Недолюбленный

      Мадара о своем детстве помнит мало чего. Каждый раз, когда он пытается понять, кем является, приходит только к одному. Всякий раз, копаясь в себе, желая вспомнить кем он был до войны, он осознает, что даже был рожден в течение того хаоса. И тщетные попытки узнать, кто он, завершаются только одним…       Мужчина упирается затылком о стену за собой и закрывает глаза.       …Мадара Учиха не помнит своего прошлого.       Он усмехается себе под нос, что почти похоже на истеричный смешок. Почти. Потому что мальчишки, изучающие старые свитки неподалеку от него, скорее бы атаковали добровольцем вражеские деревни, чем подумали бы, что Мадара Учиха в истерике.       Невозможно же.       Мужчина в который раз понимает, что залог здорового тела в тренировках и питании. Что эти Сенджу могут знать? Лечить две-три раны — ещё не значит быть хорошим медиком. Не умеют они ничего. И писать книги по медицине у них получается отвратно. Они уделили литературе целый зал, но ни в каких книгах или свитках нет ответа на мадарины вопросы. Откуда тогда им что-то знать о медицине? И даже если была мизерная вероятность, что Мадара со своим недугом может обратиться к ним, то и эта возможность исчезала так же стремительно, как сам Мадара уходил прочь из библиотеки.       И только через час после его ухода, мальчишки, что были с Учихой в одном зале, удостоверившись, что тот не вернётся, на свой страх и риск посмели посмотреть, что за книги читал второй основатель деревни. Прочтение чего заставляло его так усмехаться за все время пребывания в библиотеке, а затем бросить книги и уйти не в самом лучшем расположении духа. Посмотрев, они, точно как Мадара, оставляют книги на месте. Больше никаких вопросов о том, почему старшего не впечатлили эти знания. Ведь область в медицине совершенно новая. И является причиной, почему вера в мудрость хокаге пошатнулась. Чушь все это. Каждый житель, кто знает о новых исследованиях Хаширамы, считает так.       На столе лежали первые результаты исследований хокаге. Книги под названием психология.

***

      Цветение сакуры стало первым праздником в деревне. После долгой войны и такого же долгого процесса переговоров, заключения мира и создания деревни все ждали чего-то нового и олицетворяющего их начало.       Хаширама с самого утра ходил с дурацкой улыбкой и жутко довольный, что именно этот праздник станет первым. Он буквально светился, бесконечно принимая у себя организаторов торжества. Однако не все покидали кабинет хокаге в том же расположении духа. Ведь сколько бы стараний ни прикладывал Сенджу, Мадара, с самого утра занявший диван в кабинете главного шиноби, отпугивал всех. Хаширама периодически кидал осторожные взгляды на второго мужчину, однако заговорить не пытался. После попытки вовлечь Учиху в организационные дела и, наткнувшись на хмурый взгляд, что вот-вот грозил стать раздраженным, Хаширама занялся работой. Он удачно переманивал на себя внимание шиноби, что захаживали к нему на отчеты.       Мадара закрыл глаза, погружаясь в ставшую уютной темноту. Пока Сенджу решает все, пока ничего не грозит деревне, можно позволить себе расслабиться. Учиха даже не думал заснуть, успев позабыть, каково это — спать. Он даже не пытался, хорошо зная, что беспорядочные мысли снова начнут бесконечно атаковать его мозг, как и всегда, когда он ослабляет контроль над собой. Чувствовать тяжесть в глазах и терпеть изучающих его постоянно уставшее лицо стало чем-то обыденным. И такой незначительный отдых ценился особенно сильно из-за невозможности спать. Мадара с раздраженным вздохом открывает глаза, когда кто-то заслоняет свет, бросив крупную тень на него.       — Я тут закончил, пойдем смотреть приготовления к празднику?       Злиться на Хашираму не хотелось. Даже если он с бесстыжей улыбкой отнимал единственный отдых, что Учиха мог себе позволить.       Однако непонятная готовность дать контроль Сенджу не значило, что Мадара этим будет наслаждаться. Точно нет. Не тогда, когда буквально каждый на улицах останавливается, чтобы приветствовать хокаге. Чтобы благодарить. Чтобы подарить что-то. Мадара удивился своему возмущению по этому поводу.       Никогда не считавший себя наглым или жадным, он не знал, отчего чувствует нарастающий гнев, наблюдая за всеобщей любовью к хокаге. Вместе с тем его руки продолжали сжиматься в кулаки сильнее, а жителей хотелось отправить далеко и надолго. Чтобы больше не появлялись на дороге. Чтоб оставили, наконец, в покое. Потому что сейчас Мадара чувствует себя прозрачным, словно его не существует в этом мире, словно он — фантом, плод чьего-то воображения и он не имеет реального веса.       И он точно знает, что причина этому — не жажда быть признанным, как Сенджу. Однако найти истинную сущность этих чувств не так легко.       Не зная, как еще заставить непонятное ощущение исчезнуть, он решил обратиться к единственному беспроигрышному методу среди всех, что знал.       Мадара Учиха, за свою жизнь повидавший немало, успел вынести для себя важный вывод — помочь избавиться от нежелательных мыслей поможет битва. Если это поединок с Хаширамой Сенджу — после Мадара не только достигнет желаемого результата, а еще и поднимет себе настроение. Даже в случае ничьи.       — Разве хокаге нуждается в сопровождении?       Хаширама слышит голос Учихи именно перед тем, как свернуть на главную улицу. Он оборачивается и как всегда скользит взглядом по лицу Мадары. Пытается понять настроение, угадать последующие слова. Анализирует позу, насколько тело того напряжено.       Мадара помнит, как однажды, когда они с горы хокаге вдвоем рассматривали только-только строящиеся дома внизу, Хаширама одарил его таким же взглядом, а потом выдал слова, значение которых Мадара не разгадал до сих пор.       «Многое бы отдал, чтобы научиться понимать, о чем ты думаешь».       — Я думал, ты не против посмотреть, — наконец, отвечает Хаширама. — Это же по сути и тво…       — Я хочу ответную услугу, — прерывает его Мадара.       Он знает: стоит хокаге еще немного побыть в неведении, тот бы придумал тысячу и одно оправдание или же повод заставить Мадару взаимодействовать с деревней.       — Ох, — лицо Сенджу смягчается. Складка между бровей исчезает. — Все, что ты пожелаешь, Мадара.       И есть что-то в его голосе и манере произнести невинные слова так, что комок внутри Мадары будто расслабляется и по телу разливается приятное тепло.       Мадара может пожелать все. Он это знает. Хаширама воплотит любой его каприз. И даже если…       Что ж, честно будет признать, что Учиха знает, о том, что Хаширама чувствует себя обязанным. Потому что уговорил сопротивляющегося Мадару на мир, потому что его выбрали хокаге.       Но даже если Хаширама делает это из чувства обременённости, Мадара готов побыть немного эгоистом.       Потому что это означает, что Хаширама сделает все.       — Сразимся?       Меч отлетает в сторону, в полете, кажется, разрезав несколько веток дерева. Не важно. Красные глаза Мадары следят за каждым движением Хаширамы. Учиха добивается своего — Сенджу наконец безоружен. Мадара вслед за первым отправляет и свой меч. Избавляется от ненужного.       — Используй свои силы, Сенджу! — рычит он. — Или за пыльной работой настолько ослабел?       Мадара врывается вперед, набрасывается всем телом. Он открыто атакует в лоб, выпуская огромный огненный шар. Вокруг лес и огонь охватывает деревья один за другим.       — Не глупи, Мадара, — Хаширама успешно уклоняется, но не атакует в ответ. — Мы не в соответствующем месте, чтобы разгоняться, — он продолжает лишь уворачиваться и блокировать нападения.       Мадара злится. Злится на себя за то, что не получается вовлечь Сенджу в настоящий бой. Он вне себя от того, что рано обрадовался согласию хокаге, сразу не поняв, что тот не настроен на серьезный поединок.       Он гневается, что последние месяцы без достаточного сна выжали из него все силы и сейчас не получается вывести Хашираму из себя. Злится, что каждый раз, закрывая глаза, слышит голос погибшего брата, но не может вспомнить его лица. Мадара приходит в ярость только от мысли, что не получается вспомнить те несколько дней спокойного детства, которые ему посчастливилось иметь.       А посчастливилось ли?       Теперь, терпя поражение в попытках воспроизвести в голове хоть одно воспоминание, он начинает ненавидеть мир еще больше. Потому что кажется, словно он все это выдумал. Что всего этого не было. И его жизнь всегда состояла только из войны, только из боли.       Изуна забрал с собой последние напоминания того, что он — Мадара Учиха — имеет прошлое, является живым. С его уходом Мадара перестал узнавать себя в зеркале.       Мадаре иногда кажется, будто у него и тело — не нестоящее. Мысли проверить — есть ли у него сердце, бьется ли оно, появляются с большей частотой, чем желание питаться.       «Жалок», — думает он. — «Как же ты жалок».       Ведь, проверь он раньше, сейчас бы не терпел неудачи в бою. Ему бы не требовалось позориться перед Хаширамой в попытке удостовериться, что он жив. Что внутри его тела есть настоящее бьющееся сердце.       И ведь этот недалекий Сенджу совсем не понимает, что от него хотят. Он лишь уклоняется, убегает.       — Да атакуй ты, наконец! Где твоя мощь? Покажи мне, чего ты стоишь!       Ударь меня. Заставь почувствовать боль. Дай мне доказательства.       Мадара останавливается на месте, отпускает руки, не закончив даже накладывать печать. Его глаза вновь черные, взгляд расфокусирован. Его взор направлен перед собой, туда, где стоит Хаширама, но не видит его.       Смотрит сквозь.       — Ты добился своего, Сенджу, — стоит словно призрак. Живой призрак. — У тебя есть деревня, ты добился мира. Сделай последнее одолжение. Мне нет места в твоем бессмысленно-идеальном мире.       Он слышит приближающиеся глухие шаги и внезапно чувствует руку на своем плече. Ему приходится моргнуть несколько раз, чтобы увидеть встревоженный взгляд Сенджу слишком близко к своему лицу. И — черт бы его побрал — в этих глазах так чертовски много всего.       Мадаре кажется, он задыхается…       А ведь стоят в лесу.       — Речь шла об одном одолжении. Я уже сразился с тобой.       Молчи. Молчи. Молчи.       — Вернемся назад, Дара. Скоро начинается праздник.       … Мадара хочет вновь научиться дышать.       — Слабак, — даже если Хаширама единственный сильный среди них.

***

      Учиха думает, что сейчас самое время. В деревне все отвлечены празднованием. Уже как час солнце село и никто не заметит исчезновения Мадары. Он даже уверен — этому будут рады.       Он вспоминает обо всех пещерах, где побывал. Которая из них дальше всего от Конохи, темнее, глубже. В которой будет удобнее? Чтобы его нашли как можно позже. Уже когда его тело будет съедено стаями волков.       Мадаре кажется — это единственный выход. У него не получается дышать. У него не получается жить.       Он знает насколько сильно облегчит существование деревни, если он исчезнет.       И, собственно, делать ему больше нечего.       Однако ноги ведут вглубь деревни. Наверное, оттого, что напоследок следует еще раз взглянуть на олицетворение детской мечты. Мадаре хочется так думать.       Стоит признать, Хаширама постарался на славу. И он — тот единственный, кто заслуживает стоять там, среди жителей, улыбаться, праздновать наступление весны. Наступление их новой жизни.       Однако самого Хаширамы нигде нет. Мадара оглядывается, пытается охватить глазами большую территорию. Тщетно. Хокаге нигде не видно. Учиха даже активирует шаринган. Всматривается. Ему удается только по губам прочесть, о чем шепчутся жители. И становится еще тревожней, когда Мадара понимает, что Хаширама не присоединился к общим столам. Лишь ходил по улицам, поздравлял и опять исчезал.       Где ты, когда твое счастье перед тобой?       — Нашел! — теплые руки опускаются на его плечи и он вздрагивает всем телом.       Слишком погруженный в попытки найти хокаге, он ослабил бдительность. И не заметил, как этот самый хокаге нашел его в тени деревьев. Хотя Мадара считал, что спрятался достаточно хорошо.       Как наивно.       — Мадара, послушай…       — Не надо лишних слов, — опять перебивает он, отступая на шаг.       Смотрит на образовавшиеся расстояние между ними…       И хочется сказать многое. Лишь желание — и можно найти столько подходящих слов. И после них, Мадара хочет верить, Хаширама его отпустит. Потому что это правильно. Потому что для Мадары не существует другого правильно. Но…       Это расстояние такое… неуместное.       Мадара делает неуверенный вдох и маленький шаг ближе. Ничего серьезного. Нет. Лишь проверить. Он ведь уйдет. Скоро. Только проверит. Ничего же не случится, если он напоследок попробует…       Поднимает голову и теряется. Он ждет, что Хаширама отойдет. Но тот только протягивает руку, но не близко. Словно дает понять, что его ждут, но хотят, чтобы Мадара сам выбрал.       И Мадара честно не знает, есть ли у него право, но…       Но он просыпается от наваждения, когда незнакомый ребенок бежит к ним с одной веточкой в руках.       Учиха отворачивается, не желая в очередной раз смотреть, как любят Хашираму.       — Мадара-сама! — какой же до безобразия тонкий голос у детей, думает Мадара. — Мадара-сама! Мадара-сама!       Как же точно он определился со своей жизнью. Никаких детей. Никакого будущего.       Вдруг он чувствует теплое и — боже, так вот в чем дело — желанное прикосновение к своей руке. Ладонь Хаширамы немногим больше, чем его. Но мозолей на коже больше. Однако ощущает так… так…       — Дара, ребенок…       Он поворачивается, а там девочка. Такая рыжая и с такими большими глазами. Она протягивает руку с веточкой сакуры к нему и ждет. Мадаре кажется, сегодня слишком многие ожидают от него что-то. Но у девочки синие, как море, глаза. Учиха никогда не считал себя падким на прекрасное. Но признать красоту не так сложно, когда твою руку держит другая.       И рука не исчезает, когда он забирает свой подарок. Не исчезает, даже когда рыжеволосая уходит…       Мадара решает отложить планы на завтра.

***

      Когда Мадара тянет руку, чтобы включить свет дома, чужая опять накрывает его пальцы, отодвигая. Учиха темноту встречает тревогой. Сейчас он не один, не в своих мыслях. Если управлять собственными мыслями он никак не умел, тут же не справится определенно. И именно тревога растекается по его телу, когда его подталкивают вперед по коридору.       Мадара хочет возразить. Хочет остановиться, развернуться, уйти. Он сильнее сжимает в руке веточку сакуры, когда они останавливаются перед дверью.       — Хаши…       Хокаге так же безмолвно открывает дверь потянувшись рукой рядом с Мадарой.       — Доверься мне, — шепчет на ухо. — Как ты доверял мне всю свою жизнь — доверься еще раз.       Мадаре кажется: теперь он своей жизнью не владеет.       Потому что перед собой он видит чистую, приятно пахнущую комнату. Посередине лежит уже открытый футон, такой мягкий на вид. А слева открытое окно. И Мадара не может вспомнить, когда был тут — дома у Хаширамы в последний раз и был ли вообще. Потому что он не знал, что перед окном его комнаты цветет сакура. И он точно понятия не имел, что легкий ветер приносит в комнату лепестки сакуры через открытое окно. Мадара не представлял, что в полумраке, тусклом свете луны это может казаться волшебным.       Но тело, чей жар он чувствует за спиной через столько слоев ткани, волнует его еще больше. Не потому, что он знает, что будет. Все из-за того, что это никак не наступает.       — Праздники в нашей деревне… — продолжает тихо вторить хокаге, делая шаг вперед.       Мадара инстинктивно подчиняется его движениям и шагает в ногу с ним. Он делает глубокий вдох, вбирая в себя свежесть ночи, когда пальцы Хаширамы накрывают его спину.       — Праздники — это причина остаться.       Мадара хочет возразить. Не из-за того, что в этот момент старательно ищет отговорок. А потому, что это стало рефлексом. Но Хаширама появляется перед его лицом и в полутьме он кажется таинственным, другим.       Мадара знает, какой он при свете, но сейчас… Мадаре нравится такой Хаширама. Новый для него Хаширама.       — Их будет еще много, — говорит Сенджу. — И ты будешь, — пальцы Хаширамы мягко хватаются за мадарины, которые сжимают кисть сакуры еще сильнее, — получать, — он медленно отцепляет один палец, — такие же веточки, — один за другим отстраняет пальцы, — даже когда будешь старым и с поседевшими волосами.       Сенджу тепло улыбается. Наклонившись, оставляет ветку на полу. Он тут же поднимается, становясь чуточку выше Учихи. Мадара видит, насколько всего тот выкладывает в свои улыбки. Как трепетно относится к Мадаре. К тому, кто был рожден на войне. К тому, кто был войной. К тому, в чей крови смерть.       — Этого может быть достаточно, но я знаю, какой ты у меня недоверчивый.       Мадара хмурится в ответ, не понимает к чему ведет хокаге. Ему лишь хочется, чтобы эти глаза так смотрели только на него одного.       Вот оно.       Осознание дается легко и это совсем не шокирует Учиху. Он также понимает, что, скорее всего, где-то глубоко внутри себя он давно это знал.       Проблема не в том, что жители так боготворят Хашираму, их хокаге. Гнев Мадары возникает потому, что Сенджу дарит себя другим.       Ревность. Ты дошел до рев…       — Ребенок, что подарил тебе ветку сакуры, — этот голос способен разбудить Мадару от его мыслей, — таких много. Тебе лишь нужно посмотреть вокруг и ты заметишь.       Мадара не может в это поверить. Мадара уверен, что и то было ошибкой.       — И если всего этого мало…       Мадара знает многое. Стоит признать, что он достаточно умный. Но знание, это…       К тому, что губы Хаширамы коснутся к нему, Учиха готов не был.       Он знал. Он ждал.       Но можно ли быть готовым?       Быть готовым, что это так мягко, нежно, реально. Так желанно, что кажется, Мадара всю жизнь ждал этого. Не понимая чего, ждал. И дождался. А теперь просто не хочется, чтобы это когда-либо закончилось. Потому что Учиха уверен, это не то, от чего он может отказаться. То, как правильно губы Хаширамы обхватывают его, как правильно чувствовать его язык на своих губах. Как идеально переплетаются эти языки и как точно у них заканчивается воздух одновременно.       Мадара готов поклясться честью: больше никто не может быть настолько желанным для него за эти две секунды, пока они вдыхают воздух, чтобы сразу же вновь наброситься друг на друга.       И на этот раз это не так нежно, как впервые. Мадара уже вкусил трепета, теперь его мучает голод. И он счастлив чувствовать, как жадно руки Хаширамы стискивают его в тесных объятиях.       Воздух заканчивается еще быстрее, но они возвращаются друг к другу еще и еще. Словно умирают и им позволено дышать друг другом в последний раз.       Хаширама медленно отстраняется, легко укусив напоследок. Улыбается с такими искрами в глазах. Мадара теперь знает, почему ему не позволили включить свет.       Хаширамы достаточно.       — Ты любим, — берет лицо в руки и хаотично целует везде, — ты желанен, — нос, щеки, глаза, — это повод остаться. — В губы. — Мадара, останься.       Когда Учиха ложится на спину и нависающий сверху Хаширама протягивает к нему руку, Мадара понимает, что плачет. Это не пугает его. Нет. Но он позволяет бесконечно теплым пальцам стирать капли и берет себя в руки. Чувствовать себя в безопасности и иметь возможность выражать любые свои чувства — бесценно.       Но сейчас Хаширама более желанен.       И есть нечто, что заставляет Мадару распадаться на миллиард осколков, а потом буквально быть собранным губами Хаширамы. Потому что он целует везде. И Мадара бы никогда не представлял, что станет стесняться своего тела в постели. Но Сенджу пересекает попытки прикрыться и целует в созвездия все его шрамы.       Мадара чувствует себя живым.       Он понимает, что не смог сдержаться, и опять плачет. А потом ощущает, как поцелуи-бабочки легко быстро убирают влагу. Хаширама собирает губами все его слезы. Мадара тянется, не в силах произнести вслух, чего хочет.       Он чувствует себя реальным, когда на собственном языке появляется соленый вкус слез.       На его теле появляются укусы, отметины, и он отчаянно желает оставить их в качестве шрамов. Не те, что от войны. Избавиться от старых и заменить их новыми. Теми, что так правильно появляются из-за Хаширамы.       Мадара вплетает пальцы в волосы Сенджу и медленно тянет вверх, заставив оторваться от своей груди. Он улыбается, получая по дороге поцелуи везде, где Хаширама успевает дотянуться. Наконец, добравшись до желаемого, Мадара целует того так глубоко и отчаянно, цепляется за плечи так сильно, что Хаширама обеспокоено отстраняется. Учихе непонятно, почему его прервали и он тянется назад, но его останавливают.       — Как себя чувствуешь?       — Вернись, Сенджу!       — Я не продолжу, пока не ответишь, — настаивает на своем.       — Хорошо. Хорошо. А теперь делай еще лучше.       И хокаге подчиняется. Мадара думает, что у того отросла новая пара рук, потому что он одновременно везде. И есть что-то странное в том, чтобы ощущать чужие пальцы в себе. Мадара хмурится, но ни в какую секунду не перестает гореть. Потому что губы Сенджу отлично умеют отвлекать, что позволяет не думать о дискомфорте. А когда пальцы другой руки обхватывают его спереди, Мадара теряет связь с реальностью. Он выгибается в спине, не в силах овладеть собой. В момент, когда в попытке сдерживать себя, он кусает кулак, Мадара понимает, что связался с абсолютным извращенцем. Потому что…       — Нет. Я хочу слышать тебя.       И в этот момент губы, которые так полюбились Мадаре, накрывают его член.       Не то, чтобы Мадара ранее не был в публичных домах. Уж точно там были девушки поопытнее. Но никто из них не был хокаге.       Никто из них не заставлял чувствовать себя любимым.       Учихе кажется, словно проходит целая вечность, когда с пошлым звуком Хаширама отстраняется, одновременно вынимая пальцы. Мадаре на это хочется хныкать. И если бы он был достаточно в себе, чтобы контролировать себя…       По крайней мере, у него появляется возможность любоваться открытой улыбкой Хаширамы.       — Мадара, ты как? — тот не отвечает, закатывая глаза, когда рука хокаге проходит по животу вверх, цепляясь пальцами за сосок. — Свет мой, мне нужно, чтобы ты ответил словами, — усмехается, играясь пальцами.       — Ты забыл, кто я, Сенджу?       И, соответствуя своим словам, он чувствует, как Хаширама прислоняется к его входу.       — А ты забыл мое имя?       — Хватит языком не по назначению работать!       — Ошибаешься, душа моя, это является предназначением языка.       Дьявол. Дьявол!       — Дви-игайся уже!       — Имя, Мадара, — Хаширама утыкается носом аккурат в шею Учихи и оставляет очередной засос.       — Хаширама, чтоб тебя черти-а-а!       — Правильно, солнце.       Мадара думает, что выпустил какого-то демона, потому что те первые медленные, осторожные движения не идут ни в какое сравнение с тем, что творит Сенджу сейчас. Искры перед глазами — единственное, что Мадара видит. Он хрипит и подмахивает бедрами, пытаясь найти удобный угол. И сам не понимает, что именно меняется, но там!.. Он вскрикивает и резко поднимается, почти оказываясь сидящим на Хашираме. Тот обхватывает Учиху под спиной, не дав упасть назад. Подталкивает ближе к себе, сажает на свои колени и набирает еще больше темпа. Мадара крепко обнимает того руками за шею. Они словно сливаются в единое тело. И совсем не разобрать, где чья рука, нога. Где заканчивается тело одного, начинается другое. Где чувства Мадары, а где ощущения Хаширамы.       В один момент Хаширама срывается на беспорядочный темп и одновременно целует Мадару. И, чувствуя, как тот дрожит, наклоняется вперед, опять положив на спину. Цепляется за него и, ударившись еще несколько раз бедрами о бедра, достигает пика одновременно с Мадарой.       На следующий день, проснувшись далеко за полдень, один в постели, Мадара замечает, что весь пол комнаты в лепестках сакуры. Чувствует себя отдохнувшим впервые за вечность. Он встает закрыть окно, через которое всю ночь залетали лепестки и чуть было не наступает на тонкую веточку — напоминание о первом празднике Конохи.       Мадара думает, что ему не нужны тысячи причин. Хватит одного Сенджу.