Что ты видишь, Слава?

      — Ну? — спросил этот чудик, разглядывая Славу из-под очков с толстенными мутными линзами. — Что вы видите?       Слава много чего видел в своей жизни, если так прикинуть. Вряд ли этот прилизанный мужичок, сидящий напротив, выдержит хотя бы толику всего того, что Славик чисто в теории может на него вылить. Это даже если амурские воспоминания — не в том смысле, что дела амурные — в расчёт не брать. А уж если и в них с головой окунёшься, то этому психологу свой психолог понадобится сиюминутно.       Идут годы, но те слова как будто отлиты в олове. Нет, вселенским злом Славик не был и становиться пока не собирался. Мужичок как-то расстроенно на него посмотрел, и у Славы в районе щитовидки защипало. Чернильная клякса на белом листе забавно расплывалась в разные стороны и, честно говоря, ничего собой не представляла. А что говорить-то?       — Хуй.       — Вячеслав, — мужичок тяжело вздохнул и откинул свою лысую раскрасневшуюся головёнку на спинку понтового кожаного кресла. — Я дам вам время подумать ещё.       Слава быстро кивнул, еле сдержав желание повторить свой предыдущий ответ, вскочить на ноги и пулей вылететь из кабинета. Может, вежливо попрощаться с рассеянной секретаршей на ресепшне, пойти в ближайший бар и начать пропивать там свою пока что относительную молодость. Или же как в старые добрые на углу возле Патриарших купить беляшик, а дальше уже думать. Мужичка как-то жалко было, уж слишком вовлеченным он казался, да и семь тысяч (откуда в этой стране такие цены?) за сеанс были чем-то слегка выходящим за грани Славиного представления о стоимости психологической помощи.       — Ворону вижу, — сказал он через минуту, и мужичок слегка улыбнулся, довольно кивая. Значит, верно говорят, что правильно пиздеть сложнее, чем мешки ворочать. — Большую такую ворону с распростертыми черными крыльями. Я, наверное, пойду. Время наше к концу подходит.       — Ох, не уследил, — мужичок засуетился и бумажки свои на столе разгребать начал, палец предварительно обслюнявив. Славик скривился. — В следующий понедельник жду вас.       — Отлично.       На улице недавний снег уже успел растаять, и на дорогах снова обитали привычные декабрьские лужи. А вот в детстве не так было; там снег уже с ноября белизной слепил глаза и под ногами скрипел, не ноздреватый и колючий, а пушистый, искрящийся, рыхлый, но если детство часто вспоминать, можно снова начать другую реальность по вечерам лихорадочно искать, и вряд ли это к чему-то хорошему приведет. Большой проспект недружелюбно встречал всех прохожих серым монолитом безымянных домов-свечек и хмурым небом, расчерченным перепутанными городскими проводами. Телефон зажужжал, и Слава выругался себе под нос, не желая доставать руки на растерзание промозглому ветру.       — Ну, как ты там, брат? — Андрюха в последнее время слишком чутким стал, все свои заводские личностные характеристики лучшего друга и незаменимого товарища на максимум выкрутив. Видимо, совсем всё плохо у Славы было, и на лице темным пятном отчаяние отражалось.       — Порядок, — ответил он, шмыгнув носом. Надо бы в апетку забежать за спасительным спреем для носа, на игле которого Славик уже добрый десяток лет живёт. — Про какую-то привязанность затирал, говорит, позже разберемся. Мне не впервой, сам же знаешь.       — Понятно-понятно, — Андрей, вообще-то, больше всех за специалиста ратовал, так что в его заинтересованности Слава не сомневался. — О ней говорили?       Слава тяжело сглотнул.       — Не, — ответил он натужено равнодушно. — На десерт оставили.       — Ясно, — Андрюха, конечно, вряд ли поверил в эту бурду, но тактично решил не ебать Славе мозг в такой момент. — Ну, ты это, залетай вечерком. Придумаем что-нибудь.       — Само собой.       Отморозок на внедорожнике проехал слишком близко к обочине, и Слава отпрянул в сторону, не желая извозиться в грязи, но было уже поздно. Блять.       Вообще-то, они говорили, но не так, как Андрей думал. Славе, для должного понимания мужичком патовости ситуации, пришлось на середине своего рассказа объяснить, что помимо персоны N (не по имени же его там называть, ей богу, а другое какое-то придумывать не хотелось), в этом уравнении есть еще две переменные под кодовыми названиями Саша №1 и Саша №2. Тоже нехорошо вышло, но на нервяках небезызвестная Славина фантазия в тартарары летит по обыкновению.       В подъезд еле-еле себя затащил, придумывая ещё тысячу причин побродить по хмурым улицам, лишь бы из сна в явь так стремительно не падать. Дома непривычно пахло готовой горячей едой, и у Славы желудок прямо на пороге в тугой жгут скрутился. Тепло, не по-хорошему тепло.       — Пиздец, у тебя даже соль закончилась, — донеслось с кухни, когда он дверь закрыл.       — В хабаровских школах готовить только девочек учат, и то, салат мимозу и макароны по-флотски, — фыркнул Слава, шнурки на ботинках развязывая. Хотелось, конечно, снять их как обычно и в угол кинуть, но при гостях как-то не очень прилично.       На самом деле, слегка потрясывало, и Слава пару раз кусок мыла в раковину выронил, пока старательно намыливал руки, будто вместо грязи мысли себе смывал этим Dove. С кухни по всей квартире стук то металла о металл, то об дерево разносился: что-то в кастрюлю засыпал, воду включил, на дощечке нашинковал, чайник выключил, вилку на пол опрокинул, выругался. Слава каждое действие мысленно отмерял и визуализировал, оттягивая жалкие минуты до неизбежного разговора, и притворяясь, будто это его обыденная жизнь.       — Что сварганил?        — Фо-бо, — ответил Мирон, шмыгая носом. Тоже простыл, что ли; надо было сразу форточку закрывать перед сном, а не ждать, пока кости застынут. Не строганину они тут готовили.       — Хуя, — Слава бы ни в жизни на подобные кулинарные изыскания самостоятельно не решился. Вершиной его мастерства однажды стала огромная кастрюля ёжиков, которая успела скиснуть быстрее, чем он с ней справился. Сашка тогда так смеялась, что даже ругаться не стала. Слава не помнил, сколько тысяч лет назад это было. — Я продам страну и святыню за миску горячего супа.       Мирон слабо усмехнулся и жестом Славе на стол указал.       — Где был? — вопрос был ожидаемым, но все равно застигнул врасплох. — Я проснулся, тебя нет.       — Андрею помощь нужна была, — соврал, не задумываясь. Ничего, ты тоже не во всех своих помыслах был чист, друг мой.       — Ясно, — обиделся, что ли.       Суп похлебывая — вкусный, бляха, — Слава пытался мысли по полочкам разложить и понять, как всё опять к этому пришло. Жизнь ему всегда интересной вещицей казалась, и даже в самые смутные времена своими приколами подбадривала, но такого исхода событий не предсказал бы ни осьминог Пауль, ни Ванга, ни Нострадамус.       — Вкусно.       — Ещё бы, — скромности тебе не занимать, приятель.       Интересно, мужичок со смешными линзами осудил бы Славу за общение с объектом его сегодняшнего рассказа? Не напрямую, конечно, — им же так нельзя?, — но в душе, наверное, подумал бы что-нибудь нехорошее. Посоветовал бы еще на парочку сеансов записаться, и Слава покорно бы согласился, под натиском друзей и подозревающего взгляда матери, проглядывающегося сквозь её усталую улыбку на еженедельных созвонах по видеосвязи.       — Что у Андрея случилось?       — Что?       — Помощь же нужна была.       — А, — наверное, ответ заранее надо было продумать. — Трубу прорвало, — чтобы вот такое клишированное дерьмо не выдать за правду. Мирон кивнул, смиряясь с таким откровенным враньем, и вернулся к своей тарелке.       Библейская, блять, картина. Слава каждые десять секунд глаза поднимал, чтобы этот кадр на своей кухне зафиксировать и в памяти на будущее отложить, надеясь, что мужичок в кожаном кресле кадры эти потом из его головы не вынет, и не попросит секретаршу в шредере утилизировать.       — Я там пропавшие продукты выбросил, — Мирон головой в сторону холодильника мотнул. — Свежие купил, разумеется. Ты что, совсем не ешь?       — Не до этого было, — буркнул Слава, кусок говядины в бульоне вылавливая.       — Заболеешь.       — Блять, — Слава резко со стула вскочил, чуть тарелку не перевернув, и в комнату ушел. Суп, сука, жалко.       Нет, это какой-то полный беспредел. Алло, скорая? Тут пациент с крайней степенью желания вырезать себе ржавым ножом целые куски жизни, выдрать с кровью, стереть в пыль, чтобы перед глазами больше не елозили.       — Доедать будешь? — в дверь даже постучался. Приличный, как обычно.       — Буду.       В тишине настенные часы не тикали, и Слава только сейчас заметил, что они стоят. Видимо, уже давно. Комод тоже тонким слоем пыли покрылся, будто скатертью ажурной накрыли.       — Обиделся, что ли?       Слава резко повернулся и вспыхнул за секунду, но тут же стих, не желая себя вне образа показывать.       — Нет.       — А кажется, что да.       — Кому кажется, тот может нахуй пойти.       — Значит, обиделся, — Мирон усмехнулся и на диван рядом упал.       Слава стал глазами по комнате бегать в поисках того, за что можно зацепиться и залипнуть на пару минут. Надо, наверное, к Новому году ёлку поставить. Может, даже живую, чтобы в квартире запах нужных шишек был, а не их популярного аналога. Гирлянду бы еще, но глаза устанут.       — Говорить будешь? — спросил Мирон через минуту.       — Вчера не хватило?       — Вчера ты не особо говорил, — и у Славы опять рой картинок перед глазами пролетел, кипящую кровь к лицу направляя.       — Я всё давно сказал, — он сухо сглотнул, края футболки одергивая. – А ты меня не слушал.       — Понял, – Слава на это очень надеялся. — Люди дают друг другу шансы.       — Не в десятый раз.       У соседей сверху что-то с треском громыхнуло, и Слава от неожиданности на диване подпрыгнул. Себя винить так сильно не хотелось, но глупая, глупейшая детская наивность и в правду вселила вчера в него какую-то смутную надежду о возможности нормальности. Нормальность — «я буду писать тебе чаще, чем раз в месяц»; нормальность — «я не пропаду на несколько месяцев без предупреждения»; нормальность — «я не буду приезжать к тебе без спроса посреди ночи спустя долгое время отсутствия». Извините, всего этого нет в наличии. Не желаете ли взять набор загонов по акции?       — Слава.       — Я не к Андрею ходил, — наконец, оставил прожженную глазами точку в стене напротив и перевел на него взгляд.       — А куда?       — Хуи разглядывал, — он ехидно улыбнулся. Настолько ехидно, насколько это вообще было возможно, когда внутри такая ебала беспросветная творилась. Реакция того стоила.       — Чего?       — Я всегда вижу хуй на тестах Роршаха.       — А, — Мирон потер ладонью губы, а потом нижнюю закусил в уголке. Думал о чем-то, значит. — Сам решил, или посоветовали?       — А разница? — Мирон отрицательно покачал головой. — Ну вот.       — Про меня говорил?       — Про тебя говорил.       И так легко, так легко Слава это сказал, что показалось, будто он половину своего веса за секунду сбросил, и чуть к потолку гелиевым шариком не взлетел, сам новогодним украшением становясь. Наверное, суп надо доесть: он ведь не виноват в том, кто его приготовил. Остальное, конечно, тоже само не решится, но маршрут уже намечен был, оставалось с него не сбиться, как это обычно бывало в жизни.       — Чай? — Слава честно попытается не сдаваться. Ради себя, ради матери, ради Андрюхи с Вано, ради мужичка в понтовом кожаном кресле.       — Да, — удивленно ответил Мирон, глазами хлопая. — Давай.       — Пойдем, — Слава честно-честно попытается не сдаваться. — Расскажу про хуи. Не ржать, я серьезно. Я это еще в школе понял, ну, что у меня какая-то проблема с этим вашим Роршахом.