Легче

— Стой, Дилюк! — Кэйа опирается на столешницу руками, чтобы хоть как-то облегчить ситуацию. — Стой пожалуйста, все хватит! Винодел сзади фыркнул и надавил сильнее. — Дилюк, прошу, достаточно! Его опять игнорируют и от очередного рывка перехватывает дыхание. — Ты же сам попросил, — откуда-то сзади напоминает Рагнвиндер. — Я не думал…что ты согласишься, — пыхтит Кэйа, пытаясь сморгнуть, черные мушки перед глазами. — Сам виноват. — Дилюк, умоляю тебя, пожалуйста, отпусти! Дверь скрипнула и перед лицом капитана заблестел луч надежды и спасения в виде Розарии. Святые боги Архонты ниспослали эту женщину. — Что тут… — начинает монахиня, и встречается глазами с умоляющим о помощи капитане. — О! Она подходит, останавливается напротив Кэйи и оглядывает работу Дилюка. — Я думаю ещё немного можно, — сообщает она виноделу под синий взгляд, в котором только что рухнула последняя надежда. Вот он, очередной рывок и начинают неметь пальцы или ему просто кажется. Сил что-то говорить уже не хватает как и воздуха. — Да, теперь хорошо, — женщина отходит назад, оценивая работу винокура. — Смотри, как хорошо получилось, Альберих. Капитан что-то несвязно мычит, упираясь головой в сложенные локти на столе. Он чувствует, как его приподнимают, надавливая ещё сильнее и куда-то ведут. Кажется, к зеркалу. Ему уже все равно, единственное, что ему хочется — это дышать. — Смотри, какой красивый, — Дилюк приподнимает его за подбородок, призывая посмотреть. Винодел держит его с одной стороны, Розария с другой и все равно ноги подкашиваются. Дилюк повторяет просьбу и Кэйа смотрит. Нет, выглядело правда потрясающе, стройные ноги, просторная, чуть ли не прозрачная белая рубашка, расстегнутая до середины груди даёт чарующий контраст с темной кожей. А этот чертов корсет, который Дилюк, мать его, затягивал минут пятнадцать с особой жестокостью, так великолепно хорошо смотрелся, что не задыхайся Кэйа и без этого, то точно бы на секунду потерял дыхание. Какой-то особый шелк из Инадзумы придавал ткани особое сияние. Не слишком яркое, чтобы бросаться в глаза, но и достаточно изящное чтобы сбивать с благочестивых мыслей всех, кто посмотрит. Кэйе нравится. Он все ещё благодарит тот день, когда они пьяные в стельку с Розарией случайно натолкнулись на собиравшегося торговца тканями из Инадзумы и уговорили его показать товар. Купец конечно поворчал, но видя, что молодежь при деньгах и не особо за ними следит, быстро развернул тюки. Они думали, что найдут неплохие ткани и любопытные вещицы, а нашли настоящее сокровище, а главное того, кто эти сокровища делает. Купец был не только тем, кто продает ткани, он еще был просто мастерским портным. Спасибо всем Архонтам, что дела у него шли не очень и цены явно были ниже качества товара. А льстивые речи Альбериха сделали их чуть ли не лучшими друзьями. Что-то в тот день в душе Кэйи повернулось окончательно и бесповоротно. Они стали постоянными покупателями и едва ли не самыми первыми получали новости о новинках и приобретениях. Дилюк как-то заметил, что единственное, на что Кэйа стабильно и без исключений откладывает деньги — это на заказы у инадзумского портного. — Дилюк, пожалуйста, — шепчет капитан. — Ослабь хоть немного, я сейчас упаду. Он жадно хватает воздух, когда стягивающая красота стягивает чуть меньше. Дышать все ещё тяжело, но хотя бы перед глазами перестают мельтешить черные точки. — Эй, Рагнвиндр, — зовёт Розария, и лицо Дилюка показывается из-за плеча капитана, когда руки все ещё аккуратно поправляют шнурки. — Смотри, что здесь. Она указывает куда-то вниз, и проследив взглядом, винодел тихо смеётся капитану на ухо, обдавая шею теплым дыханием. Кэйа хочет сгореть. Или хотя бы рухнуть в бездну и никогда не подниматься на свет мирской. — Ты что, — мягко шепчет на ухо винокур, — возбудился только от того, что тебе сильно затянули корсет? — Нет, от того как ты пыхтишь позади меня, пытаясь справиться с хлюпенькими веревочками, — огрызнулся Кэйа и тут же пожалел об этом, когда его дёрнули за корсет назад, прижимая к чужой груди, и пока Дилюк не начал сжимать руками и без того крепко сидящий корсет, затараторил, — Ладно-ладно, угадал, ужасно возбуждающая теснота. Впрочем во внезапном столкновении спиной были и свои плюсы. Стояк винодела тоже прекрасно чувствовался. — Как думаешь, — отвлекает их обоих вернувшаяся откуда-то Розария с подозрительно блестящими бутыльками, — он выдержит нас вдвоем? — А у меня вы спросить не хотите? — влезает Кэйа, не давая Дилюку и рта открыть, — без меня вы оба скучно порукоблудствуете и заляжете спать. Острая ситуация получается. Любое неосторожное слово сейчас как от монахини, так и от винодела может обернуться тем, что капитан придавит их обоих, заставив делать все чего хочет он. А этого допустить никак нельзя было. Плохо будет всем, Кэйе с его сомнительными идеями в первую очередь. Оба помнят, как они один единственный раз поверили ему, и он чуть не умер с довольной улыбкой на лице, и если бы Дилюк тогда не прислонился случайно ухом к груди, слушая слишком медленное сердцебиение, возможно, правда бы умер. Так что контроль придется отобрать, и оба это понимают. Единственным выходом, который Рагнвиндр видит в этой ситуации — обнять за корсет так, чтобы выбило воздух и ответить Розарии: — Думаю выдержит, — на возмущенную попытку возразить капитану бесцеремонно запихивают два пальца в рот и нажимают на язык. — Сегодня утром растягивал, должен быть в порядке. — Замечательно, — Розария тянется к своей сумке и вытаскивает страпон. — Не зря прихватила. Ага, сказала так, как будто они все это не планировали заранее. Кэйа больно кусает за пальцы и немножко мстит, чуть сильнее нужного прижимаясь задницей к паху винодела, чем вызывает удивленный стон, а затем как ни в чем не бывало начинает вылизывать фаланги, будто это последняя работа для него в этом мире. Раздеваться полностью они не собираются. Ну, то есть, раздевали они обычно Кэйу, потому что для обоих он был приемлемым вариантом. Для Розарии он был приемлемым вариантом. Единственный мужчина, которого она хотела видеть без одежды. Дилюк женщину никак не привлекал и был лишь дополнительным орудием в борьбе с чужими ледяными демонами, и они договорились на снятом сюртуке и максимум расстегнутой рубашке. Единственное, что меняла в своем облике женщина — разворачивала юбку так, чтобы не мешала. Монахиня подходит к мужчинам. Забавно, что сказав друг другу не больше сотни слов за всю жизнь, Розария с Дилюком понимали друг друга с полувзгляда, когда дело касалось Кэйи. Стоило ей посмотреть, и винодел разворачивает капитана лицом к себе. Пока красноволосый утягивает в поцелуй, женщина снимает штаны, аккуратно откладывая, помня сколько они стоят и понимая, что случись с ними что по вине других, Кэйа разнесет все к чертям. Винокур тянет за синие волосы вниз, предлагая свою шею. Приоткрывает глаз, вопросительно глядя на монахиню и та зажимает в ладонях бутыльки, не показывая, где какой. — Правая, — выбирает Дилюк. — М-мм, свою стихию за милю чуешь? — усмехается женщина и откидывает второй пузырек. Кэйа, услышав краем уха, что его ждёт смазка с экстрактом из пиро-орхидеи, простонал что-то или довольное, или возмущенное, или вообще что-то между, но выгнулся, подставляясь. Гореть будет чертовски сильно. И это не может не радовать. Дилюк не помнит, когда эта дурацкая традиция выбора смазок с противоположными элементами началась. Он даже не помнит в какой момент их жизни трудные периоды Кэйи переживались не вдвоем, а втроём. Помнит, как он разговаривал с Розарией, соглашаясь, что иногда капитана легче безопасно довести до грани, без серьезных физических и моральных последствий. Так сказать, подержать за ручку и постоять всем вместе перед бездной, смотря вниз, чтобы потом спокойно отойти и попить чай из храма на кухне, чем позволить ему самому в одиночестве сигать в нее с разбега вниз головой. Розария мягко скользит пальцами вокруг ануса и Кэйа чувствует, что печь начинает уже сейчас. Один тонкий палец — горячие поцелуи в шею, второй тонкий палец — укусы в ключицы и выкручивание сосков, третий, уже другой, горячий и более крепкий палец — шлепки по ягодицам, четвертый крепкий палец — оттягивание за волосы и широкие мазки языком по шее. Растягивать в две руки было удобно — больше пространства для маневра, а ещё было просто чудесно смотреть, как всегда собранный капитан теряется от ощущений. Две руки, два человека, два темпа, две разные толщины, две разные силы нажима. Иногда они двигались синхронно, иногда были совершенно хаотичны и капитан стонал невпопад, просто не понимая, под что подстраиваться. Это сводило с ума, путало в ощущениях, но главное — выбивало все мысли напрочь. — На кровать, — командует монахиня и отстраняется первой. Дилюк подхватывает под бедра, но пальцы не вынимает, и внезапно насадившись слишком сильно Кэйа охает, и напрягает руки и ноги обхватывая винодела, чтобы хоть как-то снизить нагрузку. Винокур падает на кровать спиной, роняя капитана на себя. — Кэйа? — Дилюк тормошит синие вихры и пытается дышать ровно, держась от натиска скользящих, гладящих и покалывающих везде, куда дотянутся прохладных рук и облизывающего все подряд горячего языка. — Посмотри на меня. Альберих с трудом отрывается от очередного укуса на животе и поднимает затуманенный возбуждением взгляд. Похоть, желание и нетерпение, больше ничего в этом взгляде нет и Дилюк расслабленно выдыхает. Кивает устроившейся на кровати Розарии, что все в порядке, и они вместе утягивают капитана наверх и усаживают сначала на один член, а потом на второй искусственный. Замирают, давая привыкнуть, отвлекают ненавязчивыми касаниями и поцелуями, ждут пока Кэйа сам не начнет двигаться, а начинает он слишком быстро и слишком резко. Приходится в четыре руки его замедлять, не он тут командует парадом. Они выбирают знакомый темп, сегодня доводить Альбериха до крайностей не нужно, он и так почти готов, так что размеренный темп, разогревающий эффект от смазки и томные стоны капитана устраивают всех. Дилюк чувствует, как Розария чуть увеличивает темп и подстраивается, Кэйа стонет чуть выше, и чуть более женственно. Монахиня цепляется за синие волосы, оттягивает назад, увеличивая громкость и высоту стонов, выходит и доводит себя рукой. Откатывается в сторону и расслабленно выдыхает. Кэйа усмехается и игриво подмигивает тяжело дышащей женщине, пока не получает жгучий шлепок. — Я с тобой ещё не закончил, — чуть ли не рычит Рагнвиндр. — Не отвлекайся. — Так точно, мастер Дилюк! — салютует капитан, возвращая все свое внимания одному человеку. Несмотря на то что, без второго члена стало свободнее, внутри все ещё приятно узко. Без дополнительной пары рук, удерживать Кэйу в прежнем темпе становится сложнее, это бесит, и винодел просто переворачивает его на живот и вдавливает грудью в матрас одной рукой, фиксируя бедра второй. И возвращается на прежний спокойный темп. — Да ладно тебе, Дилюк, — ноет капитан, — так и уснуть можно. Провокация оборачивается против провокатора, когда винодел начинает двигаться еще медленнее. Альберих раздражённо фыркает и тянется рукой вниз. Хочешь сделать хорошо, сделай это сам. Но не в этом случае, так как руку перехватывает отдышавшаяся женщина и прижимает к кровати. Вторую руку выкручивает за спину красноволосый садист и все ещё придавливает грудь. — Предатели, — сообщает капитан, закрывая глаза и захлопывая рот. Никаких им сладких стонов, иродам. Дилюк смилостивился и ускорил немного темп, потом ещё немного, и ещё доходя до того, которого хотелось Кэйе — грубого, почти жёсткого, тот забывает, что собирался молчать и вновь выдает восхитительные звуки, а потом винодел опять замедляется, и Альберих скулит от несправедливости. Рагнвиндр постоянно меняет темп, путает, морочит, иногда втрахивая до звёзд перед глазами, а иногда полностью останавливается и не даёт двинуться. Но что-то идёт не так, стоны какие-то отстранённые, брови хмурятся, а глаз закрыт. Дилюк замечает и пытается вернуть обратно на дорожку желаний и похоти, но не преуспевает. И в дело вступает Розария. Аккуратно заправляет синий локон за ухо открывая лицо и говорит: — Такой хороший мальчик. И глаз изумлённо распахивается, а складка между бровей от неожиданности исчезает. — Просто замечательный, — продолжает Розария, краем глаза замечая, как винокур ускоряется. — Такой сильный, сделал хорошо мне, делает хорошо Дилюку. Щеки Кэйи и без того разрумяневшиеся, заливаются краской, а глаз закрывается обратно, и горло издает полувсхлип. — Защитник города, — Розария осторожно вытирает скатившуюся слезинку. — Самый хороший мальчик, правда, Дилюк? Кэйа насторожено замирает, сосредоточенно вслушиваясь. С ответом медлят. — Нет, — холодно бросает винодел и склоняется к самому уху, ускоряясь и тяжело дыша. Внутри Кэйи все разваливается на куски, а тело странно тяжелеет, он понимает, что даже если бы Дилюк его не держал, он бы все равно был не в силах двинуться. Дыхание и без того затрудненное тугим корсетом останавливается, а пальцы начинают неметь, но не от Крио. — Кэйа самый лучший мальчик, — тепло выдыхает Дилюк и как только смысл доходит до морозной головы, капитан с громким вскриком кончает, содрогаясь в теплых руках, и все ещё немного дрожит, когда от сумасшедше сжимающейся задницы в оргазм улетает последний из троицы. Розария думает, что это было немного жестоко, но понимает, не скажи Рагнвиндр это свое морозное «нет», Кэйа бы не поверил. Она тактично уходит на кухню заваривать чай, оставляя одного всхлипывать и комкать рубашку в руках, а другого убеждать, что он правда так считает и говорил от чистого сердца. Дилюк отчасти тоже в этом виноват, так что пусть мучается. Монахиня молится Архонту чтобы хоть один из них вспомнил, что корсет нужно развязать и благодарит, что ее молитвы услышаны, когда видит бодро шагающего капитана кавалерии в одной рубашке. Даже застегнутой на две пуговицы. Ради Розарии. Пусть и с покрасневшим носом и чуть опухшим глазом, зато счастливый. Они выпьют чай, заваренный в храме, пожуют остатки с ужина, которые Кэйа притащит с кухни, посмеются с внезапно севшего посередине фразы голоса Альбериха и довольные и уставшие, разойдутся по комнатам. Розария в гостевую, Дилюк в свою, а Кэйа полезет выводить винодела. Может быть, Розария проснется посреди ночи от перешептываний и задушенных смешков, а может от задушенных всхлипываний и тихих утешений, в зависимости от того как пойдет разговор. А может вообще проспит до утра если чай подействует на нее или вообще на всех троих усыпляюще. При любом исходе, кризис уже пройден, а завтра они вернутся к своим привычным для всех мондштатских жителей ролям.