Еще один шанс

      Плана не было. На самом деле, Нил чувствовал, как сходит с ума от осознания того, насколько он сошел с ума, — и только больше путался в собственных эмоциях, ошалевший от оживших воспоминаний.       Он почти мгновенно пожалел о том, что отказался от предложения Ваймака подвезти его, но исправлять это уже было поздно: парковка оказалась пуста. Нил выбежал туда, как только убедился, что отражение в зеркале на самом деле принадлежало ему, но машины не было — и Нилу оставалось только надеяться на то, что его галлюцинация продолжается. Окружение, присущее Милпорту, обнадеживало. По крайней мере, оно ничем не отличалась от того, что Нил помнил: потрепанные рекламные листовки на внешних стенах стадиона, сетка бесполезного забора по периметру. И дальше, впереди — умирающий город, из которого все сбегали при первой возможности. Идеальное место, чтобы знать, когда за тобой придут. Ха. Идеальное место, чтобы встретить свою смерть, потому что Нил был действительно глуп, если считал, что людям его отца понадобится столько времени, что слухи о них успеют распространиться и добраться до него прежде, чем острые лезвия.       Он хмыкнул, покачав головой, и вернулся обратно на стадион, чтобы собрать свои скромные пожитки, состоящие из единственной сумки. Эрнандес его не беспокоил, вероятно, посчитав, что слов Ваймака было достаточно — и теперь пришла очередь Нила разбираться со своими тараканами. Если так, Эрнандес был прав. Нил взял сумку как единственную ценность, которой вновь обладал, и забаррикадировался в душевой, подперев дверь корзиной с грязной формой. Ему хотелось изучить себя тщательнее. Сверить все, что он помнил. Убедиться, блядь, что все реально — и это было самым странным.       Нил провел, кажется, вечность перед зеркалом, разглядывая каждый миллиметр своего тела, чтобы удостовериться, что оно действительно было его и являло собой холст трехгодичной давности: след от утюга на плече, ободранный торс, рваные раны, иссекающие пресс, следы от пуль. Никаких шрамов, оставшихся после каникул в Эверморе. Никаких шрамов, оставленных Лолой. Волосы были тщательно выкрашены, и отросших корней совсем не было видно, а на дне сумки покоилось несколько наборов запасных контактных линз и тюбик краски.       Потом Нил тщательно изучил свой скарб, с болью узнавая каждую деталь, каждый предмет одежды, оставленный им там лично. Изучил папку, убедившись, что она ни капли не изменилась и хранила в себе достаточно наличности и полезных контактов, переполненная фотографиями и вырезками из газет, голосящая о его преданности Кевину Дэю и Рико Морияме. Это было… удивительно. Изумительно? Нил не был уверен в своих эмоциях. Это было странно и страшно. Его прошлое — буквально живое. Во всех смыслах. Он сам — свое прошлое. Как это произошло?       Легче было поверить в то, что он на самом деле терял рассудок, что Лисы на самом деле транспортировали его в Милпорт — и это на самом деле была самая запутанная, пугающая, нездоровая терапия, которую только можно было придумать. Но что Нил вообще знал о терапии? Только то, что ненавидел ее — и что для всех остальных она оказалась полезной.       С пожелтевших страниц старых таблоидов ему широко и театрально улыбался Кевин, всегда стоящий чуть позади Рико, всегда второй. Почему Нил никогда раньше не видел, как это неправильно? В отдельных файлах лежали конверты с зашифрованными контактами тех, у кого можно было подделать документы. Сотни долларов, спрятанные между страницами. Папка в руках Нила, вообще-то, была главным олицетворением его прошлого. Средоточием. В ней умещалась вся его жизнь, притаившаяся между строк, никчемная и пустая, бесполезная и лживая…       Нилу не хотелось на нее больше смотреть.       В конце концов он просто захлопнул папку, запихнув поглубже в сумку, собрал все, что выкопал, — забавно, как у него, оказывается, было мало вещей, — и подобрал папку с контрактом, оставленную Ваймаком. Кто-то (Эрнандес, вероятно) заботливо собрал все, что из нее выпало, и примостил на одной из скамеек после того, как Нил в приступе ярости бросился на Эндрю, отшвырнув бумаги. Нил захватил ее с собой, когда отправился на сеанс самопознания в душевых. Эта папка была благословением. Нил бережно пролистал страницы, ощущая, как его легкие сжимаются под тяжестью пульсирующей ностальгии и благодарности. Дата: май 2006-го. Его имя — фальшиво-настоящее, придуманное случайным образом, но открывшее для него новый мир.       Государственный университет Пальметто. Лисы. Нил Джостен, нападающий. Десятый номер.       Поверить, что все это происходило с ним в действительности, было очень сложно. Нил находился в каком-то подобии прострации. Он опустился на пол, прижав папку с контрактом к груди, и зажмурился, ощущая под лопатками холодный кафель. Было… неудобно. Ощущал бы он такой дискомфорт, если бы все было сном? Нил не знал. Он не понимал, как проснуться. Он не хотел этого.       Нужно ли было ему подумать о том, что, черт возьми, с ним произошло? Если отмести все предположения о том, что проблема была в его мозгах, то… что это было? Магия? Судьба? Божественное вмешательство? Или Нил на самом деле никогда не покидал Милпорта — и, наоборот, был провидцем? Видел все будущее, а теперь ему просто нужно было собрать его по частям и восстановить? Господи. Это было еще смешнее, чем вариант путешествия в прошлое.       Нил с таким никогда не сталкивался. Думать об этом было бесполезно. Он мог сколько угодно убеждать себя в том, что в раздевалке был Аарон, а не Эндрю, что Лисы просто феерически ебанулись и сыграли с ним самую жестокую шутку, какую только смогли придумать, но он не мог найти никакого рационального объяснения тому, как выглядело его тело: на его лице не было шрамов, и он мог бы это заметить, если бы сразу посмотрел в зеркало; на его руках не было шрамов, и он мог бы это заметить еще в душе, если бы, блядь, не был настолько занят самокопанием и поглощающим чувством ненависти, что у него не осталось никакой концентрации.       Впрочем, что бы это изменило?       Возможно, он решил бы, что каким-то образом — каким-то невероятным мистическим, мать его, чудом — Лисы провели ему пластическую операцию, вероятно накачав чем-то до одури и погрузив в медикаментозную кому, — и он умудрился пропустить настолько огромный участок своей жизни, что просто позволил им это. Но они бы так не поступили. Такие границы не стал бы переступать никто.       Возможно, Нил бы просто сбежал, испугавшись, и в этом случае он был рад, что ничего не заметил и позволил безумию поглотить его настолько, что оно явило ему Эндрю. И чхать, что вместе с Эндрю комплектом шли все упокоенные кошмары, это не имело значения. Единственное: в этой реальности Эндрю был жив, все прочее просто меркло перед этим фактом.       И Нил не собирался слишком глубоко погружаться в размышления о том, почему это произошло. Он обычно, вообще-то, разгребал последствия, а не искал истоки. Что было сделано, то было сделано — теперь оставалось сообразить, как быть дальше.       Нил чувствовал, как его спина затекла. Лежать на полу действительно было неудобно. Это было потрясающе. Он, тяжело вздохнув, поднялся. Еще раз посмотрел на папку, затем нашел свое отражение. Сумку. Нил не мог сидеть вечно на грязном полу душевой спортивного стадиона старшей школы в Милпорте. Нужно было найти какое-то чуть более безопасное место, откуда его хотя бы не выгнали бы уборщики, которые должны были появиться в ближайшее время. Поэтому Нил быстро нашел Эрнандеса, подписал документы, вручив ему контракт с Лисами, и ушел, скомкано попрощавшись: сил на разговоры не было.       Когда он покинул стадион школы после встречи со своим прошлым — или будущим? — он еще несколько часов потерянно бродил по городу, машинально лавируя в знакомых подворотнях, сталкиваясь с людьми, которых как будто не существовало, и все казалось ему нереальным, но в то же время таким четким, ярким и настоящим, что ему несколько раз приходилось отговаривать себя от того, чтобы бросить камень в какую-нибудь витрину или зарядить им по первой попавшейся тачке — просто чтобы посмотреть, что произойдет.       Нил удерживал себя от этой идеи, потому что, если он допускал — ох, ему это было жизненно необходимо, — что все это взаправду, он не мог рисковать быть замеченным. Не мог рисковать тем, что его арестуют — и все покатится по наклонной, а он даже не успеет начать делать что-то. Не увидит Эндрю еще хотя бы раз.       Нил не знал, как себя вести. Какая-то часть его сознания предполагала, что все это растворится как дым, когда он ляжет спать или просто моргнет, но реальность перед ним оставалась целой и устойчивой. Нил бродил по городу, пока в конце концов ноги сами не привели его к облюбованному когда-то дому, который никак не могли продать. Он привычно вскрыл дверь, убедившись, что никто не смотрел, поднялся в комнату, в которой когда-то ночевал, и упал на кровать, уткнувшись лицом в декоративную подушку. Слава тем людям, которые продавали недвижимость мебелированной.       В очередной раз прикусив губу, чтобы вызвать физическую боль, которая хоть как-то могла подтвердить, что он реален, Нил отпустил мысли, которые, к его удивлению, смирно разбрелись по углам черепушки, видимо, настолько же опустошенные и истощенные, насколько был он сам.       Он не заметил, как уснул.       Когда он проснулся, то первым делом бросился к зеркалу и осмотрел себя. Его лицо было основным доказательством того, что это все не было сном — или что он все еще спал. Как бы то ни было, Нил выдохнул. Он не знал, сколько провел в отключке, но за окном уже ясно светило солнце, а желудок призывно урчал. Поняв, что голоден, Нил нервно рассмеялся — это казалось чем-то слишком банальным и приземленным. Какие, к черту, базовые потребности, когда вокруг него происходило… все это?       Нил выбрался на короткую отлучку, раздобыв несколько упаковок лапши быстрого приготовления и блокнот с ручкой в ближайшем мини-маркете. Вернувшись, заварил еду горячей водой из-под крана, потому что чайника в этом доме не было, зато водопровод почему-то работал. Риэлторам было виднее.       Перекусив, Нил уселся на пол, подтянув колени к груди, и принялся составлять план. Ну, он пытался. Плана не было. Что он должен был предпринять? Все рефлексы, накопленные за годы скитаний, кричали скрываться и не высовываться. Для этого ему нужно было… что ж, по-хорошему — бежать, но это Нил не рассматривал. Он нахмурился и сглотнул, решительно занеся над страницей ручку.       Первым делом он выписал людей, представлявших угрозу: отца и Лолу. Немного подумав, добавил горизонтальные полосы, чтобы обозначить номинальное количество иных личностей, которые все еще были живы и на свободе, готовые вести охоту. Конечно, он с ними не сталкивался в предполагаемом будущем, но предусмотреть стоило. Для чего? Что бы Нил сделал?       Две даты — 19 января и 9 марта — он вынес на отдельный лист, потому что слишком хорошо их помнил. 48 дней между апелляцией Мясника и его освобождением. Точный, спланированный срок. Над этим можно было подумать, это можно было использовать. Может быть, Нилу стоило разыскать Браунинга? Он записал его имя, обозначая как один из допустимых вариантов. Но что бы это ему дало? Браунинг точно не был человеком Итиро — или, точнее, Кенго, — и, как бы смешно это ни звучало, Нил знал, что ему можно верить. Не то чтобы доверять, но… Да, Браунинг обладал ужасным характером и отвратительно низким уровнем эмпатии, но он умел делать свою работу. Он согласился на сделку — и это немалого стоило. Нил мог обеспечить ему повышение — заново. Но все это не имело смысла. Он все равно не представлял, как с ним связаться. Ехать в Балтимор? Не смешно. Сунуться в местное отделение ФБР? Совсем не весело. Слишком опасно. Ручка выводила по странице отдельные слова, прилетавшие в голову, бессвязно фиксируя идеи, чтобы вспомнить о них потом. Что с ними делать, Нил планировал осмыслить позже. Отец должен был сидеть еще полгода — достаточно времени, чтобы подумать о возможностях того, как избежать обратного отсчета.       Главной проблемой был, на самом деле, Рико, потому что, по большому счету, именно он все начал. Ручка чиркнула, зашуршала. Несколько секунд Нил размышлял о том, чтобы просто убить говнюка, но вряд ли сделать это можно было так просто. Рико охраняла мафия, он не ходил в одиночку, он сидел в Эверморе, как в крепости, окруженный Воронами аки миньонами. Нил не смог бы к нему подобраться, чтобы решить все грубой силой. Убить издалека? Вряд ли — и речь тут шла даже не о ядах, в которых Нил ни черта не смыслил. К тому же, это в принципе могло обернуться куда более страшными последствиями, чем он помнил. Значит, пока что стоило оставить Рико в покое. Все могло идти своим чередом, верно? Не стоило бросаться в омут с головой только потому, что Нил это уже когда-то делал. У него гудело в висках. Это было так сложно.       Убивать Рико было опасно, рано, нельзя. Избежать Рико — невозможно. Кевин уже был в Лисах, и Вороны уже наверняка договаривались с КРЭ о смене округа. Противостояние казалось неизбежным. Впрочем, само по себе оно не представляло угрозы. В конце концов, Лисы победили Рико в прошлый раз, но сопутствующий ущерб был разрушительным. Истхейвен и Пруст, Дрейк на втором этаже в доме Лютера. Ручка скрипнула, оставив после себя смазанную жирную полосу: Нил надавил так сильно, что на следующих листах осталась вмятая линия.       Он принялся яростно вычеркивать Пруста, в имени которого скрывались пытки — и его, и Эндрю. Эвермор и реабилитация. Так бессмысленно. Дрейка Нил выписать не успел, но ему следовало уделить особое внимание: он заслуживал отдельной страницы. Нил выдохнул, отложив эту мысль, и вернулся к Рико. Он задумался, почему все случилось так, как случилось, в прошлый раз.       Первое — он обосрал клятого Ворона в прямом эфире на интервью у Кэти, а та отдала Рико стакан с его отпечатками. Так Рико выяснил его имя, так он начал охоту за ним, так вывел на свет Натаниэля Веснински. Было бы ему так же просто, если бы Нил соблюдал меры предосторожности? Если бы тщательнее оберегал тайну своего имени?       Когда Нил начинал высчитывать какие-то стратегии, он чувствовал, как голова отзывается напряженным гулом, а в висках ломит. Он мог бы сорвать интервью, просто сообщив Кевину, кто его там ждет, но где взять гарантию, что Кевин ему поверит? Он хотел это интервью. А Рико в любом случае нашел бы способ достать Кевина — наверняка публично. Он дышал этим как воздухом.       Нил мог бы надеть перчатки, чтобы не оставлять отпечатков… Господи, ему даже не нужно было идти на это интервью, это было так просто. Кевин ему больше не требовался для того, чтобы научиться играть, — все знания уже были в его голове. Нилу нужно было просто вернуть тело в тонус, заново создать мышечную память. Он знал, что делать на поле, — у Кевина не было рычагов давления. Так что тот мог сам разобраться со своей идеей. Нил мог попытаться предотвратить все на корню, верно… Но он бы все равно встретился с Рико на осеннем банкете — и там он точно оставил бы свою ДНК. Кости Мэри, вероятно, ворочались в своем тесном саркофаге, причем по знакомому уже маршруту. Нил повторял те же ошибки.       Мог ли он постараться — просто постараться — сделать так, чтобы Рико его не заметил? Просто — не открывать рот рядом с ним? Звучало смешно. Идею о том, чтобы не возникать и не привлекать внимания, Нил отмел сразу же. При одной мысли о Рико в нем разгоралось нечто жгучее и ядовитое, и он знал, что совершенно точно не выдержит вида потрясенного и разбитого Кевина. Нил вздохнул. Все было чертовски сложно. Он был хорошим лжецом, но не лучшим стратегом. Даже на поле он играл интуитивно. Планирование было по части Кевина.       Возможно, стоило связаться со Стюартом? Но чем он мог помочь Нилу с Рико? Сказать «ай-ай-ай» и, искренне извинившись, развести руками? Стюарт не пересекал дорогу Кенго. Мэри не просто так сбежала из Лондона меньше чем через неделю после того, как они сбежали из Балтимора. Хотя Нил и не был уверен в причинах, потому что мама все равно изредка поддерживала с братом связь, но она никогда не выдавала своего местоположения. Не требовала от семьи денег, использовала «горелки», которые выбрасывала сразу же после звонка, который совершала, может быть, раз в год, чтобы сказать: мы все еще в бегах, Стюарт. Она не возвращалась домой. И в этом Нил мог ей полностью довериться: паранойя матери не раз спасала их жизни. Нил не представлял, опасно ли было для него лично выдавать свое положение дяде, который вновь даже не знал о смерти Мэри, но идея того, чтобы столкнуть между собой две крупные группировки просто ради того, чтобы Нил мог почесать свое эго, казалась глупой. Он был никем Стюарту, тем более — в этой... временной линии (ох, Иисус). Стюарт не стал бы рисковать ради Нила своей властью, авторитетом и территорией. Какую должность он вообще занимал в своих кругах? Нил вздохнул. Одно дело — написать на салфетке несколько имен ничего не значащих людей, когда какие-никакие отношения налажены, а от взаимного доверия зависит алиби перед ФБР и МИ-6. Совершенно другое — начинать войну.       И что оставалось в остатке? Боже. Блядский Рико казался большей занозой в заднице, чем Мясник. Нил выдохнул. Его не особо пугала сейчас мафия: в прошлый раз Кенго ничего не сделал, Тетсуи ничего не сделал, Рико — тоже — не сделал ничего, что могло бы сравниться с угрозой от Итиро — но Итиро еще не пришел к власти. У Нила был практически год до этого момента. Цепочка прослеживалась именно между его собственным именем и разоблачением со стороны отца. Через один конкретный нарциссический кусок дерьма.       Скрипнув зубами, Нил тряхнул головой. Он слишком завелся и сейчас точно не мог придумать ничего путного, чтобы что-то изменить. Был ли он вообще на это способен? Он куда лучше соображал в экстремальных ситуациях. Но разве блядское путешествие в прошлое не являлось экстремальной ситуацией, черт возьми? Нил должен был шевелить извилинами.       Но…       Насколько сильно ему вообще стоило что-то менять?       Он знал, что некоторые события — фундаментальны. Взмах крыла бабочки, ха? Нил попытался вспомнить все дурацкие фильмы, которые заставил посмотреть его Ники. Что ж, по крайней мере, он не попал в прошлое настолько далеко, чтобы помешать родителям зачать его. Хотя у этой идеи, определенно, были свои привлекательные стороны.       Нил не мог поверить, что действительно думал об этом. Что действительно относился к этому серьезно. Может быть, стоило добраться до библиотеки и поискать какую-то литературу на этот счет? Прошерстить форумы в Интернете? И заодно смастерить себе шапочку из фольги, чтобы, если кто-то заметит, чем он увлечен, у него не возникло лишних вопросов?       Господи, да кто вообще подумал бы о том, что Нил ищет информацию о перемещениях во времени потому, что сам переместился? Он был таким идиотом.       Закатив глаза, Нил поморщился и перевернул страницу блокнота, начав новый раздел под громким названием «ЭКСИ». Он выписал названия всех техник, которые знал, которые они разработали командой совместно. Схематично набросал дорожки шагов. Вспомнил комбинации, полезные для защиты, положения на поле для дилера. Рекомендуемые характеристики клюшек. Взмахи, броски, пасы, упражнения на меткость. Писать об экси было… приятно. Словно Нил передавал накопленные через поколения знания. Мог ли он потерять их? Мог ли он забыть то, что знал, — с учетом того, как мало внимания он уделял экси после аварии? Его тело еще (теперь — снова) не было знакомо с новыми трюками, а мышечная память была откровенно плоха — с учетом того, как усиленно Нил притворялся салагой прежде. Ему стоило записать подробнее. В конце концов, экси было тем местом, где он мог втоптать Рико в паркет.       Все Лисы могли. В этот раз — быстрее. Слаженнее. Нил уже сделал это с ними однажды. Теперь им не нужно было тратить силы на то, чтобы объяснить ему, что такое дружба. Не нужно было завоевывать доверие — Нил знал всех. Он мог… Мог он просто прийти и уговорить их начать играть, чтобы стереть Рико в порошок? Было бы славно. Нил ухмыльнулся. Дэн могла бы поддержать его в этом. В конце концов, она жаждала победы не меньше.       Что еще полезного он мог вспомнить?       Ах.       Нил прикусил губу и выписал движения, изобретенные Эндрю. Движения, которых тот не признавал, но которые повторяли все новые вратари. Они смотрели на него с восхищением, и Нил всегда чувствовал тот же восторг, когда Эндрю двигался одновременно резко и плавно, когда он читал нападение как открытую книгу, когда он шире расставлял ноги, расправлял плечи, поднимал голову, когда крутил клюшкой, выкидывая ее от себя в сторону, когда мог поймать мяч голыми руками (ну, номинально, потому что он все-таки носил защитные рукавицы — но иногда даже без краг Эндрю мог сотворить чудо: в основном, на ночных тренировках, когда просто беззвучно забавлялся над метаниями Нила и Кевина). Когда он был так великолепен.       Господи, Нил так скучал по Эндрю. Он перевернул страницу и вывел его имя, бессмысленно размещая вокруг отпечатки лисьих лап. Это было невероятно.       Эндрю. Живой.       Это было настоящим даром. Благословением. Нил почувствовал, как у него защипало в носу. Это было… печалью? Эндрю ничего о нем не знал. Ничего не помнил. Эндрю не узнал его — Нил был один. Он действительно вернулся в прошлое, вероятно, растоптав свое будущее, и он был один, запертый в клетке своих чувств, пропитанный горечью и надеждой.       Эндрю был жив — и это было потрясающе.       И Нил испытывал зуд в костях, физический, болезненный, призывающий его купить билеты до Южной Каролины прямо сейчас, на ближайший рейс. Отправиться в Пальметто немедленно. Убедиться, что Эндрю там. Живой. Живой-живой-живой, и это все происходит на самом деле. Сердце пульсировало и расползалось под ребрами трещинами.       Нет, Нил не мог так резко сорваться с места. Ему нужно было закончить школу. Глупая рациональность, но если бы он сбежал до того, как сдаст экзамены, ему могли начать задавать вопросы — и в этот раз люди бы знали, где его искать. Ему нужно было потерпеть. Переждать немного. Пара недель — пустяк. Нил судорожно вдохнул, медленно выдохнул. Дрожь крупными мурашками пробежала по телу.       Нилу нужно было вернуться к размышлениям о том, что делать с будущим, если он не планировал свернуться клубочком на полу и развалиться на бессмысленные, безмозглые части.       Впрочем, он уже разваливался.       ✮⋆˙✮⋆˙✮⋆˙       — Эй, — Эндрю протягивает ему одну из двух прикуренных сигарет, и Нил принимает ее, избегая случайного прикосновения. Он затягивается, откидываясь на локтях, и поднимает лицо к небу: на нем ни облачка. Погода — ясная и солнечная, и гудронированное покрытие под его ладонями плавится, угрожая слиться в одно целое с кожей.       Тренировка недавно закончилась, ноги приятно ноют. Они сидят на парковке у Лисьей Норы, наблюдая, как сокомандники лениво расползаются по машинам. Дэн уходит с Мэттом, фыркнув в сторону Джека и Шины, которых не может позволить отвезти кому-то еще — не потому, что не доверяет, а потому, что никто из Лисов не бесит ее саму настолько, чтобы свалить на них этих сварливых придурков (хотя Джек мог бы преспокойно проехаться с Кевином, если бы не Ники). Элисон и, кстати, Кевин — который теперь, избавившись от угрозы в лице Рико, решился купить себе машину — забирают остальных.       Это лето после первого курса: Нил уже почти три месяца исполняет роль вице-капитана, пытаясь ужиться с новичками и отчаянно подавляя в зародыше свое желание устроить скандал. Он старается быть хорошим, хотя с каждым днем Джек раздражает и раздражается все больше и больше. Иногда Нил ощущает, как сомнения вгрызаются в его глотку: кто он; на своем ли он месте; заслужил ли он это.       Но сегодня — хороший день. Он приятно измотался, они свободны до вечера, а Эндрю прожигает взглядом ему скулу, и от этого Нил плавится гораздо сильнее, чем от гудрона. Он наблюдает, как солнечные лучи переливаются бликами в листве деревьев, раскинувших ветки по ту сторону дороги, а в его груди распускается что-то светлое и теплое, похожее на весенние тюльпаны.       Эндрю пихает его коленом: они сидят близко, в нескольких дюймах — достаточно, чтобы ощущать присутствие, недостаточно, чтобы случайно столкнуться.       — О чем думаешь? — В его голосе нет ни капли заинтересованности, но Нил все равно улыбается. Эндрю бы не спросил, если бы ему не было любопытно, не в его характере вести светские беседы. И это понимание — понимание того, что Эндрю правда интересно знать, что творится у него в голове, — отзывается где-то под сердцем. Нил лениво вытягивает руку, указывая куда-то в сторону дороги.       — Это дрозд?       Эндрю выгибает бровь, несколько секунд буравя Нила холодным взглядом, а затем так же лениво поворачивает голову в указанном направлении.       — Кукушка.       Кукушка перескакивает с одной лапки на другую, целенаправленно продвигаясь к тенистому пятну в дальней части парковки. Солнечные блики отражаются от асфальта, создавая ощущение того, что птица скачет по золотистым пятнам-камушкам, словно движется к лучшей жизни по тропе, вымощенной из желтого кирпича.       — Ты всех птиц знаешь?       — Нет, но я в состоянии отличить дрозда от кукушки.       — Умник.       — Придурок.       Нил фыркает и качает головой. Ему кажется, что нет ничего, о чем Эндрю бы не знал. С его эйдетической памятью это, конечно, возможно, и Нилу нравится задавать иногда такие простые вопросы. Не чтобы проверить кругозор, а чтобы проверить, ответит ли. Эндрю всегда отвечает, при этом окидывая Нила таким убийственным взглядом, что ему становится жарко.       — Американские желтоклювые кукушки растят птенцов, пока те не вылетят из гнезда. Их пение становится громче перед дождем, за это в народе их называют «дождливыми воронами», — невозмутимо добавляет Эндрю. Нил спрашивает его еще немного, отвлеченно болтая ни о чем.       Ему нравится, что Эндрю может поделиться с ним каким-то обыденным фактом, не связанным с экси или с их ужасным прошлым. Это дает ему ощущение твердой почвы под ногами. Это почти позволяет ему поверить, что они нормальные.       Эндрю встает, щелчком отбрасывая окурок, и движется в сторону Мазерати.       — Я уеду отсюда через тридцать секунд, — сообщает он. Нил хмыкает и поднимается следом. Он знает, что Эндрю не уедет, и даже думает о том, чтобы поддразнить его, встав перед бампером, но тогда Эндрю, скорее всего, газанет — из чистого принципа.       В разогретой машине жарко, и Эндрю сразу включает кондиционер. Он проверяет, что сиденье и зеркала отрегулированы, хмуро покосившись на Нила, потому что в последний раз за рулем был именно он, но Нил вернул все настройки как положено. Хотя иногда он и оставляет сиденье отрегулированным под себя — тоже из принципа и немного из вредности. Нил улыбается, слегка высунув кончик языка, и Эндрю, закатив глаза, отворачивается.       Они отъезжают, позволяя уютному молчанию повиснуть между ними: разговаривать не хочется. Они могут много спорить или обсуждать что-то — при условии, что Нил не будет говорить об экси, — тогда Эндрю даже, самую малость, кажется заинтересованным в беседе. Но сегодня это не нужно. Сегодня — хороший день, и Нил сидит, прижавшись лбом к стеклу своего окна, наблюдая за монотонным пейзажем. Ему на самом деле спокойно.       — Эндрю? — он поворачивается к нему спустя десять минут поездки, когда Лисью Башню уже видно на горизонте. Эндрю коротко косится на него.       — Нил.       — Я могу взять тебя за руку?       Эндрю стучит пальцами по рулю, и его брови слегка дергаются в единственном проявлении эмоции. Несколько секунд между ними висит молчание.       — Пересмотрел сопливых мелодрам?       — Это «да» или «нет»?       Нил не настаивает, даже не пытается двинуться в направлении. Он терпеливо ждет ответ на вопрос, пока они подъезжают к знакомому холму. Обычно они не держатся за руки — не на публике. Не потому, что скрывают, а потому, что хотят сохранить это нечто, которое определенно не ничто — хрупкое и нежное, — между ними. Потому что они выстраивали это на крови и костях, на травмах и боли — и отпустить это в свободный полет кажется слишком страшным. Нил не знает, разобьется ли оно или окрепнет, но он знает, что это будет тяжело для Эндрю.       Но сейчас они — наедине, и Нилу хочется ощутить в своих пальцах мозолистые миньярдовские пальцы. Прижать шрамы к шрамам, подарив друг другу немного томительной близости. Просто так — ни за что. Эндрю, кажется, это чувствует.       Он вздыхает немного устало и протягивает Нилу руку, раскрыв пальцы, и Нил осторожно поднимает свою в ответ. Он задерживает ладонь напротив ладони Эндрю, позволяя теплу их кожи смешаться, но не касается: вздох ему не понравился. Не то чтобы это вредность, но если Эндрю делает это против воли, Нил не будет настаивать. Он не станет пересекать границы, даже если ему разрешено держать его за руку. Ему нужно согласие, а не одолжение.       — Да или нет, Нил? — рычит Эндрю, выруливая на парковку, и поднимает руку выше, прижимая свою ладонь к ладони Нила. Звучит уверенно. Нил усмехается от мысли о том, что теперь все выглядит как идея Эндрю, и кивает.       — Да.       Он переплетает их пальцы, и Эндрю слегка сжимает кулак, посылая по предплечью Нила короткую волну дрожи. Затем паркуется, не размыкая рук, хотя это кажется немного неудобным, и в груди Нила определенно что-то разбивается и срастается вновь, прорастая глубокими корнями в сердце, печень, легкие — по всему телу.       Эндрю гасит зажигание, и они сидят в машине, все еще переплетя пальцы, и Нил изучает их, думая о том, как идеально ладони подходят друг другу, как удобно его лежит в ладони Эндрю. Словно подогнанные детали, созданные друг для друга. Две части механизма, единого целого, не способные работать по отдельности, но превращающиеся в отлаженный двигатель, когда все встает на места. Винтик к винтику — кожа к коже.       — Сто пятьдесят процентов, — сообщает Эндрю. Нил улыбается — возможно, чересчур счастливо.       ✮⋆˙✮⋆˙✮⋆˙       Нил вынырнул из воспоминания, поглотившего его то ли на несколько мгновений, то ли на несколько часов. Грудь сдавило тоской. Он почувствовал себя так, словно вновь стоял на краю бездны, рассыпаясь в нее прогорклой пылью. Мазерати была разбита и не подлежала ремонту, полностью олицетворяя ниловское состояние.       В следующее мгновение его рука метнулась к лицу, и Нил провел пальцами по острому подбородку, осторожно поднимаясь выше. Сердце сжалось в предвкушении того, что он обнаружит — гладкую кожу или рваные рубцы.       Шрамов все еще не было.       Нил тяжело поднялся и двинулся в сторону ванной, желая убедиться в том, что он до сих пор в этой чертовой новой реальности, игнорируя вполне себе достаточное доказательство в виде обстановки знакомой комнаты, буквально окружавшее его со всех сторон. Ему все равно было нужно зеркало.       Отражение улыбнулось ему слегка кривой и немного сумасшедшей ухмылкой, когда Нил уверился в том, что его волосы все еще окрашены в черный. Он включил холодную воду и жадно припал к крану, совершив несколько больших глотков и пытаясь успокоить кровоточащую рану, пульсирующую в груди. Умылся, вытер руки о футболку и еще раз усмехнулся отражению — на этот раз чуть кровожаднее.       Проблемой, которую он мог решить и которая не могла повлиять на мафию, Мясника, якудзу и экси, был Дрейк. Отдельный эпизод сладкой мести. Нил даже не размышлял о том, что он должен был с ним сделать. Дрейк заслуживал смерти — эта мысль была единственным ясным озарением. И эта смерть никому не могла навредить. Не должна была сломать историю. Не должна была привлечь внимание. Нил мог оставить руки Аарона чистыми, удовлетворив свою жажду возмездия. Не позволить причинить еще больший вред.       И с этим вопросом, чтобы решить его как можно скорее, Нил вполне мог обратиться к Стюарту. Дрейк заслуживал умереть от рук мафии как никто другой — и это не должно было стать проблемой. Дрейк, предположительно, находился на другой части материка. И — о — он был никем. Никакой крови в сражении с Мориямами. Стюарт мог оказать Нилу маленькую услугу.       Нил вышел из ванной и вернулся на свое место у кровати, подобрав с пола оставленный блокнот. Открыв чистый разворот, написал ненавистное имя — как и планировал. Особенное отношение. Холодное блюдо.       Мог ли Нил рисковать, обратившись к дяде? Вряд ли он сам справился бы с тем, чтобы разыскать Дрейка лично, во-первых. Во-вторых — ему все еще было нужно закончить школу, как бы глупо это ни звучало. Блядство. Нил жаждал смерти Дрейка. И единственной ситуацией, в которой мог бы сделать это самостоятельно, видел ту, в которой Рико вновь бы привел его в дом Хэммиков. Нил не хотел этого допускать. Этот риск был хуже, чем риск того, что дядя узнает, где он находится. В конце концов, Стюарт не был так уж плох. С учетом всех тех маленьких услуг, что был готов оказать Нилу во время расследования, и как он заботился о сохранности его легенды... Что ж — это был еще один плюсик в его пользу.       Нил задумчиво постучал ручкой по странице, оставляя на бумаге синие смазанные точки. Он не связывался с дядей Стюартом с момента смерти матери. Была вероятность, что тот просто пошлет его, потому что заказ на убийство от парня, находящегося уже восемь лет в бегах, был самую малость подозрительным. Ну… В таком случае Нилу пришлось бы найти Дрейка самостоятельно. Как — вопрос другого характера, но Нил не планировал давать Спиру хотя бы призрачную возможность когда-нибудь просто прикоснуться к Эндрю — так или иначе.       Нил достал папку и перелистнул листы ближе к концу в поисках страницы, усеянной беспорядочными цифрами. Отсчитал девять строк и девять столбцов, перенес защищенный номер в блокнот: позвонит позже, как только доберется до ближайшего телефонного автомата.       Затем он устало протер глаза. Что, если, почему, а вдруг — вопросы и неосуществившиеся вероятности гудели в его голове роем яростных шершней. Это действительно было сложно — планировать, как предотвратить одну катастрофу, не вызвав следом другую.       Все, что творилось в его голове, взрывало мозг. Возможно, у него была опухоль. Нил строил столько предположений, что потерял им счет. Но все сводилось к одному: он проживет заново столько, сколько потребуется, чтобы все исправить.       Решительно зашвырнув в сумку все, что успел разбросать, пока пытался как-то систематизировать свои знания о будущем, Нил покинул дом. Он помнил, что со дня на день должны были начаться активные показы, поэтому возвращаться не собирался.       Нил двинулся вдоль улицы, выглядывая телефонные автоматы. Уж чем-чем, а ими он совершенно не пользовался, поэтому и расположения оных не помнил. Ближайший нашёлся в нескольких милях, и к тому моменту, как Нил до него добрался, уже начало смеркаться. Он понятия не имел, в каком часовом поясе жил сейчас дядя Стюарт, но его это волновало мало.       Несколько минут ушло на то, чтобы взвесить правильность своего поступка. Нил перебрал все доводы, которые когда-то удерживали его от звонка дяде, и пришел к тому же, с чего начал, — он ему позвонит. После всего, что он уже пережил, обратиться за помощью к дружелюбно настроенной мафиозной группировке ради того, чтобы уничтожить ничтожную персону в другой части страны, не казалось чем-то страшным — или, если уж на то пошло, необычным. Риск стоил того. Нил снял трубку и приложил ее к уху: сразу же раздался пустой протяжный гудок, требующий оплаты. Нил закинул мелочь в компаратор и занес руку.       Пока он крутил колесо таксофона, набирая цифры, он внутренне собирался. Нил был готов к тому, что никто не ответит, но когда гудки на той стороне сменились хмурым дыханием — спустя десяток томительных ударов сердца, — это самое сердце ухнуло.       Несколько секунд в воздухе висело напряженное молчание. Нила не торопились приветствовать, и он не торопился говорить. Язык вдруг стал очень сухим и прилип к небу. Вдох-выдох. Медленно досчитав до пяти, Нил открыл рот, надеясь, что его голос не дрогнет. Возможно, он был не таким смелым, как пытался себе внушить.       — Дядя Стюарт? Это Натаниэль. — Собственное имя отдалось горечью на языке. Нил сглотнул и поморщился. На несколько секунд повисла протяжная тишина.       Затем:       — Нат… Натаниэль? Это правда ты? — раздалось в ответ. Нил прикрыл глаза и вдохнул. Он мог с этим справиться. Он узнал голос.       — Да, это правда я. Дядя Стюарт, мне нужна услуга. — Трубка напряженно гудела у уха, пока он ждал реакции. Стюарт не говорил, и Нил расценил это как приглашение к продолжению. — Окленд, Калифорния. Ричард и Кэсс Спир — пара, которая постоянно берет приемных детей. У них есть родной сын — Дрейк, служит в морской пехоте. — Нил скрипнул зубами. Следующие слова он произнес с предвкушением: — Он должен умереть.       Напряжение в тишине сменилось удивлением. Нил практически видел, как брови дяди ползут вверх по лбу. Примерно с таким же выражением он смотрел на него, когда узнал в покалеченном ребенке, распластавшемся по холодному бетону сырого подвала в доме Мясника, собственного племянника.       Стюарт крякнул. Нил сжал зубы и процедил:       — Да или нет?       До него донесся тяжелый вздох и шуршание.       — Не этого я ожидал, признаюсь честно, — пробурчал дядя Стюарт. — Какие-то проблемы?       — Он должен умереть, — повторил Нил. Он не собирался выдавать ни больше, ни меньше. Секунды на счетчике переключались, отмеряя время, оставшееся на телефонный разговор. Дядя Стюарт что-то неразборчиво проворчал, а затем до Нила донесся шорох бумаги.       — Спир, говоришь, Окленд? Еще детали?       — Больше нет. — К сожалению, Нил не помнил адреса, который мог все упростить. Но слова, написанные косым почерком на конверте, который Эндрю выбросил, едва ли прочитав, стояли в голове мутным образом, и это могло все, наоборот, усложнить.       Дядя Стюарт хмыкнул:       — Пожелания?       Нил сильно сжал трубку в кулаке, ощутив, как от напряжения немеют пальцы, и снова скрипнул зубами.       — Мучительно. — Он выплюнул это слово, надеясь, что Стюарт поймет по его голосу, что он не шутит. Ему хотелось, чтобы Дрейк умолял, чтобы произнес блядское «пожалуйста» и захлебнулся им. Стюарт, к его уважению, просто ответил:       — Узнаю, можно ли что-то с этим сделать.       — Спасибо. — Нил замер. Ответ был расплывчатым, но он был бóльшим, на что можно было бы рассчитывать. Как Нил мог узнать о решении? Он зажмурился. Он не мог позволить себе слепого доверия — не в случае с Дрейком. Ему нужно было соображать — быстро. Как он мог выйти на связь с дядей, не сообщая ему своих контактов? Не мог же он названивать ему с неопределенной периодичностью и спрашивать: «А уже? А теперь?» Тем более, когда он окажется в Пальметто, ему не хотелось звонить из места, где он собирался прожить жизнь заново, пусть Стюарт и не был для него угрозой. Не казался ей. Былая паранойя царапнула гортань: Нил не мог позволить себе доверие в принципе. Не теперь, когда на кону стояла жизнь Эндрю.       В голове вспыхнула идея.       — Можешь… — Нил поджал губы, но это казалось удовлетворительным компромиссом, поэтому он продолжил: — Можешь прислать ответ в Колумбию в бар «Райские сумерки»? Южная Каролина. Оставь у Роланда, он бармен. Надежный. На имя… Кристофера Арчера, до востребования.       Нил сглотнул, мысленно извинившись перед Роландом. Вряд ли ему грозила опасность после такого, верно? Поскольку выдавать Стюарту свое местоположение в Пальметто Нилу не хотелось, клуб, который находился на достаточном расстоянии от университета, казался приемлемым вариантом. К тому времени, как Нил попадет туда — независимо от того, повезет ли его туда Эндрю, — все должно было закончиться. Нил достаточно времени был знаком со своей семьей, чтобы быть уверенным в способностях Стюарта. Он мог только надеяться, что больше никакой Кристофер не планировал получать посылки через Роланда — и что сам Роланд обладал достаточным количеством серого вещества, чтобы не лезть в чужую… переписку? Впрочем, курьер наверняка должен был быть убедительным.       — Снова пользуешься этим именем? — хмыкнул Стюарт. Нил дернул плечом. Это было одно из его прошлых имен. Простое, английское, давнее. Вычеркнутое из существования. Стюарт не должен был знать его — но вот, знал. Говорила ли ему о нем Мэри? Помогал ли он получать паспорта? Кажется, Нилу было около двенадцати, когда он был Кристофером. Знал ли Стюарт об остальных именах? Нил почувствовал, что настала пора заканчивать разговор.       — Нет, оно давно уничтожено, — отчеканил сухо. Он не мог просто повесить трубку, не после того, как только что заказал убийство.       Ох. Что он только что сделал?       Губы расползлись в кривой нервной усмешке. Кажется, технически — это было его первое заказное убийство в этом времени. До Пруста, до... как бы там его ни звали. Нил не помнил незначительных имен, но он убивал только в целях самообороны — и он не испытывал никаких угрызений совести на этот счет. Было бы по кому угрызаться.       Стюарт, вероятно, понимая, что время у них ограничено, не стал задавать новых вопросов и, переключившись, отозвался по-деловому:       — Принято. — Пауза. Затем, на удивление нерешительно: — И, Натаниэль… все нормально?       Нил поморщился. Теперь беседу точно можно было считать оконченной.       — Все еще в бегах, — отрезал он. Добавил для верности: — И мне уже пора.       — Хорошо. Передавай привет Мэри.       Нил резко вдохнул и повесил трубку, с грохотом усадив ее на держатель. Он не мог на это ответить, не сообщив Стюарту, что передавать привет больше некому — и это, неожиданно, оказалось весьма болезненным. Нил припал лбом к прохладному металлу. Челюсть почему-то сводило ноющей тоской, а пульс участился. Это было связано с упоминанием матери? С тем, что Стюарт знал Кристофера? С оставшимся в прошлом будущим?       Или с тем, с какой легкостью Нил называл Стюарту чужие имена? Было ли это хоть когда-нибудь сложным?       Все они заслуживали своей участи.       Нил провел некоторое время, прижимаясь к таксофону и выравнивая дыхание. Это было не тем прошлым, к которому он хотел бы вернуться. Голос Стюарта слишком явно оживил воспоминания, от которых Нил убегал по ночам на протяжении целого года.       Он — определенно — был не таким смелым, как внушал себе, когда составлял этот план.       Выдохнув, Нил медленно отлепился от телефонного автомата, неосмысленно разворачиваясь в направлении школы. Он вырвал лист с телефоном Стюарта из блокнота и, воспользовавшись зажигалкой из пачки с сигаретами, которая все еще лежала в кармане джинсов, сжег его — скорее машинально, чем из осторожности, — а затем побрел вперед, постепенно ускоряясь.       Он не заметил, как перешел на бег.       Убегать у него всегда выходило хорошо — может, так же хорошо, как играть в экси. Возможно, даже лучше. Но в этот раз Нил просто бежал, позволяя энергии бурлить в теле. Сумка болталась под коленями, но он не обращал на нее внимания. Возможно, Нил бежал от себя. Возможно — от Натаниэля. Произносить имя, данное отцом, все еще казалось трудным, несмотря на то что последние два года репортеры постоянно тыкали ему его в нос, а Джек не упускал ни единой возможности пошутить про мясницкую. Итиро Морияма звал его Натаниэлем, но это не имело значения.       Все чужие слова — они были ничем. Они были белым шумом, от которого Нил мог отмахнуться. Признать самому себе, что что-то в нем все еще связано с Веснински — на самом деле — вот что вызывало отторжение. Поэтому Нил просто бежал, разгоняя кровь, пока легкие не начало жечь. Он бежал к школе, на стадион и по нему — множество кругов. Бежал, пока глубокая ночь не поглотила Милпорт и не укутала его в свои объятия. Бежал, пока не занемели ступни, а желудок не свело от голода.       Лишь тогда Нил позволил себе остановиться. Он прошел в раздевалку и обессиленно рухнул на маленький потертый диван, на котором едва ли мог вытянуться в полный рост, — здесь он ночевал все время, оставшееся до выпускного, справедливо рассудив, что Ваймак не станет задавать ему вопросы, если Эрнандес что-то расскажет, а сам Эрнандес не сможет ничего спросить у Нила, потому что и в прошлый раз не смог.       

***

      Оставшиеся две недели до отлета в Ниле росло нервное напряжение. Он кое-как сдал экзамены, благодаря лишь тому, что изучал прикладную математику в Пальметто (а Эндрю отлично разбирался в английском), потому что просто сесть и готовиться у него не выходило. То это казалось ему бессмысленным, то на него накатывала паническая атака от мысли о том, что он не справится и в этот раз и потеряет все, чего еще не обрел, и он снова и снова обнаруживал себя зависшим над тетрадью, на полях которой рисовал отпечатки лисьих лап.       Да и школьная библиотека, в которой Нил занимался, не располагала к тщательной самоподготовке: слишком много здесь было других учеников, слишком много призрачных лиц и образов. Нил словно оказался в зазеркалье. В аквариуме. Он наблюдал за жизнью, которую уже видел, как будто со стороны. Это завораживало — и пугало. Он ни с кем не разговаривал, если только к нему никто не обращался лично, что происходило довольно редко, — и он просто существовал в ожидании, когда сможет, наконец, вернуться в Пальметто.       Когда сможет увидеть Эндрю.       Нил взял в библиотеке какую-то книгу о путешествиях во времени, чтобы хоть как-то попытаться разобраться в том, почему это произошло, и, ожидаемо, обнаружил, что все ученые склонялись к тому, что это невозможно. В большинстве своем. Нил прекрасно понимал это и без них — и он ощущал себя чокнутым, пытаясь найти между строк какие-то свидетельства, оправдания, логику.        Теория относительности Эйнштейна допускала ряд возможностей, которые можно было бы описать как «путешествие во времени», но они говорили о путешествиях в будущее, а не прошлое — и никак не подходили под ситуацию Нила. Также были теории о червоточинах и космических струнах, или чрезвычайно быстро вращающихся черных дырах, или квантовых скачках. Эйнштейн в свое время, кажется, уделил этому порядочное количество внимания, хотя Нил смог понять из всех постулатов лишь отдельные слова, не желающие складываться в осмысленные предложения. У него никогда не было возможности погрузиться в физику настолько, чтобы теперь разбираться в «кротовых норах» и горизонте событий. Одно он понимал точно (но не наверняка): все это было связано с космосом, далеким и неизученным, — и Нил никак не мог быть причастен к этому.       Верно?       Он убил несколько дней на энциклопедию, но добился лишь того, что у него началась мигрень, поэтому бросил попытки вникнуть в теорию. Как всегда, практика у него вышла сама собой — и куда лучше.       Время тянулось монотонно. Нил проводил его большую часть на стадионе (экси было в разы проще физики), отрабатывая трюки, которых еще не мог знать, и загоняя себя до изнеможения. Ему нужно было заново наработать мышечную память. Ему нужно было быть готовым к встрече с Кевином в Норе.       Нил курил, ощущая, как запах сигарет обнимает его руками матери и проникает под кожу взглядом Эндрю, а потом вдруг оказывался на пляже в Калифорнии, наблюдая, как языки пламени вылизывают Мазерати, и он сидел в окровавленном песке и не понимал, чьи кости ему нужно было закапывать.       Воспоминания о грядущем будущем пульсировали в голове, бились о черепную коробку, и Нилу никак не удавалось собрать их в кучу и перебрать, чтобы составить, наконец, блядский план и понять, что ему нужно делать. Но, может, это было к лучшему?       Нил всегда показывал себя лучше в импровизации.       Он просто отсчитывал дни, часы, минуты, секунды до того момента, когда сможет покинуть Милпорт.             мгновение                                     за                                                 мгновением       Когда он, наконец — слава тебе, господи, — оказался в Скай-Харбор, а потом — на рейсе «557» до Южной Каролины, его уже практически трясло от предвкушения. Стоило закрыть глаза — на внутренней стороне век возникало лицо Эндрю, а затем — в ушах скрежетал металл. Нил ощущал зуд во всем теле. Физическую потребность отправиться в кабину пилота и заставить его выжать все допустимые пределы скорости — и даже больше. Вообще-то, Нилу хотелось отправиться в путь пешком — и он был бы готов пойти на это, если бы это означало, что так он быстрее оказался бы в Пальметто, но остатки здравого смысла говорили о том, что самолетом все же было удобнее.       Нил собирался изобрести телепортацию. Не сходя с места. Если он переместился во времени, почему не мог попробовать сделать это в пространстве? Всего разок? Он был готов зажмуриться и хорошенько напрячься: так сильно, чтобы мышцы во всем теле свело до колючей судороги.       Так он и сделал, не заботясь о том, что со стороны, вероятно, выглядел так, как будто ему очень хотелось в туалет.       Как это работало? Вдох-выдох. Нил поджал губы и разочарованно прикусил их изнутри. Он открыл глаза: он все еще был в самолете, который уже начал разгоняться и готовиться ко взлету. К сожалению, телепортация оказалась неподвластной. Не то чтобы Нил на нее на самом деле рассчитывал, но, боже, попытаться стоило, даже если это означало, что он лишь все больше сходил с ума.       Стюардесса заботливо предложила стакан воды и бумажный пакет — Нил с благодарностью принял и то и другое. Вероятно, девушка решила, что он боялся перелета, но Нила, в основном, пугала реальность, которая должна была его встретить, — а точнее, ее вероятное отсутствие.       Что, если все все-таки было сном? Что, если Лисы его надурили? Что, если Аарон так замечательно сыграл свою роль, а отсутствующие шрамы ничего не значили? Может, их никогда не было вовсе? Нил не мог успокоить какофонию в своей голове.       Он все еще не мог до конца поверить, что увидит Эндрю.       Ему это было жизненно необходимо. Он испытывал настоящую жажду.       Двигатели загудели, барабанные перепонки оглушило давлением. Нил принудительно зевнул и вдавил свое тело в кресло, скрестив руки на груди. Он никак не мог ускорить происходящее. Ему нужно было п-о-т-е-р-п-е-т-ь. Совсем немного. И затем еще чуть-чуть. Скоро все должно было закончиться — и Нил вот-вот должен был встретиться с правдой.       Он старался медитировать. Он не особо любил этим заниматься, но в данной ситуации вариантов было мало: Нил все равно не мог ни на чем толком сосредоточиться. Он даже не взял с собой книгу, поэтому лучшей практикой стало закрыть глаза и представлять экси. Сколько он всего пропустил, занятый самобичеванием? Нил вспоминал последние игры, переполненные яростью, и старался выделить в своем поведении на поле удачные элементы.       И — о, да, верно — дыхание. Самое сложное. Он пытался дышать медленно и ровно, чтобы как-то успокоить возбужденное состояние тела, и это, на самом деле, было мучительно. Все навыки саморазвлечения, наработанные за годы, канули в Лету, а блядский перелет был невероятно долгим.       Когда самолет приземлился, Нил вскочил так резко, что его снесло на место обратной тягой. Его вежливо попросили сохранять ремень пристегнутым до сигнала об обратном, и Нил вцепился в сумку, отсчитывая про себя секунды. Дыхание сбилось к чертовой матери, и все, что наполняло его голову, разлетелось вдребезги, загустело, сжалось до единственной точки. Нил был в Пальметто. Нил был в прошлом.       Скоро он мог увидеть живого Эндрю.       Это было правдой?       Тело кололо острыми нервными импульсами, кожа словно стала в разы чувствительнее. Нил слышал свое сердцебиение, шелест шасси, шум крови в ушах. Пульс частил так, как будто зарядился изрядной дозой эпинефрина из инъектора. Нил был сгустком статического электричества, переполненным нетерпением. Он так долго ждал. Он не спал? Это все еще происходило с ним?       Господи.       Всех пригласили на выход. Нил рванул.       Он покинул самолет одним из первых.       Как и в любой воздушной гавани, вокруг царила суета, но Нил не обращал внимания ни на толкучку, ни на снующих мимо людей. Он пробирался через толпу, состоящую из отпускников, командированных и студентов, как будто за ним кто-то гнался. Когда он миновал терминал и пересек коридор, поднимаясь по ступенькам в зал прилетов, его сердце билось где-то в глотке.       Ему нужно было замедлиться.       Нил напряженно огляделся, отбиваясь локтями от прохожих, и — почти сразу — споткнулся, обнаружив на себе цепкий взгляд. Эндрю. Конечно, это был он. Настоящий. Живой.       Все было реально.       Нил выдохнул, а все вокруг него застыло и сошлось в одном месте. Одном человеке. Он всмотрелся в спокойное лицо, не выражающее никаких эмоций, и только в этот момент почувствовал, что его, наконец, отпустило.       Он был дома.       Воздух со свистом ворвался в легкие, как будто Нил все это время не дышал (совершенно точно), и он замер, просто разглядывая Эндрю. И как он мог перепутать их с Аароном в прошлый раз? Эндрю ни на йоту не был похож на близнеца. Его губы были плотно сжаты, руки скрещены на груди. Он стоял в ленивой позе, прислонившись к стене и всем своим видом выражая скуку. Нил мог бы разглядывать его вечно. Любоваться статичным выражением, твердыми мускулами, уверенной осанкой. Все в Эндрю кричало о его силе. Или это мог слышать только Нил? Каким Эндрю видели окружающие? Маленьким и злым, потерянным и одиноким? Сердце совершило кульбит, ударившись о гортань, и ухнуло в пропасть: Эндрю изогнул бровь, показывая, что заметил его. Нил сглотнул и медленно приблизился, ощущая слабость в коленях.       «Живой, живой, живой», — билось под ребрами. Благословение.       Как и в прошлый раз, Эндрю приехал трезвым, и губы Нила расползлись в сладкой и трепетной улыбке. Он так скучал. И все шло по такому знакомому сценарию. Нил это уже видел, он это помнил, он это знал. Он действительно был здесь. Он стоял перед Эндрю, и Эндрю стоял перед ним — и весь мир мог подождать, потому что в груди Нила распускалось солнце.       Эндрю вскинул бровь еще выше — выражение крайнего удивления. Ни один другой мускул на его лице не дрогнул, а Нил вдруг почувствовал желание петь, но вместо этого просто выдохнул:       — Привет, — и его голос был переполнен счастьем. Эндрю не впечатлился.       — Нил, — кивнул он и лениво указал пальцем ему куда-то за спину. — Багаж получают там.       Нил тряхнул головой и похлопал по ремню своей спортивной сумки:       — Это все.       Господи, все на самом деле повторялось.       Никак не отреагировав, Эндрю развернулся и молча двинулся прочь, а Нил беспрекословно двинулся следом. Он, конечно, знал, куда они идут, но даже если бы и нет — все равно бы пошел. Сейчас он был готов волочиться за Эндрю безмолвным преданным псом, виляя хвостом и пуская слюни. Это ли не было счастьем?       Ступив за Эндрю в теплый и влажный весенний день, Нил коротко огляделся, упиваясь знакомым пейзажем. Ему казалось, солнце светило ярче, а небо было голубее. Это было возможно? Так было и в прошлый раз?       Прибывающие и отбывающие суетливо мельтешили, волоча чемоданы, входные двери здания ритмично открывались и закрывались. Нил уже и не сосчитал бы, сколько раз он посещал этот аэропорт, отправляясь на выездные игры и даже парочку раз в простой отпуск — и это слово казалось таким нормальным, что зубы ныли. Столько жизни было пережито, столько всего случилось. Опыт, доверие, правда. Столько хорошего, чем Нил дорожил, столько Эндрю. Ничего из этого не было? Нил сглотнул опасно сжавшие грудь тоску и ностальгию.       Впереди взвизгнули тормоза и послышалась сердитая брань. Нил повернулся, сообразив, что затратил на созерцание чуть больше времени, чем следовало, потому что Эндрю уже переходил дорогу — разумеется, на красный, — растолкав локтями толпу и зажимая в зубах сигарету. Нил поспешил за ним, показав недовольному таксисту средний палец, просто чтобы сообщить, что тот был услышан.       Они углубились в пространство платной парковки, и Нил в очередной раз споткнулся о воспоминания, увидев черный Lexus GS. На мгновение в нос ударил запах помоев, гнилого мяса и разлагающегося трупа лисицы, и Нилу пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем он отогнал картинку, вспыхнувшую на веках. Это было не то, о чем ему хотелось думать. Нил не собирался сейчас это вспоминать.       Эндрю задумчиво разглядывал его, облокотившись на машину. Он щелкнул пальцами, отдавая команду: «Сумку — в багажник», — и Нил послушно ее выполнил. Ему чертовски хотелось коснуться лица Эндрю, и, хотя он понимал, что сейчас это было более чем неуместно, его сердце болезненно ныло, а пальцы чесались в тупой невозможности. Нил сжал их в кулаки, оставляя на ладонях видимые полумесяцы следов ногтей, а затем вспрыгнул с подножки на переднее пассажирское сиденье. Эндрю неторопливо докурил сигарету до половины, опустившись на водительское место и выдыхая на улицу, затем отбросил окурок на бетонированное покрытие и захлопнул дверцу, проворачивая ключ в замке зажигания.       Двигатель мерно загудел, и уголок губ Эндрю дернулся в кривой и опасной улыбке. Нил сглотнул и уставился на свои колени, стараясь не думать о том, что скрывалось за этой усмешкой: он ее слишком хорошо знал. Она посещала рот Эндрю крайне редко, как, впрочем, и любая другая эмоция, и не предвещала ничего хорошего, даже если сейчас Эндрю всего лишь пытался изображать Аарона.       Нилу очень хотелось поцеловать его губы и стереть яд с родного лица.       — Нил Джостен, — протянул Эндрю, словно пробуя его имя на вкус. — Говоришь, к нам на лето?       Нил сдавленно кивнул. Он не был уверен в том, что голос его не выдаст, если он заговорит, потому что, оказывается, изображать незнакомца рядом с Эндрю было самой сложной практикой в его жизни. Ему хотелось, чтобы тот его узнал. Но Эндрю не мог узнать того, кого не знал. Господь. Что Нилу нужно было с этим делать? Для начала — дышать воздухом, которым рядом дышал и Эндрю. Дышал. Нил мог наслаждаться этим.       Эндрю включил кондиционер на полную мощность и сдал назад.       — Значит, вместе с тобой нас пятеро. Правда, я слышал, что ты поселишься к тренеру.       Нил опять пробурчал нечто нечленораздельное и отвернулся к окну, наблюдая, как мимо медленно текут машины, пока Эндрю выезжал с парковки. Сердце билось в груди неровно и как-то томительно. Гулко. Сладко, но при этом больно. Нужно было найти какой-то способ пялиться так, чтобы это не вызывало вопросов. Нил склонил голову.       Как только они покинули стоянку, Эндрю вжал педаль газа в пол, влетая в общий поток под возмущенные гудки. Нил осторожно пристегнулся, наблюдая, как пейзаж за стеклом сливается в монотонную полосу. Он обнаружил, что если немного податься вперед, то можно увидеть в стекле отражение Эндрю, и впивался взглядом в его лицо, изучая знакомую бледность скул и ровную линию челюсти. Замечательно. Вид не был идеальным, и Нилу приходилось напрягать зрение, чтобы не потерять отражение из виду, но это было единственным, что он мог сейчас себе позволить. Эндрю бы не понравилось, если бы незнакомец начал в открытую пожирать его глазами.       Когда они выехали на трассу, Эндрю снова попытался втянуть Нила в диалог:       — Ходят слухи, в прошлый раз у тебя не заладилось с Эндрю, — и Нил почти заскулил, устало прикрыв глаза. Этот инцидент столкновения неприятно отзывался в памяти: ему действительно не стоило прикасаться к Эндрю, тем более таким образом.       Тот факт, что Эндрю говорил о себе в третьем лице, умело маневрируя между правдой и ложью, мог бы показаться забавным, если бы не чувство вины, которое сжирало Нила до боли привычно последние несколько месяцев. Эндрю ведь действительно не лгал. Даже эта глупая попытка сбить Нила с толку, дистанцировавшись от собственного имени, выглядела жалко. Да, Эндрю не договаривал, но Нил умел читать его так хорошо, что уже просто не мог понять, как этого не замечали другие. Эндрю был никудышным лжецом, он ценил правду. Почему все вечно ждали обмана с его стороны? Глупо. Нужно было просто задавать верные вопросы.       Тот факт, что Эндрю в принципе заговорил о себе, возможно, желая понять причины поступка Нила, указывал на некоторый интерес с его стороны, и в другой ситуации Нил был бы этому рад и, может быть, поддразнил бы в ответ за необычайную разговорчивость. Но сейчас он знал, что Эндрю прощупывал почву на предмет угрозы, и глотка сжималась от нехватки кислорода, потому что это было неправильно. Нил привык к доверию.       Но он ведь был угрозой — это никогда не было ложью.       — Извини, — пробормотал он, нарочно обезличивая предложение, — я… обознался. Я не должен был начинать драку.       Бросив косой взгляд на Эндрю, Нил заметил, как сильно тот сжал руки на руле, и снова отвернулся, принимая закрытую позу. Эндрю был близко, но в то же время так далеко, что это обжигало глаза.       — Я не верю в прощение, — спустя несколько долгих секунд отчеканил тот, и Нил чуть не ответил «я знаю», но вовремя прикусил язык. Это было бы странно, да?       Эндрю не стал говорить, что Нил должен был извиняться не перед ним, потому что, в общем-то, он извинялся как раз перед ним. Догадался ли Эндрю об этом? Понял, что Нил не принимал его за Аарона? Должен ли был Нил признаться в этом? С его стороны было нечестно обманывать таким образом. У него, определенно, и так было преимущество.       На какое-то время между ними повисло молчание. В прошлый раз Эндрю выводил Нила на разговор о Кевине — и это то, что он должен был сделать, чтобы выяснить настрой новичка, но, вероятно, ниловская покорность стала неожиданностью. Они расстались не на лучшей ноте, ха. Ждал ли Эндрю новой драки?       Нил прикусил губу, отсчитывая секунды, прежде чем сдался и повернул лицо обратно к водителю, впитывая в себя чужую реакцию. Тяжелый взгляд из-под полуопущенных ресниц внимательно следил за дорогой. Грудь мерно вздымалась и опускалась, и по всем показателем Эндрю был чертовски спокоен. Но. От него веяло таким холодом, что Нил против воли потер ладони, пытаясь согреться. Он был так близко. Протянул бы руку — и можно было бы ощутить гладкость кожи под пальцами. Прижать подушечки к редким веснушкам. Найти шрам под бровью. Господи, просто взять его за ладонь, скользнуть губами по костяшкам. Нил изнывал от тоски. Близко и бесконечно далеко.       — Пялишься, — прокомментировал Эндрю, когда время, отведенное рамками приличия для любезного ознакомительного взгляда, превысило все нормы.       — Да, — согласился Нил, и по его языку растеклась горечь. Ему нужно было признаться в том, что он не купился на уловку. Хотя бы это было бы честно. — Ты не на таблетках.       Он слишком внимательно смотрел на Эндрю, чтобы не заметить, как побелели его костяшки. Губы коротко сократились, как в мышечном спазме, и Эндрю бросил на Нила взгляд исподлобья. Он не мог разглядывать его долго, будучи за рулем, но даже одного внимательного мига было достаточно, чтобы Нил почувствовал, как желудок у него сворачивается узлом. Его бросило в жар, хотя Эндрю к этому моменту уже отвернулся.       — Ну сдай меня, — в конце концов произнес он ровно. Нил растерянно моргнул:       — Зачем?       Он не знал, какой реакции ждал, но, определенно, не этого. Он нахмурился, соображая, и… О, ох. Таблетки ведь были предписаны судом — и все адекватные люди считали, что они делали Эндрю счастливым. Они опасались его без допинга, потому что «если он такой под препаратами, каким же он будет без них?» Тупо, несправедливо. Нил должен был испугаться? Пожаловаться на несоблюдение режима? Он фыркнул:       — Я тебя ни в чем не обвиняю.       Эндрю бросил на него еще один косой взгляд, немного изогнув бровь, и Нил всем телом ощутил на себе тепло его радужек. Эндрю уже не старался изображать натянутое дружелюбие. Не пытался подражать Аарону, отбросив чужую маску за ненадобностью. Вместо этого надел собственную, хотя, когда спустя какое-то время он вновь подал голос, в нем прозвучало эхо интереса:       — И что, даже никаких обвинений в обмане? — хотя в основном это звучало бесцветно.       Нил закатил глаза и насупился:       — Ты и не врал. Просто рассчитывал на мою глупость, но вы с Аароном не особо похожи. — И, наконец найдя в себе силы, отвернулся: нужно было соблюдать границы. Он и так смотрел на Эндрю слишком долго, и его пульс уже зашкаливал. Под ребрами растеклось неприятное жжение.       — Так ты, выходит, умник?       Ох, эта насмешка. Сухая и гулкая, но такая знакомая. Нил горько покачал головой и хмыкнул:       — Нет, я полный кретин.       Между ними снова повисла тишина. Нил уставился в окно, Эндрю крутанул руль и резко перестроился на другую полосу, не удосужившись оценить дорожную обстановку. Сзади сердито загудели. В боковое зеркало Нил заметил, как несколько автомобилей вильнули, чтобы избежать столкновения, и его внутренности перевернулись. Скорость была слишком высокой для такого маневра, а Эндрю — слишком за рулем. Боже.       Перед глазами снова вспыхнула картина перевернутой Мазерати и россыпи звезд, отражавшихся в багровом асфальте и крошках стекла, усеявших землю под коленями. Легкие сжались, и Нил, нащупав рычаг фиксатора сиденья и резко отодвинув свое назад до упора, осторожно пригнулся, натягивая ремень безопасности и опуская голову к ногам, чтобы подавить приступ. Слишком часто у него в последнее время отключалась способность дышать. Нужно было что-то с этим сделать.       Например, блядь, вдохнуть? Нил прикусил губу и тряхнул головой, отгоняя видение. До него донесся мрачный голос:       — Не бойся сдохнуть. А если боишься, то тебе не место среди Лисов.       Нил зацепился за него, как за якорь. Никакой аварии не было. Не должно было быть. Эндрю сидел рядом, слышал и видел его, и Нил не должен был вести себя так, словно вся его жизнь рассыпалась в дрожащих пальцах. Его жизнь была рядом.       — Я не боюсь, — выдохнул он. Эндрю был жив и рядом. Нужно было просто поднять на него взгляд. Убедиться. Медленно, Нил повернул голову, пытаясь контролировать сокращения в глотке.       Эндрю следил за дорогой, но Нил все равно ощущал на себе его взгляд. Тяжелый, тягучий. Как акупунктурные покалывания. С такого ракурса он мог видеть шрам на подбородке и тени, отброшенные ресницами на скулы. Тонкую, почти прозрачную сетку капилляров на нижних веках. Нил прижался щекой к коленям, упираясь макушкой в бардачок. Здорово, что Эндрю так увлекался крутыми тачками: для Нила, с его ростом, здесь было достаточно просторно.       Он глубоко вдохнул, рвано выдохнул. Повторил, примораживая глаза к миньярдовскому лицу. Тот позволял ему пялиться, пока дыхание возвращалось в норму.       — Врешь, — спустя еще несколько беспорядочных вздохов скучающе подытожил Эндрю.       — О, теперь ты обвиняешь меня в обмане? — пробормотал Нил, и это прозвучало иронично, потому что, конечно, Эндрю был прав. Но. Его голос — как мед для ушей, даже если по каплям. Бальзам на душу. Никакой аварии. — Я не вру.       Это было в основном правдой. Нил гораздо больше боялся смерти Эндрю, хотя сейчас это было особенно иррационально. Но… что он мог сделать? Эндрю за рулем был слишком кричащим триггером, особенно когда так водил. Все это не имело смысла.       — Твоя реакция говорит об обратном.       Нил скривил губы. Он не мог рассказать правду, но, в общем-то, здесь она не особо была нужна. Нил мог справиться со своим кошмаром. Как люди преодолевали фобии? О, нет, у него развилась фобия? Нил не мог ездить вместе с Эндрю, если тот был за рулем? Звучало тупо. Статистически в последние годы количество автомобильных крушений сокращалось, а смертность падала. И Нил знал, что с вождением Эндрю все было в порядке. То, что случилось в Колумбии… Это был прецендент. И в нем была вина Нила, а не водительских качеств Эндрю. Нил стал отвлекающим фактором. Он делал это прямо сейчас? Он успокаивающе махнул рукой и прошептал:       — Это просто… воспоминания.       Эндрю не ответил, и Нил прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться на чем-то приятном. Например, на ощущении присутствия Эндрю в своем пространстве, запахе табака, уютной тишине… Только тишина не была уютной — между ними давно не витало такого настороженного напряжения. Оно обжигало кожу.       Дорога от аэропорта занимала двадцать минут, и остаток пути они провели в молчании. Вероятно, Нил беспросветно заруинил планы Эндрю на эту поездку — но с ним ведь никогда не было просто, верно? У Эндрю должна была еще появиться возможность порыться в его грязном белье — причем буквально. Нил не планировал усложнять ему задачу. Чем быстрее Эндрю встал бы на его сторону, тем… Что?       Нилу так хотелось поцеловать его. Ощутить близость. Он испытывал настоящий тактильный голод, и руки Эндрю, лежащие на руле на расстоянии полуметра, были такими красивыми. Эндрю был красивым. Нил хотел почувствовать на себе его кожу.       Он глубоко дышал, краем сознания отмечая, что Эндрю наверняка находил его поведение отвратительным и жалким. Он понятия не имел, что с этим делать. Ему хотелось застыть в этом положении, свернувшись в позе эмбриона, и просто ощущать на себе редкие взгляды, расползавшиеся по телу крупными мурашками. Этого было бы достаточно. Знать, что с Эндрю все хорошо и что ничего страшного не случится.       Только это было не так, и Нил лгал самому себе. И дело было даже не в том, что Эндрю буквально не знал его. Все остальное… оно только начиналось, не правда ли? И Нил не мог побороть дрожь от этой мысли. Он не знал, как справиться с этим в одиночку.