Что делать?

Онегин однажды внезапно обрёл себя — и также внезапно потерял. У него из рук утекло абсолютно всё, что он когда-то имел — мировоззрение, самоуверенность, амбиции, да даже чёртова ориентация! И как бы герой не старался вновь склеить жалкие остатки утраченного воедино, не выходило ровным счётом ничего: себя не вылепишь из глины. Абсолютно вся его жизнь раскололась на до и после. Евгений перед сном бесконечно сильно проклинал день, один день, когда всё полетело коту под хвост — встреча с Ленским, — а когда он засыпал, ему снился виновник всех его волнений; наутро Онегин просыпался с безнадёжной улыбкой на лице и слезами на зарумянившихся щеках. «Бесполезно, всё это решительно не имеет абсолютно никакого смысла…!» — твердил себе в сердцах герой. Но пролетали дни, а эти утверждения, за которые парень цеплялся, как за спасительный плот, не помогали. Все жизненные аксиомы Жени рухнули, утонули, вспыхнули ярким пламенем, а владелец не смог их потушить — ведь не заметил пожара, пока он не достиг своего апогея. Онегин боле не имел сил рвать себя на части, чтобы искоренить неправильную любовь. В один из вечеров он, кажется, смирился, но это было лишь внутренней отговоркой — ведь Евгений создал новую аксиому своего бытия. Он начал твердить себе: «Это скоро закончится». …Но конца не предвиделось. Казалось бы, кульминация есть — но где развязка? Где этот значимый элемент литературного сюжета, столь необходимый герою? Его не было. Совсем скоро на подмогу пришла ревность. Жгучая и пылкая, словно пламя, она сжигала Онегина изнутри, а он не мог кричать — его бы не поняли. Не поняли бы статные офицеры на балу, не поняли прелестные девицы, так и кружащие вокруг Ленского; они очаровательно улыбались и смеялись прекраснее пения любой птицы, но сейчас герой убивал их множеством мучительных способов в своей голове — в то время как в реальности у него дрожали руки. От каждого разговора со своим другом Онегин был на седьмом небе от счастья — но лишь до тех пор, пока Владимир не заводил речи об Ольге или другой особе женского пола. В тот момент кровь вскипала в венах Евгения, сподвигая парня как можно быстрее заткнуть Ленского: желательно, поцелуем. Так к дуэту чувств прибавилась ненависть. Она уничтожала всё на своём пути, даже любовь, но так было лишь вначале. Онегин искал спасение именно в ней — критиковал вкус Ленского к одежде, его внешность, рассказы, пытаясь ненавидеть его, — но нашёл лишь временное утешение. Чувства вспыхнули с новой, ранее невиданной силой — герой думал, что смерть гораздо милосерднее любви. — Что мне делать…?! — схватился за голову несчастный, едва ли не вырывая собственные волосы. В его голосе отчётливо звучало отчаяние. Ведь он не мог боле молчать: ему казалось, он погибает в этой тишине. Эта тёмная комната с занавешенными окнами давила, грозясь поглотить заблудшую душу полностью, без остатка. Но сил дойти до солнца не было. И он покорно погибал. Но внезапно в бездонную тьму ворвался луч света — это Ленский приехал в гости и приоткрыл дверь в обитель Евгения. Парень решительно вошёл внутрь и огляделся, с усмешкой подмечая бардак. — Что-то ты совсем раскис, Онегин. Осенняя хандра, небось, напала? — с ноткой сочувствия спросил он, садясь за стол напротив собеседника. Сердце Жени жалобно заныло от боли при виде возлюбленного. Герой едва подавил скулёж, который так и хотел вырваться из едва вздымающейся груди. Он молчал — ведь любое слово могло стать спусковым крючком для признания. А что есть признание? Потеря дружбы. Ленский ускользнёт из его жизни навсегда, и больше никогда Евгений не коснется чужой щеки, даже случайно, даже пальцами. Рука машинально потянулась вниз, к бутылке вина, спрятанной под столом. Женя стал не торопясь наливать ярко-алую, словно кровь, жидкость в бокал. Затем взглядом спросил Владимира, будет ли он. — Нет, я, пожалуй, откажусь… — Евгений понимающе кивнул и стал медленно пить алкоголь, надеясь утопить в нём своё горе, — Я пришёл проститься. Я завтра уезжаю в Германию; должно быть, навсегда. Ужасные слова громом ударились в ушах Жени, а он сам чуть не поперхнулся. «Уезжает?» «Нет…» «Это просто сон, нет!». Но это не было сном, Ленский вполне реален. Мысли содержали лишь одну фразу: «Что делать?» Онегин не знал решительно ничего: ни того, что он должен сделать, ни своего будущего без Ленского, ни-че-го. Он вновь стал растворяться в своих думах, но его прервал тихий, с ноткой какой-то грусти и безнадежности голос его возлюбленного. — Ну… Всего хорошего тебе, Жень. Знаешь, я никогда тебе этого не говорил, но… — его голос дрогнул, — но ты лучший, кого я встречал. Прощай же: ты знаешь, я не терплю долгих расставаний — слишком тяжело тогда переношу я дорогу. И он встал, собираясь уйти. Все чувства внутри Онегина смешались в единый комок: ненависть, решимость, любовь, отчаяние, боль… И все они заставили парня прохрипеть: «Стой». Ленский удивлённо обернулся и застыл: это было, наверное, первое слово, которое он услышал из уст его друга за последние… Две недели? Владимир хотел было что-то сказать, но его прервали на самом начале: — Если это конец… То есть, решительно всё… Я… — Онегин сделал глубокий вдох, нервно сминая пальцами кончик рубашки — Я хочу, чтобы ты знал кое-что. Он на секунду замялся, но заворожённый взгляд Ленского словно велел ему продолжать. — Ленский… Владимир… Я полюбил тебя с первого дня нашей встречи. Ты разрушил всю мою жизнь — но ты же и стал моей жизнью. Ты отобрал у меня всё — ты подарил мне всё. Ты и есть всё. Прошу, прости за все эти слова и за то… За то, что я сейчас сделаю. Воспользовавшись моментом, пока Владимир пребывал в конкретном шоке, Онегин подошёл к нему и, резко схватив младшего за ворот рубашки, требовательно впился в чужие губы; о, нет, он даже и мечтать не смел, чтобы ему ответили. Герой ждал, когда же его наконец оттолкнут, покроют бранью и уйдут, оставив одного. Но… Этого не последовало. Какого же было удивление и смятение Евгения, когда Ленский стал страстно отвечать на поцелуй. С тихим рыком старший решительно припечатал парня к стене, зарываясь в кудрявые волосы рукой, держа за них. В комнате отразился приглушенный, но такой сладкий стон Владимира. Это лишь подливало масло в всепоглощающую страсть Онегина, который, кажется, предпочёл бы задохнуться, но не отпускать возлюбленного. В следующий миг парни были уже на кровати, приданные друг другу. Они жадно целовались, словно два огня, словно небо и земля, волны и камень. Они нашли друг друга и не хотели отпускать. — Жень… Что же это такое.? Я же уезжать собрался от боли неразделëнных к тебе чувств… А ты… Молчал… — еле слышно прошептал раздасованный и в то же время радостный Ленский, но ответа не получил. Руки Онегина потянулись к чужой рубашке, едва ли не срывая еë с извивающегося под ним тела. Затем в ход пошла остальная одежда, парни помогали друг другу. Всë произошло, как в тумане. Они очнулись от транса лишь в момент, когда Евгений, поддаваясь внутреннему желанию, быстро вдалбливался в податливое тело, изредка рыча. А Ленский стонал его имя. И это ещë сильнее заводило, заставляло желать большего, зацеловывать, оставлять засосы: за все те дни, когда Онегин не мог прикоснуться к своему возлюбленному. Ленский никуда не поехал — он остался с теперь уже его Онегиным навсегда.