Вырванная страница из книги желаний

Артём всегда уступает. Просто делает шаг назад и позволяет другим играть главные роли. А потом поддерживает — искренне, изо всех сил, с широкой улыбкой на лице. Он каждый раз вырывает из книги желаний страницу, комкает и выбрасывает за плечо. Если не сказано вслух — не было. Если не показал чувств — не больно. Лишь однажды Гаус поддаётся желаниям. Когда Серёжа, потерянный после очередного съёмочного дня, тихонько скребётся в дверь его комнаты и глядит — честно, несчастно, с мольбой о помощи в нежно-карих глазах. Артёму бы его к Максу отправить — каждый в креативной группе уже знает, на кого засматривается Шевелев — но почему-то не может. Ведь Серёжа пришёл к нему. Сам. В трезвом уме и твёрдой памяти. Так что Артём открывает дверь шире, пропуская друга в полумрак комнаты, и запирает за ним на щеколду. Друг обессиленно падает на диван, подтягивая колени к груди и пряча пальцы в рукава любимой белой толстовки. Макс подарил после победы в финале. Теперь она для Серёжи счастливая. Артёму больно. Не только за себя: со своими разрезающими сердце чувствами он жить привык. Научился радоваться взглядам украдкой, редким прикосновениям и чужим, иногда до сжатых кулаков обидным, дружеским шуткам. Сейчас ему больно за Серёжу. Тот кривит губы в извиняющейся полуулыбке, нервно теребит рукава толстовки и, кажется, хочет исчезнуть прямо сейчас. Гаус такого не может позволить. Он садится рядом, откидывает голову на спинку дивана и долго смотрит в потолок, пытаясь справиться со скачущими мыслями. Шевелев неожиданно вжимается лбом в чужое плечо и рвано выдыхает. Артём замирает. Тепло неожиданно душит, ощущается сотней непроизнесённых фраз и неделями скрываемой боли. — Тём, прости, что пришёл вот так... Но я больше не могу, я чувствую, что лечу куда-то вниз, что становлюсь хуже и хуже, что скоро я просто выпаду из команды и... и... — Серёжа прижимается ещё сильнее и вздрагивает. У Гауса внутри всё стонет гитарой с порвавшейся струной. Знает он, когда друг сорвался. Когда в рэп-баттле сотней голосов снова крикнули "пшёл вон". Когда Макс после съёмок не обнял и не похлопал по плечу. Когда Заяц ускакал болтать с Шастуном в общую комнату, игнорируя собственную усталость и боль в мышцах. Артём мысленно вырывает страницу с желанием высказать другу всё, что он о таком поведении думает, комкает и выбрасывает за диван к другим листочкам: "зачитать панч по четвёртой теме", "свалиться спать, игнорируя просьбу друзей о помощи" и "открыть Серёже свои чувства". Он вздыхает и аккуратно опускает руку на чужое плечо, успокаивающе поглаживая. — Я рядом. И парни рядом. И даже Шаст с компанией — мы все на твоей стороне, Серёж. Если тебе нужно время разобраться в себе, никто не осудит. Съёмки кончились: возьми перерыв, отдохни, — он прикрывает глаза, пряча грозовую серость от тусклого света и продолжает чуть тише. — Но если хочешь моё экспертное мнение, ты отлично справляешься. И проблемы в тебе нет. Мы все просто слишком перенервничали в этом сезоне. Артём чувствует шевеление и приоткрывает глаза, натыкаясь на чужой благодарный взгляд. Серёжа будто ищет что-то в чужом лице, изучает каждую чёрточку и морщинку. Гаус не дышит, чувствует себя глупым кроликом перед хитрой лисой. Да и, что уж там, любуется. — Тём, тебе когда-нибудь говорили, что ты слишком хороший? И не успевает друг переварить информацию и возмутиться, что не слишком это похоже на комплимент, как Шевелев приближается на расстояние вдоха и надрывно шепчет с закрытыми глазами: "Можно я тебя поцелую?" — Можно, — вырывается многодневной болью раньше, чем Артём успевает подумать о Максе, о чужом эмоциональном состоянии и сохранности собственного сердца. Он просто решает не игнорировать свои желания. Хотя бы раз. Поцелуй царапает сухостью искусанных губ, саднит непроизнесёнными словами и греет нежностью и благодарностью. Тонкие кисти Серёжи перемещаются на чужие плечи, вместе с мурашками движутся к шее. Артём задыхается в поцелуй, рвано ловит воздух, чувствует, как голова идёт кругом. Мыслей в ней совсем уже нет. Когда Серёжа, мелко дыша, кладёт голову Гаусу на грудь, чужое сердце отзывается сбитой дробью. Шевелев улыбается — нежно, спокойно, до тонкой ямочки на щеке. Честно смотрит в глаза, ловя чужой искрящийся теплом и неверием взгляд. Проводит пальцами по колючей щетине, вызывая ворох мурашек. Жмурится как лисичка и шепчет: "Спасибо..." Артёму кажется, сердце сегодня остановится от переизбытка чувств. Температура подскакивает, щёки жжёт румянец, а под пальцами — чужие тонкие плечи в заношенной толстовке и обветренная кожа любимых рук. Он вдруг оказался так счастлив от мысли, что этот сияющий карий взгляд из-под ресниц, эти взъерошенные волосы, покрасневшие щёки и распухшие губы — всё ему. Только ему одному в этом большом многогранном мире. Но утром на завтраке Серёжа прячет глаза, что отзывается тянучей тревогой в сбившемся с ритма сердце. А потом Артём всё же ловит чужой взгляд, только вот тот посвящён совсем не Гаусу. Шевелев снова тоскливо-влюблённо смотрит на Максима, предлагает ему стул рядом с собой и чашку крепкого кофе. Артёму достаётся лишь извиняющийся и полный благодарности взгляд да мимоходом обжигающий ухо шёпот: "Спасибо большое, Тём". Ведь Серёжа одно из прошлого вечера уяснил: если сидеть в полумраке и обниматься, то только с Максом. Прочее ощущается неправильно и непривычно, как бы приятно в моменте ни было. И пусть для Зайца он пока лишь друг, это всё равно стоит сотни поцелуев с другими. — Я рад, что тебе лучше, — ломает сияющую улыбку Артём, хлопая друга по плечу и искря поддержкой. Мысленно он сжигает книгу своих желаний к чертям.