Терпи

В комнате стоит тишина, и только тихие всхлипы звонким эхом отскакивают от стен. Они звучат жалко и измученно, дыхание явно давно сбито, но жалко всхлипывающий кто-то все еще пытается что-то сказать. Не столько желая что-то донести, сколько по инерции пытаясь выплеснуть свою боль хотя-бы так. — Чшш, тихо, тихо. Все в порядке, скоро боль уйдет, — его гладят по спине теплые родные руки, хрипловатый голос пытается утешить, и пусть он давно уже не маленький, становится больно чуть меньше. Диван, гостиная квартиры Союза. Россия лежит в объятьях своего отца, невидящим взором смотря куда-то ему в плечо. Невыносимая боль поглотила каждый его нерв, он едва ли понимал, что шепчет ему Союз, но все равно тянулся к близкому теплу изо всех сил. Эти руки раньше защищали его, дарили спокойствие, уверенность. Они не были заботливыми, нет. Напротив, иногда излишне грубыми. Но от этого не менее родными. Сейчас они едва ли смогли бы защитить его — после распада Союз ослаб, держался только на существовании СНГ. Но как бы ему хотелось снова стать для сына поддержкой и опорой… СССР чувствовал себя беспомощно, ведь он не смог защитить даже одного своего сына. Что уж говорить об остальных. России на его моральные терзания было наплевать. В данный момент уж точно — спину будто огонь опалил, в легких не осталось воздуха, ломило буквально все тело, но он цеплялся за реальность, как утопающий хватается за самый жалкий прутик. Единственное, что его держало — отец. Он кашлял, сплевывая сгустки крови вперемешку с чем-то черным. Горло нещадно жгло, желудок будто бы сверлили дрелью изнутри, но все это было терпимо. Лучше, чем в прошлый раз. Через несколько часов приступ прошел. Россия тяжело дышал, ему до сих пор было больно сглатывать. — Что это было? Черное, — спросил Союз. Его голос был настолько хриплый, будто бы это он, а не Федерация, сейчас безостановочно кашлял, извергая из себя тонны черной дряни. Он спрашивал не просто так — раньше с Россией такого не было. — А ты не понял, пап? — прошептал Россия. Его голос совсем пропал. Хорошо, что до выборов еще далеко, — Это была нефть. СССР тяжело вздохнул. Он не думал, что когда-нибудь такое произойдет. — Поспи. Ты устал, — Россия послушно сомкнул глаза. Он, и правда, устал. Союз хотел успокаивающе погладить сына по спине, но не двинулся с места — побоялся навредить. Россия спал, а он сам не мог сомкнуть глаз. Мысли лихорадочно метались в голове. Он никак не мог помочь. Он себе-то не мог помочь, не то что сыну! В свое время он тоже сталкивался с горением лесов — после этого у него нещадно болело все тело, хотя горело только на севере. Отвратительные ожоги долго не сходили, но было терпимо — горение северных лесов вещь вполне естественная, они по-другому не разлагаются. Но у России этот период совпал с массовыми народными волнениями, позже ситуацию усугубил коронавирус и еще куча мелочей, что в совокупности дало такой эффект. И помочь никак нельзя — либо Россия сам себе поможет, либо он уже мертв. Последнее куда вероятнее, ведь у него даже права голоса больше нет. Союз еще раз тяжело вздохнул. На следующее утро спина, шея и руки России были туго перебинтованы, что, ожидаемо, не осталось без внимания. Со всех стран на него посыпались едкие обвинения. Россия молчал — он до сих пор не мог ничего сказать, голос к нему еще не вернулся. Но он улыбался, и вспоминал теплые руки своего отца. Потерпеть осталось совсем чуть-чуть.