Похищенное сердце

      Слухи в этих местах распространялись даже быстрее, чем болезни.       Стоило банде головорезов объявиться в соседнем лесу — все ближайшие деревни тут же навострили уши и приготовили копья, готовясь обороняться в случае внезапного нападения. И хотя все меры безопасности были предприняты, сидеть в своих жилищах сутками деревенские всё равно не могли: время от времени кто-то да отправлялся в город по небезопасной тропе, и тогда его семье оставалось только день и ночь молиться кровожадным богам, уповая на их милость. Порой люди возвращались с товарами и звонкой монетой в кармане, порой — бесследно исчезали в чаще. И со временем шайка разбойников стала частью местного колорита — тем, упоминания чего никто уже не мог себе представить три захудалые деревеньки. — Да не ходи же ты в лес! — матушка в вышитом цветами платке всё пыталась отговорить дочь от её сумасбродной затеи. — Мы же не голодаем, любонька. Ну переждём зиму, после продадим пшеницу — потеряем в цене не столь много, чтобы ради этих десятка монет рисковать жизнями.       Девушка, замершая перед портретом батюшки, написанного рукой их деревенского мастера, только покачала головой. Все в деревне знали о том, что матушка хотела сосватать её этой же осенью, выбрав в качестве жениха одного из десяти сыновей кузнеца, и только сама невеста была с этим не согласна. Однако выбор — роскошь, которого не предоставлялось девице, ещё ни разу не расплетавшей косу…       Её маленькое путешествие — побег — должно было отсрочить неизбежное, вынудить матушку задуматься, верно ли поступает относительно единственной дочери, которая отнюдь не желала подобного союза. А коль и тогда свадьба не сорвётся, девушка лелеяла мечту натянуть отцовские штаны, до сих пор хранящиеся на дне сундука, перемахнуть через забор и оказаться среди свободного раздолья лесов, где ни один мужлан и ни одна властная управительница не посмели бы сказать и слово против её решения. — Всё равно пойду, и не отговаривайте, — она сунула в сумку краюху хлеба, на том закончив свои приготовления к долгому и изматывающему пути, запрыгнула на вола, неторопливо двинувшегося в сторону ворот и помахала занятой пряжей женщине. — К весне возвращусь! — Да если бы к весне… — тяжело вздохнула матушка, закрывая ставни.       Узкая лесная тропинка, с обеих сторон обрамлённая ветвями невысоких кустов, уводила девушку всё дальше и дальше в лес. Где-то в вышине щебетали птицы, выводя знакомый мотив и словно бы сопровождая путешественницу в её нелёгком пути; порой в соседней чаще проносились дикие лесные звери — благодаря разбойникам количество охотников резко сократилось, и теперь животные наслаждались предоставленным им раздольем.       Девушка размеренно шагала по тропе. Её путь лежал в ближайшую из деревень — встретиться с братом, получить указания по торговле на этот сезон и товары, выращенные на семейной ферме, и только после — в город, где всё накопленное можно было обменять на звонкую монету.       Увлечённая звонкими голосами птиц, путешественница не слышала ни подозрительного шелеста листвы, ни треска веток, не видела тёмных теней, окружающих её со всех сторон… Внезапно она замедлила шаг, заинтересовавшись крупным пятном яркого розового цвета, выделяющегося на фоне тёмно-зелёного травяного покрова, а затем и вовсе присела на корточки, пальцами касаясь бутонов выросших посреди леса цветов.       Тени, казалось, замерли, залюбовавшись открывающимся зрелищем.       Девушка сорвала один, устроив его за ухом, выпрямилась, собираясь двинуться дальше… Её тело внезапно сковали чужие крепкие руки. Она едва ли не выронила сумку с запасами пищи и нервно вскрикнула — ей тут же ничуть не заботливо прикрыли рот ладонью, хотя, вероятно, на многие мили вокруг не нашлось бы ни одной живой души, способной прийти на помощь. — Кошелёк или жизнь, — голос раздавался из-за спины, но вскоре его обладатель показался ей на глаза.       Растрёпанный загорелый незнакомец в обносках и с саблей на поясе должен был вызывать исключительно ужас, но его обманчиво-ненастоящая улыбка могла создать иллюзию дружелюбия… Только вот вряд ли в мгновение, когда к горлу приставили отдающий прохладой клинок.       Говорила же маменька… — Пожалуйста… — девушка стиснула ремень сумки пальцами едва ли не до крови. Ей нечего было предложить, нечем откупиться — вряд ли разбойники удовлетворили бы своё любопытство одной только краюхой хлеба. — Раздевайте её, — бросил предводитель, глядя на неё сверху вниз своими отдающими ледяным холодом глазами.       Чьи-то руки рывком стянули через голову сумку, вероятно, оставив на коже несколько полос, другой незнакомец, едва сдерживая свой пыл, рвал пуговицы и ткань… она только тихо пискнула, когда осталась в одном исподнем, однако полностью избавлять её от одежды никто не стал — семеро разбойников живо осматривали сумку и платье, пытаясь отыскать что-то хоть сколько-нибудь ценное, и только предводитель всё ещё буравил девушку взглядом. Едва ощутимое прикосновение его глаз обжигало, вызывало желание нырнуть в ближайшие кусты, не думая о последствиях…       Она и не заметила, что её более никто не удерживал, а единственным разбойником на тропе остался этот мужчина. Однако девушка не тешила себя надеждой о побеге: она лучше других ощущала, насколько хорош он в обращении с оружием, как пристально следит за каждым полутоном её движений и, вероятно, до какой степени беспощадным может быть со своими врагами. — Я не из тех, кто берёт у богатых и отдаёт бедным, — разбойник ловко выхватил из ножен саблю и в одно движение прижал её к девичьему горлу. — Нечем платить — отработай. — Чего Вы… хотите? — срывающимся голосом еле-еле сумела произнести она.       Он хмыкнул и взял её за запястье, поднеся нежную и хрупкую ладонь ближе к лицу. — Ты не годишься для работы в поле, — заключил он. — Кто-нибудь из ребят мог бы взять тебя в жёны, но мы дали обет… У меня нет ни одной весомой причины сохранить тебе жизнь, но и зазря проливать кровь я не стану. Будешь готовить еду, пока мы охотимся, и когда сезон подойдёт к концу — вернёшься домой. Если повезёт, целой и невредимой.       Её мнения не спрашивали.       Она привыкла к этому — бесконечным приказам и нравоучениям, к тому, что даже родная мать считала её скорее посудомойкой, нежели полноценным членом семьи, и поэтому когда теперь предводитель банды кивнул следовать впереди него, девушке оставалось только подчиниться.       Лагерь разбойников оказался разбит в укромном месте, неподалёку от грохочущего водопада. Сначала пленнице хотели завязать глаза, но в итоге не стали — она видела дорогу от и до, и всё же вряд ли это знание помогло бы ей выбраться на свободу, учитывая наличие восьми пар глаз, следящих за каждым полутоном её движений…       Несколько шалашей, сооружённых из веток и листьев, выглядели почти что обжитыми, посреди укрытой с трёх сторон непроглядной чащей поляны красовалось пепелище — след постоянных костров. И пока девушка осматривалась, кружаясь на месте, разбойники уже соорудили деревянный «шалашик» на том же месте, а затем подожгли. В наступающих сумерках огонь казался единственным спасением от ужасов грядущей ночи — пленница невольно поёжилась, словно бы услышав за спиной вой тысячи волков. — Приступай, — бросил ей предводитель, указывая на слаженную работу своих подчинённых. — Мы поможем.       Как ни странно, работали обитатели леса слаженно. Без единого пререкания мужские руки очищали от кожуры картофель, нарезали на дольки, отправляли в огромный кипящий котёл. Помощь пленницы почти что не требовалась: она только и могла, что время от времени обходить восьмерых тружеников, изредка поправляя движения или добавить щепотку соли в кипящую воду… Порой, совершая очередной круг, девушка задерживалась за спиной сидящего в пыли предводителя разбойников, который потрошил рыбу, невольно засматриваясь на движения ловких пальцев, сосредоточенное выражение серьёзного лица и капельки пота, стекавшие по загорелой коже.       Она боялась его до дрожи в коленях.       Самым большим желанием пленницы всё ещё оставалось рвануть в лес, устремившись к родному поселению, однако её запястья предусмотрительно туго стянули верёвкой, конец которой закрепили у ближайшего многовекового дерева. Волей-неволей она задумывалась о том, чтобы осторожно избавить одного из мужчин от карманного ножа и тем самым заполучить билет на свободу, однако стоило ей замешкаться или задержаться у чьей-то спины, как предводитель небольшого отряда отрывался от работы, поднимал голову и долго и пристально смотрел на неё, буквально прожигая взглядом.       И когда разбойник в следующий раз холодно взглянул на неё, девушка не выдержала: прекратив объяснения, она поспешно приблизилась к настойчивому незнакомцу и выдохнула: — Чего Вы от меня хотите?!       Такой напор заставил даже закалённого в боях мужчину дрогнуть, засомневавшись в собственной правоте, однако он не сказал ни слова, продолжая внимательно смотреть на неё. И в какой-то момент девушке показалось, что в этом обжигающем взгляде имелись и нотки интереса — такого, о котором в обществе говорить вслух было не принято; и она, не удержавшись от соблазна, улыбнулась ему в ответ.       На мгновение, казалось, лес затих.       Замерло, остановилось на много миль всякое шевеление живых существ, замолкли разбойники, перестал трещать костёр — а всё потому, что на щеке мрачного и обычно собранного предводителя, не отводящего взгляда от своей пленницы, проступил розовый блеск румянца.       Это длилось всего секунды, затем время снова двинулось вперёд, застрекотали в зарослях кузнечики, вернулся к знакомому пению костёр, зазвучали похабные шутки занятых готовкой членов банды. Всё вернулось на круги своя, и только предводитель разбойников сидел, замерев и едва ли не выронив из обычно ловких пальцев нож, никак не решаясь возвратить контроль над собственным телом. Затем мужчина внезапно встал, оставив рыбину без головы покоиться в ведре, взял девушку за руку и решительно повёл за собой в чащу.       Верёвку он обрезал, даже ни на мгновение не задумавшись, — настолько был увлечён охватившей его разум идеей.       Они выбрались в знакомую девушке часть леса с противоположной от водопада стороны, затем двинулись обратно к реке и уже вскоре оказались в укромном местечке на берегу тихого водного потока, уносящегося куда-то вдаль — вероятно, далеко-далеко за горизонт. Разбойник плюхнулся прямо на траву, сложив руки перед собой, затем принудил свою пленницу поступить так же. — Вы собираетесь меня здесь убить? — она немного неловко опустилась на землю, ёжась от порывов прохладного ночного ветра.       Тот действительно выудил из-за пазухи нож, поиграв им в ладонях, но следом покачал головой и бросил оружие девушке: — Ты понятия не имеешь, что значит обет.       Она пожала плечами. В её семье не нашлось ни одного служителя церкви или монаха, а все знания, которыми девушка вообще обладала, были найдены среди семейных книг и перечней. Лучше всего она знала то, что попасть в плен к лесным бандитам означало как минимум обречь себя на смерть, не говоря уже о том, что ни одна достойная семья не пожелает иметь с выжившей девушкой ничего общего; этого оказалось предостаточно, чтобы сделать некоторые выводы.       Разбойник только покачал головой в ответ. — Я дал клятву… — он замолчал, то ли собираясь с силами, чтобы совершить признание, то ли желая придать своим словам значимости, — что пока по этой земле ходят угнетатели, я не опущу свой меч и не возьму никого в жёны. Мы все поклялись перед ликом богов и наших погибших собратьев. Разве могу я нарушить своё слово, скажи мне? — Не можете, — тихо ответила ему девушка, осторожно стиснув оружие обеими руками.       Она боялась.       У неё не было опыта в боях, а потому ни о перевесе в хитрости, ни в силе речь не могла даже идти — мужчина превосходил её во всем параметрам, и единственная царапина ножом, которую она могла бы нанести, разве что заставила бы его ещё неделю-две поминать дух погибшей крепким словцом. — Вот именно, что не могу, — разбойник серьёзно смотрел на неё, такую испуганную, хрупкую, сжимающую всеми пальцами рукоять ножа и искренне надеющуюся, что лезвие его не придётся пускать в ход. — Разрежь верёвку и уходи. Ночные звери не тронут тебя, а до рассвета доберёшься до своей деревни. Только вот сумку вернуть не смогу: очень уж она моим братьям приглянулась, но ты ведь будешь рада и тому, что смогла уйти живой?       Девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами. Как она могла поверить, что наиболее кровожадный из всех известных ей разбойников оказался насколько милостив, чтобы позволить ей бежать? Да ещё и в ночь, предавая доверие наиболее близких ему людей — семьи, для которых он тоже являлся не меньше, чем братом… — Беги же, — мужчина недовольно взглянул на неё, буквально сверкнув глазами. — Не хочу тебя видеть.       Она кивнула, неловко перехватывая нож, чтобы разрезать путы… Рука разбойника внезапно оказалась чересчур близко, взялась за рукоять и освободила пленницу от пут, которые завязали пальцы одного из его подчинённых.       Свобода движений показалась ей раем, и вместо сиюминутного побега девушка прокрутилась на месте, наслаждаясь возможностью снова свободно перемещать руками, а затем звонко засмеялась, позабыв и о том, что ей до сих пор угрожала опасность, и о собственном страхе… Пусть день начался ужасно, одна мысль о возможности уже к утру оказаться дома заставляла её дрожать от предвкушения, хоть скорейшей встречи с собственными матерью или братом она ни в коем случае не желала. — Вы проводите меня? — заигравшись, спросила девушка, и только после того, как неосторожная фраза покинула пределы её груди, осознала, о чём именно попросила жестокого убийцу и вора.       Её сердце трепетало в груди: взгляд холодного и неприступного разбойника обшаривал тело, словно бы желая отыскать скрытые в потайных карманах золотые монеты. Она боялась его. Больше, чем потерять собственную жизнь, её страшила мысль о близости этого человека и о том, что он мог сделать, дабы заполучить желаемое… Быть может, следовало бежать, когда это предложение только сорвалось с его губ? — Ещё слово — и я тебя не отпущу, — он повертел в руке нож, которым только что разрезал путы, затем сунул его обратно под одежду.       Его слова вызывали дрожь по всему телу. Она боялась даже подумать, звучит ли это ужас или нечто иное — быть может, то самое чувство, во все времена воспеваемое поэтами и странствующими пилигримами? О любви, в конце концов, деревенские знали не так много, и вряд ли матушка, десять лет назад похоронившая своего мужа, могла с этим подсобить юной душе, стремящейся к большему…       Девушка осторожно шагнула ближе, ступая по мягкой траве, но ровно в то мгновение, когда, казалось, её ладонь готова была коснуться чужой щеки, из чащи раздался нечеловеческий вопль. — Королевские псы, — разбойник презрительно сплюнул на землю, оголяя саблю. Его взгляд буквально пылал ненавистью — она ощущала, как этот огонь едва ли не обжигает её кожу; в подобной ситуации следовало со всех ног бежать прочь, но чужая ярость заставила тело оцепенеть от ужаса. — Что мне… — девушка не договорила: из кустов кувырком вылетел незнакомый ей мужчина, которого предводитель банды пинком отправил искупаться в реке. — Идёшь со мной, — не терпящим возражений тоном бросил он, стискивая свободную руку в кулак, словно бы это могло помочь ему одолеть всех врагов. — Держись рядом и не раскрывай рта — тогда, если повезёт, выживешь.       Лес, казалось, пылал.       Девушка видела далёкое огненное зарево и не понимала, откуда у людей взялось столько ненависти к своим собратьям. Виновны были не только разбойники, крупными и малыми общинами заселившие чащу, — их противники, ярые «борцы за справедливость», с не меньшим остервенением рвали одежду и требовали золото взамен на сохранение чьей-то жизни…       Всё перевернулось с ног на голову, отовсюду звучали сталкивающиеся в поединках мечи, кто-то кричал, другие стонали от боли или вопили от ужаса, третьи рыдали, признавая собственные бессилие и поражение. В этой какофонии звуков легко оказалось утонуть и забыть об истинной цели собственного путешествия.       Девушка стремилась не поднимать взгляд.       Она шла за разбойником, ступая едва ли не по его следам, и старалась не думать о подозрительно покрасневшей листве кустов, остроте чужого оружия или того, что могло бы приключиться, встреться им не менее умелый обладатель клинка… Следовало бежать, когда ещё представлялась такая возможность, теперь же отовсюду горели факелы, наступали «спасители»; девушка боялась их даже больше, чем восьмерых незнакомцев, отобравших всё её добро и право на свободное перемещение. — Если представится шанс, сдавайся в плен, — разбойник внезапно обернулся, взирая на неё сверху вниз с высоты своего роста. — Мы эту битву явно не выиграем. — И как же, примут они радушно спутницу своего врага? — она фыркнула, внезапно то ли обретя смелость, то ли пробудив обитавшее на дне разума безумие.       Он приставил к её горлу оголённое лезвие сабли, отдающее удивительной прохладой в разгоревшемся пламени возмездия. Девушка смотрела в его глаза и впервые видела в них сожаление. Неподходящие обстоятельства встречи: они могли бы быть счастливы, даже находясь по разные стороны баррикад, если бы отовсюду не вопили раненые обеих противоборствующих сторон. Большая битва обещала стать последней для многих обитателей леса…       Она снова сглотнула, пытаясь вернуть себе контроль и хотя бы ненадолго снова стать послушной девочкой, во всём подчиняющейся властной матери. — Я не знаю, почему не прикончу тебя прямо здесь, разрешив эту моральную дилемму, — раздражённо бросил предводитель разбойников, и всё же убрал оружие. Он в одиночку преодолел последние несколько метров до потайного хода, сквозь который они и оказались у воды, но знакомый камень не подчинился — видимо, засевшие внутри товарищи приняли решение уйти в глухую оборону. — Они ведь не сбежали? — в голосе девушки звучал страх. Как бы ей ни хотелось казаться храброй, огонь заставлял тело внутренне дрожать, изнывая от желания ринуться по диагонали сквозь заросли диких растений, а близость потенциальных врагов и вовсе сводила с ума.       Её спутник покачал головой: — Нет, но нам стоит больше беспокоиться о себе. Пересидеть неделю в убежище, имея запасы еды и воды, ничего не стоит, но выжить в этой потасовке… Повезёт, если протянем хотя бы до утра.       Девушка стиснула края платья руками. Ей тоже хотелось взять в обе ладони рукоять меча, чтобы показать злобным врагам свои нрав и силу, однако она подозревала, что в действительности даже поднять оружие окажется не в силах… — Ни с места!       Чистенький мундир, свежевыбритое лицо — нападающий аристократ смотрелся комично посреди пылающего и разрываемого криками леса. Всё вокруг буквально кричало: «Это не твой дом, убирайся! Убирайся прочь!», но незнакомец не внял голосу разума, и почему до сих пор стоял перед двумя, обнажив шпагу и ожидая того из двоих, кто был способен держать в руках оружие. — Серьёзно думаешь победить? — предводитель разбойников выставил перед собой саблю.       Вместо ответа аристократ ринулся в бой.       Зазвенела сталь — девушка только и видела, что мелькающие в озаряемом пламенем полумраке лезвия мечей, слышала звон сталкивающихся в неравной борьбе соперников… Мундир теперь пестрел алыми разводами, нападающий вынужден был отступать, отступать и отступать, пока не оказался прижат к стволу дерева. Ему, вероятно, оставалось только молить о пощаде, но ещё до того, как враг открыл рот, предводитель разбойников безмолвно взмахнул саблей.       Он не задержался у тела ни на секунду, вытирая саблю о листву кустов и оборачиваясь к своей пленнице. — Назовёшь меня чудовищем? — хмыкнул мужчина при виде выражения её лица.       Мир, вероятно, не был к нему добр. Девушка не знала, где и как этот человек появился на свет, кто воспитывал его и кто научил держать в руках меч, какие потери вынудили выбрать скользкую тропу и чем в итоге всё это закончится, но в это мгновение всё, что она ощущала, — искреннюю благодарность к своему спасителю.       Она обняла его, всем телом прижимаясь к чужому пышущему жаром естеству, закрыла глаза и позволила себе просто глубоко дышать, приняв мысль, что секунды назад находилась на волоске от гибели.       Его ладони легли поверх её хрупких плеч, поглаживая, успокаивая, придавая надежды — как будто у них был шанс пережить эту ночь и вместе встретить рассвет, как будто могло вообще существовать что-то, объединяющее этих двух представителей разных миров… Думать не хотелось. И хотя мгновения назад девушка изнывала от ужаса, прикосновение к чужому телу внезапно подарило ей ощущение спокойствия, тишины внутри беспокойного разума, всё стремящегося отыскать решение для безвыходной ситуации. — Вы спасли меня, — она смотрела на него снизу вверх и не знала, что делать дальше. — Порой и чудовища могут совершать хорошие поступки, — разбойник тяжело вздохнул и почти что заботливо отстранил её. — Нужно идти. — Куда мы… — девушка замолчала, не зная, отправятся ли они дальше вместе. Вероятно, она более не могла считаться пленницей, обязанной следовать за ним по пятам, но не могла стать и кем-то иным — обет этого человека не позволял ему пообещать что-то большее.       Их взгляды пересеклись.       До рассвета оставалось от силы несколько часов, и бойня, до того угрожавшая спалить лес дотла, постепенно сходила на нет. Остатки разбитых отрядов с обеих сторон опасались приближаться к реке, ожидая засады от местных любителей наживы, потому скрывшаяся среди листвы парочка почти не привлекала внимания… — Отведу тебя домой, — сдался разбойник. — Ты ведь где-то поблизости живёшь?       Она кивнула, старательно глядя в землю, словно бы больше всего на свете её интересовало шевеление в траве под ногами.       Он коснулся её подбородка пальцами, легким прикосновением принуждая поднять голову и снова взглянуть ему в глаза. Во внезапно наступившей тишине лесной чащи с привкусом доносящегося издалека запаха копоти они были одни — вдвоём на множество миль вокруг. Его взгляд, его движения и эта осторожная нежность… девушка знала, что случится дальше. — Вы не должны… — произнесла она одними губами, однако с бешеной скоростью колотящееся в груди сердце умоляло об обратном. — Ни один обет не стоит того, чтобы его блюсти в твоём присутствии, — разбойник притянул её к себе, избавляясь от остатков оков правил приличия, и нежно поцеловал. Его губы, руки, мощный торс — она растаяла в прикосновениях, растеклась и признала полное поражение. — Ты ведь не откажешь мне?       Девушка только слабо покачала головой, ощущая, как мир медленно уходит у неё из-под ног.       Светало.       Лес снова сменил цвет своих листьев на красный, только теперь это пылало не зарево пожара, а солнечные лучи, скользящие по кронам деревьев. Разбитые отряды отсиживались по кустам, то тут, то там встречались брошенные трупы, оружие, даже золото — никому из сражающихся уже не было дела до оставленного кем-то добра, и только через несколько дней восстановившиеся силы обеих сторон, быть может, попытаются возвратить утраченное.       Девушка и разбойник шли по витиеватой трапе. Её ладонь лежала в его руке, они двигались в одном ритме и, казалось, даже тихо переговаривались о чём-то; среди всей этой неразберихи они выглядели до странного умиротворёнными. Счастливыми.