middle of the night

Когда Чифую звонит ему среди ночи, Такемичи поначалу пугается. В этот вечер пятницы он, конечно, не спит и даже не собирается этого делать, но столь внезапный звонок, да ещё и в столь позднее время, заставляет его беспокоиться. Не то чтобы созваниваться было для них непривычно — просто сегодня Ханагаки явно этого не ждал. Голос Мацуно на том конце провода удивительно мягкий и бархатный. Только звучит почему-то чуть ниже, чем прежде.       — Выгляни в окно, — коротко произносит Чифую, стоит Такемичи едва приложить телефон к уху. Он мигом поднимается с кровати и чуть отводит занавеску в сторону, не без усмешки замечая, что его молодой человек уже находится внизу. Чифую глушит свой мотоцикл и отстёгивает шлем, бережно укладывая его позади, а после поднимает голову, чтобы встретиться с силуэтом Такемичи в горящем окне, и кокетливо ему подмигивает. Он прикладывает палец к своим губам, призывая его быть тихим. Такемичи прекрасно знает, что значит этот жест. Он даже не удосуживается накинуть что-то потеплее ветровки на свою домашнюю футболку, потому что желание увидеть Мацуно оказывается в нём гораздо сильнее здравого смысла. Он и не думает о ночном ветре, когда преодолевает расстояние от своей комнаты до входной двери буквально за считанные минуты и тихо, чтобы не разбудить родителей, выбегает на улицу. Осторожно прикрывает за собой дверь, надеясь, что никто его не услышит, и быстро спускается вниз по каменной лестнице.       — Привет! — Такемичи весело приветствует своего вице-капитана, закладывая руки себе за спину и неловко раскачиваясь с пяток на носки. Он склоняет голову к плечу и взволнованно интересуется: — Что-то случилось? Мацуно ласково улыбается и только мотает головой. Произносит почти неслышно:       — Просто соскучился.       — Да? — нарочно переспрашивает у него Такемичи, надеясь услышать подтверждение предыдущих слов. И его улыбка становится в два раза шире, когда Чифую кивает в ответ. — А насколько сильно? Мацуно тихо смеётся.       — Безумно сильно. Это простое и искреннее признание будит уже уснувших бабочек в животе Ханагаки и заставляет их снова кружиться в неистовом вихре. То, что делает Чифую с его сердцем — это почти необъяснимо. Этот парень будто забрался ему под самую кожу и пустил корни в каждую клеточку. Его уже никак оттуда не вытащить. Слишком уж прочно засел в груди. Чифую садится на край мотоцикла, не отрывая своего внимательного взгляда от Такемичи. Его изумрудные глаза кажутся намного темнее в свете тусклых уличных фонарей. Такемичи только сейчас осознаёт, какой холодный на самом деле ночной ветер. Он пробирает его до самых костей, и лёгкая ветровка, небрежно наброшенная на худые плечи, совсем не спасает от этого ледяного порыва. Всё тело мгновенно покрывается мурашками. Такемичи беспомощно прячет руки в рукавах. Чифую смотрит на него несколько секунд и только тихо вздыхает. Молча отчитывает. Но всё равно улыбается. Совсем-совсем невесомо, только краешками губ.       — Иди ко мне, — он вытягивает руки, позволяя Такемичи нырнуть в его тёплые объятья, как в горячий источник, и спрятаться от этого жуткого холода. А может даже от всего остального мира. Чифую утыкается носом в то место, где тонкая шея плавно перетекает в плечи и невнятно бормочет: — Так теплее?       — Угу, — поддакивает ему Ханагаки, забираясь ледяными пальцами под старый изношенный свитер и покрепче обвивая руками стройный торс. Разгорячённое тело Чифую сначала напрягается от неожиданного прикосновения, но уже через секунду податливо обмякает. На пару мгновений во всём Токио будто становится очень тихо. Ночная тишина по-своему особенная: звёзды рассыпаются по тёмному небу, как осколки единой картины, то и дело собирающиеся в затейливые фигуры и созвездия, а тусклый полумесяц исчезает за проплывающими мимо тучами. Улица совершенно пуста, в домах напротив уже давно погашен свет, и, кажется, во всём мире они остались только вдвоём. Если бы момент можно было бы запечатать в стеклянную бутылку и сохранить, как фотографию, наверное, Такемичи бы так и сделал.       — Чифую, — собственный голос кажется Такемичи чужим. Он звучит, как минимум, на октаву ниже и глубже, и скорее похож на поток воздуха, нечаянно вылетевший у него изо рта, чем на единое связное слово.       — Да? — томно выдыхает Мацуно.       — Мне надо домой.       — Уже? Такемичи нехотя выпутывается из рук Мацуно, но уходить почему-то не решается. Зелёные глаза Чифую острые и блестящие, как у кошки. Они скользят по Ханагаки в открытую, нахально и бессовестно, и то и дело останавливаются на его тонких губах. Подольше. Будто нарочно. Заманивая в свои сети. Мацуно немного запрокидывает голову и разминает шею. Он ничего не говорит. Ручейки зелёных вен на его молочной коже вытягиваются и напрягаются, и Такемичи будто чувствует под подушечками собственных пальцев, как по ним разливается тёплая кровь. Одна из вен часто и сильно пульсирует. У Чифую чертовски красивая шея. И руки. И волосы. Юноша опускает голову и нарочито медленно потирает свой затылок. Такемичи трудно дышать. От этого простого движения ему словно срывает крышу. Когда Чифую так делает, кажется, что земля из-под ног медленно куда-то уходит. Такемичи не знает, как можно влюбляться в каждую мелочь, составляющую Чифую Мацуно, но он влюбляется всё сильнее. В то, как звонко он смеётся над его глупыми и совсем несмешными шутками, в то, как он хмурится, когда у него не получается что-то с первого раза, или в то, как он старательно дует на свою чёлку, когда слишком сосредоточен на чём-то и не может поправить её руками. И в это чёртово движение он тоже безумно влюблён. И наверняка Чифую об этом знает. Как только Такемичи разрывает их зрительный контакт и делает один-единственный шаг в сторону дома, его хватают за запястье и снова небрежно притягивают к себе. Юноша даже не успевает опомниться, когда тёплые губы Чифую мягко, но настойчиво прижимаются к его собственным губам. Такемичи приходится крепко вцепиться рукой в сидение мотоцикла, чтобы не потерять равновесие. Но когда он чувствует, что родные ладони обвиваются вокруг его тела уже гораздо увереннее и держат достаточно крепко, он позволяет себе приподняться на носочки, скользнуть двумя руками по широким плечам Мацуно и сцепиться за его шеей в крепкий замок. Всё-таки уходить совершенно не хочется. Ханагаки неосознанно приоткрывает рот, и Чифую делает то же самое. Он немного наклоняет голову вбок, тщательно подбирая для них обоих удобный угол, и их губы смыкаются снова. Сходятся идеально. Как ключ и замок. Такемичи кажется, что от переизбытка чувств у него начинает кружиться голова и неслабо так подкашиваться ноги. И если бы Чифую его не держал, он, вероятно, давно бы уже оказался на земле. Мацуно притягивает его к себе ещё ближе, хотя между ними и без того не было ни грамма расстояния. Но теперь дистанции не осталось и вовсе: они так близко, что Такемичи перестаёт понимать, где его собственное сердцебиение перетекает в сердцебиение Чифую. Будто их сердца медленно, но верно сходятся в одно, создавая единый ритм. Такемичи не успевает даже осознать, как он оказывается между ног у Мацуно, и они долго и страстно целуются на его мотоцикле посреди пустующей улицы, словно герои какой-то дешёвой мелодрамы. Руки Ханагаки беспорядочно цепляются за окрашенные светлые волосы, будто в самый последний раз, пока его губы ищут другие губы уже практически наощупь. Такемичи, наверное, узнал бы эти губы из тысячи других. С закрытыми глазами. Он немного отстраняется, чтобы отдышаться и посмотреть Чифую в глаза, но когда дыхание только-только приходит в норму, и он едва успевает поднять голову, крепкая рука Мацуно вдруг снова хватается за его тонкую шею.       — Я ещё не закончил, — странно грубым голосом произносит Чифую. И снова увлекает Такемичи в поцелуй. Внутри у Ханагаки теперь порхают совсем не бабочки — оглушительно громко гремят фанфары, и всё в его теле приятно переворачивается, тянется, как самая сладкая карамель, отзываясь и откликаясь на чувства Мацуно. Узел внизу живота затягивается только крепче. Такемичи перестаёт чувствовать почву под своими ногами. Он не думает, что когда-либо видел Чифую таким требовательным, но это точно оказалось для него приятным сюрпризом. Хотя и молодого человека определённо стоило наказать за такое своеволие, потому что он явно забывал, кто из них двоих здесь был по рангу выше. Даже если «Тосва» давно распалась.       — Ты как разговариваешь со своим капитаном? — с хриплым возмущением в голосе смеётся Такемичи ему прямо в губы. И, наверное, ему самому становится немного страшно от собственной смелости, от собственных эмоций, потому что он совершенно не понимает, откуда вдруг взялся этот странный дразнящий тон. Но всё же дразнить Чифую — это почти подарок судьбы, и он не дурак, чтобы так просто от этого отказываться. И если кто-то решил поиграть в плохого мальчика, Такемичи с радостью примет правила. Чифую открывает в нём неизведанные двери, и это и до чёртиков пугает, и радует одновременно. Эти чувства новые и почти безумные. Но в них хочется погружаться снова и снова. Фраза, которую Такемичи собирался сказать, растворяется в тяжёлом и частом дыхании. — Ну ничего, сейчас я научу тебя хорошим манерам. Мацуно ухмыляется. Ему определенно доставляет удовольствие тот факт, что он заставляет своего парня чувствовать себя именно так. Такемичи целует и намеренно прикусывает его нижнюю губу, и Чифую шипит, как кошка, и немедленно отстраняется. Ему явно нравится. У Такемичи нет сомнений. Потому что уже через секунду Мацуно снова поддаётся вперёд, но на этот раз утыкается носом в шею, проходится губами по чувствительной коже и опаляет её своим горячим дыханием. Он совсем не целует — просто скользит, иногда останавливаясь чуть дольше, чем можно было бы выдержать, и медленно, протяжно выдыхает. Специально дразнит. Давно они затеяли эту игру?       — Хорошим манерам? — с издёвкой переспрашивает он. Такемичи не видит его, но буквально кожей чувствует на своей шее эту замечательную сладкую ухмылку. — Я всё ещё хулиган, если ты вдруг забыл. Но ты можешь попробовать.       — Чифую, мы же на улице, — голос Ханагаки уже не звучит так уверенно и твёрдо, как всего несколько секунд назад. Он очевидно смущается, когда губы Чифую на его шее на мгновение размыкаются и слегка прикусывают кожу, заставляя рвано вздыхать, крепко вцепляясь пальцами в его светлые волосы. — Ах-ха… Н-нас могут увидеть.       — Мне плевать, — шепчет Мацуно. — Пусть смотрят.       — Я так и знал, — Такемичи издаёт приглушённый смешок, прерывающийся томными вдохами. Чифую сводит его с ума, и это никак не исправить. — Ты приехал сюда целоваться.       — Имеются какие-то возражения по этому поводу, мой ка-пи-тан? Он произносит это медленно, развязно и по слогам. Его пылкий шёпот вызывает в теле естественную дрожь. Ханагаки не в силах сопротивляться. Он тихо лепечет:       — Никак нет. Чифую довольно хмыкает.       — Вот и славно. Такемичи никогда не признается, но он обожает это. Каждый раз, когда ему кажется, что ему наконец удалось перехватить инициативу в свои руки, Чифую даёт ему фору, а после выкидывает подобного рода трюк, и спорить и настаивать на своём уже больше совсем не хочется. «Мой капитан». И Такемичи готов согласиться на что угодно. Он безвольно откидывает голову назад и в наслаждении приоткрывает рот, когда касания Чифую становятся всё ощутимее. Горячее. Его длинные тонкие пальцы ненароком цепляются за край футболки и нежно оглаживают поясницу. Мацуно оставляет несколько влажных поцелуев на шее Ханагаки, прежде чем поправить соскальзывающую куртку на его плечах и нежно приложится губами к розовой щеке. Такемичи отстраняется, но не отходит. Как минимум потому, что совсем не хочет, и ещё потому, что Чифую его не отпускает. Зелёные глаза светятся странным огнём. В них, наверное, сейчас разливается целое северное сияние, и всё внутри Такемичи не может не трепетать от мысли, что всё это происходит из-за него. Что именно он причина тому, что Чифую светится, как самая яркая звездочка на свете. Влюблённый Чифую Мацуно — это просто искусство. Услада для глаз. Он мягкий и заботливый, готовый подарить своему партнёру всю возможную ласку и нежность, но когда любовь и желание затуманивают его прекрасные глаза, он может становится жадным и весьма ненасытным. Отчаянным. Но это по-своему привлекательно. У Чифую потребность постоянно касаться почти что на уровне подсознания — старательно разложена по полочкам в алфавитном порядке. Он никогда не упускает возможность: целует, как только получает свободную минутку, держит за руку и обнимает так бережно, как будто Такемичи — его персональное восьмое чудо света. И даже если со словами у него совсем не вяжется, одно касание скажет всё за него. И даже сейчас он расслабленно выводит круги на его пояснице. Это приятно.       — У тебя глаза другие, — замечает Такемичи.       — Как понять, другие? — Мацуно выдыхает с тихим и ласковым смехом и в искреннем любопытстве приподнимает свои тёмные брови. Другие — значит влюблённые. Они официально встречаются только пару недель, и это всё ещё кажется каким-то прекрасным сном. Чифую в Такемичи так глубоко и по уши, втрескался по самое не могу, и это неизменно отпечатывается в его всегда чистом и ясном взгляде. Когда он смотрит на Такемичи, его глаза становятся на несколько оттенков темнее. Они будто укрыты магической мантией, исписанной вдоль и поперёк словами «я люблю тебя до бесконечности». У Такемичи вся галерея в фотографиях Мацуно, потому что он хочет однажды запечатлеть этот взгляд в самых мельчайших деталях и сохранить его не только в собственной памяти, но и на множестве снимков. Он надеется, что когда Чифую смотрит на него, он думает о том же самом. Быть может, и его голубые глаза сейчас тоже совершенно такие же?       — Я не знаю, — Такемичи пожимает плечами и тоже смеётся, поражённый абсурдностью собственных слов. Он осторожно берёт лицо Мацуно в свои ладони и чуть приподнимает, направляя его взгляд на себя. Прищуривается и смотрит как можно повнимательнее. — Просто другие. Ты смотришь на меня иначе.       — Они давно уже такие, — Чифую усмехается, кажется, понимая, о чём именно идет речь. — Может, ты только заметил.       — Может быть. А мои?       — Твои точно такие же.       Такемичи нежно оглаживает большим пальцем щёку Мацуно, и тот трётся о его ладонь, вскользь касаясь губами огрубевшей кожи на его руках. Иногда Ханагаки просто поражается тому, как легко Чифую может переключаться между двумя своими состояниями.       — Сладких снов, партнёр, — Мацуно целомудренно целует его в лоб, прежде чем окончательно отпустить. Такемичи надевает ему на голову шлем и защёлкивает, удостоверяясь, что тот сидит достаточно плотно.       — Езжай аккуратно, хорошо?       — Конечно.       — Я люблю тебя.       — И я тебя. Такемичи впивается в губы Чифую протяжным и долгим поцелуем, на который был затрачен последний кислород в его лёгких, разворачивается на носках и быстро убегает. Конечно, по дороге он ещё случайно спотыкается, опрокидывает мусорный бак и открывает входную дверь куда громче положенного. Хорошо, что вообще не въехал в неё головой. Чифую знает Такемичи и потому понимает, что три метра до комнаты будут для него целым испытанием. Очевидно, провальным, потому что Такемичи неловкий и неуклюжий до невозможности и наверняка снесёт половину дома, пока доберётся до своей кровати. Чифую улыбается. Он любит его таким. Целиком и полностью. От макушки до самых пят. Он остаётся ещё ненадолго. Через пару минут поднимает голову вверх, чтобы удостовериться в том, что свет в спальне Такемичи больше уже не горит, и только потом позволяет себе завести мотоцикл. Напоследок он касается пальцами своих тёплых и влажных губ, всё ещё ощущая на них любящее прикосновение. Он усмехается. Как бы он ни старался быть главным, последнее слово (а если быть точнее, то последний поцелуй) всегда остаётся за капитаном. Чёртова субординация.