Je suis enchaîné à vous.

― Где же этот чёртов Амадей?! - нервно процедил сквозь зубы Розенберг, стуча тростью по полу. ― Сальери, разве вас это не раздражает? Так неприлично опаздывать! - Сальери в ответ лишь закатил глаза и продолжил молча стоять на своём месте. ― Я ув-верен, он с-скоро явится! - запинаясь, "пропищал" Штефани. Они и вся остальная труппа дожидались Моцарта уже почти полчаса. С его стороны действительно было невежливо так опаздывать на собственную репетицию. Каждые 10-15 секунд Розенберг закипал всё больше и собрался было уже покинуть зал, как вдруг туда буквально "влетел" сам Амадей. Тогда Сальери впервые увидел достаточно юного, но уже столь известного Моцарта. В первую очередь его привлёк пёстрый камзол со стразами. Таких он не видел ещё ни у кого, ему и в голову не приходил вид многочисленных страз и блёсток на мужских одеяниях. Далее он осмотрел лицо и волосы муыканта. Волосы светлые, завивающиеся, справа прядка длиннее остальных. Его голубые глаза прямо-таки сверкали, словно в них есть маленькие звёздочки. Он улыбался. Улыбался, глядя прямиком в лицо злющему, как собака, Розенбергу. В попытках отдышаться он кротко извинился за опоздание и хотел было приступить, как Розенберг остановил его, отведя к Сальери и Штефани. Прогнав последнего он поспешил познакомить музыкантов. ― Моцарт, это Антонио Сальери, руководитель итальянской капеллы и оркестра. Прошу проявлять уважение! - строго заметил граф ― Сальери, это наш Моцарт. Сальери протянул руку для приветствия, но Моцарт просто одарил его поклоном и упархнул к труппе, не обращая внимания на специально кашляющего в кулак Розенберга. Он уже собирался начать репетицию, но вот беда - всё никак не хотел брать себя в руки, смеялся, из-за чего слов его было не разобрать. Вот-вот и Розенберг лопнет от злости. Сальери надоело наблюдать за этим цирком и он решил вразумить неугомонного юношу. ― Моцарт, мы с Розенбергом здесь что бы судить о вашей работе и.. - Антонио сделал пару шагов в сторону Амадея, как бы придавая больше значения своей персоне и этому разговору. ― Я понимаю, почему император так обеспокоен результатом. "Дурачок" ― было его первым впечатлением о Вольфганге. Моцарт ошарашено обернулся на итальянца и немедля подскочил прямо к нему. ― Как вы можете судить о моей работе, не слышав ни единой ноты? Розенберг, размахивая руками и так противно постукивая тростью, что была ему почти по плечи, почти что заверищал. ― Ноты, ноты, ноты!.. Слишком много нот! ― ... Слишком много нот? ― Именно это я и пытаюсь сказать. ― Да Вы.. - Моцарт ушёл с предъявами к Штефани, который стал запинаться теперь ещё больше. Не получив от либреттиста ответа на вопрос о том: "как это понимать?", Моцарт опять вернулся к Розенбергу. ― Знаете, я не намерян выслушивать недовольств в сторону своей музыки! Вас смело можно назвать бестактным! Розенберг округлил глаза от наростающего возмущения, превращающегося в ещё большую злость и поспешил покинуть зал, зазывая с собой Сальери, но он не пошёл. Можно было подумать, что Амадей был сильно задет, но так могло лишь казаться. Легкомыслие не позволяло Моцарту воспринять слова Орсини всерьёз. Он просто решил сделать из этого ещё одну шутку и расхохотался, как только дверь за спиной Розенберга захлопнулась. Когда в зале повисла долгожданная тишина, Сальери ни с того ни с сего засмеялся. И так же беспричинно стал аплодировать. ― Браво, мой юный друг, браво! Впечатляет ваша небольшая вспышка гнева. - раздалось от итальянца ― Только вот.. Ваша музыка... Будь она так же высока, как ваша дерзость. - окончив фразу, Салеьри направился к выходу из зала, как его окликнули. ― Постойте, Сальери! - Моцарт подбежал, держа в руках свою нотную тетрадь. - Маэстро Сальери... ― Да? - холодно ответил итальянец. ― Вы, кажется, музыкант? - Моцарт опять заулыбался. ― Кажется.. - фыркнул он в ответ. ― Вуаля! - Вольфганг, поклонившись, протянул ноты Сальери и, когда тот забрал их, выпрямился и поспешил вернуться к труппе. ― Мне они не нужны! - Сальери раскрыл тетрадь и обомлел. Нот действительно было много. Очень много. Он и не заметил как началась игра, но как только это великое количество нот зазвучало, он оцепенел ещё больше. Оцепенел от восторга. Это просто великолепно! Потрясающе! Восхитительно! Словно зачарованный, Антонио Сальери слушал и не мог наслушаться. Множество самых разных мыслей сейчас переплетались в его голове и превращались в крепкий узел. Как этот юноша мог написать что-то настолько..гениальное. Видимо все эти слухи о нём были не выдумкой, а самой, что ни на есть, настоящей истиной и в этом итальянец убедился сам. Когда музыка, наконец, закончилась, он так и стоял в своём полубреду, не произнеся ни слова. Пришёл в чувства он лишь тогда, когда Амадей рассмеялся в ответ на шутку кого-то из труппы, а позже и сам пошутил над "ожившим" Антонио. ― Маэстро, Вас там что, к полу приковало? Сальери подошёл к Моцарту, что бы отдать тетрадь. ― Знаете... ― Нет, не знаю. - Не дал договорить ему Амадей. ― Будте добры меня не перебивать. Я хотел сказать что.. Ваша музыка... ― Всё же высока, как и моя дерзость? ― Вольфганг!.. Нет. Не это.. Ваша музыка... Превосходна, Амадей. А теперь позвольте откланяться. - Антонио отдал тетрадь с нотами и вышел из зала, ни сказав больше ни слова.