A penny for your thoughts

О боже, кажется Грегор ощущает во рту вкус трупного сока. Жидкости тут стало куда больше после вчерашнего "прилива". Кстати о днях: Грегор не знал какое сейчас время суток, однако до этого судил по тому, сколько раз он вырубился. Может быть, с момента его "экстренного выключения" прошел час? Судить по суткам больше не выйдет. Со спутанным сознанием и без любых часов просто-напросто бесполезно. Может прошло два дня, может три, а может и ни одного? Проспать весь день или целую ночь трудно при условиях, заключающихся в окружающих его мертвецах. Отравление трупным ядом начало становится ещё сильнее. Хотя каким-то образом кислород тут был, раз уж грешник не задохнулся от недостатка воздуха. Ощущая как скручивает живот, Грегор спешно прижал к себе рукой охладевшее тело. В неясных мыслях факт того, что *она* умерла уже не так важен. Грегор тоже умрет, как умирал и будет умирать. "Всё нормально", сказал себе он, стараясь звучать как можно более беспечно, насколько мог звучать сейчас его хриплый голос. Его разум уже начал крошиться? Сперва Грегор думал о том, сколько протянет Родя, но сейчас он думает то же самое уже про себя. Сколько ещё прекратится ветеран войны перед тем, как прогорит от газа и отравления? Больше или меньше чем человек без подготовки? Грегор ведь уже умирал от газа и это было, черт подери, быстро. Но трупный яд и травящий газ ведь разные вещи? Вкус попавшей в рот ранее субстанции имел странный, солоноватый привкус. Грегор не мог сказать, он никогда не пробовал ни то что даже гнилую плоть, а человеческое мясо вообще. Однако какие-то нотки на языке отдавали... морской солью, как бы странно не звучало. Грегор не вспомнил Измаил и уже не вспоминал Отис, он лишь внезапно понял что почти не пытался выбраться, а никто и не пытался его спасти. Как же смиренно и медленно кончается вот еще одна его жизнь. Кстати о гниении... от тела Роди начало попахивать, и это была даже не налипшая на него грязь. В этом клаустрофобном пространстве было тяжело, но возможно отличать запахи по их интенсивности и близости к носу. Ближе к стенам смердило всего сильнее. Это вызвало у Грегора приступ ужаса. Он сталкивался с трупами, сталкивался много раз, но тела обычно не гнили. Никогда Грегор не видел как раздувается тело другого грешника, полное газами, как жрут его мухи, откладывая личинки прямо во время пиршества. Грешник ухватился за зажигалку и включил свет, глядя на место, где ощущал холодные остатки Родион. – О боже, почему это со мной происходит? Ну почему все вокруг меня умирают?! — внезапно надорвался голос, из крика превратившись в испуганный хрип. Вместе с ужасом нахлынула крошащее позвоночник чувство вины. Родя подиссохла, кожа её начала грубеть и напоминать в некоторых местах подзажившие синяки. Грегор уставился в её помутневшие в белой пелене глаза и сморщился. Кричать бессмысленно, никто не услышит, тем не менее, почти никогда он не кричал так, как надрывался сейчас. Должно быть, просто рассудок помутился и забрал с собой желание Грегора скрывать свои глупые и ненужные чувства. До этого они лежали внутри как бычки в использованной много раз пепельнице – ни вперед ни назад, и пальцем нетронутые. Грязная пепельница со старыми бычками. Да, как такая была у Грегора дома, хоть курить он и начал не так уж и давно. С возрастом время бежит быстрее и быстрее. Как все это жутко и противоречиво... Грегору хотелось увидеть сестру, признаться Роде, но на эти штыки доверчивости легко напороться. Сначала ты говоришь человеку, что любишь его, а затем он непременно умирает. Это не мешало ему строить хорошие личные связи, но всегда препятствовало их углублению. Да и какой безумец станет совать свой любопытный нос в жалобы искалеченного ветерана войны, кроме него самого? Застыв в мыслях, даже скорее воспоминаниях, Грегор так и пялился на Родю с включенной зажигалкой, совсем забыл что не стоит расходовать горючее с такой расторопностью. Глупый Грегор, глупый, глупый... Все надо решать за него. Он ведь даже не заговорил с Раскольниковой первым, ещё и дал умереть Юри. На что он годен? Только, для того чтобы быть куклой для битья и марионеткой в чужих руках. Он трясет головой и откашливается, пытаясь выйти из раздумий и отползти от тела Роди, однако и одновременного страдая от нежелания потерять её из виду, как бы иронично не звучало в кромешной темноте. Вдруг её тело срастется с трупами вокруг? Это ему, Грегору, просто покоя не давало. Так тяжело думать логично, когда в вены уже вторгся трупный яд, а во рту мерзкий вкус то ли соли, то ли трупов. Грегор слишком много думал о Роде, и теперь у него появилось ощущение, что если бы признание произошло в автобусе, то все бы обошлось обыкновенной смертью, как всегда. Но нет, нет, надо обязательно всё осложнять и портить, Грегор ведь не может жить как нормальный человек. Когда у него вообще в последний раз хоть что-то выходило самостоятельно? Ни приготовить поесть, ни даже говорить без чужой помощи, для всего тринадцатый грешник просто бесполезен. Ужас стал постепенно отпускать из своего холодящего плена (внутри аномалии, как оказалось, было, итак, очень холодно), но труп Роди так и застыл в его памяти. К смерти кого-то близкого тяжело привыкнуть. Грегор почувствовал что небольшое пространство, в котором он едва теснился стало ещё уже. Кажется, вода снова просачивается внутрь... Он думал, что она попадает внутрь аномалии сквозь какое-то отверстие или шов, но то половина правды. Некоторая часть воды, кажется, капала грешнику на спину и макушку, что он заметил только когда ненамеренно оказался ближе к верхней части трупной полости. Хотя кому не все равно. Он вот-вот утонет, и в такой мерзкой жиже... Родю не вытащит, и сам скоро протянет ласты. Грегор начал ощущать отчаяние от того, что вместе с лютым голодом на него напала жажда. В кармане была полупустая фляжка с пивом. Конечно, обычно туда наливают что покрепче, или воду, но что-нибудь ещё никто кроме норм не запрещал. Соблазн выпить присутствовал даже со знанием того, что алкоголь сделает ситуацию хуже. Хотелось просто нажраться и пасть в небытие. Грегор подумал, что если он выберется, то наверное, ему стоит перестать так часто выпивать. Но отчаяние, это липкое, вязкое как слизь чувство безысходности заставляло его задать себе вопрос: "а вдруг нас не найдут?" Может быть, не стоит делать поспешных решений? Пока одни гниют, другие находятся в напряжении. Грегор здравой частью мозга осознавал, что его наверняка ищут, просто результат был под вопросом. В автобусе атмосфера была не из лучших, особенно после пропажи двух грешников. Пускай реакция и была у всех разная, но в воздухе повисло нервное напряжение. Синклер, будучи другом Роди и Грегора до их пропажи, сидел на своём месте и, что было естественно, молча утирал не унимающиеся слезы. Фауст и Исан сидели в одном сиденье и общались. — Я понимаю почему аномалия стала такой большой... — Исан покачал головой. Должно быть, он тоже волновался за пропавших товарищей. — Фауст уже знает, — она не стала делать вид, словно бы они не говорили об этом. Нет задачи неподвластной двум гениям. Нет же, или есть то, чего великие умы понять не могут?