Слуга со стальными веерами

В одном далёком, но большом-большом чосонском городе жила-была девочка, цветущая и пышущая красотой, точно дивный цветок. Она родилась в чудесном богатом доме, в котором её окружали заботой и любовью. Её отец был уважаемым чиновником, а мать — прелестной маленькой женщиной, которая золотом и серебром вышивала целые истории на одеяниях. У девочки было четыре старших сестры и два старших брата, но любима она была больше всех. Родители души в ней не чаяли, и сестрицам да братцам впору было завидовать, но и они оказались обворожены ею. Девочку даже слуги называли дорогой маленькой госпожой, оказывая внимание и преданность. И всё это было не просто так. Прекрасное создание с лёгким нравом, быстро обучалась всему, ей всё было интересно. Девочку с ранних лет учили читать, писать, заниматься рукоделием и играть на музыкальных инструментах. Как она была одарена! И как завидовали её родителям: такую умницу и красавицу легко удачно выдать замуж. Радость для всех окружающих! Баловень судьбы. Цветок, что должен был украшать руки. Маленькая наивность. Девочка никогда не знала бед и искренне верила во всё, что рассказывали ей родители и другие взрослые. Каждый вечер мать сажала её на свои колени и тихо нашёптывала: — Всю жизнь тебя ожидает только счастье, моя милая. Не будешь никогда ты горевать. Никаких печалей тебе не повстречать… И девочка всему верила. Она продолжала цвести, не зная горестей и бед. Каждый год, когда вся семья собиралась праздновать тот радостный день, когда девочка появилась на свет, она смотрела в зеркало с особым вниманием. Девочка подмечала все изменения и прекрасно понимала, что становится всё краше и краше. Все гости хвалили её, сыпали восторженными словами. Уже в шестнадцать, когда её красота достигла своего истинного цветения, в ночь перед очередным праздником она стояла перед зеркалом в свете свечи и рассматривала себя со всех сторон. Тёмные длинные волосы, зарево на щеках, тёплые тёмные глаза — о, как она была хороша! Старшая сестра расчёсывала ей волосы серебряным гребнем и рассказывала истории, а затем взяла и проговорилась: — Днём, моя хорошая, будь самой прелестной, поняла? На празднество придёт молодой богатый господин. Понравишься ему — возьмёт в жёны! Вот возьмёт… и точно никаких бед тебе по жизни не видать! И этим самым днём девочка вышла к гостям в лучшем платье и лучшей причёске. Прекрасная, милейшая девочка с лёгкой улыбкой приковывала все взгляды. Красивее она ещё никогда не была. Девочка пела, смеялась и старалась привлечь своей юностью сидящего рядом с отцом достопочтенного господина — такого же красивого и гордого. Дивное создание… ну как на такую не заглядеться? Всё закружилось: и вот девочка — уже жена и госпожа другого дома. Её муж был добр, а ещё щедр. Он одаривал её подарками и вниманием, как ещё недавно вся её семья. Девочке было так тяжело расставаться с ней, но её печаль быстро растворилась в бесконечной любви к достопочтенному. Жизнь была ей в радость, и через год она родила сына, а ещё через год — дочь. О, девочка считала себя самым счастливым человеком на свете! Но… кровавый цветок, коим должен был вскоре стать Чосон, начал раскрывать свои острые лепестки, и всякий идеальный рисунок сгнивал. Счастье девочки ведь тоже оказалось тем ещё гнилым плодом.

***

В белой крепости с красным знаменем прошла ещё одна неделя. Утекла рекой — на удивление, не холодной и мрачной, а тёплой и приятной. Погода несказанно радовала: ярко светило солнце, лёгкий ветер уносил все тягостные мысли, а белоснежные облака, точно плывущие по морю лодки, не грозились обрушиться на головы ледяным дождём. Янбаны, их жёны, слуги — все прекрасно себя чувствовали. Даже те воины, кто знал о том, что скоро на крепость должны напасть, были спокойны. Конечно же, они не расслаблялись ни на минуту, но всё же поддавались всеобщему настроению. Казалось, это даже поднимало их боевой дух. Вот как всё было хорошо. Слуга со стальными веерами никогда не думал, что его в это хорошо так стремительно унесёт. Или быть точнее — унесут другие люди. Ёнбок был занят помощью в подготовке воинов генерала Горама, но Чон Гаын всё равно умудрялась как-то завладевать тем временем, когда Ли был свободен. Только теперь к ней присоединялась Юлин, а реже — и До Ынкэ. Обычно эта троица просто заявлялась к слуге на тренировку и подолгу сидела да наблюдала, переговариваясь и смеясь, но сегодня был особый случай. Погода и правда была так хороша, что многие жители крепости начали выходить на улицу. За крепостью была степь, но рядом с ней вокруг нескольких маленьких прудов всё же умудрились высадить сад из цветов — самых простых, белых и жёлтых. И в нём часто под бамбуковыми зонтами прогуливаясь богатые дамы со своими служанками. Гаын, как только нашла Ёнбока, загорелась идеей сходить туда. И вот теперь они да Ынкэ с Юлин наблюдали за цветущим садом. Хотя наблюдали скорее Ли и наставница Чон, сидящие в траве. Двое влюблённых же прогуливались в отдалении и мило о чём-то щебетали. До улыбался яркой улыбкой, а Юлин покрывалась румянцем и отводила взгляд. Настоящее умиротворение. Ёнбок давно не испытывал чего-то настолько удовлетворительного — всё не было времени сделать даже вдох полной грудью. Слугу удивляло, что нашлись люди, готовые помочь ему это сделать. Бесконечные сражения, путешествия, когда не знаешь, будет ли оно по итогу конечным, и служба, на которую поставлено всё — вот, чем слуга жил. И порой он совсем не замечал, как это выматывало. Он бы никогда не сказал, что в нём росло сожаление, нет. Путь, который этот слуга выбрал, — единственный путь, по которому он хотел бы идти. Но уставшие тело и разум не всегда слушали… сердце. Поэтому сейчас Ли чувствовал себя странно от того, что эти люди искренне желали, чтобы его ноша хотя бы не казалось такой тяжёлой. Он не знал, правда ли чувствует облегчение, но, по крайней мере, слуга чувствовал себя неплохо. Ёнбок подумал об этом и взял в руки пиалу с горячим чаем. Он обжигал губы, но, как ему сказала Гаын, пить его нужно непременно горячим, потому что, чуть похолодев, этот чай терял свой исключительный вкус. Слуга не мог сказать, правда это или нет, мог сказать лишь то, что чай действительно был вкусный. Он даже снял перчатки, чтобы почувствовать через тонкие фарфоровые стенки тепло. Его руки даже в такую погоду были холодные. Подул ветер, покачав полы шляпы, и Ли даже захотелось её снять. Гаын, будто почувствовав это, вскинула руку, почти коснулась шляпы, чтобы скинуть её, но слуга схватился за неё и покачал головой. Наставница широко улыбнулась. — Ты, Ёнбок, точно принцесса, настолько страшащаяся силы своей красоты, что прячет её за шелками. Только вот ты не принцесса. Да и шелка не носишь, — хихикнула женщина тихо. Она слишком уж часто стала поднимать эту тему, но Ёнбок почему-то не злился. — Не хочешь привлекать излишнее внимание? — Не хочу позорить своего господина, — спокойно ответил слуга. — Или впечатлить его тем самым, что отражается на твоём лице? — хитро сощурила глазки Гаын, а затем махнула ладонью и потянулась за своей пиалой с чаем. — Ладно, это не столь важно. Милейший мой Ёнбок, ты рад тому, что душа твоя цветёт и отдыхает? — Мне говорили, что душа, пребывающая в блаженстве, не способна находиться в том теле, которое убивает другие души, — Ёнбок проговорил это к собственному удивлению. Этому была причина. — Кто же тебе такое сказал? — Мой наставник. И вот она — причина. За два года Ли редко когда вспоминал о своём прошлом георгина, тем более — говорил о нём с кем-то. Даже Его Высочество почти не поднимал эту тему. А сейчас язык сам сказал те слова, которые и правда когда-то давно, точно тонкие шпильки, вбивал ему в голову наставник. Ощущения от этого откровения были смутно-неприятные. Гаын сказала: — Тяжело тебе было, Ёнбок. Можешь даже не рассказывать. Ты мне нравишься. И ты мой друг. Так не хочется, чтобы ты был печален, ведь твоя душа достойна большего. — М-х-м, — издал непонятный звук Ёнбок. — У слуг нет того, чего им можно предложить по достоинству. Достоинства у них, пожалуй, нет. — Я когда-то думала, что и кисэн ничего недостойны, — усмехнулась наставница Чон. — Моя семья — это мои кисэн. Зная их столько лет, я могу сказать лишь одно: быть может, я недостойная, но они — очень даже. Не всегда стоит быть к себе строгим. Послушай свою старшую сестрицу! — Старшую… сестрицу? — Ой, прости… Ты говорил, что у тебя была старшая сестра. Я не хотела тебя обидеть. Просто, смотря на тебя и общаясь с тобой, я испытываю желание защищать тебя, как младшего брата. Ли посмотрел на пиалу и задумался, но так и не ответил. Гаын не была похожа на его сестру. Юна была совсем другой. Но тепло, которое исходило от наставницы кисэн, казалось чем-то родным. От этих мыслей отвлёк громкий смех, и Ёнбок снова вскинул голову. Смеялась Юлин, прикрывая рот ладонью, пока Ынкэ краснел. Он что-то сказал юной кисэн, а затем погнался за ней, норовя поймать и защекотать. Гаын, смотря на них, и сама рассмеялась. — Как милы влюблённые, согласись, Ёнбок? Ну просто глаза не нарадуются смотреть на них! — Мне казалось, — тихо проговорил Ли, — ты против. — Сначала я, конечно, была против, но Юлин ударилась в истерику. Она так плакала, что успокаивать её пришлось даже Нарён, — усмехнулась наставница Чон. — Хотя Нарён себе не изменила — накричала на неё, обругала, а затем обняла и сама разревелась. Я лишь хотела уберечь Юлин от боли, но теперь я вижу, что она готова мириться с любыми последствиями. Её решимость и стойкость дали мне понять, что она не сломается, если До Ынкэ её оставит. — Понятно, — кивнул Ли. — К тому же Ынкэ — хороший человек. Я рада, что он больше не грустит и может улыбаться Юлин. — А он грустил? — удивился Ёнбок. — О, — вскинула голову наставница кисэн. — Неделю назад он ходил как в воду опущенный. На нём лица не было. Я уверена, что это из-за того, что его одолели разные думы насчёт Юлин. Он же так юн. Ему наверняка хочется взять её в жёны, но по законам жениться на кисэн нельзя. — Этот закон издал регент, — немного резко напомнил слуга. — Вот именно, — вскинула указательный палец Гаын. — В крепости, где правит Его Высочество второй принц, законы регента недействительны. Думаю, Ынкэ это объяснили, и теперь он отпустил эти думы. — Ты позволишь ей стать его женой? Наставница мягко улыбнулась. — Даже плату не запрошу. Не попрошу, чтобы он её выкупал, ведь я хочу, чтобы хоть у одной из нас было светлое будущее, — она сказала это и вдруг закашлялась. В последнее время Гаын часто заходилась в кашле, и Ли уже привык к этому, а потому просто подал ей чай. Сам он думал о другом. Просто Ёнбок почувствовал доселе почти неизвестное ему чувство — чувство гордости за другого человека. Слова наставницы Чон были прекрасны. Они были полны надежды, которой так не хватало этому мерзкому Чосону. Ли вновь посмотрел на Ынкэ и Юлин и заметил, что те остановились. До смотрел на кого-то, а затем махнул рукой. Ли проследил за его взглядом и увидел на ступенях крепости генерала Им Дансона, добродушно улыбающегося и указывающую на Юлин. Слуга думал, что старый генерал звал Ынкэ продолжить работу, но причём здесь юная кисэн? Он успел только задаться вопросом, когда Донсон крикнул ему: — Поди-ка сюда, Ёнбок! Ли медленно поднялся и двинулся к крепости. Гаын пошла за ним, оставив пиалы на месте. Слуге подумалось, что что-то не так. Как-то наставница вмиг напряглась. Вскоре пришлось убедиться, что опасения Гаын были не напрасны. — Прошу меня простить, господин Им, Вы что-то говорили моей ученице? — спросила она вежливо и тихо. Ёнбок краем глаза глянул на Ынкэ и Юлин и понял, что оба выглядели белыми, точно им сказали что-то крайне страшащее. — О, наставница Чон, всё в порядке. Я просто передал Юлин кисэн просьбу генералов. Они зовут её на вечерний отдых. Генералы желают увидеть танец юной кисэн, — совершенно спокойно ответил генерал Им. Гаын сдвинула брови и поджала губы, будто знала, что речь шла не о простом танце. Она явно не была довольна происходящим. — Наставница… — тихо, будто бы даже с надеждой потянулась к женщине Юлин. Та одёрнула её и сказала: — Я хочу обсудить это с генералами. — Хорошо, — лишь пожал плечами Им Дансон, а затем всё-таки уделил внимание Ёнбоку: — А тебя зовёт Горам. Ему нужно с чем-то помочь, а после зайди к Его Высочеству. Он хочет тебя видеть. Ли коротко кивнул, кинул взгляд на Гаын, вновь подметив её обеспокоенность, а затем скрылся в прохладе коридоров белой крепости.

***

Белоснежная жемчужина выскользнула из вышитой чешуи рубиноглазого дракона на рукаве и мягко скатилась по шёлковой ткани ханбока. Упав вниз, она три раза ударилась о пол глухой нотой, точно кто-то щипал струну каягыма, и закатилась под стол. Его Высочество второй принц поднял левую руку и склонил голову, высматривая пропавшую жемчужину, но затем выпрямился и посмотрел на кости на столе. — Стоило мне отвлечься на секунду, а ты уже победил меня, моя лилия, — сорвалось с его губ спокойно и ровно. И всё же верно было высказывание о том, что дракон, даже потеряв частичку себя, всё равно остаётся драконом — величественным и недостижимо прекрасным. Ёнбок сам смотрел только на кости, которые ещё недавно отбросил своей лёгкой рукой, и снова думал, что всю свою удачу тратит на глупые игры. Ему было бы в радость проигрывать своему господину, но почему-то этого никак не выходило. Впрочем, даже просто в тишине играть в кости было… необыкновенно спокойно, точно он всё ещё сидел в саду из цветов. Заслуживал ли простой слуга такого внимания от Его Высочества? Иногда Ли не понимал, почему же господин был так благосклонен к нему. Почему же становился в ряд с теми, кто желал ему свободы от тягостных дум. Быть может, истинная верность высоко оплачивалась. Или же… Бывают ли у драконов свои привязанности? Ёнбок не подумал об этом и никогда не думал, но всё равно покачал головой, будто бы где-то в глубине его души эта мысль всё же отозвалось. Он тихо сказал: — Мой господин, будь это игра, в которой участвует лишь ум, я бы наверняка проиграл. — Думаешь? — усмехнулся второй принц. — Мне доводилось слышать о занимательной игре, которой сейчас развлекаются богачи из Эдо. Кажется, игра называется сёги. Обязательно попрошу Кёнмина найти её, и тогда мы сыграем, чтобы узнать наверняка, всегда ли я буду тебе проигрывать. — Как Вам будет угодно, мой господин, — согласился Ли. — Знаешь, игры, в которых используешь свою голову, несильно отличаются от реальной жизни. Что же разного в партии в игре и моей борьбой против старшего брата? — Чанбин постучал пальцем по виску и улыбнулся. — Все фигуры на доске давно расставлены. Осталось определить, какой следующий ход сделает мой соперник. Когда же… георгины и армия всё-таки нападут? Этот вопрос не даёт мне покоя. — Разведка моего господина справляется хорошо. Георгины и армия не успеют появится на горизонте, а Вы уже будете знать о их наступлении. — Пожалуй, ты прав, — второй принц потянулся к костям и положил их на свою ладонь. Он покачал их, внимательно осмотрел. — Пока на моей стороне мои генералы, их воины и ты, этот бой можно выиграть. — Я разберусь с георгинами, — уверенно ответил Ёнбок. — Нет того, кто смог бы меня победить. — Любой бы сказал, что ты самонадеян, но я знаю, что ты и правда силён. Два года прошло с тех пор, как ты стал моим слугой. И за это время ни один мой враг не смог подойти ко мне даже на расстояние вытянутой руки. Ты всегда занят моей защитой, Ёнбок. Хотя в последнее время ты всё же нашёл себе занятие поинтереснее. — Я уделяю больше внимания Вашим поручениям, чем чему-то другому. — Я знаю, — спокойно ответил принц Со, бросил кости в стакан и пустил их в пляс по столу. — Давай сыграем на чётные, — только он сказал это, как кости остановились. — Шесть и шесть. Выкинешь чётное, продолжим игру. — Как будет угодно моему господину, — кивнул Ёнбок и забрал кости. Он уже хотел выкинуть их, как раздался стук в дверь, и стража громко воскликнула: — Прибыл господин Чхве Кёнмин! — Впустите! — громко ответил принц, и двери открылись. Кёнмин быстрым шагом зашёл в комнату и склонил голову. — Ваше Высочество, простите за поздний визит. — Что-то случилось? — спросил Чанбин. — Разведчики узнали расположение армии Канбина? — Нет, Ваше Высочество, — покачал головой Чхве. — Но есть кое-что, о чём я хотел бы Вам сообщить. Вы просили меня рассказать, если я замечу что-то… странное в крепости. — Говори, — махнул рукой принц Со. Кёнмин подошёл ближе, склонился над ухом Его Высочества и что-то зашептал. Ли не прислушивался к его словам, но заметил, что его господин вмиг напрягся. Его лицо посуровело, брови нахмурились. Больше не было никакого умиротворения и спокойствия. Второй принц окинул своего слугу нечитаемым взглядом и сказал только: — Идём, Ёнбок. Кёнмин удалился прочь, видимо, желая заняться другими важными делами. Его Высочество вышел из покоев, а затем двинулся по коридорам куда-то вперёд, и его слуга даже не сразу сообразил, куда они направляются, но затем понял — ноги принца шли прямиком в главный зал. И далеко не через главный вход. На втором этаже в этом зале была неприметная дверь, и мужчины зашли именно через неё. Ли удивился, но ничего спрашивать не стал — решения господина не оспариваются и не подвергаются сомнениям. Ёнбок сначала даже подумал, что принц хочет отдохнуть с генералами, которые по вечерам собирались здесь, но, похоже, это было не так. Он хотел, чтобы они стали неприметными и тихими свидетелем чего-то. Вот только сцена, которую они должны были улицезреть, была… ох. Как только мужчины зашли в зал, то тут же услышали с первого этажа громкие разговоры, но их сложно было разобрать. Его Высочество подошёл ближе к перилам, и его слуга последовал за ним. И вот тогда-то всё стало понятно. Благородство на их глазах утопало в разврате — иначе это и не назовёшь. Ёнбок сначала даже и не понял, что увидел — всё это показалось ему до боли картинным, ненастоящим. Нет, он ни раз видел жестокость и похоть, сливающуюся в единую агонию, ужас, страх, и его это ничуть не удивляло. Сущность некоторых людей состояла только из этого, и с этим приходилось мириться. Иногда эту сущность вместе с владельцем приходилось вырезать лезвием вееров. Вот только как это сделать сейчас, если смотришь на славных генералов и воинов великой крепости? Это не была нарисованная чёрной тушью изысканная и развратная картина. Это была та реальность, в которой Чон Гаын застыла, словно вырезанная из мрамора статуя. Вот она была ненастоящей, а все вокруг неё — вполне себе. Женщина стояла на столе, придерживая пояс на своём ханбоке, и была прекрасна. За столом находились генералы. Все, кроме Горама, управляющего крепостью Им Дансона и, на удивление, Ханёля. Также было ещё несколько воинов. Они вальяжно восседали, захмелевшие от напитков, что наполняли их чаши. Всем им было весело. Они явно предвкушали целое представление. Посмеивались, переговаривались, бросали какие-то фразы в сторону наставницы кисэн. А та просто стояла, даже не изменившись в лице — то было прохладное на эмоции, глаза не блестели живостью, губы — не изгибались в улыбке. Она прикрыла глаза, и её ресницы затрепетали. Она глубоко вдохнула и опустила руки. Пояс выскользнул из её рук, и полы ханбока приоткрылись, обнажая мягкие изгибы нагого тела. Затем женщина начала танцевать — медленно и открыто. Ткань сползала с плеч, скользила по рукам, норовя упасть. Генералы смеялись, хватали Гаын за ноги, трогали, гладили. Ладони, много ладоней, после которых расцветали тёмные пятна. Множество глаз горели жаждой. Множество языков и зубов, что представлялись звериными оскалами. Гаын опустилась на стол, легла перед всеми теми, кто считал её всего лишь куском мяса, и они набросились на неё, точно она и правда была этим самым мясом. — Мерзость, — только и сказал Его Высочество, отвернувшись и двинувшись из зала. Больше он ничего не сказал. Ёнбок пошёл за ним следом. Его господин был молчалив, но и без того было понятно — он недоволен. Принц Со даже не отправился к себе в покои, чтобы отдохнуть, ведь ему нужно было всё это обдумать. Он направился прямиком в главную башню. Слуга хотел отправиться за ним следом, но Его Высочество сказал: — Найди Дансона и приведи в главную башню. Я не знал, что в моей крепости происходит что-то такое, и это нужно обсудить. Ёнбок поклонился и ответил: — Да, мой господин. И тоже больше не стал ничего говорить. Они с принцем разошлись в разные стороны, и Ёнбок отправился на поиски генерала Дансона. Правда, в его голове роились мысли, далёкие от тех, что могли бы помочь ему. Они были беспорядочны и грустны. Ли не должен был жалеть Гаын, ведь всё же эта женщина — кисэн. И тем не менее была… какая-то обида за неё. Он вдруг помыслил, а ведь в этом вся суть нынешнего Чосона: беспомощный человек в этом королевстве ничего не мог сделать против большой силы. Когда-то Ёнбок тоже был беспомощным. Одним против большой силы. Но он просто был чужим, а люди, как Гаын или… Даян и Йенин были самыми обычными. К чему такая жестокость по отношению к ним? Ли впервые задумался о том, за что боролся его господин. Он знал это, но только сейчас начал понимать. Его верность не спрашивала о причинах, но, похоже, стоило спросить. Собственные мысли поглотили Ёнбока, и он вдруг стал совсем безразличен к тому, что его окружало. Слуга медленно шёл по коридору, опустив голову и смотря себе под ноги. В любом другом месте Ли бы не потерял бдительности, но в этой крепости не от кого было ждать зла. Но так лишь думалось. В какой-то момент Ёнбок услышал шаги, а затем увидел чужие сапоги и руки: одна скинула с него шляпу, а другая — резко и без колебаний поднялась к его глазам. В следующую секунду слуга почувствовал в них такую боль, что едва удержался на ногах. Ему показалось, будто бы их проткнули тысячи игл, ими он больше ничего не мог разглядеть, потому что зажмурился от этого ужасающего ощущения. Из глаз тут же брызнул поток слёз. Ёнбок не раз получал ранения, и боль уже давно не была для него причиной отступать и не продолжать бой, но его рука даже не успела коснуться вееров. Нападавший не собирался сражаться — он лишь дёрнул за ткань ханбока на спине, а затем послышался топот. Он сбежал, оставив после себя нестерпимую боль, неожиданную лёгкость в теле и ощущение, будто бы забрали часть тебя. Слуга мог бы за ним погнаться даже без возможности открыть глаз, но затевать это казалось бессмысленным — этот человек, похоже, давно всё продумал и наверняка самое первое — путь к отступлению. Ёнбок сделал шаг, попробовал разлепить веки, но не смог — глаза жгло, жгло, жгло. Он приложил к ним ладони и покачнулся, а затем и вовсе позволил себе опуститься на колени. Эта боль медленно перетекала в саму голову, и изнутри неё давило, будто бы она собиралась взорваться. Ещё хуже стало, когда в ушах раздался вскрик: — Слуга с веерами! Что с тобой?! Голос принадлежал Юлин. Ёнбок хотел ей что-то сказать, но не смог. Она подскочила к нему и положила ладонь на плечо. — Кто-нибудь, помогите! Пожалуйста! Ге-генерал! — Что тут происходит? — это точно был генерал Пак Ханёль. Ли не знал, можно ли радоваться, что помощь подоспела именно от него. И будет ли это вообще помощью? — Как Вы вовремя, — пискнула кисэн, махнув рукой. — Слуге плохо! — Ёнбок? — слуга почувствовал на себе тяжёлый взгляд. Быть может, он был таким потому, что Ёнбок был без шляпы. Ханёль ведь никогда не видел его лица. Ещё Ли понял, что рядом с генералом стоит ещё один человек. Он очень надеялся, что это не его господин, но судя по всему, это был не он. Ёнбок собрался с силами. — Нападение, — выдал он. — На меня кто-то напал. Мои глаза… — Понятно, — на удивление, голос Ханёля стал серьёзнее. — Кёнмин, — обратился он к своему спутнику, — немедленно сообщи обо всём Его Высочеству. Юлин кисэн, помоги мне доставить Ёнбока к лекарю. — Д-да, — с волнением ответила девушка. Слуге помогли подняться, а затем повели по извилистым коридорам прямо в комнату лекаря. Когда они втроём заявились к нему среди ночи, старик был так удивлён, что не проронил ни слова. Наверное, он понимал, что дело — серьёзное. Лекарь усадил Ёнбока на подушки и стал оглядывать его глаза. Все молчали, и только старик мычал и что-то побормотал себе под нос. Пока он промывал Ли глаза, Ханёль начал допрос: — Ёнбок, на тебя действительно напали? Слуга выдохнул. — Да. Но я не успел разглядеть, кто это был. Этот человек сразу метил в глаза. — Плохо, — бросил генерал. — В крепости есть предатель! Кто бы мог подумать?! Ты правда ничего не увидел? — Только сапоги, но в таких ходят почти все. — Тц, — только и послышалось от Ханёля. — Ладно, но почему… глаза? Это глупо, но он мог попробовать убить тебя. Зачем же ранить глаза? — Полагаю, — наконец-то подал голос старик-лекарь, — причина есть. Ёнбок сразу его понял. Это ощущение утраты… Эта боль… Слуга разлепил глаза и посмотрел на свои ладони. Ли едва смог вымолвить: — Этот человек забрал мои веера и ослепил. Я ничего не вижу.