Подпись Вальтера

Сентябрь, 1907. Вена, Австрия.       Сентябрьское солнце блекло светило на черепичные крыши австрийских домов, зелёные кустарники и невысокие деревья, дороги и тротуары, да на макушки мимо проходящих людей, спешащих на работу. Восемнадцатилетний юноша, сидевший на деревянной лавочке в парке Шиллера, смотрел сквозь людские силуэты, казалось, испуганным и совершенно отдалённым от реальности взглядом. Городское утро окутано в шумную и не столь спокойную обстановку: немецкая речь с разными эмоциями лилась со всех сторон, каблуки туфель пробегающих дам стучали по плитке, слабый ветер колыхал природу. Но этот шум не принимался во внимание парня. Чёрные пряди волос спадали на его лоб, словно дополнительная броня помимо черепа хотела защитить от внешнего мира мысли, таящиеся в его голове. Рядом с ним лежала объёмная бурого цвета сумка, в которой находились художественные принадлежности. На сумку время от времени поглядывал её обладатель, то и дело возвращаясь вновь к астральному состоянию. Лёгкая дрожь страха пробивала его тело. Страха или возбуждения? Предвкушения вот-вот скорого окончания всех этапов для поступления в Венскую Академию изобразительных искусств. Сколько времени он так сидел — сам сосчитать не смог, но из этого положения вывел бегущий по парку пешеход с похожим багажом художника, который споткнулся о его ногу. — Прошу прощения! — кинул напоследок незнакомец, уже собиравшийся продолжить опаздывающий бег. — Простите, не подскажите, сколько времени? — выйдя из транса, парень окликнул прохожего. — Без пятнадцати десять! — и незнакомец скрылся из поля зрения юноши.       Секунд десять парень ещё смотрел в то место, где последний раз уловил спину человека. В груди что-то неприятно кольнуло, показалось, словно этого человека он уже видел ранее. Но его лицо, пусть оно промелькнуло всего на пару секунд, и плохо различимые черты разглядеть было почти нельзя, совсем казалось незнакомым. Это ощущение можно было сравнить с тем, как будто во сне приснился человек с размытым лицом или на нём же чёрной цензурой, а теперь, не зная его лица, ты встретил человека из грёз пробегающего мимо тебя, поняв это лишь по ощущению глубоко в душе. Сам сон ты не помнишь: не помнишь ни места действий, ни атмосферу, ни героев сновидения — ничего. Зато помнишь только его. — Чёрт! — осознав, что сам стал опаздывающим, абитуриенту пришлось погрузиться в городскую утреннюю суету. Быстрыми движениями он поднялся с лавочки, чуть ли не без своих вещей бросившись в нужную сторону. На короткий миг в его глазах потемнело от резкого движения, что заставило застопориться на несколько секунд, держась одной рукой за лавку, пока не откроется живой мир вместо тьмы.       На самом деле он не был настолько не пунктуален: всегда делал всё во время, приходил ровно в назначенное место, довольно хорошо ориентировался в местности и, можно сказать, всегда следовал по собственному расписанию. Но с этого дня, с этой нагрянувшей бурей эмоций, несвойственной серьёзному характеру, всё пошло не так, как он хотел.       Бежав через весь парк, не успевая отдышаться и перевести дух, еле стараясь удерживать равновесие, дабы по нечаянности не сбить незнакомых людей, с горем пополам парень почти добрался до нужного здания. На мгновение его ноги перестали двигаться: он застыл, будто завороженный, перед ступеньками, ведущими внутрь. Свежий воздух заполнил его лёгкие, а голубизна округлившихся глаз стала ещё ярче из-за выглянувшего солнца. Восторженный местностью на Шиллерплац, уже унёсшийся в мечты об учёбе здесь ближайшие годы, он восстановил дыхание и сделал шаг вперёд в, как он думал, новое светлое будущее.

***

      Огромная очередь из абитуриентов всем своим видом кричала: «ты здесь надолго». Немного погодя, темноволосый парень решил поинтересоваться у подобных себе нужной информацией. По пути до кого-нибудь кажущегося одиноким, но располагающим к себе, чтобы не отвлекать тех, кто уже состоит в разговоре, он рассматривал архитектуру внутри здания. Осознание местонахождения здесь вызывало трепет, отдающийся быстрым эхом от стука собственного сердца. Боязнь заговорить с кем-нибудь была вызвана тем же самым захватывающим дух чувством: голос мог подвести в любую минуту, стоит лишь открыть рот и произнести первое слово — дрожь. Тщательно и с волнением выбирая будущего собеседника, его взгляд наконец упал на человека, одетого похожим образом на него самого. — Сколько человек уже позвали?       Ровесник, которого окликнул парень, был слишком знаком со спины. Конечно, благодаря чёткому сверлению этой самой спины можно её и запомнить, особенно если это было примерно минут двадцать назад. — Где-то десять. В той стороне, — абитуриент показал пальцем вправо, ближе к кабинету комиссии, — висит список. Я, например, иду в следующей десятке. — Благодарю, — наш герой тактично отправился изучать бумагу.       Его новый знакомый, имени которого он пока не знает, показался ему очень приятным в общении. Хотя изначально подумал, что он какой-то дёрганный и немного странноват: говорит достаточно тихо; если к нему резко обратиться, то он невольно вздрогнет; и он явно неловкий, возможно от волнения, но у него многое валится из рук. Внешность у них была схожа: тёмные каштановые волосы, почти чёрные; голубые глаза с отличием в один оттенок; худощавые с бледноватой кожей, и немного схожи черты лица — в её форме.       Подойдя к спискам, будущий художник тщательно искал своё имя: — Нет… Нет… Вот! — радостно заявил он, пройдясь глазами по желтоватой бумаге, — номер семнадцать. Значит, я тоже иду во второй десятке, — пробубнив себе под нос, он с неким облегчением вздохнул. Промелькнула мысль познакомиться с тем самым парнем, скорее всего они будут учиться вместе. Неплохо было бы сразу завести друзей. Однако тот парниша его опередил: он подошёл первым, сев на лавку, которая только что освободилась, прямо рядом с кабинетом. Семнадцатый присел рядом. — Знаешь, а я тоже во второй десятке, — с натянутой улыбкой произнёс он, невольно попытавшись заглянуть в чужие глаза. — Значит вместе пойдём, — тот сделал такую же улыбку. — Меня зовут Дитрих, Дитрих Рейхенау. — Адольф, приятно познакомиться.       С минут пять в тишине, Адольф заговорил: — С детства рисуешь? — Да, ты тоже? — Да.       Вновь повисла угнетающая пауза, но это явно был не конец краткого перекидывания фразами, которое выдавалось достаточно скупым, будто им не о чем было говорить. Или словно они избегали все темы на свете, не зная какая окажется запретной для другого, чтобы не оттолкнуть друг друга на более далёкое расстояние. — Кем ты хочешь стать? — тишину снова нарушил Адольф, на интуитивном уровне пытаясь прощупать почву для общения. Неведомое притяжение запрещало ему ставить точку в диалоге. — Кем я хочу стать? — восемнадцатилетний юноша сидел на деревянной лавочке, стоявшей около кабинета приёмной комиссии, восторженно и слегка взволнованно поддерживая разговор со своим соседом, — я мечтаю стать художником, — но именно «мечты», а не чёткие цели, никогда не осуществляются. Однажды этот парниша, полный надежд, обид и иллюзий, скажет «я мечтаю завоевать весь мир», сделав ту же ошибку. Только на этот раз роковую.