К вам обращаюсь

Северус спал особенно плохо в эту ночь, да и вообще уже несколько недель кряду — с самого Рождества. Не то чтобы он вообще хорошо спал, ведь крепкий сон выпадает лишь на долю людей с чистой совестью, а он, казалось, с самого рождения совершал роковые ошибки и разочаровывал своих близких. Конечно, существовало зелье сна без сновидений, но Северус старался не прибегать к нему слишком часто. Он с досадой повернулся на другой бок — сна ни в одном глазу, простыня перекрутилась жгутом, одеяло сбилось в ком, от подушки было нестерпимо жарко. Ругнувшись, он встал, зажег свечу и, как был, босиком и в ночной рубашке, раздраженно плюхнулся в кресло перед холодным камином, обхватив себя руками. Ему нужно было бежать, сверкая пятками, сразу после разговора с портретом Альбуса. Как только он понял правду о Дарах Смерти и их владельце, он должен был рвать когти — на материк, на другой континент, да на другую планету, в конце концов. Провести ритуал защиты замка, передать школу МакГонагалл и бежать. Поттер был бы в полной безопасности в школе, а до конца года Кингсли решил бы проблему Упивающихся и без него. Мальчишка превратил жизнь Северуса в ад, и при этом вполне заслуженно. Только Гарри Поттер мучил его не ненавистью, не холодностью и равнодушием, но любовью. Он так светел, что больно дышать, больно смотреть. Будь Северус проклят, но он остался. Остальное было предопределено. Северусу было предопределено, уже зная о жертвенности, о смелости и силе духа, о верности этого мальчика, попробовать на вкус его сущность. И это его погубило. Оборотное зелье с волосом Гарри Поттера — пузырящееся, переливающееся, вспыхивающее золотистыми искрами. Вкус солнца, летнего дня, свежескошенной травы. Эссенция совершенного существа, прекрасного телом и душой. Рыжеволосая страстная и любящая Лили и сильный, преданный своим симпатиям и антипатиям Джеймс создали это идеальное существо. О его идеальности Северус теперь знает все, может судить, так сказать, из первых рук — ведь он пил его сущность, вкушал его эссенцию. Это интимнее, чем секс — гораздо, гораздо интимнее. Северус не был с ним, он был им — этим человеком. И этот идеальный, прекрасный телом и душой человек его любит. Гарри Поттер. Любит его. И теперь Северус в аду — заслуженно. Он повинен почти во всех смертных грехах, кроме разве что чревоугодия. Но в похоти он до сих пор считал себя неповинным. Он никогда не опускался до недостойных фантазий о Лили, раз уж она никогда ему не принадлежала. Он никогда не представлял ее себе с ним вместе, думая о ней, мысленно разговаривая с ней. Его взор никогда не опускался ниже шеи. Он никогда не представлял себе ее обнаженной, ее грудь, ее беременный живот. Где покоился плод ее любви к другому мужчине. С Гарри Поттером все было по-другому. С ним всегда все было по-другому. Он сильный грациозный хищник, его сверкающий взгляд, как изумрудный кинжал, разит прямо в сердце. Поклонницы и поклонники готовы целовать ему ноги, но Поттер пленных не берет. Северусу нет спасения, он проклят, заживо горит в аду, обречен смотреть, терзаясь похотью, на юное, прекрасное создание. Поттер, по его же собственным словам, мучился от неразделенных чувств уже несколько месяцев, подстегиваемый противоречивыми сигналами и не зная, во что ему верить. Он ловко смог свалить ответственность на Северуса, признавшись ему в любви, и теперь пришел его черед не знать, чего добивается Поттер. Чего Поттер добивался, он ему сказал. Ухаживать за ним, подумать только. Он не отступится, повторил Поттер. Сколько драмы, презрительно сказал Северус. Кто бы говорил, возразил ему Поттер. Он был как-то чересчур спокоен и уверен в себе, он больше не поддавался на провокации, и это выбивало почву у Северуса из-под ног. Знал ли сам Поттер, чего хотел, было неведомо, только он стал ухаживать за Северусом ненавязчиво и умело. О, никаких слащавых записок, идиотских комплиментов или подарков, перевязанных ленточкой. Он недвусмысленно заявлял о своих намерениях и давал Северусу время для следующего шага. И, выждав это время, сам же и делал следующий шаг. Северусу нечего было противопоставить этому новому, взвешенному и взрослому поведению. Девятого января, в день своего рождения, который Северус никогда не праздновал, он ожидал от Поттера какого-то безвкусного и бестактного поступка наподобие торта с тридцатью девятью свечами, но ничего подобного не произошло. Очевидно, негодяй взял в наперсники Драко, потому что он демонстрировал немалое знание его, Северуса, вкусов и возможных реакций. Зато в день святого Валентина Северуса застали врасплох. В его комнатах обнаружилась бутылка шотландского виски — превосходной марки, но не слишком высокой выдержки — чтобы подарок не был чрезмерно дорогим и обязывающим. Северусу было понятно, что и здесь не обошлось без Драко, но крестник проводил с невестой выходные во Франции, и пришлось разговаривать с Люциусом. Малфои и без того раздражали его в эти дни неимоверно: и Люциус, и Нарцисса обиняками довели до его сведения, что Поттер некоторым образом сообщил им о намерениях ухаживать и даже получил «благословение» определенного сорта. Или хотя бы обещание ему не препятствовать. Вот всем и каждому вдруг появилось дело до его личной жизни! Которая, как шокированно осознал Северус, не только существует, но также и неразрывно связана с Гарри, его Моргану, Поттером! Убивала даже не только и не столько бесцеремонность, с которой все лезли в его жизнь. Больше всего его убивало, что посвященные в эту «романтическую» историю — свидетели того, как Гарри Поттер выкрикнул признание ему в лицо — казалось, нимало не беспокоились о полной ее неуместности. Предполагаемая любовная связь между двумя мужчинами, преподавателем и студентом, не смущала ни близких друзей Поттера, ни близких друзей Северуса, ни директрису, ни министра. И это в школе! Последний даже имел дерзость написать Северусу письмо, в котором выражал надежду, что Северус и Гарри преодолеют свои противоречия и найдут приемлемый для них модус операнди. Ведь Гарри Поттера ожидала карьера в аврорате, и успешное взаимодействие его со Снейпом было чрезвычайно важным как для Магической Британии в целом, так для министра лично. Намеки, содержащиеся между строк в этом письме, взбесили Северуса настолько, что он в ярости бросился в кабинет директрисы. Минерва напоила его чаем, выслушала с искренним или же притворным участием и в ответ на его сетования, что, мол, ничем не отвадить мальчишку, ведь даже баллы с него не снять, лицемерно вздохнула и ответила, что придется Северусу, видимо, разговаривать с Гарри, как это делают взрослые люди. В конце концов, они оба совершеннолетние волшебники. Конечно, афишировать любовную связь в школе не следует, а все остальное она оставляет на усмотрение непосредственных участников. В этот момент Северус понял, что попал, и попал крепко. Решить вопрос минимально инвазивным путем, прикрывшись внешними обстоятельствами, не удалось. Придется ему взять это дело в свои руки и все же поговорить с Поттером. Разговора этого ему хотелось любыми способами избежать, но раз ни директриса, ни министр, ни ближайшие друзья не укажут герою на абсолютную неприемлемость, немыслимость его побуждений, это будет вынужден сделать сам Северус. * * * Он тянул с этим разговором еще несколько дней, смутно надеясь на какое-то чудо, которого, конечно, не произошло. Дольше тянуть было нельзя, не дай бог, по школе поползут слухи — Северусу просто дурно становилось при мысли, что из этого сделает пресса. В конце февраля Северус послал Поттеру записку школьной совой, приглашая его для разговора — не в кабинет, а в свои личные комнаты, чтобы Поттер понимал — характер разговора тоже будет личным. Северус не знал, какого поведения ожидал от Поттера, возможно, хотел иметь повод разорвать его на мелкие клочки, если бы тот прибежал весь расфуфыренный, как на свидание, и с порога принялся изливать свои восторги на этот счет — но ничего подобного не произошло. Поттер вел себя спокойно, серьезно и нейтрально, всем своим видом показывая, что раз Северус его вызвал, ему и предстоит делать первый шаг. Натаскали его Драко и Грейнджер, с досадой подумалось Северусу, а как было просто с ним раньше! С другой стороны, это открывало перед Северусом новые возможности. Поскольку он теперь знал, что Поттер обращает должное внимание на детали — по крайней мере, там, где были затронуты его, Поттера, чувства и интересы. В классе зельеварения его хватало только, чтобы без ошибок изготовить по рецепту высшее зелье, божественной искры гения в нем не наблюдалось. Вот ЗОТИ и боевая магия — дело другое. Но сейчас это не важно, ведь он не об успеваемости и подготовке к ЖАБА желал разговаривать. Поттер, войдя в гостиную, вежливо поздоровался, и от него, вне сомнения, не ускользнули немаловажные подробности. На журнальном столике был сервирован чай — по всем правилам английской чайной церемонии, возведенной в этой стране в абсолют. Северус пригласил его сесть и собственноручно разлил чай, предварительно осведомившись о том, сколько молока и сахара предпочитает его гость, и предложив не стесняясь угощаться маленькими сэндвичами, печеньем и крошечными пирожными-птифурами нескольких сортов. Ибо Северус изо всех сил желал дать Поттеру понять, что разговор пойдет на равных, что он принимает Поттера всерьез. Иначе ему не убедить этого упрямого молодого человека, не достучаться до него. Пригубив чай, он прикрыл глаза, некоторое время раздумывая, как начать. Потом, отбросив всяческие сомнения, решился. Поттер должен узнать правду. Иначе он ему не поверит. Иначе не поймет. — Мистер Поттер, — сказал Северус. — Вы, наверное, догадываетесь, почему я просил вас об этом разговоре. Поттер держал в руках маленькую чашечку чаю, но к угощению не притронулся. — Профессор, я догадываюсь, что разговор будет личным, но о чем пойдет речь, не имею ни малейшего понятия, — он смотрел Северусу в глаза, без вызова, без враждебности, но и не пытаясь сделать шаг навстречу и как-то облегчить Северусу его задачу. Ну что ж. Просто не будет, никто и не надеялся. — Мистер Поттер, я решил, что настал момент, так сказать, открыть вам мое сердце. Чтобы вы узнали наконец правду — обо мне и о моих побуждениях. При этих словах в зеленых глазах на миг полыхнуло пламя, такое жаркое и ослепительное, что Северусу показалось, будто ему опалило лицо. Он стиснул руки в кулаки и заговорил, очень тихо, очень мягко: — Мистер Поттер, я прошу вас — попытайтесь понять меня. Поставьте себя на мое место. Здесь и сейчас. Представьте себе: вы любили женщину. Она была вашим солнцем. Вы ее боготворили. Она была вашим миром. Но она предпочла вам вашего школьного врага. Снейп прервался и сделал глоток чаю. Молчал и Поттер, не отводя от него взгляда. — Вы предались тьме, — продолжал он. — Вы узнали некую информацию, и оказалось, что она послужила непосредственной причиной смерти и вашей любимой, и ее мужа. Их сын остался сиротой в годовалом возрасте. Вы ненавидели этого ребенка, поскольку ваша любимая ради него пожертвовала жизнью. Поттер хотел что-то сказать, но Северус, остановив его жестом, медленно проговорил: — Пожалуйста, не прерывайте меня сейчас. Мне не очень просто вам это говорить. Но вы заслужили право услышать правду из моих уст. Северус глубоко дышал, пытаясь проглотить подступивший к горлу сухой горький комок. Он был жалок — так же жалок, как и вся его жизнь. Но то, что сказать необходимо, должно быть сказано. Он снимет маску, покажет то слабое и уродливое, что корчилось у него внутри, и все будет кончено. Раз и навсегда. — Итак, этот мальчик — ему плохо жилось у родственников, но вас это не заботило, — ожесточенно сказал он. — Когда он пришел в школу, только один взгляд на него напоминал вам о прегрешениях, весьма тяжких, надо признать, против вас вашего врага. И его друзей. Только представьте себе, мистер Поттер — этот мальчик перед вами, каждый день. Глядя в сверкающие зеленые глаза, он продолжал: — Свидетельство триумфа над вами вашего соперника, и одновременно — вашего преступления. Видеть его для вас невыносимо. Вы превратили жизнь этого мальчика в ад. Ему не было от вас никакого покоя. Пусть иногда вы спасали ему жизнь, но сторицей возмещали свои усилия придирками и издевательствами! — повысил он голос и надолго замолк, закрыв глаза. Поттер больше не пытался его прерывать. — Представьте себе затем, что несколько лет спустя, когда вы узнали, что в должное время юноше придется пожертвовать жизнью, вы поняли, что он не похож на вашего школьного врага, — не открывая глаз, хрипло сказал Снейп. — Вы твердо решили умереть, ибо убеждены, что у таких преступлений, как ваши, нет срока давности и смягчающих обстоятельств. К сожалению, вы выжили. Выжил и молодой человек. Он выжил, и он узнал правду о вашей лояльности. Мало того, что он потратил множество усилий и пустил в ход свое влияние, чтобы вас, преступника, оправдали и наградили... Северус резко поднялся с места и оперся руками о столешницу, нависнув над Поттером. Отчаянно утопая в этих глазах, Снейп хрипло и настойчиво сказал: — Будто всего этого мало, так он еще и влюбился в вас. В вас, убийцу его родителей. В вас, из-за кого он вырос в чулане впроголодь. Этот юноша, в котором света столько, что он пошел умирать за посторонних ему людей. Этот мальчик, в глазах которого плещутся золотые искорки. Этот молодой человек, сущность которого золотого цвета, она выглядит и на вкус, будто жидкое золото. Будто в забытьи, он говорил все быстрее и быстрее: — Золото, из которого состоит сердце человека, который пожертвовал собой ради других людей. Золото, из которого состояло сердце его матери. Пожертвовал собой, как это сделали его родители. И вы — вы пили эту сущность, вы знаете ее вкус — свежесть доброты, терпкость упрямства. И вот он влюбился в вас, в чудовище без сердца. Он, такой светлый, что глазам больно. — Снейп прижал руку к сердцу, опровергая свои же слова о том, что сердца у него нет, и упал на диван обессиленный. Некоторое время в комнате царило молчание. Поттер, положив подбородок на сцепленные в замок руки, смотрел на него серьезно и внимательно, и только его глаза… его взгляд, он был таким... таким обволакивающим, и теплым, и… Поттер тихо заговорил: — Я услышал вас, профессор. Прошу вас, выслушайте же и вы меня. Я хотел бы рассказать вам, что я вижу. Что я чувствую. Я много раз говорил вам, что не мог не влюбиться в вас. Я много раз говорил вам — вас нельзя не любить. Я хотел бы, так хотел прижаться губами к вашему сердцу, но этого права у меня еще нет. Я могу только ласкать вас словами. Но как передать словами ту невыносимую нежность, которую я к вам испытываю? Все, о чем вы сейчас говорили, все эти обстоятельства нашего с вами общего прошлого… Сэр, знайте — иногда я думаю об этом в тишине и одиночестве моей спальни, и мне больно, так больно… — его голос прервался, в глазах бриллиантово искрились слезы. Он продолжал шепотом. — Так больно за вас. Когда я думаю, как вы жили все эти годы, какую ненависть испытывали к вам окружающие! Тогда как вы самый верный, смелый и любящий человек, какого я встречал. Северус резко и строго сказал: — Вы меня идеализируете. Я вам это говорил и повторяю! Поттер выпрямился, он снова был спокоен и хладнокровен — непостижимо! — Нет, вовсе нет. Поверьте мне, я вас нисколько не идеализирую. Но я вижу то, что у меня перед глазами. Я уже говорил вам — я смотрю на поступки. И за них я вас боготворю. — И за пророчество, выданное мной Волдеморту? — вырвалось у Северуса. — Это поступок такого сорта, когда человек, совершивший его, не может простить сам себя всю жизнь. Но тогда вы никак не могли оценить его последствий. Я понимаю вас, сэр, хорошо понимаю. Если бы я выдал Гермиону… Но сколько же мужества вы нашли в себе, когда пришли к Дамблдору! Они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Северус медленно сказал: — Дамблдору… которого я убил… — Он вам приказал, сэр, — резко отозвался Поттер. — Кому, как не мне, это понять, ведь я тоже поил его ядом по его же собственному приказу, хотя он умолял меня прекратить. Мерлин, когда я думаю, каково вам, должно быть, было в год директорства... Что вы чувствовали, когда своей рукой убили единственного на тот момент близкого вам человека! Северус залпом выпил остывший уже чай. Посидел несколько секунд. — Ну, хорошо, — отрывисто сказал он. — Вам угодно все подгонять под вашу теорию. Вам угодно во всем находить возвышенные мотивы. Только я ничего особенного не сделал. Для вас лично, мистер Поттер, я ничего не сделал. — Конечно, сэр, — кивнул мальчишка с серьезным видом. — И впрямь, совсем ничего. Только спасали и защищали меня все эти годы. Благоразумно спасали меня и защищали — вы же выразились именно так? — Ну, допустим. Допустим, в этом вы правы. Спасал и защищал. Некоторым образом. Но разве вы не считаете, что основным моим мотивом могла быть месть Темному лорду за жизнь моей любимой? Что это вполне в характере того холодного, жесткого, циничного ублюдка, предателя и убийцы, которым меня все оправданно считают? — Вы, безусловно, циничный, жесткий и мстительный человек, сэр, все так. Как видите, я вас не идеализирую, — отозвался Поттер. — Но я не верю, что вашим единственным мотивом была месть. Возможно, лишь вначале. — Вот как, лишь вначале, мистер Поттер? И почему же вы так думаете? — Месть в вашем характере, но ждать мести семнадцать лет — нет, — с такой готовностью и уверенностью объяснил ему Поттер, будто это Северус был здесь учеником, а Поттер профессором. — Вы наверняка делали зелья для Волдеморта, вы с легкостью смогли бы его отравить сразу же после возрождения. Да, это ничего бы не дало, крестражи, все верно, но вы о них тогда не знали. И если бы вы хотели отомстить, вы бы мстили всем, причастным к смерти моей мамы. А Петтигрю вы не трогали и не разыскивали его после разговора с Сириусом на моем третьем курсе. И вы не стали спасать свою жизнь после укуса Нагайны, а ведь если месть — дело всей вашей жизни, почему же вы не захотели выжить, чтобы увидеть, как умрет главный виновник преступления? Нет, нелогично, сэр, — он рубанул ладонью воздух и категорично сказал. — Поверю во все, что угодно, но не в отсутствие логики в ваших поступках, профессор. Снейп смотрел на него так неверяще, будто он был ожившей и заговорившей горгульей у входа в учительскую. — Кто бы подумал, мистер Поттер, что вы способны на такой глубокий психологически-логический анализ. — Я способен, сэр, на многое, ради тех людей, которые… — И какой же вывод, мистер Поттер, вы делаете на основе этого вашего анализа? — перебил его Северус. Поттер сказал: — Единственно возможный, сэр. Я делаю вывод, что ваш патронус, которого вы продемонстрировали директору Дамблдору… Снейп поднялся. — Ни слова больше, мистер Поттер, — резко сказал он. — Наша беседа окончена. Немедленно встал и Поттер. — Благодарю, что уделили мне время, сэр, — вежливо сказал он. — И благодарю за откровенный разговор. Вам, однако, придется понять, что я не отступлюсь. Я завоюю право держать в руках ваше израненное сердце. Иное будет преступлением, я этого не допущу. Поттер вышел, и через несколько секунд Северус услышал тихий хлопок двери. Он сидел, сгорбившись и закрыв лицо руками. Ничего он не добился, ровным счетом ничего. Он снял с себя эту маску, он показал свою отвратительную сущность, и вопреки здравому смыслу, вопреки прошлому, вопреки вообще всему Поттер только укрепился в своем пагубном увлечении. Северус совершенно, совершенно не имел власти над этим новым Поттером. Который не поддавался на провокации. Который обращал внимание на детали. Который был странно уверен в себе, Мерлин пойми, почему. Который понял уже, что нужно терпение. Что если давить, его оттолкнут и сделают ему нарочно побольнее, чтобы оттолкнуть повернее. Поттер теперь понимал, когда нужно тактически отступить на заранее подготовленные позиции. Северус легко мог сопротивляться ненависти, но против любви он был бессилен. * * * Он все испортил. Как всегда все портил, когда дело касалось отношений между людьми. Северус желал отвратить Поттера этим разговором, а добился противоположного. Поттер, услышав в словах Северуса Мерлин знает какой подтекст, перешел в наступление. Поттер. Преследует его. Северус ненавидит себя за то, как горько-сладко отзывается в сердце, как слабеют колени, когда он произносит его имя. Гарри… это слово сливочное, карамельное, ванильное, ореховое. Северус не имеет права называть его по имени. Но Поттер… Гарри этого хочет. Его. Хочет его. Невинный. Бесстыдный. Наивный. Завораживающий. Бьющий под дых своей стыдливо-самоуверенной улыбкой альфа-самца, брутальностью юного прекрасного победителя, не знающего отказа. Не осознающего своей привлекательности. Или наоборот — слишком хорошо ее осознающего? Направленной ему, только ему. Сокращает дистанцию, медленно, исподволь, окружает Северуса, загоняет его в ловушку, как хищного, но ценного зверя. Хочет перевести их отношения в горизонтальную плоскость. Потому что не разделяет побуждений души и порывов тела. Он целен, не изранен душой так, как Северус. Не там ранен. Не в тех местах. И он безумно волнует и тревожит Северуса. О, Северус всегда волновался и тревожился за него и из-за него, но никогда так. Он никогда не хотел искать его взглядом, подходить к нему поближе, чтобы почувствовать тепло его тела и свежий, летний запах кожи. Он никогда не хотел с волнением ждать, что ему скажет Поттер, думать, смотрит ли он на него сейчас. И как смотрит? С притворной покорностью? Скрывая улыбку? Дерзко прищурившись? Придет ли он сегодня к нему? Зачем придет? Какую еще уловку придумает? Он никогда не думал, что будет, если он уступит домогательствам Поттера. Что будет, если Северус прижмет его к стене — бережно, но крепко? Что, если Поттер, раскрасневшись и тяжело дыша, будет облизывать эти свои пухлые красные губы, а его взгляд будет прикован к губам Северуса? Что, если он вцепится крепкими, мускулистыми руками квиддичного ловца ему в плечи? Подтянет его к себе поближе? Но Северус не может себе представить… даже только подумать, вообразить, как это можно — замарать такую чистоту. Из всех людей, ныне живущих на Земле, он имеет на это право в наименьшей степени. Чего еще он не лишил Поттеров? Не забрал только чистоту их сына. Не поставил на нем свое отвратительное клеймо. Связь с Упивающимся смерти, убийцей. И неважно, абсолютно неважно, орденом Мерлина какой степени он награжден. С некоторых пор он избегал себя трогать и ласкать, боясь, что не совладает со своей фантазией и самоконтроль его подведет. Но сны свои он контролировать не мог. Мерлин миловал, он не помнил подробностей своих снов, не помнил, что именно он делал. Но, просыпаясь, он хорошо помнил, как сладко, терпко, запретно это было, и знал, точно знал, при мысли о ком это чувство становилось более сильным, четким, реальным… и это его убивало. Ему и в голову не приходило теперь фантазировать о какой-то женщине, хотя он всегда считал себя гетеросексуалом, а точнее, просто не задумывался об этом. Разве могли блеклые, невыразительные лица и размытые тела сравниться с юным божеством, чьи зеленые глаза и ослепительная улыбка затмевали собой солнце? Фрустрация возрастала, и настроение и терпение его постепенно приближались к отметке до конца войны. Еще не год директорства, но уже курс этак четвертый Поттера. Нет… не произноси этого имени… хотя бы сейчас не произноси, иначе в классе тебе когда-нибудь откажет твоя хваленая выдержка. Северус боялся, что он сорвется, скажет или сделает что-то неприемлемое, и тогда… катастрофа. Его репутации мало что повредит, хотя может, конечно, стать так уже плохо, что придется уезжать из Магической Британии. Но репутацию мальчишки он погубит. Мальчик не должен пострадать. Не должен. Наверное, именно поэтому Северус, король логики, уступил наконец Поттеру и разрешил ему приходить к нему в кабинет на консультацию время от времени. Консультация — это было выражение Поттера. Нет, все логично же, в самом деле — если Поттеру откажет выдержка и у него рванет, они будут в этот момент наедине, и об этом никто не узнает. Северус очень логичен, Поттер сам так сказал. А уж если Поттер так сказал!.. Итак, Северус разрешил Поттеру, но был очень строг, чтобы не поощрять его притязаний. Они будут разговаривать только на темы, связанные с учебным процессом, сказал ему Северус. Поттер послушно закивал головой. Сказал, что будет заранее подготавливать вопросы. Для ЖАБА. Северус скептически смотрел на Поттера. Поттер честно и открыто смотрел в ответ. Как удав на кролика. * * * В этот мартовский день было промозгло и сыро, и солнце даже в самый полдень лишь смутно угадывалось из-под комковатого ватного одеяла серых облаков. Восьмикурсники, впрочем, холода не чувствовали, раскрасневшиеся и вспотевшие после занятия, которое устроил им на берегу Черного озера профессор Малфой. Магическая дуэль небольшими группами, продолжавшаяся больше часа, потребовала от них полной концентрации как умственных усилий, так и физической выносливости и магических навыков. Влажный ветер, дувший с озера, приятно охлаждал разгоряченные лица. Драко и Невилл уже стянули защитную одежду от Уизли и, проверив ее на предмет прорех и подпаленных мест — отец Драко требовал от них полной отдачи — набросили на себя мантии и подошли к Блейзу и Дафне. Они ждали только Гарри, который переодевался неподалеку, да Рона с Гермионой, задавших Люциусу какой-то вопрос. Гарри сложил налокотники и наколенники в мешок и, присев, уже зашнуровывал ботинки, но вдруг замер и поднял голову, сделав стойку как охотничья собака. Из Запретного леса мимо Черного озера к замку стремительно шел профессор Снейп, знаменитая мантия вздувалась за его спиной. Рядом с ним по воздуху плыла, слегка покачиваясь, корзинка — очевидно, он ходил в Запретный лес за ингредиентами для зелий. Гарри сорвался с места и стрелой помчался ему наперерез. Снейп приблизился уже на достаточное расстояние, чтобы можно было различить выражение его лица. Досадливо скривишись, он тем не менее остановился и что-то сказал Поттеру. Слов было не различить, тем выразительнее была пантомима. Снейп отмахнулся было от Поттера, как от осы, и хотел идти дальше в замок. Не тут-то было, Гарри заступил ему дорогу и, улыбаясь, принялся что-то оживленно втолковывать. Дальнейшее напоминало какой-то неловкий церемониальный танец — Снейп делал шаг вперед, Поттер с улыбкой отступал назад, заложив руки в задние карманы джинс и продолжая говорить. — Да что он вытворяет, — с досадой проговорил Драко, отвернувшись. — Который из них? — полюбопытствовал Блейз. — Да Поттер! Думаешь, уже вдолбил в упрямую оленью башку, что с деканом так нельзя, и вот опять, полюбуйтесь! — А я так смотрю, декан его еще не превратил в сотню маленьких Поттеров, — задумчиво проговорил Блейз — слизеринцы-восьмикурсники по старой памяти все еще называли Снейпа деканом. — Гарри никого не слушает, — с сердцем сказал Невилл, — и чем это закончится, непонятно. Ладно еще, если это происходит на глазах у восьмого курса и профессора Малфоя — мы все и так более или менее посвящены в эту историю. Но их видно из замка, так что всякий, кому не лень, может выглянуть в окно и все неправильно понять! — Или наоборот, слишком правильно, — заметила Дафна. — Лишь безумец, посмотрев на них, стал бы отрицать, что они… — Что они — что? — спросил подоспевший Рон. — Что они флиртуют. — Мордред. Герми… — Ну что «Герми», как что, так сразу «Герми», он же упрется как олень! Разве что сказать ему, что от огласки прежде всего пострадает репутация его драгоценного профессора… Снейп тем временем, отделавшись от Поттера, быстрым шагом направлялся в замок. Гарри, подбежав к ним, возбужденно заорал: — Давайте быстро в замок, и в душ! Жрать хочу — умираю! Группа образовала плотное кольцо вокруг Гарри и, бурно жестикулируя и переговариваясь, направилась в замок. * * * Снейп остро осознавал присутствие Поттера в одном с ним помещении. У него горело лицо с той стороны, где в классе зельеварения находился рабочий стол Поттера, ему покалывало пальцы. Такого рода физические реакции на другого человека были ему до сих пор совершенно незнакомы, и они добавляли лишних нежеланных штрихов к этой одержимости. На сегодняшнем занятии восьмикурсники, как бывало часто, работали самостоятельно каждый над своим индивидуальным заданием. Северус прохаживался по рядам вдоль столов, чтобы ответить на вопрос, буде такой возникнет, вовремя обратить внимание на ошибку или проследить, чтобы безрукие и безмозглые не испортили ценный ингредиент. Поттер в первом ряду нарезал серебряным разделочным ножом лирный корень. Северус уже несколько раз указывал Поттеру, что тот слишком сильно сжимает рукоятку ножа, из-за чего ему никогда не удается с легкостью и уверенностью нарезать ингредиент на необходимые равномерные ломтики. Поттер и нож, Поттер и черпак — это всегда была борьба, интрига, состязание. Он не работал с инструментами, он с ними сражался, и они платили ему тем же. Северус подошел к нему и вполголоса велел передать ему нож, как делал всегда, когда хотел исправить ошибку в технике у студента. Передавая инструмент, теплый, нагревшийся в его руках, Поттер вдруг поднял голову и взглянул ему прямо в глаза. Северуса будто резко ударили под дых, и горячая волна устремилась в низ живота. Взгляд мальчишки был обещающим, жадным. Северус различал бронзовые пятнышки в ярко-зеленых радужках, видел загорелую бархатистую щеку, чисто выбритую с утра, но уже усеянную черными точками щетины, как это обычно бывает у брюнетов. Завиток черных волос на сильной шее казался таким мягким и пушистым, что его хотелось потрогать. Против воли потянув носом воздух, он ощутил его запах — теплый, ванильно-сливочный, будто от подтаявшего на летнем солнце пломбира. Застыв на несколько долгих секунд, они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Северус очнулся первым и поспешно сунул нож Поттеру. Тот еще мгновение смотрел на него непонимающим затуманенным взглядом, затем тоже пришел в себя. — Вот так правильно держать, сэр? — тихо переспросил он, надеясь, что в классе никто не обратил внимания на этот короткий эпизод. — Продолжайте, Поттер, — отрывисто рявкнул Снейп, хотя на самом деле он хотел рявкнуть «прекратите, Поттер». Прекратить что? Быть таким влюбленным? Таким юным? Таким безумно привлекательным? Северус отвернулся, пытаясь взять под контроль разбушевавшиеся чувства. А не слишком ли Поттер самонадеян, самоуверен и самодоволен? Ведь в эту игру можно и вдвоем играть!