блевать, или я заставлю тебя потом за собой слизывать. Возьми нож в руку — и повторяй за мной. Папочка будет гордиться».       В глубине коридоров раздались тихие шаги, различимые лишь за счет шелестящей по полу воды. Если бы не лужи, Нил бы их не заметил, поэтому он не стал двигаться, продолжая созерцать. Не потому, что ни один рефлекс в нем не взбунтовался, принявшись вопить во всю глотку об опасности. Нил узнал шаги — не мог не.       А еще он не мог пошевелиться. Он словно тонул по колено в ряской трясине, все глубже погружаясь в ил с каждым вздохом. Под просевшим сводом гулял стонущий ветер, а где-то в вышине ползли чистые и ясные облака.       За спиной что-то — очередной обломок сгоревшего здания — хрустнуло, а затем в лопатки прилетело мрачное и тяжелое:       — Что ты делаешь? — Точно ножом под ребра ударили.       Нил обернулся: на пороге между фойе и внутренней зоной, заваленной обрушившимися трибунами, стоял Эндрю. Смотрел не мигая, пронизывающе и сверляще, выступая из теней, как из преисподней, почти сливаясь с темнотой позади. Как всегда, он подкрался тихо и незаметно: возможно, он уже довольно давно бродил по коридорам, скрываясь во мраке? Нил почему-то вовсе не удивился, увидев его. Словно все это время подсознательно ждал. Словно это было естественно — встретить Эндрю там, где поглощала скорбь.       — Прощаюсь, — просто пожал он плечами — и вновь перевел взгляд на потолок.       Эндрю и был воплощением скорби и надежды в одном лице, и его присутствие за спиной Нила ощущалось таким правильным, что удивлению не оставалось места. Нил даже не стал спрашивать, откуда и зачем Эндрю тут взялся. Вряд ли он пришел прогуляться по закоулкам памяти. Скорее всего, Лисы вновь потеряли проблемного новичка. И, вероятно, только Кевин и Эндрю могли предположить, где он находился, но Кевина за ним, очевидно, никто бы не отпустил. Другой вопрос — почему не послали Мэтта или Дэн, или Рене, но Нил им не задавался. Может, его искали по всей территории университета, а может — никому вовсе не было дела: хотя бы потому что никаких звонков ему не поступало. Это не имело значения.       Нил нахмурился, рассматривая в прорехи голубое небо: оно вызывало смешанные ощущения. Будто он со дна колодца смотрел на что-то далекое и недостижимое. Или даже — со дна могилы. Кто-то посыпáл его сверху землей, осыпáвшейся потревоженным ветром пеплом, но работал недостаточно быстро — и вместо взмахов лопаты Нил видел лишь поднебесье.       Это была — пустота. Смиренная и скорбная, но спокойная.       Нил был пуст внутри — и его медленно наполняла злость. Магматичная, перестраивающая в нем что-то на субатомном уровне. Будто двигались тектонические плиты. Рико разрушил то, что было ему дорого, действуя так, как не действовал прежде, обнажил изломы стен и души, выпотрошив Нору до основания, пустив кровь по трубам водопровода. Нил тоже мог что-то сделать. Как и что — у него было время определиться. Кулаки сжались: раздался хруст суставов. Нил лишь выдохнул.       Он понятия не имел, что делать.       Злость смешивалась с кислотной горечью. Нил ощущал себя так, словно на самом деле оказался на похоронах. Ветер тянул тоскливую панихиду, а у него даже не было последнего слова. Ни пригоршни земли, ни венка. Единственное — он снова был весь перемазан сажей, и это могло сойти за траурный смокинг.       — Прекрати. — Эндрю произнес это с нажимом. Нил моргнул и вновь к нему обернулся, удивленно вскидывая брови:       — Что?       Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Эндрю сжал челюсти, прожигая Нила потемневшими радужками — или так только казалось из-за практически отсутствующего освещения? Вероятно, Нил выглядел жалко: он вновь растер пепел по лицу, запачкал волосы и колени, руки вымазал несколько раз — и застыл посреди обломков стадиона, по щиколотки промочив ноги, пялясь в пустоту руин. Для полноты картины ему не хватало лишь начать шептать молитву, и он целиком и полностью сошел бы за поехавшего. Или помешанного. Эндрю не стал никак комментировать его внешний вид, хотя во взгляде читалось все его отношение: «Как можно так скорбеть по, блядь, зданию?»       Вместо этого процедил:       — Самобичеваться.       О? Нил криво дернул губами. Так вот как это выглядело со стороны. Он покачал головой:       — Я не… — и осекся. Нил не был уверен, что эти слова были правдой: в глубине души он знал, что все могло бы пройти гораздо чище. Он мог не забыть о том, что Кевин планировал интервью, для начала. Он мог приложить больше усилий, чтобы отменить его. Он мог не выпускать никого на сцену: ни Сета, ни Эндрю. Он мог сам поучаствовать изначально — и контролировать свой блядский рот. Он мог бы много что, чтобы в принципе не допустить этого противостояния, — но он этого не сделал. Именно его решения привели к пожару. И пусть Нил понимал, что погибшая Нора была лучше погибшего Лиса, это не отменяло того, что ему было б-о-л-ь-н-о.       Увидеть руины и последствия было его личным способом… наказать себя? Нил не знал. Он просто хотел запомнить все, что мог увидеть. Эндрю, вероятно, прочитал в нем это желание еще утром — до того как Нил в принципе его осознал. Он скептично вскинул бровь, наблюдая за сменой выражения его лица, и Нил поморщился:       — Это не так уж просто, знаешь ли. Я действительно виноват.       Смысла убеждать в этом Эндрю не было никакого: жизнеспособных аргументов Нил привести не мог, потому что все они разбились бы о «ты не знал» — но он знал. Он. Знал. Будущее. И обосрался. Не Сет, не Эндрю, не Кевин. Нил. Он не справился. Его вина отличалась от сетовской за счет этого знания. Но также в этой вине не было смысла — потому что во всем был виноват Рико.       Вероятно, Нил прощался не только с Норой, но и с сожалениями.       Эндрю поднял руки, скрещивая их на груди. Произнес, наполняя голос острой, как бритва, иронией:       — Иногда ты такой тупой. — Нил закатил глаза и поджал губы: да что он сделал? Он, вообще-то, упивался одиночеством и скорбью. Можно ему было погрузиться в саморазрушение хотя бы на толику? Или это была привилегия исключительно Эндрю? Эндрю смотрел на него, изучающе склонив голову. Поймав взгляд Нила, прищурился. Уголки его губ едва заметно изогнулись вниз. — Рико обосрался, — сообщил он. Нил непонимающе моргнул, и Эндрю глазами транслировал ему по буквам: «и-д-и-о-т». Ртом продолжил: — Он вспылил и действовал необдуманно. Это все, — мотнув головой вперед и назад, Эндрю словно очертил границы стадиона, — нам на руку.       — Это все, — поморщился Нил, повторяя жест, — демонстрация силы и обещание большего.       Эндрю невпечатленно повел плечом:       — Пусть так. Но это очень громкая демонстрация, привлекшая кучу внимания.       Нил зажмурился, устало хватаясь за лоб, вдавил пальцы в череп, словно пытался проломить его и достать пару извилин. Может, так было бы проще воспринимать слова, потому что Эндрю, очевидно, был прав, но это не отменяло скребущегося в груди чувства потери. Это не отменяло того, что Нил не предугадал действия Рико и пустил ситуацию на самотек, позволив ей завершиться пожарищем.       Уронив руки, он мрачно посмотрел на Эндрю:       — Я разрушил Нору.       Эндрю посмотрел на него в ответ как на малое дитя, неспособное понять, что засовывать вилки в розетки плохо.       — Действия имеют особенность в виде последствий, — бесцветно прокомментировал.       Нил фыркнул: как будто он этого не понимал. Он слишком много знал об этих последствиях — поэтому и объяснить ничего не мог. Осведомленность о будущем убивала — Нил представлял его худшие вариации. Он уже облажался с пожаром, что говорило о том, что все его знания были ничем — пустотой и пшиком в море. Рико мог подстроить передоз Мэтту, Сету или Аарону. Подстроить автомобильную катастрофу с участием Ники или Элисон. Или, блядь, подстроить внезапный привет из прошлого в виде… Нил оборвал эту мысль: Дрейк был мертв, а других примеров на ум не шло. Разве что за Рене могли бы начать охотиться члены ее старой банды, но они и так могли найти ее без труда, если бы пожелали. Другое дело — за деньги, но… Рене умела за себя постоять.       Нил отвел взгляд в сторону, чтобы не начать разгонять эту цепочку размышлений: он чертовски устал представлять различные смерти Лисов, иррациональные и неуместные. Но… Сгоревшая Нора ведь была лишь началом — и Нил никак не мог предотвратить неминуемые события. Это было сильнее его.       А самым смешным в этом было то, что Эндрю не нужны были никакие знания о будущем, потому что он и так прекрасно представлял, на что был способен Рико. Это Нил из прошлого волновался только о себе — и теперь, осознав в полной мере, что такое привязанности, мучительно переживал то, что, вероятно, клокотало в мозгах Эндрю непрерывно, потому что тот заботился о семье от и до. Наверное, потому он и мог оценивать ситуацию объективно.       Эндрю едва заметно закатил глаза и добавил, разжевывая по словам:       — Ты вышел на сцену с целью отвести Сета с линии огня — и ты достиг этой цели.       Спор не имел смысла, но Нил все равно поджал губы и покачал головой. Потребность произнести слова вслух перевешивала рациональное. Возможно, если проговорить, то стало бы легче? Он выдохнул.       — И вместо Сета я спалил место, которое считал своим домом. — Развел руками, в этот раз намеренно демонстрируя окружавшие его обломки всего подряд: блестящие углем прогоревшие ряды скамеек, почерневшие опавшие к полу трубы, свисающие с небес оборванные провода, покрытые стаявшим плексигласом ограждения. Взгляд Эндрю впечатался в скулу. Несколько мгновений он просто разглядывал Нила, изучая мимические спазмы на его лице, а затем, кажется, вздохнул.       — Вот именно, — бесцветно произнес. — Вместо. Ты с этим справился.       Слова упали в голову, как в колодец, и отразились эхом от стен черепной коробки. Нил уставился на Эндрю широко открытыми глазами, ощущая, как пространство между ними съеживается и тускнеет, а сердце в груди, наоборот, разбухает, словно пропитавшись водой вместе с кроссовками, и наливается кровью. Он так сильно нуждался в этом «справился». Если бы не разделявшее их расстояние, Нил бы, вероятно, не выдержал и уткнулся Эндрю куда-нибудь в ключицу, поглощая источаемое тепло.       Возможно, он добивался именно этих слов, потому что от них действительно стало легче.       Эндрю твердо посмотрел на него и продолжил, расценив его молчание как готовность слушать и перестать отнекиваться:       — Даже если пожарную инспекцию заткнут, распространить слухи о том, что это не было случайным возгоранием, не составит труда. Наши болельщики уже строчат теории, обвиняя Воронов, а журналисты ошиваются через метр.       «Наши болельщики» было сказано так, словно Ники прямо сейчас вирусил форумы с десятка аккаунтов, раскидывая сплетни в виде развернутых комментариев. Нил представил эту картину и ухмыльнулся: было бы славно.       Эндрю произнес уверенно и незыблемо, как будто знал наперед:       — Мориямы в ловушке. Загнали себя в тупик. Тетсуи больше не позволит Рико своевольничать, потому что новые происшествия привлекут внимание. Ему это не нужно. Его цель — сфокусировать всех на противостоянии с Кевином, и Рико уже существенно замарал ее. На какое-то время — мы в безопасности.       Это звучало разумно. Это звучало правильно, и поспорить было довольно сложно. Нилу очень хотелось поверить Эндрю. Эндрю был умным. Надежным. Успокаивающим. Может быть, они могли бы придумать что-то вместе — когда «какое-то время» подошло бы к концу. Каким-то образом даже «какое-то время» — ограниченное и конечное — не пугало. Это все звучало… утешающе.       Ох. Эндрю что, утешал его? В груди зародился пузырящийся комок смеха — не истеричного, как ночью, но немного нервного. Нил прикусил губу, прокручивая в голове все произнесенные слова, и, кажется, Эндрю действительно потратил слишком много воздуха, вколачивая ему в черепушку гвозди аргументов. Это… было мило, вообще-то. Но Нил никогда не сказал бы этого вслух. Вместо этого он хмыкнул:       — Я думал, ты не любишь повторяться.       Насколько жалко он выглядел, если Эндрю твердил ему одно и то же разными словами? Насколько уставшим, озлобленным и побитым жизнью? Насколько… Нил отмотал в памяти все события до начала пожара, по крупицам собирая свой образ, поведение и поступки. Эндрю думал, что он сходил с ума? Ну, этому не стоило удивляться: его ночная истерика и потеря контроля были очень живописной картиной. Мог ли Нил… напугать Эндрю? Это произошло? Могло ли Эндрю казаться, что Нил вот-вот сломается, — и потому он пытался вставить его мозги на место? Вероятно, у него были для этого все основания — даже за время их беседы Нил мог насчитать несколько предпосылок.       Эндрю посмотрел на него, взглядом обещая перелом хребта в трех местах.       — Приходится, раз уж ты не способен понять с первого раза, — отчеканил. Нил покачал головой:       — Я уже говорил, что туговато соображаю.       — Да, — кивнул Эндрю, на секунду умолкая. Склонил голову так, точно рылся в памяти, а затем процедил практически по слогам: — Тебе нужно раз-же-вы-вать.       Нил улыбнулся чуть шире. Он был уверен, что это цитата. И еще он был уверен, что терпение Эндрю было на пределе: тот и так стоял по колено в грязи. Фигурально. Эндрю пришел за ним на пепелище, чтобы сказать, что Нил справился. Пожалуй, этого было достаточно для того, чтобы он перестал спорить.       Под потолком снова что-то хрустнуло, и Нил перевел взгляд наверх, с прищуром разглядывая скрипящие рампы. Поднявшийся ветер хлестал проводами, нарушая устойчивость и без того хрупких конструкций, и Нил поморщился, размышляя о том, сколько всего еще успеет рухнуть к тому моменту, когда займутся починкой. Нора буквально разваливалась — и это не могло не резать по сердцу, сколько бы утешения ни принес Эндрю своим присутствием.       — Нил, — тяжело произнес тот. Нил не откликнулся, с искрящимся в груди напряжением ожидая, когда небо рухнет: это было понятно по натянувшимся до треска кабелям. Это в какой-то степени завораживало — как полыхающее ночь напролет зрелище. Отвлек его лишь негромкий всплеск со стороны фойе. Он тут же обернулся, с ужасом наблюдая, как Эндрю делает шаг в воду, и едва не нырнул наперерез.       — Стой. — Нил сделал шаг в его сторону, и Эндрю замер; медленно вернул ногу на прежнее место. Посмотрел так, словно планировал прямо сейчас утопить Нила в луже, покрывшей поле, и тот вздохнул: кажется, он затянул с прощанием, и терпение Эндрю точно грозило вот-вот лопнуть, раз уж он был готов лезть за ним в болото из пепла. Ускорившись, Нил направился к нему, движением разгоняя воду: чернильные пятна дрожали рябью, волнами рассыпаясь над обугленными звеньями паркета. Скривив губы, Нил проследил за линиями расползающихся от него во все стороны кругов, а затем поднял на Эндрю глаза: — Не надо, промокнешь.       Эндрю не просто так стоял все это время на пороге. Он отступил, освобождая проход, и окинул Нила выразительным взглядом: одна из его кроссовок успела почернеть. Нил поджал губы. Ну, он не приглашал присоединиться к своему трауру: сидеть в луже на данный момент было исключительно его фишкой, буквально и фигурально.       Он вышел в фойе: под ним тут же растеклось грязное пятно влажной слякоти; обернулся обратно на корт: одна из балок, подчиняясь весу повисших на ней прожекторов, покореженно надломилась и просела, повиснув в лозах спутавшихся кабелей. От нее что-то — наконец — отвалилось, с грохотом обрушившись в воду и поднимая небольшие волны, полные пепельных брызг. Нил с сожалением проследил за тем, как утихла вода, и поджал губы. С печалью осмотрел почерневшие стены и скрытые под копотью отпечатки лисьих лап, превратившиеся в грязную рухлядь бело-оранжевые ряды трибун. Он понимал, что все это восстановят рано или поздно, но… Но это была Лисья Нора. Сложно было отступить, оставив поле за спиной.       — Это просто стадион, — мрачно произнес Эндрю. Вероятно, его достало стоять в темноте и грязи в ожидании, когда Нил настрадается. Нил поджал губы.       — Нет, — покачал головой. — Нет, не просто. Это… — Он умолк и прикусил нижнюю губу, неспособный объяснить значимость Норы для него словами. Это — место побед и поражений. Это — кричащие цвета, танцующие Лисички и трубящие Рыжие Ноты. Это — контроль над Джеком и демонстрация силы, ночные тренировки и споры с Кевином, разработки новых стратегий, повторения дорожек шагов, гудящий от ударов мячом плексиглас, обучение новичков, владение полем, ревущие трибуны и…       — Дом, — раздраженно бросил Эндрю. Он зацепился пальцем за капюшон олимпийки на Ниле и потянул, словно котенка за шкирку, оттаскивая его от опасной игрушки. Весь его вид так и говорил: «Хватит тащить себе в рот всякую дрянь». — Я понял.       Нил хмуро посмотрел на него, отдергивая капюшон, но подчинился и отступил. Спорить с Эндрю было бесполезно: для него Нора не значила ровным счетом ничего. Это было нормально, и Нил не стремился навязать ему свою позицию. Он решительно встретил тяжелый взгляд и несколько секунд просто погружался в ореховые радужки, то ли гипнотизируя, то ли гипнотизируясь: Эндрю глазами выедал из него все иррациональное сопротивление, срезая острые углы настроения. Нил в нем плавился и согревался. Для того, чтобы твердо устоять на ногах, ему было достаточно одного пронзительного взгляда. Поэтому в итоге он просто мягко кивнул и повел подбородком в сторону выхода. В конце концов, между руинами прошлого и Эндрю он выбирал Эндрю. Вероятно, он выбирал Эндрю в ста из ста — с тех пор как попросил самого Эндрю выбрать его. На ум не приходило ни одной ситуации, в которой сложилось бы иначе.       Эндрю молча достал свой телефон, включая фонарь, и развернулся, отступая в темноту, прорезаемую узким лучом света. Нил машинально последовал за ним — и они двинулись по залитым тенями и водой коридорам, переступая груды непонятных обломков. У самого выхода Эндрю, прежде чем потянуть дверь, обернулся через плечо и покосился на Нила, словно проверял, не свалился ли тот в очередную лужу пепла. Нил невинно вскинул руки, с готовностью демонстрируя свою безоружность: Эндрю проследил за этим жестом с выражением мрачного скепсиса. Затем дверь скрипнула, отворяясь, и обоих залило дневным светом.       Нил часто заморгал, привыкая: все-таки в полутьме он провел неизвестно сколько, а поле, пусть и освещенное через дыры в крыше, не могло сравниться с плавившейся в солнечных лучах улицей. Поднырнув под лентой, он выбрался наружу и отошел в сторону, уступая дорогу. Осмотрелся, проверяя, не поджидают ли их журналисты и папарацци, готовые запихнуть микрофон в глотку. Впереди замаячили две приближающиеся фигуры. Репортеры? Прищурившись, Нил приложил ладонь козырьком ко лбу и вгляделся, через несколько секунд узнавая в одной из фигур Ваймака. Ох. Тот в упор смотрел на них с Эндрю и шел так тяжело, словно пытался кроссовками пробить асфальт. Нил покосился на Эндрю, прикидывая, имело ли смысл трусливо сбежать и насколько это вообще было оправданно, и вздохнул: Эндрю безразлично следил за тем, как двое шли к ним навстречу. Нил виновато почесал лоб.       Через несколько секунд Ваймак с сопровождающим приблизились достаточно, чтобы не было необходимости кричать, и Ваймак процедил сквозь зубы:       — Джостен. Миньярд. — Окинул обоих испепеляющим и уничижительным взглядом и скрипнул челюстью. — С пониманием у вас очень туго, да?       Нил выступил вперед. Очевидно, Эндрю не стал бы ни оправдываться, ни защищаться, но посетить Нору было не его идеей. Отчего-то Нилу не хотелось, чтобы тому приписывали его собственное безрассудство.       — Я залез туда первым, — сообщил он. — Эндрю просто пришел за мной.       Ваймак закатил глаза, останавливаясь, наконец, напротив, и покачал головой.       — Здорово. На кой хрен?       Нил пожал плечами. Сунув руку в карман, извлек пачку помятых и обгоревших фото, и помахал ей, точно белым флагом, у Ваймака перед лицом.       — На память.       Ваймак посмотрел на него одновременно тяжело и с какой-то жалостью. Нил тоже закатил глаза. Опустил взгляд на зажатые в пальцах фотокарточки: первым лежал как раз снимок с Эндрю. Помятый, покрытый чернеющими разводами, слегка размокший — но такой яркий и полный жизни. Уголки губ сами собой дрогнули в улыбке. Покосившись на реального — стоящего рядом — Эндрю, Нил поджал губы, побарывая непроизвольную мышечную реакцию, и спрятал снимки обратно в карман. Эндрю проследил за его движением с бесконечным безразличием, в котором почему-то все равно ощущалось презрение. Ваймак вздохнул и махнул рукой.       — Очаровательно. Теперь валите отсюда нахрен.       Нил с готовностью кивнул — и перевел взгляд на второго мужчину, терпеливо дожидавшегося завершения диалога. Он уже успел осмотреть его боковым зрением, пока размахивал фотографиями, используя их в том числе в качестве отвлекающего маневра. Мужчина был одет в офисный костюм с накинутой поверх тонкой ветровкой, на переднем кармане которой блестела красная нашивка с логотипом пожарного департамента. На ногах его, тем не менее, были сапоги, что говорило о том, что пожарный инспектор — а это, судя по всему, был именно он — не просто просиживал брюки в офисе и что-то знал: хотя бы что после тушения бывает мокро. В одной руке он сжимал здоровый промышленный фонарь с портативным генератором, а вторую, заметив взгляд Нила, протянул навстречу, сунув под мышку папку с какими-то документами:       — Капитан Северайд, Пожарная Инспекция Пальметто.       Слегка отстранившись, Нил покачал головой и вскинул руки, демонстрируя почерневшие ладони:       — Я запачкался.       Северайд ухмыльнулся и пожал плечами. Осмотрел Нила сверху вниз, принимая оправдание, и вернул папку в руку, не став протягивать ее Эндрю. Вместо этого произнес, доверительно понизив голос:       — Я понимаю потребность найти среди пепла что-то уцелевшее, но больше так делать не стоит. — По очереди посмотрел на парней, затем мотнул головой в сторону Норы. — Здание может быть небезопасным: мы еще не установили степень аварийности. Не стоит рисковать жизнью ради нескольких фотографий.       Нил закатил глаза и отступил еще на шаг. Бла-бла-бла. Как будто он никогда не находился в аварийных зданиях. Он по хрусту дерева мог отличить, грозил ли потолок обрушением — или это просто термиты живились в стенах.       — Я учту, — буркнул он. Северайд вскинул бровь: он определенно не поверил ни на йоту. Ну, он, вероятно, работал в этой сфере не первый день. Ваймак устало провел рукой по лицу и снова подогнал:       — Проваливайте. Мы позже обсудим ваше неумение следовать простым инструкциям.       — Да, тренер, — все с той же готовностью отозвался Нил. Покосившись на Северайда еще раз, прищурился и, склонив голову, добавил: — Вам сообщили, что это был поджог?       Ваймак тяжело вздохнул. Северайд, ничуть не изменившись в лице, серьезно посмотрел на Нила:       — Я здесь именно для того, чтобы определить очаги и причину возгорания. — Выждал несколько секунд под скептичным взглядом и, выгнув бровь, добавил: — Уверен, ты одним из первых узнаешь о результатах экспертизы.       Нил хмыкнул. Развернувшись, обошел мужчин со стороны Ваймака; оглянулся на Эндрю. Тот смерил Северайда бесцветным презрением и безразлично бросил:       — Проверьте осколки. Я заметил разбитые бутылки. — Затем он проследовал за Нилом, оставив Ваймака наедине с инспектором и всем, что тем двоим предстояло сделать. Нил почувствовал укол признательности: Эндрю проявил участие. Вряд ли Северайд не заметил бы бутылок, но Эндрю, во-первых, не доверял ему, а во-вторых… Во-вторых, кажется, ему было не все равно. На Нору, на обвинение Рико, на важность стадиона для Нила — не имело значения. Эндрю счел возможным открыть рот и бросить несколько слов, чтобы на них обратили внимание.       Нил испытал прилив теплого и щемящего сердце чувства.       Эндрю прошел мимо него, уверенно направляясь прямо в сторону дороги, у которой все еще стоял припаркованный репортерский фургон — и в этот раз Нил подумал, что это было не так уж плохо. Может, журналисты могли бы первыми зафиксировать показания Северайда, распространив после подтверждение слухов о поджоге и не дав правдивой информации сгинуть в пепле. Неподалеку от фургона стояла GS: Эндрю, очевидно, не пытался избегать ненужного внимания, действуя напролом. Действительно, вряд ли он стал бы прокрадываться к Норе, как Нил, — это было не в его стиле.       Еще дальше стояла машина, кажется, самого Северайда: возле нее, копошась в багажнике, возились еще двое в форменных куртках с нашивками. Логично, что пожарный инспектор работал не в одиночку: Нил отметил это отстраненно, продвигаясь к GS следом за Эндрю и гораздо больше обращая внимание на то, как открылась дверь репортерского фургона — и как оттуда показалась камера, а следом и человек. Эндрю смерил его убийственным взглядом — дверь захлопнулась так же быстро, как открылась. У колес Нил заметил осколки пластика и бликующее в солнечных лучах стекло объектива.       В груди потеплело еще на несколько градусов — и это не имело никакого логического обоснования.       — Бить камеры журналистов и при этом надеяться, что они распространят выгодные нам слухи, — не лучшая тактика, не находишь? — ухмыльнулся он. Эндрю не счел нужным отвечать на это, лишь смерил его все тем же убийственным взглядом, и Нил искренне улыбнулся.       Добравшись до машины, Эндрю щелкнул брелоком и решительно занял водительское место, хлопнув дверцей. Нил не раздумывая сел на пассажирское: в конце концов, он шел за Эндрю всю дорогу. Если тот не хотел, чтобы он был в GS, мог сказать об этом раньше. Нил, в общем-то, даже не задумывался о том, что ему здесь не было места. Все-таки Эндрю приехал за ним.       Как только он начал возиться с ремнем безопасности, по его лицу расползся горячий взгляд. Он покосился на Эндрю, и тот выглядел немного… осуждающе? Он пристально смотрел на покрытые пеплом колени Нила, задевающие бардачок, и ниже — на хлюпающие кроссовки. Нил настолько привык к влаге в ступнях, что даже не обращал на нее внимание. Он неловко поерзал, ощущая себя так, словно прямо сейчас Эндрю глазами перерезал ему ахилловы сухожилия, закручивая в узел оборванные связки.       — Эм, — пробормотал. — Я могу… разуться? — Вряд ли бы это сильно исправило ситуацию. Эндрю перевел тяжелый взгляд на его лицо, и в его глазах на самом деле отражалась неприкрытая жажда убийства. Боже, а на что он рассчитывал, когда вел Нила за собой следом? Нил развел руками и добавил: — Надеюсь, ты планировал заехать на мойку.       Эндрю дернул рукой, цепляясь пальцем за повязку, и медленно моргнул. Настолько медленно, что это можно было принять за прикрытые от усталости глаза.       — Замолчи, пока я не организовал тебе «колумбийский галстук», — все так же медленно проговорил. Нил хмыкнул:       — Ты не сможешь отказать себе в удовольствии следить за моей язвительностью.       Эндрю вскинул бровь. Еще несколько секунд всверливал взгляд в Нила, возможно, взвешивая «за» и «против», и в итоге отвернулся, резко проворачивая ключ в замке зажигания. С силой сжал руль, в чем Нил с довольной ухмылкой констатировал абсолютное: «Ты прав, и я тебя за это ненавижу». На удивление, он почувствовал себя бесконечно лучше. Очень-очень тепло. Уютно. Он с нежностью посмотрел на Эндрю, и тот вдавил газ с такой силой, словно надеялся колесами прогреть асфальт настолько, чтобы тот комьями отрывался от земли. Они выехали на трассу.       Нил уставился в окно, наблюдая за отдаляющимися очертаниями Лисьей Норы, и поджал губы. Задушенная на мгновения короткого раздражения Эндрю тоска трепыхнулась, царапнув когтями по сердцу. Нилу казалось, что он больше никогда не увидит этот стадион. Вероятно, так и было, потому что объективно делать там больше было нечего — а после восстановления Нора станет другим местом. Прикусив губу, он сглотнул и мысленно произнес то, что откладывал с самого прихода:       «Прощай».       Затем отвернулся и вперил взгляд вперед, разглядывая монотонно скользящую перед GS дорогу. Что-то внутри оборвалось и упало, запечатывая под собой тоску, горечь и воспоминания, погребая в завалах непрожитого осколки будущего. Нил прикрыл глаза, устало обводя двумя пальцами бровь, и тяжело выдохнул.       На какое-то время машина погрузилась в молчание. Эндрю ехал чуть медленнее, чем обычно, и Нил не знал, было ли это из-за того, что тот несколько раз становился свидетелем его панических атак, связанных с превышением скорости, — или он был слишком сконцентрирован на своих мыслях, чтобы рисковать разгоном спидометра. Он, вообще-то, выглядел… задумчивым? Нил бросил на него осторожный взгляд и тихо вздохнул: так или иначе, ему не мерещилось, что GS вот-вот перевернется, и это было здорово.       Ехать с Эндрю вдвоем — один на один — без страха вот-вот разбиться — было з-д-о-р-о-в-о.       Нил, кажется, уже успел позабыть это чувство. Он просто впитывал его в себя, пока у него была такая возможность.       Эндрю заговорил, когда впереди показался холм Лисьей Башни. Покосившись на Нила, еще немного сбавил скорость и произнес, практически не окрашивая интонации интересом:       — Так что там с твоей матерью?       О? Это звучало так, словно он продолжал какой-то прерванный разговор. Об этом он размышлял всю дорогу? Нил сцепил пальцы в замок, большими потирая внутренние стороны ладоней и перекатывая их так, чтобы прощупать костяшки с обратной стороны; емко и бесцветно ответил:       — Мертва, — тут же ощутив на себе полный презрения взгляд, в котором ругательства читались крупными буквами. «Да неужели?» Или: «Какой неожиданный факт!» Или: «Ты, блядь, издеваешься надо мной?»       Машина затормозила, и Нил хрустнул суставами. Повернулся к Эндрю, вглядываясь в его лицо: очевидно, Эндрю интересовали кости, о которых Нил неосторожно упомянул ночью. Он сглотнул:       — Это случилось… давно. Мы убегали, как и большую часть жизни, но попались в Сиэтле: поставщик документов оказался крысой. — Эндрю медленно кивнул, вновь поворачиваясь к дороге и продавливая газ: GS тронулась. Нил отвернулся к окну и пожевал губу, разглядывая очертания приближающейся Башни. Перед внутренним взором всплывали образы прошлого, которых видеть, честно говоря, не хотелось. И все же — Эндрю спрашивал. Ему нужно было ответить. Нил продолжил спустя несколько долгих секунд: — Это была ловушка, и мы слишком поздно это заметили, но нам повезло, потому что явившихся по наши души было всего пятеро — и у них был приказ брать нас живыми.       Он вздохнул, прикрыв глаза, и поморщился: он чувствовал себя так, словно вновь оказался в той подвальной коморке с единственным выходом, пробиваться к которому приходилось по трупам. Их окружили, и хищные улыбки на лицах Лолы и Ромеро обещали мучительные пытки, о которых Нил тогда даже не догадывался. Все, о чем он знал, — это о том, что стрелять следовало на поражение. Вот только и Лола, и Ромеро стояли за чужими спинами, поэтому до них добраться не смогли ни он, ни мама.       — Мы успели снять лишь по одному, прежде чем к нам подобрались слишком близко, — тихо произнес Нил.       Вид расплескавшихся по стене чужих мозгов не пугал, а вот летящий в его сторону нож заставил искать укрытие. Он успел забраться под стол, прямо к долбанному фальсификатору, обоссавшемуся в тот момент, когда прозвучал грохот первого выстрела — и Нил не знал, принадлежал этот выстрел ему или матери. Он просто заехал прикладом по мерзкой роже до чавкающего хруста и закатившихся глаз и прикрылся чужим телом, чтобы выглянуть из-под стенки стола и пальнуть по ногам — чьим угодно, если они не принадлежали Мэри, потому что трое оставшихся наемников обступили ее со всех сторон.       Нил попал по Ромеро, в щиколотку, — тот взвыл и упал, на миг встречаясь глазами с Нилом, и в глазах этих не было ничего, кроме ярости и жажды убийства. Вероятно, в этом заключалась его ошибка: из-за окатившей его пронизывающей пустоты Нил замешкался на долю мгновения. И. Он не успел выстрелить повторно. Добравшись до него, третий отцовский прихвостень за волосы выволок его из-под стола и встряхнул. Лола пронзительно захохотала и, приставив нож к горлу Мэри, схватила ее за подбородок, направляя ее голову так, чтобы та целиком и полностью увидела окрашенное ужасом лицо сына. Но в этом заключалась ошибка Лолы — при виде перемазанного брызнувшей из носа крысы кровью лица Натаниэля Мэри озверела. Она бежала с ним уже семь лет — и она не могла позволить ему сдохнуть. Не так, не здесь, не сейчас. Никогда.       Львицы становятся особенно агрессивными, когда гиены посягают на их детенышей. Ярость медведицы, защищающей потомство, сравнима с яростью неконтролируемой стихии. Даже собаки вгрызаются в плоть до костного мозга, спасая своих щенков.       Нил не совсем понял, что произошло: мама резко тряхнула головой, расшибая Лоле лицо и ломая хрящ переносицы, вывернулась из ее рук, заламывая кисти каким-то невероятным образом, и уже через секунду направила в сторону Нила дуло, не мешкая перед выстрелом. Пуля пролетела, кажется, на ладонь выше его головы, попав в горло пленителя, — опасно близко, но Мэри не промахнулась. Кровь потоком хлынула Нилу на макушку, заливая волосы и глаза, и он рухнул на стол, тут же бросаясь вперед. Он не был уверен, что собирался сделать: все происходило слишком быстро, слишком сумбурно, слишком громко. Ромеро схватил его за ногу, дернув на себя, а мама поймала руку, вытаскивая в противоположную сторону. Метнув в противника непонятно откуда появившийся нож — Нил только позже сообразил, что она вытащила его у себя из-под ребер, — Мэри выиграла пару секунд и битву за перетягивание, едва не вывихнув Нилу плечо из сустава. Лицо Лолы было залито еще сильнее, чем его, — вероятно, именно поэтому им и удалось каким-то чудом вывалиться за дверь, к которой они пробивались. Кубарем, с грохотом и пылью, оставляя после себя вязкие липкие разводы.       Каждая секунда отсчитывала вероятность их выживания. Они потеряли деньги и документы. Они потеряли время и безопасный маршрут. Спотыкаясь и перекатываясь, они бросились прочь так быстро, как только могли, пока мигающая неровным тусклым светом лампа заливала покрытый плесенью коридор зеленоватыми отблесками.       Им повезло, что и Лола, и Ромеро предпочитали ножи. Им повезло, что приказа стрелять по ним не было. Им повезло, что дверь в подвал не забаррикадировали, устраивая ловушку, и им повезло, что их не ждали снаружи и не раскурочили им машину: вероятно, считали, что они попались на крючок и были обречены.       Череда случайностей — почти такая же, как та, что в итоге привела Нила в Пальметто, — позволила им сбежать. Отсрочила неизбежное, любезно распахнув дверцу проклятого минивэна, в трансмиссии которого были спрятаны все их пожитки: минивэн был потасканным, достаточно неприметным и, к тому же, уже угнанным — слишком непривлекательным, чтобы им успели соблазниться за короткий промежуток времени их отсутствия. Мама затолкала Нила на водительское сиденье, свесившись из окна с другой стороны и беспорядочно отстреливаясь до тех пор, пока не закончились патроны, в то время как Нил газовал и выруливал прочь с неосвещенной парковки с перебитыми фонарями. В гетто сложно было кого-то удивить свистом пуль.       Череда случайностей — чистое везение. Нил понятия не имел, как ему удалось влиться в поток машин, как ему удалось не привлечь внимание копов, как ему удалось оторваться. Он просто гнал, не оглядываясь, смотря строго вперед: на стрелку спидометра и сияющую разноцветными огнями автостраду. Тяжелое дыхание матери он заметил слишком поздно. Как и расползающееся по ее животу алое пятно.       Можно ли было считать везением то, что им удалось сбежать, если в итоге Мэри скончалась, захлебываясь кровью, пока Нил, захлебываясь ужасом, беспомощно наблюдал за ее попытками просипеть последние слова? Оставшийся один, в темноте и пустоте, понятия не имеющий, что ему следовало делать теперь — без имени, прикрытия и хоть какого-то плана?       Наверное, именно поэтому Нил и не верил в удачу. Жизнь что-то давала — но всегда забирала что-то взамен. Это был бартер, а не везение.       — Еще один сдох в борьбе, а оставшихся двоих… — Нил пожал плечами и неопределенно махнул рукой. — Мы как-то выбрались, но мама поймала нож. Я слишком поздно понял, что рана была смертельной. — Он склонил голову в сторону Эндрю, разглядывая апатичное выражение его лица, и немного прищурился: так было спокойнее. Эндрю следил за дорогой, постукивая указательным пальцем правой руки по рулю, словно отсчитывал удары сердца. Нил поерзал, скребнув ногтями по тыльной стороне ладони. Поморщился, случайно задев оголенные ссадины, образовавшиеся после удара по двери, и накрыл их пальцами, потирая. Продолжил бесцветно и безразлично: — К этому моменту мы добрались до побережья, и мама драматично встретила свой конец под шум прибоя. Я сжег ее тело вместе с машиной, потому что ни времени, ни хлорки у меня не было, а потом упаковал ее кости в рюкзак и закопал в другой части пляжа, чтобы ее не обнаружили.       Он не очень отчетливо помнил эту часть, потому что действовал на автопилоте, а в голове у него царило вязкое ничто. Сгнившая каша, сосредоточенная на одной цели: бежать дальше. Отсутствие времени не помешало Нилу дождаться полного прогорания, не помешало разобрать по частям скелет матери, не помешало ему голыми руками выкопать ей песчаную могилу. Это было везение? Ценой ему стали запах паленой плоти, месиво из костей и сухожилий, звон треска сплавившейся с виниловой обшивкой человеческой кожи.       — Понятия не имею, почему ее так и не нашли, — тихо пробормотал Нил. — Вероятно, я ушел очень далеко, прежде чем закопал.       Эндрю успел припарковаться перед общежитием за то время, что Нил потратил на воспоминания и скудный рассказ. Погасив зажигание, он повернул голову в его сторону и бесцветно уставился, взглядом вырисовывая на скулах Нила витиеватые узоры. Нил задумчиво почесал бровь. Интересно, он смог бы найти ее могилу? Сколько миль он бежал, прежде чем рухнул на камни и принялся раскапывать песок, загоняя под ногти осадки горных пород и сдирая кожу до кровавых мозолей? От размышлений его отвлек сухой вопрос:       — Что ты делал после?       Нил пожал плечами:       — Выживал. Обратился к проверенному человеку, чтобы получить новый паспорт, и бесцельно скитался, пока не осел в Милпорте.       Он не помнил, называл ли Эндрю какие-то даты, чтобы тот смог уличить его в несоответствии. Ответ звучал достаточно расплывчато? Нил вздохнул: он ужасно устал скрывать часть правды, маневрируя между искренностью и ложью. Он ужасно устал держать в голове все, что наплел в разные стороны, — паутина вранья была липкой, зыбкой и удушающей. Нил ощущал, что вот-вот сам же в ней и запутается, и ему не оставалось ничего, кроме как ждать приближения щелкающих жвал.       Эндрю слегка прищурился и откинулся в кресле, опираясь левой рукой на окно. Подпер голову двумя пальцами, вдавив их в висок, и как-то непроизвольно, кажется, укусил мизинец, упершийся ему в губу. Нил проследил за этим с некоторым умилением — и страхом. О чем Эндрю думал? Какие выводы делал прямо сейчас? Он покосился на Нила спустя несколько ударов удвоившей частоту сокращений сердечной мышцы. Произнес спокойно:       — Ты понимаешь, что ты пиздец какой подозрительный? — Нил нахмурился и открыл рот, чтобы ответить, но Эндрю не дал ему заговорить, продолжив: — Признаваться в убийствах вооруженному человеку так, словно рассказываешь, что ел на завтрак, — странно, не находишь?       Ох. Нил моргнул; поджал губы. Ну, да, это звучало логично — если бы перед ним был кто угодно другой — даже Лисы, — он бы не стал не то что говорить об убийствах, он бы и о матери рассказать не смог. Может, Ваймаку, но тот слишком глубоко пророс в его сознании отцовской фигурой. Остальные… не были Эндрю, и уровень доверия между ними Нил оценивал объективно. Но с Эндрю он каждый раз попадал в ловушку — и это было неотвратимо. С другой стороны, Эндрю все еще был Эндрю: он знал, что такое убийство, преднамеренное и спланированное. Он, в конце концов, был вооружен — практически круглосуточно. Нил выгнул бровь и с вызовом вскинул подбородок:       — Тебя беспокоит, что я убивал?       Вряд ли Эндрю не задумывался о такой вероятности. Скорее, он должен был быть в этом уверен — процентов на восемьдесят? С учетом того, что Нил рассказывал о себе прежде, — и с учетом, блядь, убитого по его заказу Дрейка. Эндрю внимательно посмотрел на него; моргнул. Перебором пальцев правой руки постучал по колену — и его ответ прозвучал не совсем так, как ждал Нил:       — Меня разрывает между полярными подозрениями. С одной стороны, ты — просто жертва. С другой — чертовски искусный лжец и манипулятор.       Он произнес это безразлично, но Нил все равно ощутил прилив удушающего жара. В груди стало тесно, а ладони вспотели. Горячими пятнами по шее поползло волнение. Лжец. Манипулятор. К чему Эндрю поднял эту тему? Жвала щелкнули и сомкнулись на глотке, прогрызаясь к трахее. Нил то ли просипел, то ли прошептал, ощущая, как скребет в пересохшем горле:       — Ты можешь у меня спросить, если в чем-то сомневаешься.       Эндрю мрачно посмотрел на него и едва заметно скривил губы:       — И у тебя всегда будет готов ответ. — Достал пачку сигарет и, не утруждая себя открытием окон, закурил прямо в салоне. Ударивший по обонянию запах табака, в противовес обычным ощущениям, сдавил гортань, поднимая по пищеводу обжигающий желчный ком. Нил выдохнул, мгновенно отвлекаясь от мыслительных переживаний на физическую реакцию своего тела. Глубоко вдохнул — и закашлялся. Перед глазами всплыл образ полыхающей Норы, а на корне языка — вкус пепла. Ох, боже. Какого хера? Рвотный позыв скрутил живот режущим спазмом — и Нил поспешно открыл дверь со своей стороны, практически вываливаясь на улицу: его вывернуло. Натурально. Прямо под колеса.       От запаха сигарет?       Блядство.       Нил застыл, с отвращением вытирая рукавом олимпийки рот — все равно ее нужно было постирать после визита на корт. Вскинул голову, заглядывая обратно в салон: Эндрю смотрел в его сторону с застывшим выражением лица и вскинутой бровью. Сигарета медленно тлела в его пальцах, источая извивающуюся ленту дыма. Господи. Нил устало помассировал переносицу и выругался под нос, прослеживая четкую ассоциацию, а затем мрачно констатировал:       — Пахнет пожаром.       Блядство.       Это означало, что отныне каждый раз, стоит почувствовать табачную горечь, его будет выворачивать наизнанку? О, нет. Нет-нет-нет. Нил не собирался от этого отказываться. Он не собирался, блядь, терять и эту связь с прежней жизнью и Эндрю. Он собирался победить свою долбанную психику — любой ценой.       Он решительно выпрямился, забираясь на подножку, чтобы сесть в GS, но Эндрю предупредительно выставил палец:       — Нет. Не смей блевать в моей машине.       Перегнувшись вперед, он толкнул Нила в грудь, отстраняя, и, не меняясь в выражении лица, хлопнул дверью прямо у него перед носом. Нил растерянно отшатнулся — Эндрю завел мотор и сдал назад, меняя парковочное место: видимо, чтобы GS не стояла в луже отходов ниловского пищеварения. Тот поморщился, отступая на несколько шагов в сторону, и зарылся руками в волосы, с силой натягивая их у корней. Прикусил губу до вздувшейся кожи, тут же протыкая ее клыком. Слизнув каплю выступившей крови, опустился на корточки и уперся лбом в выставленные колени, глубоко вдыхая.       Это была какая-то шутка. Проклятое издевательство — ебучая насмешка.       Нил не мог так реагировать на сигаретный запах. Ему нужна была еще одна попытка.       Он до скрежета поскреб ногтями кожу головы, раздраженно выдыхая. Укусил себя за колено как за первое попавшееся под зубы место в попытке выплеснуть гнев — и тут же скорчился, собирая во рту грязный вкус сажи. Иисус. Боже. Каким же он был идиотом. Его снова замутило.       Из глотки вырвался нервный смешок, и Нил злобно хохотнул, признавая свое поражение. Пока что. Ему не хотелось снова блевать перед Эндрю. Тот в этот момент как раз приблизился и, непроницаемо посмотрев на Нила сверху вниз, бросил:       — Пошли.       Затем двинулся мимо, и Нил подчинился с тяжелым стоном. Эндрю уже докурил свою сигарету.       Они прошли в Башню и поднялись по лестнице, минуя третий этаж, — до крыши. Гуляющий в вышине ветер приятно освежил голову: Нил вдохнул полной грудью. Может, дело и не было в том, что сигаретами больше не пахло, но его перестало мутить, — и Нил очень надеялся, что запах пожара перестанет ему мерещиться в табачном. Он, блядь, упивался им раньше, вспоминая мать, а после — Эндрю. Какого черта теперь ему становилось дурно — лишь из-за того, что он всю ночь просидел перед прогорающим стадионом?       Возможно, это был еще один из способов наказать себя.       Рико не мог лишить Нила и этого.       Это, определенно, стоило обсудить с Би.       Эндрю проследовал до самого края и опустился на бетон, прислоняясь спиной к парапету. Снова достал пачку сигарет, поигрался с ней в руках какое-то время, задумчиво ее разглядывая, затем — бросил на Нила косой взгляд и убрал пачку обратно в карман: вероятно, ему не очень хотелось выяснять, сколько еще всего оставалось у того в желудке. Нил криво улыбнулся, ощущая поднимающуюся по венам горечь, и сел рядом — на расстоянии вытянутой руки — практически рухнув. Этот день не мог стать хуже. Откинув голову, он уперся затылком в бортик и уставился вверх, прожигая глазами наползающие на солнце облака. Кулаки непроизвольно и судорожно сжались. Дерьмо.       Какое-то время висела гудящая тишина. Нил заламывал пальцы, пялясь в пустоту перед собой, дергал за заусенцы, скреб по костяшкам, раздражая истекающие сукровицей ссадины, — абсолютно машинально. Он даже не замечал, как нервничает, пока Эндрю не пнул его в голень, вытянув ногу, и не привлек внимание. Нил застыл; опустил голову и повернулся в его сторону, болезненно хмуря брови. Его ведь и утром стошнило — из-за того же аромата, пропитавшего волосы. Боже. Нил на самом деле испытал желание заскулить. Почему-то мысль о том, что сигаретный запах станет непереносимым, была еще непереносимее.       Эндрю безразлично посмотрел на него из-под полуприкрытых век и отвернулся. Достал зажигалку и щелкнул ей, разглядывая взвившийся вверх язычок пламени — Нил тоже проследил за ним и подтянул колени к груди, обхватывая их руками. Сжал запястье пальцами, вдавливая их в кожу до проступающих вен… а затем — Эндрю заговорил.       — Ты определенно что-то скрываешь, но я не могу понять что, — тихо сказал он, и Нил вздрогнул. Черт. Они ведь именно это обсуждали до его маленькой личной драмы? Гадство. Боже. Зубы скрипнули.       Он перевел взгляд на застывшее лицо, не отражающее эмоций: Эндрю все так же наблюдал за огнем, не поворачиваясь в его сторону. Он монотонно продолжил:       — Ты много знаешь. Слишком много — настолько, что это уже не укладывается в рамки подготовительных исследований, пусть даже и под кураторством дядюшки-мафиозника. — Отпустив колесико зажигалки, потушил ее и перекатил между пальцами. — Взять то же интервью: ты все о нем знал заранее. — Его взгляд сверкнул, а Нил почувствовал, как сердце пропустило удар. Ему стало жарко. Очень-очень жарко. Боже. Эндрю вел к чему-то… конкретному? Чему-то, мать его, невероятному, начинающемуся на «прибыл» и заканчивающемуся на «из будущего»? Нил не мог настолько облажаться — он не оставил такого количества хлебных крошек… верно? Но. Эндрю до сих пор его в чем-то подозревал. Он не говорил о невероятном, нет… — потому что кто в здравом уме заговорил бы о подобном? — но к чему тогда вел? Следующие слова прозвучали как удар гильотины: — Можно, конечно, списать на потрясающие дедуктивные способности: твоя речь перед Кевином была логичной, а аргументы — убедительными. Но как ты можешь блистать интеллектом в одних вопросах — и демонстрировать полное отсутствие оного в других?       Сжав зажигалку в кулаке, он все-таки повернулся к Нилу. Вперил в него тяжелый взгляд, и Нил почувствовал, как его сердце провалилось на дно пищевода, мгновенно окисляясь в желудочном соке. Кровь в жилах похолодела. Пульс ускорялся с каждым произнесенным словом — и это тоже наверняка выглядело подозрительно. Уголки губ Эндрю презрительно дрогнули: скорее всего, это было обвинение — в том, что Нила… осведомляли? Извне? Блядство. Эндрю продолжил все той же тихой, словно интимной, интонацией:       — Вываливаешь на меня секреты, демонстрируя полную открытость, как будто прячешь за этой лавиной что-то куда более важное. — Зажигалка резким движением скрылась в кулаке, как у фокусника. — Все твои слова гладкие, как сталь, и такие же опасные. Между строк постоянно что-то скрывается, но я не могу прочесть.       В груди стало тесно: легкие словно раздулись, ломая грудину, и острые края колеблющихся ребер впились в них, распарывая по самой грани диафрагмы. Эндрю мрачно оглядел Нила — и так же мрачно продолжил:       — Иногда мне кажется, что все, что ты делаешь, — это очень извращенный способ уничтожить Кевина и команду. — Он криво дернул уголком губ и с некоторой театральностью поднял руку, загибая пальцы в такт дыханию: на каждый загнутый он надавливал большим, и тишину между словами заполнял хруст суставов. — Втерся в доверие, покорив их сердца, почти к каждому нашел подход, добился слаженности в действиях и даже повысил уровень качества игры. А после — разрушил все до фундамента, как будто действовал в сговоре с Рико, и провернул это так естественно, что не придраться.       Сжав пальцы перебором, Эндрю уронил кисть на парапет. Ударил по шероховатому бетону ребром кулака — точно молотом по наковальне. Перевел взгляд в сторону, безразлично разглядывая патрулирующих видимый периметр парковки охранников… — и Нилу показалось, он рухнул в бездну. Эндрю не кричал, не ругался и не злился. Говорил тихо, бесцветно и безразлично, может — немного вкрадчиво. Каждое слово вонзалось заточенным лезвием. Медленно проворачивалось, терзая плоть, кромсало связки и сухожилия, резало вены и артерии. Нил не мог дышать. Глотку сдавило клапаном, а перед глазами потемнело и расплылось, потому что, кажется, прямо сейчас Эндрю вонзал иглы ему под ногти. Он правда так о нем думал? Все это время? Он не доверял ему, да? Никогда?       Ох. Нил не был готов к этому разговору. Не был готов к тому, что Эндрю ударит ему под дых, зарядит клюшкой в висок, приставит дуло к затылку, потому что к нему он с легкостью поворачивался спиной, зная, что тот ее всегда прикроет. Эндрю не мог вогнать ему нож меж лопаток.       И — тем не менее. Он, кажется, считал его крысой, потому что это действительно было наиболее разумным объяснением. Нил не мог выдавить ни звука: голосовые связки перемкнуло и скрутило морским узлом.       Эндрю вновь повернулся к нему, и уголки его бровей неуловимо дернулись вверх.       Иисус и все блядские боги. Это был конец? Задержав дыхание, Нил про себя отсчитал до десяти, чтобы хоть как-то замедлить мельтешение в черепушке. Чтобы сконцентрироваться на чем-то, выглядящем, как ось Земли.       Но почему тогда Эндрю позволил ему остаться наедине с Кевином, Аароном и Ники на семь недель? Почему делился сигаретами, удерживал от падения и прислушивался? Почему пришел за ним на пепелище? Нил тяжело и гулко сглотнул, перескакивая с одной мысли на другую: ухватиться не получалось ни за одну. Эндрю сидел перед ним, непроницаемый и непробиваемый, и прожигал его пустым взглядом, плавящим дыры в порах. Он… просто наблюдал? Собирал информацию? Эндрю чувствовал ложь — а Нил был самой настоящей лживой массой, источающей чувство вины и горечь.       Эндрю медленно моргнул — и медленно разжал кулак, прижимая пальцы к бетону парапета.       — А потом я вижу это. — Он выразительно окинул всего Нила взглядом. — Вижу, как ты задыхаешься, дерешься с блядским Сетом Гордоном, уговаривая его беспокоиться о своей жизни, защищаешь Ники, заставляешь Кевина играть левой рукой, блюешь себе под ноги, теряешь контроль, бросаешься в горящее здание, а после скорбишь на руинах в ожидании, когда на тебя обвалится потолок, — он слегка вскинул бровь, — и я не понимаю.       Ох. Нил прикусил нижнюю губу изнутри, царапая зубами свежую рану. Мимические мышцы на лбу непроизвольно сократились, а между бровей огнем запульсировала точка, наливаясь свербящей болью, словно прямо сейчас туда всверливали длинный шуруп. Возможно, как-то так ощущали себя люди во время лоботомии: когда длинную спицу монотонными ударами вбивали в глазницу, и зрение ослепляло белым светом медицинской лампы.       Эндрю не понимал. И он в этом открыто признавался. Вероятно, он был в смятении? В отчаянии? Как много он размышлял о поступках Нила? С какой тщательностью анализировал его поведение? Сколько всего еще бродило, скисая, в его голове? Нил ведь знал, что так будет. Не мог не: он знал Эндрю.       Имело ли значение то, что Эндрю хотел разобраться — а именно это и происходило, судя по его монологу. И, что важнее, — какое это имело значение? Что именно Эндрю пытался выяснить? Если бы он действительно считал Нила крысой — он бы не разговаривал с ним. Он бы столкнул его с крыши без лишних слов.       Но Эндрю с-п-р-а-ш-и-в-а-л. Иронично — с учетом того, что пока он не задал ни одного вопроса. Но каждое предложение требовало ответа.       Нил болезненно нахмурился, ощущая, как в груди у него переворачивается нечто грандиозное и кровоточащее. Это было больно. Эндрю смотрел на него с ожиданием, и в глубине его зрачков читалось: «Дай мне повод тебе поверить». Нил видел это. Он не мог произнести ни слова. Что он, блядь, должен был сказать? Он открыл Эндрю все, что было допустимо.       Все, что укладывалось в границы естественного.       Эндрю прищурился и слегка подался вперед, едва уловимо понижая голос, словно делился секретом:       — Ты преподнес мне смерть Дрейка так, точно и не собирался о ней сообщать, если бы не тот блокнот, к которому у меня, к слову, тоже ряд вопросов: там было еще несколько интересных имен.       Господи.       И вот опять: хлебные крошки. Имя Кэти там тоже мелькало, пусть и без фамилии. В блокноте было много имен — и Эндрю помнил каждое. С какой скоростью шестеренки в его мозгах проворачивались? Сколько из совпадений он был готов списать на совпадения — потому что иначе его подозрения начинали походить на бред сумасшедшего? Какие вопросы он формулировал — и все еще не задавал? Нилу до безумия хотелось, чтобы он сложил все несостыковки и пришел к невозможному выводу самостоятельно. Чтобы разгреб кучу его ошибок и построил из них крышесносное предположение, в которое невозможно было поверить.       Потому что Нил — он не мог признаться.       Ему было страшно.       Если бы он открыл то, что так тщательно оберегал, это могло бы все разрушить. До основания, до последнего фрактала. Если бы он открыл Эндрю правду и тот ему не поверил, Нил бы все потерял. Потому что доверие Эндрю, на самом деле, было основополагающим. Без него — Эндрю просто уничтожил бы Нила, ни капли об этом не сожалея.       Нил чувствовал, что задыхается.       Эндрю несколько мгновений — вечность — вглядывался в его лицо. Так долго, что Нил вновь почувствовал исходящий от него запах сигарет, смешанный с ароматами жженой резины, бензина и горящего здания. Порыв ветра ласково огладил скулы, взъерошил волосы — и донес до оглушенного пульсом слуха тихий вздох. Эндрю отклонился назад и тяжело и монолитно проговорил:       — Ты либо очень хороший актер и отменный кукловод — либо таблетки все-таки уничтожили какие-то нейронные связи в моем мозге, и я близок к тому, чтобы начать слышать голоса.       Нил обессиленно прижал ладони к лицу, скрещивая пальцы на глазах, и глубоко выдохнул, нервно изгибая губы в кривой усмешке. Не имело смысла вести себя так, словно слова Эндрю ничего не значили, потому что они значили слишком много — и они оба это понимали. Между ними повисло молчание. Протянулось тугой нитью высоковольтного провода, гудя напряжением, — и где-то вдалеке в небо взвилась стая голубей, гулко хлопая крыльями. Нил сглотнул и кашлянул, прочищая горло. Он очень надеялся, что его голос не будет дрожать.       — Я не крыса, — произнес он с нажимом. Вдохнул, резко выдохнул: сердце пропустило удар. — Но ты прав, у меня есть тайна.       Опустив руки, Нил умоляюще посмотрел на Эндрю. Тот склонил голову в его сторону, выражая заинтересованность, и вскинул кисть с вытянутым указательным пальцем, круговым движением призывая продолжать. Нил нахмурился и опустил взгляд.       — Она никак не связана… с угрозой, не опасна. — Говорить это было практически физически больно. — Но я не могу рассказать ее. — Нил затянул нижнюю губу в рот, зубами соскабливая омертвевшие чешуйки сухой кожи. «Потому что она связана со всем остальным. С тобой, с Кевином, с Лисами. Не заставляй меня лгать».       — И что мне сделать, чтобы разговорить тебя? — Эндрю сменил позу, подтянув к груди колено и закинув на него руку, словно демонстративно выставляя на обозрение повязку с сокрытыми под ней ножами. Нил покосился на нее и хмыкнул, неровно дернув плечом. Очевидно, эти угрозы не имели смысла: Эндрю уже пробовал. И, вероятно, осознавал, что ножи Нила не пугали. Везти его в Колумбию и накачивать «пылью» тоже было бесполезно: Аарон уже это сделал, не узнав ничего стоящего. Вряд ли, конечно, Эндрю хоть на толику верил в детективные способности брата, но, кажется, он признавал, что Нил не попадется в эту ловушку дважды. А может, ему этого не хотелось — и это была единственная мысль, за которую Нил цеплялся.       Он криво улыбнулся:       — Дать нам время?       На мгновение Эндрю застыл, словно окаменевший идол. Затем иронично уронил:       — Нам?       Нил сжал пальцы на коленях. Эндрю свешивал его с крыши, приставлял лезвие к кадыку и оказывался рядом с ним практически во время каждой панической атаки. Эндрю видел его искренность — но не мог полностью поверить ему, пока в Ниле оставалось что-то, сбивавшее его с толку. И это — это было всем. Нил сглотнул и повернул голову, оглаживая взглядом острые черты бледного лица, такого родного — и одновременно далекого. Произнес со щемящей тоской:       — Ты не доверяешь мне. — Словно самолично вскрыл собственный живот отцовским тесаком, вываливая наружу потроха. Признавать это вслух было мучительно.       Эндрю не отрицал. Он молчал, и его взгляд скользил по беспокойно подрагивающим рукам Нила, пока тишина между ними плавилась сверхновой в экзотермической реакции. Пустые зрачки туманились мрачными тенями, и Нилу казалось, кожа с него сползала лоскутами, пока его глаза изучали в поисках скрытых ответов. Нил был обнажен настолько, насколько был способен в текущей ситуации, на раскрытых ладонях откровенно протягивая Эндрю свою боль. Спустя миллиарды умерших звезд тот ответил:       — Но ведь ты доверяешь мне. — Вскинув бровь, добавил: — Даже слишком.       И Нил ничего не мог с этим поделать. И объяснить не мог. Он мог только цепляться за Эндрю, раз за разом — как и сейчас. Он сдавленно сглотнул и пожал плечами:       — В этом нет смысла, если ты не поверишь моим словам. — Вздохнул, помолчал несколько секунд: мыслительные процессы в голове крушились с визгом слетевших тормозов. Идея — даже ее отголосок, что-то, не сформировавшееся еще до конца, — возникла спонтанно, и на выдохе Нил предложил: — Попроси меня рассказать, когда это изменится.       Эндрю не дрогнул и мускулом, но его радужки потемнели, и в сжатых губах читалось: «Ты издеваешься».       — И в чем здесь логика?       Нил заглянул ему в глаза. Логики не было никакой: если человек был готов поверить безоговорочно, выяснять, лгут ему или нет, не имело смысла. Эндрю это отчетливо понимал, как и Нил, но… еще здесь были чувства. Интуиция, умение считывать эмоции, наблюдение, анализ. Нил просил Эндрю сделать вывод о нем, опираясь на внешние данные. В зависимости от этого выбора должна была решиться его судьба.       Узкие зрачки в золотистых радужках на несколько секунд расширились, а затем вновь стянулись до точек. Нил выдохнул:       — Я уверен, ты разберешься.       Это был шаг в бездну. Очередной прыжок веры, но. Нил верил Эндрю. Настолько, что был готов позволить ему принять это решение. Все или ничего — Эндрю запускал таймер, и Вселенная начинала вращение, на этот раз лишь с одной целью: проверить, прыгнет ли Эндрю в ответ.       Какое-то время он молча смотрел на Нила, словно взглядом пытался вскрыть ему черепную коробку, пробраться к лобной доле и выскоблить оттуда все, что не удавалось извлечь словами. Возможно, прямо сейчас он немного завидовал Аарону с его познаниями в нейрохирургии — хотя тех на данный момент, в общем-то, еще не было. Одно стремление — но стремление Эндрю обладало не меньшей жаждой.       Затем он отстранился, снова откидываясь спиной на парапет, и повел плечом, признавая право Нила закончить разговор таким образом. Сполз чуть ниже, склонил голову в сторону и, словно меняя тему, задал совершенно отстраненный вопрос, сбив с толку:       — Почему ты не любишь, когда чужие тебя касаются?       О? Нил моргнул, вскидывая брови, и на несколько секунд завис, перестраивая ход мыслей. Это была новая тактика? Эндрю решил начать копать с другой стороны? Он рассчитывал просочиться к желанной тайне через детали? Ну, это не то чтобы имело смысл, но такое отвлечение принесло облегчение. Нил мог отвечать на простые вопросы. Боже, он мог отвечать на любые вопросы, если для этого не требовалось затрагивать тему перемещения во времени.       — Обычно чужие касания не приносили мне ничего хорошего, — пожал он плечами. — Ты ведь помнишь, что я весь покрыт шрамами.       Эндрю искоса поднял взгляд. Он сидел, все так же удерживая руку на колене, но его кисть была расслаблена, свисая под давлением гравитации. Нил вытянул ноги и поднял ладонь, круговым махом очерчивая зону своего торса:       — Жизнь в бегах. — Эндрю проследил за его движением, и Нил прикусил губу. Это, вообще-то, была возможность: Монстры уже видели его шрамы, и это было странно — в прошлом времени они, наоборот, были доступны лишь Эндрю (и Эбби, но она не шла в счет). Это было… неправильно. Но Нил не мог начать раздеваться ни с того ни с сего, чтобы исправить ошибку. Вместо этого он, почесав о зубы язык, предложил: — Я могу показать, но с условием.       Условие не то чтобы было необходимостью, но Эндрю только что ясно и четко сообщил, что готовность Нила делиться бесплатно была подозрительной. Нил его услышал — и он мог провести такую работу над ошибками. Это, вообще-то, даже немного напоминало их старую игру в «правду» — и от этой мысли на сердце приятно потеплело. Несмотря на тяжесть недавнего разговора, Эндрю все равно был огромной глыбой спокойствия, источающей ниловское утешение. Как у него это получалось? Он лишь сменил тему — а Нил будто задышал арктическим воздухом, чистым и свежим, как утренняя заря.       Эндрю выгнул бровь, ожидая продолжения, и Нил сообщил:       — Ночные тренировки.       Ответный взгляд выражал всемирное разочарование.       — Ты забыл, что тренироваться больше негде?       Нил нахмурился, ощущая незримый удар: Эндрю всегда знал, куда бить. Он, определенно, сказал это намеренно, на корню обрубая неуместный энтузиазм, но это — это было знакомо. Нил не раз плавал в этих водах, поэтому он скривил губы и махнул рукой:       — Думаю, Ваймак решит проблему, да и Кевин не сможет лишить нас этого удовольствия. — Ему очень хотелось в это верить, по крайней мере. Они ведь должны были продолжить тренироваться. Ваймак утром напоминал им о следующем матче и обещал решить все вопросы к среде. Нил твердо кивнул сам себе и подытожил: — Мы не останемся без площадки.       Эндрю окатил его волной презрения:       — Помешанный.       — Да-да, наркоман и псих, — ухмыльнулся Нил. — Ну так что?       Несмотря на то что выражение лица Эндрю не изменилось, на нем так и читалось: «За кого ты меня держишь?»       — Пас, — откликнулся он. Нил скорбно вздохнул. Ну, попытаться стоило, верно? Не то чтобы он ожидал, что Эндрю не моргнув глазом согласится отступить от своей позиции лишь за шрамы, тем более что сейчас Нил внутренне относился к ним куда спокойнее — и, возможно, это считывалось в его поведении, даже если он все еще не переодевался при посторонних и носил оверсайз. Он опустил взгляд на руки, которые успел сцепить, и уронил их на живот, признавая поражение. Он на самом деле не предлагал невероятно выгодные условия — скорее, невыгодные: Эндрю, наверное, мог догадаться, что ему было достаточно попросить — и Нил бы вывернулся перед ним наизнанку. Сделка была лишь демонстрацией того, что он понимал его требования, принимал их. И что в принципе был готов работать с такой концепцией. Вероятно, Эндрю мог бы предложить свои условия, если бы это его заинтересовало. Было ведь что-то, ради чего он был способен терпеть экси — не считая злосчастной ниловской тайны? Вместо этого он задал следующий вопрос:       — Медики тоже оставляли шрамы?       О. Нил сглотнул и отвернулся. Он, конечно, не думал, что Эндрю удовлетворится размытым намеком на прошлое, но… Очевидно, Эндрю говорил о конкретных прикосновениях. В мыслях всплыла Сильви с ее профессиональной улыбкой и протянутые в его сторону руки, на коже которых сверкали красно-синие блики проблескового маячка скорой. Вздохнув, Нил помассировал костяшки большими пальцами. Ему все еще нужно было быть откровенным — и он не мог позволить себя отмазку в виде оправдания неумелыми и непрофессиональными хирургами, к которым они обращались с матерью во время своих скитаний, потому что они так не делали — и потому что Эндрю, очевидно, интересовала реакция на определенные события. Нил сглотнул и бесцветно бросил:       — Авария. Они не смогли помочь.       Этого было достаточно? Ему не хотелось погружаться в эту тему, расписывая в красках свое состояние ужаса и обреченности. Эндрю уже спрашивал про аварию. Он мог сопоставить. Нил нахмурился и упер взгляд в колени, отгоняя непрошенные туманные образы и отголоски, заплясавшие перед глазами.       Эндрю разглядывал его какое-то время, затем — медленно кивнул. Нил благодарно моргнул и — о — в него прилетело новым вопросом:       — Почему ты позволяешь касания Лисам?       Вау. Так это была серия? Дернув уголками губ в слабой улыбке — похоже, Эндрю решил расстрелять его пулеметной очередью, скопом выставляя на обозрение то, что казалось ему нестыкующимся, — Нил повернулся к нему и выгнул бровь.       — Ты думаешь, что через это докопаешься до моих скелетов?       Эндрю мрачно отрезал:       — Твои скелеты зарыты где-то в Калифорнии.       О? Ха. Уголки губ дрогнули выше, и Нил вскинул брови:       — Это было, знаешь ли, жестоко. — Эндрю шутил — и, значит, его настроение не скатилось до отметки «отвратительно» из-за отказа Нила раскрывать главный секрет. Значит, разговор, который Эндрю завел, не был нацелен на то, чтобы его растоптать, — и это было хорошим знаком. По крайней мере, Эндрю был расположен к диалогу. Он безразлично откликнулся:       — Я никогда не претендовал на мягкость.       Нил улыбнулся:       — Да, верно.       На несколько секунд они вновь замолчали. Затем — Эндрю постучал зажигалкой, которую в какой-то момент вновь достал, по колену, очевидно напоминая о том, что так и не получил ответ на поставленный вопрос. Нил прищурился и развернулся в его сторону:       — Чего ты хочешь добиться?       — Я составляю картину, — лаконично сообщил Эндрю.       Что ж, это было логично. Эндрю пытался узнать его. Он не скрывал, что у всех его вопросов была определенная цель — и это было разумно. Нил не собирался ему препятствовать. Может, сегодня был просто такой день: звезды сложились в гороскоп откровений. В конце концов, наверное, неправильно было ждать от Эндрю того же поведения, что в прошлом, с учетом того, что сам Нил вел себя абсолютно иначе: Эндрю приходилось подстраиваться, если он собирался его препарировать. Возможно, его любопытство было его платой за ответы — раз уж сам Нил ничего не требовал взамен. Или ответы на вопросы были платой за то, что Эндрю не стал настаивать на раскрытии недоступной ему пока еще тайны. Это тоже имело смысл: Эндрю изучал его, возможно, в той самой попытке разобраться, в какой момент можно будет поверить.       Нил на это, по крайней мере, надеялся.       — Вероятно, ты сочтешь это странным, но я считаю Лисов семьей, — тихо отозвался он. Предвосхищая предсказуемое презрение, добавил: — У меня никогда не было никого, кто назвал бы меня другом или заботился не потому, что нас преследуют наемники и нам нужно выжить. Я бежал восемь лет, и все это время возле меня была только мама — пока ее не убили. — Он пожал плечами. — У Лисов я нашел… принятие? Я не вижу в них угрозы. С ними безопасно.       Эндрю скептично посмотрел на него: ресницы отбросили на скулы острые тени.       — Подозрительно скорые выводы для трех месяцев знакомства. — В тон просочились едкие нотки: — С учетом того, что твое расположение даже не пришлось завоевывать.       Нил прикусил щеку изнутри. Да, верно. В прошлый раз на это ушло чуть меньше года: он только к апрелю осознал себя частью семьи. А после — прошло еще два, в течение которых он себя в этой семье нашел… но этот ответ уже выходил за рамки того, о чем Нил был готов говорить. Он мученически посмотрел на Эндрю, взглядом озвучивая то, что не получалось вслух: «Сделай выводы самостоятельно». Он чертовски устал от тайн.       То ли его взгляд натолкнул Эндрю на новую мысль, то ли это было продолжением старой, но он уронил еще один комментарий, заставивший сердце Нила сделать кульбит, разбиваясь о гортань в месиво:       — Тем более, у тебя точно был кто-то еще.       Господи. Нил сглотнул. Кто-то еще. Ох, точно: авария и его триггеры; вопросы, которые Эндрю задавал раньше. Он не подумал о своих предыдущих откровениях, ныряя в искренность с головой — и теперь в ней захлебывался. Показания не сходились — и Нил чертовски путался в своей правде. Он замер, разглядывая лицо напротив. Что он мог на это ответить? Время растянулось вязко и густо, оседая на ресницах и слизистых. Спустя сотни ударов сбившегося пульса он тихо прошептал:       — Вот именно. Был. — Судорожно выдохнул: — Больше нет.       Говорить это в лицо Эндрю было странно. Мучительно, болезненно, истощающе. Но это был единственный ответ, который Нил мог дать: он был честным. Эндрю мог трактовать его как угодно: как нежелание говорить, избегание, уловку, отрицание. Эндрю мог посчитать, что Нил вычеркнул этого кого-то из жизни — или настолько отчаялся, что, стерев воспоминания о нем, беспомощно теперь цеплялся за тех, кто оказался к нему добр. Нелепо и безнадежно тянулся к Лисам в попытке найти замену и ощутить утраченное тепло.       Эндрю внимательно вгляделся в ответ в его глаза. Сердце глухо ударилось в груди, томительно сжимаясь, и Нил сглотнул — Эндрю проследил за тем, как прыгнул его кадык; отвернулся спустя мгновение. Нил выдохнул: он понятия не имел, какую пищу для размышлений подавал, но он… он просто надеялся, ладно?       Он выживал на одной надежде уже много лет.       Эндрю еще раз щелкнул зажигалкой, распаляя пламя, погасил — и повторил трижды. Затем, повернув к Нилу лицо, провернул кремниевое колесико в пятый раз, выпуская всполох искр, и спросил так, будто запустил в ниловское сердце гарпун:       — Почему ты назвал Лисью Нору домом?       Ох. Кажется, этот вопрос был контрольным выстрелом. Нил поджал губы и натянул рукава олимпийки, зарываясь в них пальцами. Странно, что ему до сих пор не стало жарко, но, возможно, он просто привык. Он чувствовал себя защищенным под слоем этой мешковатой одежды — в конце концов, именно с этой целью он ее и надевал. Вероятно, потребность в броне, изначально возникшая из-за репортеров, никуда не делась, пока Нил ходил по Норе, собирая себя из обугленных осколков прошлого и будущего, и сохранилась на протяжении всего разговора с Эндрю, когда тот пытался добраться до тайны, которой Нил не был готов делиться. Не то чтобы он не ощущал себя в безопасности рядом с ним, потому что это было не так — хотя бы потому что Эндрю отступил, давая ему пространство, принимая его косвенное обещание. Он не стал ломать границы — и Нил был ему до зуда в костях благодарен.       Эндрю наблюдал за его лицом, ожидая ответа. К каким выводам он приходил? Вздохнув, Нил качнул головой:       — Кажется, ты уже и так знаешь ответ.       Эндрю моргнул и изогнул губы:       — Жизнь в бегах. — Он не предполагал, а утверждал, но Нил все равно кивнул — ведь изначально это был вопрос. Что Эндрю им проверял? Хотел посмотреть на реакцию? Он хмыкнул: — Ты жалок.       — Я знаю. — Нил закатил глаза и выставил в его сторону указательный палец. — Не надо меня осуждать. Я уже говорил, что экси подарило мне смысл бороться за жизнь когда-то.       — И это звучит еще более жалко.       Нил пожал плечами. Ну, да, вероятно. И что с того? Эндрю ведь занимался тем же: искал смысл жить, цепляясь за данное Кевином обещание. Экси и ему было нужно. Пускай сейчас он держался за сделки с Аароном и с тем же Кевином, однажды у них должен был закончиться срок годности — и тогда, тогда оставалось только оно. Если их жизненные пути вновь не переплетутся — Нил не хотел об этом думать, но он допускал эту вероятность, — экси должно было стать смыслом Эндрю. Хотя бы экси.       — Найти свое место — это нормально, — тихо произнес Нил. — Найти цель, семью и дом — это нормально.       Опустив руку, он беспомощно сжал кулак и уронил его на колено. Между ними вновь повисла тишина, но на этот раз она была задумчивой, а не наэлектризованной. Эндрю, конечно, практически выдыхал вместе с пульсом: ж-а-л-к-и-й, — но он мог понять позицию Нила, даже если не принимал ее.       Даже если внутри — глубоко-глубоко, не признаваясь самому себе — разделял ее.       Спустя несколько минут, глубоких вздохов и неровных линий кардиограммы Эндрю пошевелился. Достал сигареты — Нил поджал губы, покосившись в их сторону. Он не был уверен, что готов вновь столкнуться с их ярким запахом. Он не был уверен, что его не замутит, — и он не хотел проверять сейчас, насколько его подводила психика. Но он не мог запрещать Эндрю курить, когда это было практически единственным, что его успокаивало. Нил сглотнул — но Эндрю отложил пачку, вместо нее достав из кармана связку ключей. Нил узнал их — это были его ключи от стадиона. Кажется, он выронил их еще перед тем, как вошел в Нору на свой прощальный осмотр. Эндрю, очевидно, нашел их — и подобрал. Это откликнулось в глубине нутра жадным всплеском благодарности: Эндрю забрал ключи — и сейчас возвращал их, перебросив на колени Нилу:       — Ты потерял.       Но помимо благодарности куда явственнее ощущалась горечь. Нил болезненно поджал губы и медленно перебрал пальцами холодный металл. Сердце противно заныло, пульсируя вновь всколыхнувшейся скорбью, но это было естественно — и неумолимо. Вздохнув, он вяло кивнул и тихо ответил:       — Они бесполезны. — Потому что все замки были выломаны, а те, что не выломали — сгорели и оплавились. Эндрю не мог не заметить этого — и он должен был понять, что Нил имел в виду.       Эндрю промолчал. Нил чувствовал на себе его взгляд, но не поворачивался, продолжая теребить в руках звенья. Ему казалось, в его глазах сейчас отражалась лишь всепоглощающая пустота, — и он не хотел, чтобы Эндрю ее увидел. Он вновь был жалким — натурально. Вряд ли это могло вызвать что-то, кроме презрения.       Спустя какое-то время до него донесся очередной звон — точно вновь встряхнули связкой ключей. Вскинув брови, Нил недоуменно посмотрел на Эндрю. Тот действительно игрался с ключами — собственными. Крутил в руках брелок от GS, увешанный несколькими металлическими отмычками. Заметив, что Нил повернулся в его сторону, он задумчиво продел палец в кольцо брелока, пару секунд подержав его так. Затем — снова звякнул и, перебрав, отцепил небольшой ключ.       И — о.       Нил узнал бы его из тысячи.       Он непонимающе моргнул, ощущая, как сердце одновременно замедляется и ускоряется, и задержал дыхание. В голове опустело резко и стремительно, а в ушах зашумел поток крови. Во рту пересохло — язык сразу же прилип к небу: шершаво, со вкусом металла.       Эндрю протянул ключ, сжав его двумя вытянутыми пальцами, в сторону Нила и произнес:       — Это от дома в Колумбии. Если тебе нужен дом.       Что-то в желудке свернулось и протяжно простонало, запуская по телу волну жара: вверх до груди, опаляя легкие, через гортань до шеи и дальше — собираясь зноем под веками. Осушая все слизистые разом. Нил застыл, уставившись на ключ широко раскрытыми глазами, а сердце, кажется, разбухло и лопнуло.       Что?       Нет, боже, что?       Господи.       Эндрю слегка развернул ладонь, разворачивая кисть ближе к Нилу, и тот, тяжело сглотнув, медленно поднял руку. Осторожно и бережно взялся за ключ, не уверенный, что ему это не мерещилось, — Эндрю плавно отвел кисть в сторону. Металл был согрет теплом его руки — и Нил наизусть знал его контур. Он был такой же, как в прошлом, — не отличался даже во вмятинках и выбоинах.       Это был его ключ — и он не был галлюцинацией, растаявшей от прикосновения.       Глаза обожгло огнем, а где-то в переносице защипало, и Нил моргнул, сгоняя наползшую под веки пелену. Его окутало трепетом, как в кокон, мягкий, шелковый и уютный. Он медленно сжал кулак, позволяя контуру ключа отпечататься на ладони — по-настоящему, а не так, как он делал последние три месяца, обводя его пальцем, — и поднял на Эндрю пронзительный взгляд. Его переполнило — нежностью, уязвимостью, благодарностью. Желанием прикоснуться, слиться, поцеловать. Его переполнило — надеждой, светом и благоговением — и это выплескивалось из каждой клеточки его тела.       Его переполнило — Эндрю.       Нил чувствовал, как под ребрами у него распускалось солнце.       Это был его ключ.       Он уставился на Эндрю, не находя в голове ни единого слова, чтобы выразить все, что взорвалось у него внутри, но, вероятно, это не было нужно: скорее всего, его зрачки и радужки и так излучали радиацию признательности. Эндрю несколько мгновений разглядывал его лицо, а затем, качнув головой, оттолкнулся рукой от парапета и поднялся. Не оборачиваясь, молча двинулся прочь с крыши — и Нил тупо смотрел ему в спину, слишком растерянный, шокированный и пораженный, чтобы что-то сделать. Его прошило желанием броситься следом, прошептать нечто приторное и невероятно сентиментальное, уткнуться Эндрю в лопатки и просто дышать его запахом, но все, что в итоге вышло, — растечься радужной лужей восторга и восхищения. Вероятно, это было к лучшему: если бы Эндрю хотел что-то еще сказать или услышать, он бы остался.       Нил с силой сжал и разжал кулак несколько раз, наблюдая, как на ладони красной линией — реальной и вмятой — проступают до боли знакомые очертания. Почему Эндрю отдал ему этот ключ? После всего, о чем они говорили? Мозги растеклись вязкой массой, и сообразить толком не удавалось. Сердце бешено колотилось, пытаясь выскочить из груди.       Может быть, Эндрю стало настолько мерзко от мыслей об экси, что он не выдержал и применил отчаянный козырь смены фокуса внимания. Может быть, он пожертвовал домом как разменной монетой, потому что Нил и так знал о его месте расположения. Может быть, он использовал это как еще один метод добраться до тайны.       Может быть, он увидел в глазах Нила тоску — и нашел простой способ погасить ее. Может быть — слова Нила затронули какие-то струны его души, на которых никто давным-давно не играл, и они разлились отчаянной мелодией. Может быть, Эндрю боялся, что Нил снова потеряет контроль — и сломается окончательно.       Нил не имел ни малейшего понятия. Так или иначе, Эндрю сделал это. Спокойно, уверенно и легко — преподнес осколок мечты, на который Нил почти не надеялся. Словно протянул руку, вкладывая свою ладонь в его, помог ему подняться — и устоять.       Эндрю был благословением.       Нил прошептал, ощущая, как в кулаке у него расцветает вера, пугающая и прекрасная одновременно:       — Добро пожаловать домой.