{Драбблы 13 карт} "Бескрылых тянет к небу"

Я ненавижу Его. На дух не переношу! Всё, что с Ним связано: от душного маленького кабинета с пыльными полками, расставленными и развешенными на них мутными рамками со старыми грамотами и медалями, несколькими партами, сгормождёнными в углу и жёсткими неудобными стульями, при сидении на которых ты не в состоянии даже пошевелится, ведь любой случайный поворот может производит резкий противный скрип, обрывающий тягучие и монотонные песни скрипки или звонкие строгие, режущие слух и раздражающие с одного только вдоха, слова преподователя, до огромного актового зала, с высоким потолком, тяжёлыми бархатными портьерами, восьмистами мест на трёх рядах, поднимающихся на несколько уровней, с огромными прожекторами, тёмным и гладким, блестящим в их лучах, паркетом на сцене, подиумом и кафедрой для конферансье. От панельного муравейника, странного, выделяющегося на фоне остальных окружних коробок, тёмно-зелёного оттенка, с одинаковыми серыми лоджиями, грязными желобами, четырьмя подъездами, из которых тот, в котором посчастливилось жить Ему славится лишь тем, что лет двенадцать назад горел, до роскошных, детализированных и изощрённых до мелочей фигурами и завитушками расписных интерьеров и острых массивов театра современного искусства, где он теперь "имеет честь" представлять нашу академию музыки и актёрского мастерства. От уютной маленькой кухоньки, с лампой в жёлтом свете которой кружились летом комары, после Его переезда, в ней, с трудом помещались и мы вдвоём, сидя, подгибая ноги на табуретках и попивая сладкий чёрный чай, единственный, доступный нам в то время в ближайшем "24 часа", до моей собственной просторной спальни, с полуторкой 1.20, укрытой атласным, клетчатым зелёным пледом, с признаться, весьма откровенными, яркими и бунтарскими плакатами Металлики и Нирваны, на которые Он временами боялся смотреть, множеством модных, но бессмысленных пошлых журналов в глянцевых обложках на столе, блестящих в лучах настольной лампы, большим новеньким магнитофоном, разбросанными по полу касетами и дисками. От худеньких длинных ног, слабо пинающих меня в живот и бока острыми шершавыми коленками, до белых тонких запястий, крест накрест сложенных и сжатых мною где-то за подушкой. От впалых синяков под усталыми несчастными глазами, до нежных, потресковшихся и покрасневших от Его дурацкой привычки кусать их постоянно, губ. Он стоял на той сцене в школьном актовом зале столь прямо... Естественно, абсолютно безукоризненно одетый, во фраке и начищенных, нелепо длинных и плоских туфлях, с удлинёнными до самых пальцев рукавами рубашки, с маленькими светлыми, отливающими пурпуром под сапфирами, пуговками, и аккуратно причёсанный, со вьющимися светлыми волосами, как их ни зачёсывай, - остающимися столь же непослушными, падающими лёгкими прядями на глаза и виски, щекотящие уши. Такой худой и длинный, что кажется, одно неверное движение - и Он сломается, как дешёвый карандаш. Ненавижу! И сейчас Он ни чуть не изменился - всё тот же строгий фрак, так раздражающие меня туфли, густые волнистые голубые волосы, большие, вечно будто удивлённые и испуганные глаза, бледная, словно натянутая на скелет тонкая плёнка, изнежанная кожа, худые расправленные с усилиями плечи, глуповатая, смущённая искренняя улыбка, так и отображающая его детское наивное добродушие, неуверенность и... Слабость. О да, он слаб... Он никчёмен! Пуглив! Закомлексован! Наверняка бессовестно лицемерен, пускай я и знаю его с шести лет, не так уж и красив, чересчур осторожен, мелочен, наивен, в крайность пессимистичен, нелюдим и безбожно, абсолютно незаслуженно, но, к моей досаде, неоспоримо талантлив. Талантлив... Да. На сколько бы я ни был богат, хитёр, или даже приводя любые другие, по переменчивому мнению моей отсутсвующей по сути своей личности, достоинства, а Он в то же время тих, боязлив и всё остальное, выше перечисленное, сколько бы я ни сидел на сольфеджио, ни перепробовал репетиторов, ни подкупал педагогов и жюри, - никогда бы не смог играть так же, как Он. Так же держать смычок. Так же стоять, непринуждённо и кротко, любезно и удивлённо. Так же улыбаться. Не смог бы нравится людям Так, как это удавалось ему, не преуспел бы по истине в учёбе, не стал бы важен кому-то, сколько бы не существовал. Какое бы место только я ни занимал на этом свете, - в социуме, учёбе, бизнесе, я никогда бы не смог существовать так же, как он. На его уровне. Непостижимом, кажется, никем. Ненавижу. И ведь я отлично понимаю, что вся моя ненависть заключается в простой человеческой, низкой и чёрной зависти. Я не менее глуп, труслив и в правду, совершенно точно лицемерен, в отличии от Него, но только вот скрывать это мне, во всяком случае от внешнего массового и однотипного окружения, удаётся. И как не иронично, - с помощью того единственного достоверного и честного достатка, преуспевания, в котором Он меня не превзошёл, - фальша. Обмана. Халтуры. Мне лишь стоит показать "шоу", сформировать ви́дение во мне того, кого я хочу из себя представлять. Мне не нужно в самом деле кем-либо являться, только поддерживать уверенность в том, что я действительно являюсь. Однако, продолжая жить так, я потерял себя. Свой первоначальный, правдивый образ, свою сущность. И мне остаётся только ненавидеть человека, из-за удачи и таланта которого, я привёл себя в это состояние. А Ему наивно полагать, что я люблю Его. Люблю на столько, что чтобы не мешать продвигаться в музыкальной сфере и дальше, добиваться значимости и уважения, забвенного Им, почётного "титула" Маэстро, я уезжаю в Америку, поступаю на экономический факультет, предварительно просто себе потраченные на эту чёртову скрипку 14 лет и ухожу в забвенную "Реальность" своей ненастоящей, пространной, идеализированной до передоза, словно находящейся всё то время за толстыми линзами токсичных, ядовито-залёных очков, отравляющих взгляд и искажающих реальность до дотошной красоты и слепого совершенства, но при этом всём никчёмной и жалкой, жизни.