Оттенки Зловещего [Shades of Ominous]

Неделю назад. Как получилось так, что я сидела в роскошном французском ресторане Лондона с человеком, которого не видела лет восемь, и, в принципе-то, желала бы и дальше не видеть? Дружили бы мы с Гонтом в школе, возможно, всё было бы иначе, и сейчас, мы без умолку болтали бы о том, как сложилась наша жизнь после выпуска, лишь приправляя разговор горьковатой тональностью мрачных событий прошлого, о которых никто из нас не хотел говорить, но о которых забыть было невозможно. Но мы не дружили. И поэтому безудержной болтовни не случилось. Мы лишь молчали, всё с той же горькой тональностью. Я заметила, как он изменился, но в то же время остался тем слизеринским принцем: густые светлые волосы, зачёсанные привычно назад, тщательно и аккуратно уложены, дорогой, тёмно-серый костюм, сшитый на заказ в одном из элитных ателье Лондона и обувь из той же ценовой категории. Бледная кожа и тонкие длинные пальцы. Каждая его частица, каждая клеточка вопила о его аристократичности. Осанка стала только жёстче, черты лица резче. И, ей богу, казалось, что видел бы он на самом деле, убил бы одним лишь взглядом. Я пыталась вспомнить, было ли это выражение на его лице раньше, в школьные годы. Появилось оно до или после того, как мы с Анной сдали его лучшего друга в Азкабан? Мне было некомфортно. Максимально, насколько возможно. Даже стул, на котором я сидела, казался слишком жёстким, а стол слишком маленьким. И он находился ближе, чем хотелось бы. Недостаточно для того, чтобы вцепиться в моё горло своими длинными, бледными пальцами, но завязка с бантом на шее моего платья успешно справлялась с этим самостоятельно, и словно стягивалась удавкой только сильнее от этого напряжения. Зачем я согласилась? Я начала сокрушаться о том, как же это было глупо с моей стороны. Зачем он пригласил меня? Это было не менее глупо с его стороны, но, всё же, мы сидели за столиком, друг напротив друга и неловко молчали. Хотя, скорее, неловко было только мне. Гонт делал вид, что изучает меню, но я заметила, как он уже трижды водил пальцами по одному и тому же месту. Ему, похоже, было столь же некомфортно, как и мне, но, когда подошёл официант, он мгновенно сделал заказ на двоих, будто это лишь разыгралось моё воображение. Я промолчала, по правде, я вообще не хотела есть. За последние несколько часов я изнервничалась уже настолько, что в желудке словно лежал огромный булыжник. Спустя пару минут официант вернулся и, представив бутылку пино-нуар, открыл при нас и разлил по бокалам. — Что-то не так? — внезапно спросил Гонт, услышав мой тяжёлый вздох. — Нет. Думала, к красной рыбе белое вино лучше подходит, — довольно топорно прикрыла я своё недовольство всей ситуацией в целом. На самом деле мне было плевать, что он заказал, но не говорить же мне, что я вообще не хочу здесь находиться и не понимаю, зачем согласилась. Он слегка усмехнулся. — Тебе понравится, — он продолжал многозначительно ухмыляться, и мне стало даже ещё сильнее не по себе, потому что показалось, что он говорил совсем не о вине. Единственное, чему я сейчас необычайно радовалась, так это тому, что Гонт был слеп и не видел меня, не мог таращиться на меня и наблюдать, как меня корёжит понемногу. Весь этот вечер казался сплошной пыткой. Когда он наконец уже спросит? — Сколько тебе дали? — внезапно спросил он. — А? — вытаращилась я на него, не до конца понимая сути вопроса. — Родители. Слышал, они сорвали твою помолвку в прошлом году, по собственной инициативе. — Так ты всё же помнишь меня, — вырвалось изо рта. — Конечно, разве забудешь человека, который упрятал твоего лучшего друга в Азкабан? — он сказал это настолько спокойно и безразлично, что у меня невольно отвисла челюсть. Гонт выглядел так, будто совсем не сказал то, что он только что сказал. Ни одной эмоции. Словно и не было всего того дерьма. Но я прекрасно помню его заплаканное лицо и покрасневшие глаза. Помню, как он проклинал нас и желал самой мерзкой и мучительной смерти, когда узнал о том, что мы сделали. До конца учёбы в Хогвартсе, Гонт игнорировал даже наше существование. Возможно, его ненависть ко мне была не столь огромной, как к Анне, ведь она была не просто сестрой его лучшего друга. Мне тогда казалось, он любил её, но даже когда она умерла, он не посетил её похороны. — Прошло десять лет с тех пор, думаю, стоит отпустить прошлое и уже жить дальше, как считаешь? Я продолжала молчать, мне нечего было ему ответить. Сказать, что я без зазрения совести счастливо провела эти годы, путешествуя по миру и работая в МАКУСА? Что вспоминала о Себастиане лишь изредка и до сих пор считаю, что поступила правильно? Да, мы были близки, и одно время я даже самонадеянно думала, что сама судьба свела нас вместе, и мы когда-нибудь поженимся, а потом он начал стремительно падать в моих глазах, пока бессердечно не убил человека. Это полностью перевернуло мой мир, поставило точку во всех розовых мечтах и разрушило их до основания. Больше никаких призрачных надежд, никакой наивности и, что самое главное, никаких мечтаний. — Так сколько тебе дали? — снова повторил Гонт. — Год, — ответила я, наконец понимая о чём он. — А тебе? Он хмыкнул и растянул губы в улыбке. — Мои родители мертвы, в следующем месяце будет пятилетняя годовщина. Так что нисколько, — монотонно ответил он. — И когда истекает срок? Всё не уймёшься? Почему вопрос моей свободы так его заинтересовал? — Тебе-то какая к чёрту разница? — фыркнула я, чем вызвала надменный смешок. — Ох, милая, тебе бы манер поучиться, в приличном обществе не ведут себя так дерзко… — Что тебе надо, Гонт? — не выдержала я. И так ясно, что нормальной беседы у нас не получится, я устала притворяться, что мне приятно его общество и я хочу здесь находиться. Хватит. — Хочу предложить тебе сделку. Я вытаращилась на него своими зелёными глазами так сильно, что они, казалось, выскочат из орбит. Он, видимо, ощутив мой немой «восторг», не стал дожидаться какого-либо ответа и продолжил: — От тебя семья требует вступить в брак с угодным им кандидатом, и тебе не отвертеться от этих… «традиций». Рано или поздно тебе придётся уступить, если не собираешься всю оставшуюся жизнь прожить в безымянной нищете. Да, будь уверена, они отберут у тебя даже фамилию. — Мой вопрос остаётся тем же: что тебе от меня надо? — я нахмурилась, собираясь встать и уйти, если он снова начнёт вилять вокруг да около. — Предлагаю тебе замужество. Я прыснула со смеху. Так громко, что стало даже неловко, когда посетители вокруг стали оглядываться. А вот Гонт по-прежнему невозмутимо сидел передо мной, опершись локтями на стол. Официант подал блюда, и некоторое время, пока он раскладывал приборы и сервировал стол перед нами, я продолжала пялиться на блондина, пытаясь прочитать на его лице истинную цель такого дурацкого предложения. Как только официант удалился, и я открыла рот, он мгновенно меня опередил. — Никаких отношений, чувств и прочей чепухи. Я лишь предлагаю тебе верный способ отвязаться от своей семьи печатью в бумагах. Я медленно прикрыла рот, хотя это оказалось куда труднее. Меня интересовал только один вопрос: он это серьёзно или таким образом пытается на мне отыграться? — А тебе-то с этого какой прок? — язвительно поинтересовалась я. — Твои родители мертвы, наследство, полагаю, вы уже поделили, так в чём соль? Где подвох? Гонт самодовольно ухмыльнулся. — Он есть, конечно, иначе я бы и предлагать не стал. Я мечу на место Министра Магии, и мне нужна спутница, которая была бы одновременно и хорошим помощником, и не путалась под ногами, но при этом важны и другие аспекты, как происхождение, например. Это если кратко. Ты… вполне соответствуешь. Я круговыми движениями начала потирать виски, склонившись над столом. Это звучало как полнейший бред и самый логично продуманный ход одновременно, и от всего происходящего у меня началась мигрень. Одна часть меня ухватилась за эту идею, ведь она казалась не настолько бредовой, чтобы мгновенно её отвергнуть. Я не хотела и не собиралась выходить замуж и создавать семью, я хотела заниматься карьерой, но это вряд ли получится в моих обстоятельствах. Родители дали мне год. Ещё только один год насладиться свободой. Я выпросила его со скрипом и треском и на большее не могла рассчитывать, так что фиктивный брак был очень выгодным решением. А вот вторая моя половина вопила: «Какого хрена?!» на всех языках и диалектах, которыми я владела, включая матерный. Прежде всего потому, что Гонт знал, кто я. Он знал, что я владею древней магией, что я сильнее любого среднестатистического волшебника… ну, может, слегка скромно… То, что я делала с её помощью даже до конца нельзя было вообразить. Я разносила лагеря пепламб с такой лёгкостью, что даже опытные волшебники бы позавидовали, стирала троллей в порошок, мне даже удалось освободить дракона из лап браконьеров… а ещё я убила с её помощью Харлоу, Руквуда, Ранрока и ещё кучу мелкой шушары. Конечно, сколькими слухами с тех пор поросли мои похождения было уже не счесть, вот и пришлось ненадолго свалить из страны, чтобы они хотя бы перестали присасываться ко мне, как пиявки. Гонт не знал лишь об одном — о хранилище тёмной магии, которое всё ещё находилось под Хогвартсом. Так я думала. На самом деле, я не могла быть до конца в этом уверенной, лишь в том, что я никому о нём не рассказывала. После того, как Ранрок был уничтожен, а хранилище восстановлено, профессора единолично приняли решение избавиться от этих воспоминаний, во избежание попадания столь опасной информации в неподходящие руки. Из всех лишь Шарп и Гекат помнили о случившемся, но ввиду того, кем они были в прошлом — аврор и невыразимец, — у меня не возникало сомнений на их счёт. Я терялась. Всё выглядело куда безобиднее, чем было на самом деле, и я это предчувствовала. Умом понимала, но что-то внутри толкало согласиться. Нет… Нельзя. Слишком опасно. Слишком… Я не должна даже обдумывать это, но почему-то продолжаю… Я поднялась и нервно поправила платье. — Что ж… спасибо за… эм… ужин… — я посмотрела на нетронутое блюдо. Я так хотела здесь поужинать, а в итоге даже кусок в горло не полез. — И за столь щедрое предложение… но я, пожалуй, откажусь. Гонт поднялся, следуя этикету, но не проронил ни слова, лишь подарил мне ещё одну свою надменную ухмылку. На секунду мне захотелось-таки узнать, что творится в его голове, но использовать легилименцию на нём было опасно, ведь для этого нужно было снять защиту, и я, дабы не испытывать судьбу, быстро ретировалась к выходу. Что-то заставило меня замереть на пороге, как вкопанной. Стоять и отрешённо таращиться на проезжающие мимо машины и повозки. Придя в себя, я прикусила губу и зажмурилась. Ох… как же я ошиблась… Не имело значение, что я сказала, вот почему он молчал и ухмылялся. Я уже согласилась, когда не послала его к дементорам сразу же. Я была вынуждена согласиться, и он это понял. И зачем устроила этот спектакль? Я обернулась и встретилась с ним лицом к лицу. Он знал, что я вернусь. — Я не позволю тебе использовать мою магию в своих личных целях, — твёрдо произнесла я. — Мне не нужна твоя магия, — мгновенно ответил Гонт. — Если желаешь, могу дать тебе непреложный обет. — Да, желаю. И ещё. Ты не заставишь меня совершить какое-либо преступление. Любое. Кажется, Гонт был слишком удовлетворён моим ответом. Что его так забавляет? Я? Я не помню, чтобы он вообще когда-либо улыбался. Тот парень, которым он был в школе, всегда был хмурым, нелюдимым и каким-то даже несчастным, а за сегодня эта ухмылка то и дело возвращалась на его лицо. Гонт наклонился и тихо заговорил низким тембром у самого моего уха: — Неужели боишься меня? По спине пробежал неприятный холодок, а пальцы стало покалывать. — Не боюсь, — соврала я отчасти. Я боялась не столько его, как того, что абсолютно не понимала кто он. — Но я не дура. Со стороны мы могли показаться милующейся влюблённой парочкой, но на самом деле моё тело сковало сильное напряжение от того, насколько угрожающую ауру он источал. — Это мы ещё посмотрим, — бросил он напоследок и больше не проронил ни слова. Едва подъехала карета Гонта, он повёл меня к ней. На все мои возражения, что я могу добраться и сама, он лишь фыркнул. Я бы сказала, что этот жест, желание отвезти меня домой, был очень обходительным, если бы не то, как он бесцеремонно и грубо, схватив за предплечье, толкнул меня внутрь. С ним явно было что-то не так. Вся эта напускная аристократичность, вежливость и учтивость испарилась мигом, как только мы остались наедине. Его лицо превратилось в камень, и он всем своим видом давал понять, что полностью владеет ситуацией. Он не пытался ухаживать за мной или делать вид, что заинтересован, я вообще будто перестала существовать. Нет, он не шутил, когда говорил об отсутствии каких-либо отношений и чувств, для него это и правда было не более, чем обычная сделка. Карета остановилась. Я вышла и, обернувшись, из вежливости, пожелала спокойной ночи, на что он захлопнул перед моим лицом дверь и уехал. Вчера. Наступила суббота, а это значило только одно: сегодня меня ждал ужин в родительском доме, который я терпеть не могла. Как бы мне ни хотелось избегать этого еженедельного добровольно-принудительного события, таким было условие моей временной свободы и, натянув свою дежурную улыбку на уставшее лицо, я отправилась в родительский дом. Прошла почти неделя с того вечера, как я не ужинала с Гонтом, и с тех пор он, как и не обещал, вообще не подавал никаких признаков существования в моей жизни. Порой казалось всё игрой моего больного воображения, чистой выдумкой, и я уже даже стала сомневаться, что это произошло на самом деле. Может, оно и к лучшему… Намерений рассказывать о нашем разговоре родителям у меня и в мыслях не было, по многим причинам, но самая главная заключалась в его фамилии. Гонт-таки заставил меня не остаться равнодушной и осторожно навести справки о том, что же случилось с ним и его семьёй за эти годы. Спустя восемь лет, после окончания школы и смерти его родителей, леденящие кровь сплетни вокруг этой семьи поутихли, их власть и значимость в волшебном мире поубавилась, а Гонты-младшие также либо кормили червей, либо пропали без вести. Остался на виду лишь Оминис, который всё ещё пытался держать имя, что безусловно ему удавалось. Он занимал важную должность в Отделе Магического правопорядка и место одного из судей Визенгамота. Это не позволяло ему восполнить растасканное младшими Гонтами и растранжиренное наследство, но тем не менее, давало возможность оставаться на плаву и продолжать вести вполне безбедную, комфортную жизнь. Учитывая то, что я была единственным ребёнком в семье, это послужило убедительной причиной, почему он остановил свой выбор на мне. О деньгах он не говорил, но так, как он корчил из себя грёбанного аристократа, «в приличном обществе» о деньгах не говорят. Может, он и правда не шутил, когда говорил, что нацелился на министерское кресло? В конце концов, он был слизеринцем, но когда я задавалась вопросом, какая помощь могла потребоваться ему в достижении целей, мне на ум почему-то приходили лишь самые отвратительные и мерзкие способы. Я неприятно поёжилась, когда подул холодный весенний ветер, и поднялась по ступенькам родового поместья Селвин. Пока дворецкий впускал меня внутрь, мысленно я готовилась к очередной тираде отца о том, какая я неблагодарная дочь, и поэтому даже не сразу заметила, насколько в доме было оживлённо. Из гостиной доносились музыка и приглушённые голоса, и я, вернувшись всё-таки в реальность, с подозрением покосилась на прислугу. — У нас гости? — Да, мисс Тривия. Я уставилась на него в ожидании, когда он наконец продолжит и объяснит, кто же припёрся к моим родителям на семейный ужин, но дворецкий лишь забрал моё пальто и молча удалился. С одной стороны меня это слегка обрадовало, ведь теперь кто-то отвлечёт их внимание от единственной непутёвой дочери, и я даже почувствовала некоторое облегчение, но это было ровно до того момента, как я застала Гонта, сидящим на софе у камина. — Какого хрена ты здесь забыл? — не скрывая своего возмущения, я едва сдержалась, чтобы откровенно не выругаться матом. — Тривия! — возмущённо воскликнула мама. — Где твои манеры? Я бы сказала, мама, где, да боюсь мне после такого придётся каждую неделю ужинать в подвале. Гонт лишь привычно ухмыльнулся и поднялся. — И тебе доброго вечера. Доброго вечера?! Я вскипела так мгновенно, что даже сама от себя не ожидала. Одно дело, когда мы столкнулись где-то в публичном месте, но влезать в мою жизнь вот так беспардонно и без разрешения… — Простите, она немного вспыльчивая… — Почему ты извиняешься? — не стерпела я. — Он не имел права приходить сюда! — Мистер Гонт любезно ответил на наше приглашение, уймись уже и иди за стол, — грозно скомандовал отец, чем заставил меня впасть в ступор. Что значит «ответил на наше приглашение»? Я ещё не до конца понимала, в какую паутину влезла, и что более важно, насколько трудно будет из неё выпутаться. Не имело смысла говорить вообще ничего, Гонт рассказал родителям обо всём, включая идею про Непреложный обет, которую они поддержали. Складывалось впечатление, что меня просто закапывают заживо. Стало трудно дышать. Я не могла поверить своим глазам, насколько быстро потомка Слизерина приняли в мою семью, будто он всегда был её частью. Уже забыли гниду Сильвануса, который из мести примкнул к Руквуду? Как убивалась вся родня, насколько гнилое яблочко свалилось с нашего дерева. Все поголовно кричали стыд и позор, а теперь сами пригревают змею на груди. Я фыркнула. Одно дело дружить в школе, хотя мы и не дружили, но вот это… это уже походило на какой-то сюр. Снова зачесалось желание влезть этому наглецу в башку и всё-таки посмотреть, водятся ли там василиски, но я подавила его, продолжив недовольно пялиться через стол в глупой надежде заставить-таки почувствовать себя не в своей тарелке и свалить восвояси. — Ах да, мистер Селвин, — Гонт повернулся в сторону отца. — Я не успел ответить на ваш вопрос, когда нас так грубо прервали… — он нарочно сделал огромную паузу, будто ждал, что я снова начну возмущаться, но я промолчала. Хрена с два я дам тебе ещё один шанс унизить меня. Я тоже могу поиграть в эту игру. Самодовольно дёрнув уголком губ, он продолжил: — Конечно, в данном случае решать вам, и я соглашусь с любым вашим вердиктом, но я лично считаю, что устраивать свадьбу не является такой острой необходимостью, бумаги у меня уже на руках, не хватает лишь подписей, а деньгам вы можете найти лучшее применение. Как великодушно с твоей стороны, — хотела съязвить я. Стоп, что? — Какие бумаги? — Свидетельство о браке. — К чему такая спешка? — я уже перестала что-либо понимать и лишь поражалась, поглядывая на мужчин по очереди. Мама как-то сочувствующе посмотрела, и меня внезапно осенило: это не Гонт так напирал, от меня просто мечтали побыстрее избавиться, чтобы я не успела влезть в какую-то очередную авантюру и как-то очернить фамилию семьи. На самом деле было не важно, кто сидит перед ними, они, похоже, ухватились бы за любого. Я почувствовала себя одним из тех кислотных леденцов в «Сладком королевстве», которые почти никому не нравятся, но их всё равно пытаются продать. Так вот кем я была в их глазах? Покончив с ужином, они мне подсунули клочок бумаги, и я не глядя подписала его. Возможно, проблема была не только в том, что я сама была проблемной, но и из-за моей магии. Я никогда не задумывалась о том, как учёба в Хогвартсе и всё случившееся там тогда, включая смерть Сильвануса от моих рук, повлияли на семью. Возможно, они побаивались меня? Я сама не понимала, почему это так задело меня, не то, чтобы меня с раннего детства купали в заботе и любви, как раз наоборот, до пятнадцати лет меня считали сквибом, и это сильно било по гордости отца. А ещё то, что вместо достойного наследника, который смог бы сохранить его фамилию, у него была лишь я, но в этом он винил больше мать, которая из-за болезни не смогла родить более соответствующего его запросам ребёнка, пришлось довольствоваться тем, что имеется. Чувство какой-то горькой обиды заставило меня просто онеметь. Я тысячи раз жалела, что вообще пришла сегодня. Стало невыносимо просто даже находиться с ними в одной комнате. Меня не просто продали, как кусок мяса, а отдали бесплатно, лишь бы забрал. Гонт, как и обещал, дал Непреложный обет и повторил все мои условия даже без напоминания, ничего не потребовав взамен. Когда они удалились обратно в гостиную, продолжая обсуждать «удачную сделку», я так и осталась сидеть в ступоре за столом, пялясь куда-то перед собой. Не верилось, что это происходит со мной. Лёгкое, нежное касание руки моего плеча заставило вздрогнуть, и мама присела на стул рядом. Она что-то говорила о том, как важны традиции и пыталась выставить отца в более невинном свете, чем было на самом деле, но я даже не пыталась её слушать, кровь больно била в виски, а в ушах звенело. Я не понимала, злиться мне, бояться или просто истерично вопить. Всё-таки надо отдать им должное, они продержались довольно долго, а не спихнули сразу же после окончания Хогвартса за того прыщавого, рыжего сопляка, который набивался в женихи. Даже не вспомню его имя… Я ещё подумала, уж лучше бы за Пруэтта. Он мне тоже не нравился, но там хоть что-то было в башке. Мы неплохо поладили, пока учились, да и забавно было, как он каждый раз поддавался мне на поле призывателя, а потом так трогательно разыгрывал из себя расстроенного, что я первые пару раз даже реально на это купилась и бросилась жалеть его и подбадривать. Это глупое воспоминание заставило не менее глупо улыбнуться, и мама вдруг замолчала поняв, что я её не слушаю. Она была слишком умной женщиной, чтобы пытаться раз за разом делать то, что годами не получалось. Похоже, это был и её предел тоже. Поэтому, когда она поднялась, я лишь схватила её за запястье и сказала «спасибо», понимая, что тот раз, когда она уговорила отца дать мне ещё год, и правда был последним. — Завтра с утра я отправлю эльфа помочь с багажом, — послышался голос отца в коридоре. — В этом нет необходимости, сэр, все вещи были перевезены, как только ваша дочь подписала бумаги. Отлично… В считанные минуты я лишилась не только семьи, но и дома. Я настолько эмоционально вымоталась, что меня интересовало лишь то, чем меня добьёт этот вечер. — Тривия, тебе пора, — позвал отец. Я так и осталась сидеть и смотреть на постепенно пустеющий стол, с которого домовой эльф аккуратно убирал посуду. Позади послышались тихие, неспешные шаги, и я напряглась, ожидая, что отец сейчас при Гонте выбьет из меня всю ту дурь, которая ему так мешает. — Мне применить на тебе Империус, чтобы ты послушалась с первого раза? — холодный шёпот Гонта обжёг ухо горячим дыханием, и я невольно вжалась в сидение, а по коже побежали мурашки. Он не стал дожидаться ответа, а сразу пошёл обратно. Я была словно не здесь, не помню даже как собралась и попрощалась, мы сели в карету и тронулись с места. Блондин некоторое время молчал и сидел неподвижно напротив, будто что-то обдумывал, а затем, всё тем же холодным и безразличным тоном заговорил: — Завтра званый вечер у одного из моих коллег, ты должна пойти со мной. Вот так сходу? Ни пожалуйста, ни интереса, хочу ли я. — Я не хочу. — Это был не вопрос, будь готова к семи. — А что, если не буду? Ты меня накажешь? — съязвила я. — Будь уверена, — его голос даже не дрогнул, дрогнула я. — Ты ведь не серьёзно? — С чего ты взяла? — полюбопытствовал Гонт, словно его и правда удивила такая наивность. — Все условия уже были оговорены, и не сомневайся, я буду их исполнять, но не более того. Я не обязан любить тебя, жалеть, уважать или относиться как-то по-особенному, мы это уже обсуждали и возвращаться к этой теме я больше не намерен, так что запомни это сейчас. До сегодняшнего дня я относилась к Гонту более нейтрально, не сказала бы, что он мне чем-то нравился, но и не вызывал во мне отвращения, но теперь, я могла бы почти со стопроцентной уверенностью сказать, что ненавижу его. Я не думала, что он может оказаться таким неприятным человеком, и не только потому, что он делал, но и как вёл себя. Столько фальши я раньше ни в ком другом не встречала. Захотелось распахнуть дверцу кареты и выпрыгнуть на ходу. — Не смей, — жёстко оборвал он мои мысли. Не может быть. Он не мог знать, о чём я подумала. Или мог? Я с подозрением всмотрелась в его лицо, на котором снова всплыла эта самодовольная ухмылка. Угадал. Каким-то невероятным образом, даже ничего не видя, не используя легилименцию, он умудрялся предвидеть не только мои действия, но и мысли. Он куда опаснее, чем я предполагала. Остаток пути Гонт молчал. Видимо, ему показалось этого достаточно, чтобы я на некоторое время потерялась и не могла придумать ничего поумнее. Карета замедлилась, подъезжая к огромным кованным воротам, на которых проглядывала змеиная символика. Как банально. Колёса затрещали по мелкой брусчатке, которой была выстлана подъездная дорожка. Впереди одиноко стоял мрачный, во всех смыслах, серый особняк в готическом стиле, обтянутый, словно чёрной паутиной, сухим лимонником. Карета остановилась прямо у короткой, каменной лестницы, ведущей к главному входу. Этот дом, возможно летом выглядел куда более живым и очаровательным, но в конце февраля, когда за городом ещё лежал снег, небо затянуло сплошной серостью, и холодный ветер пробирал до костей, казалось, вся жизнь ушла из этого места. Оно потеряло все краски и стало тусклым и чёрно-белым, как на фотографиях. — Все необходимые вещи уже доставили в твою комнату, остальное я попросил выбросить… — мужчина сразу же направился к дому, даже не подав мне руку. — Что?! — вскрикнула я, наспех выбираясь с кареты, чтобы не дать ему сбежать. — Горничная проводит тебя и покажет дом, если у тебя есть желание. Завтра будь готова к семи. Он скрылся в коридоре ещё до того, как я вбежала в дом. У входной двери огромного вестибюля стояла женщина возраста моей матери, в униформе, и мужчина, постарше неё — дворецкий. Горничная назвалась Хильдой и проводила меня наверх в одну из комнат. Весь дом внутри абсолютно соответствовал тому, каким был снаружи: так же тускло и безжизненно. Правда, немного цвета всё же было. А учитывая, что Гонту в принципе он не нужен, то даже удивительно, что вокруг всё не было залито чернотой. Спальня, которую он мне выделил, ничем не отличалась от остального дома. Одежда моя уже висела в шкафу, а на кровати лежали упакованные в чемодан и две коробки несколько моих вещей, которые я стащила на пол, чтобы сразу прилечь. Этот день выдался слишком тяжёлым, чтобы тратить силы ещё на что-то. Сегодня. Постучали, дважды. Было ещё слишком рано, я наспех натянула халат и, мысленно чертыхнувшись, подошла к двери. Зачем Гонт стучал в дверь комнаты своего собственного дома, учитывая, что вчера, по сути, силой привёз меня сюда, не оставив выбора, я не знала. Он снова вёл себя более обходительно, чем был на самом деле, и зачем это делал я тоже не понимала. Возможно, таким образом он пытался усыпить мою бдительность? — Ты слишком рано, — недовольно заворчала я и в который раз взглянула на часы на каминной полке. — Я ещё не готова. — Знаю, — не дожидаясь приглашения, Гонт бесцеремонно вошёл в спальню, вручив мне пакеты, которые принёс с собой. — Что это? — Твоё платье. — У меня есть платье. Он резко повернулся и пошёл на меня. Так внезапно, что я растерялась и попятилась назад, прижавшись спиной к закрытой двери. Остановившись всего в дюйме от меня, всё с тем же безразличным лицом, он резким тоном произнёс: — Я не намерен это обсуждать. Одевайся. Распаковывая пакеты на кровати, я не сразу заметила, что он всё ещё стоял за моей спиной, продолжая напрягать даже одним своим присутствием. — Я в состоянии одеться сама, — запротестовала я, но Гонт был другого мнения. В принципе, это было не столь важно, он ведь всё равно меня не видел, но удивляло и возмущало одновременно, что правила приличия для этого мужчины будто были не писаны. А ещё пару минут назад делал из себя джентльмена. Лицемер. Он остановился у окна, ожидая моих дальнейших действий. Один из пакетов занимала огромная коробка, а два других — коробки поменьше. Я развернула большую первой, и из-под нескольких слоёв чёрной бумаги тишью вытащила длинную, тёмно-изумрудного цвета шёлковую юбку, которая мгновенно заструилась и зашуршала в руках. Ну конечно, зелёное… — Бельё тоже, — скомандовал Гонт. — Чего?! — опешила я. — Я уже одета… — Это не обсуждается, — перебил он. — Раз одета — снимай. Чтоб тебя дементоры сожрали и всю твою семью, Гонт! Ах да, они и так мертвы. — съязвила я в своей голове, но сказать такое всё же не решилась. Я начала развязывать халат и снимать с себя абсолютно всё, что на мне было. Знал бы он, сколько сил и времени потребовалось, чтобы натянуть на себя весь этот ворох шмотья для вечернего туалета, хотя по нему видно, насколько это его волнует. Оставшись в одной сорочке, я стала распаковывать остальные коробки и вытаскивать одну юбку за другой, сорочку, корсет. Я покосилась, представляя, с каким невозмутимым видом он всё это покупал, особенно трусики и, не сдержавшись, усмехнулась. Конечно, он этого не покупал, для этого есть прислуга. Ага, будет многоуважаемый господин Гонт шнырять по магазинам в поисках подходящего платья для… чёрт, даже язык не поворачивается так себя назвать. Наконец, заново расправившись с этим огромным количеством подолов, я добралась до корсета и достала палочку, чтобы затянуть его. — Нет. Я сам. — А? — я вытаращилась на него, уже конкретно сомневаясь в его адекватности, и когда он подошёл, придвинулась незаметно и принюхалась. — Что-то не так? — Всё не так, — я отвернулась. Вроде не пил… Он скользнул пальцами по моим плечам, медленно спускаясь по спине вниз по лопаткам к корсету, а затем по шнуровке до нижнего края, и начал затягивать его, казалось, со всей силой, что у него была. — Полег-че… — возмутилась я. — Если не хочешь, чтоб твоя… задохнулась в первый же вечер на публике. Он хмыкнул. — Не задохнёшься, — спокойно ответил он, продолжая стягивать мою грудную клетку до невозможного. Косточки больно сжимали рёбра, выдавливая наружу остатки воздуха, и я невольно застонала. Его дыхание обжигало кожу на моей шее, стало обрывистым и резким. Он не прикасался ко мне, но как оказалось, этого и не нужно было, чтобы мурашки забегали по моему телу. Я снова достала палочку, чтобы надеть верхнюю юбку, и Гонт выхватил её из моих рук. — Эй! — В этом нет необходимости. Я помогу, — он сам сделал несколько движений своей палочкой, подняв юбку в воздух, расправил над моей головой, я лишь вытянула руки вверх, и она опустилась к талии. Создавалось впечатление, что он делал это не впервые, и от этой мысли стало как-то жутковато. Гонт, тем временем, достал из коробки верх платья с длинными рукавами, расшитый чёрным кружевом. Он одевал меня, как куклу, всё с тем же невозмутимым выражением на лице, но почему-то я не сомневалась, что по какой-то извращённой причине ему это нравилось. Застегнув, наверное, миллион мелких пуговичек на спине вручную, на что ушло колоссально много времени, он отошел, и я наконец выдохнула, насколько была способна в этом тугом корсете. — Я позову Хильду, чтобы она уложила твои волосы, — он направился к двери. — Я… — начала я, собираясь запротестовать, что волосы уложены, их так-то заранее укладывают, но подумала, что ещё даже не вечер, а у меня уже не осталось сил препираться. И когда он остановился, я лишь буркнула: — Ничего. Ой, да пошёл ты! Делай что хочешь. Я повернулась к кровати. Было даже слегка любопытно, что же там ещё осталось, но все коробки были пустыми, а на дне большой лежал маленький, из той же ткани, что и платье, мешочек с затяжкой. Поначалу я подумала, что это украшения, но для них он был слишком огромный и тяжелый. Я беспокойно глянула в сторону двери, будто боялась, что Гонт застукает меня, как я роюсь в его вещах. Так-то это мои вещи. Успокоив совесть, я подставила ладонь, и из мешочка выпал флакон духов. Вот же мразь, даже пахнуть я должна так, как скажет он? Хрена с два! Я снова оглянулась и быстро, на цыпочках, подбежав к окну, открыла его и швырнула мешочек с духами куда-то во двор, в один из нерастаявших сугробов под деревьями. После того, как Хильда молча полностью переделала причёску, распустив мои длинные, чёрные, как смоль, волосы, которые всегда обязательно были собраны, я попыталась найти среди своих вещей духи. Но так и не отыскав, бросила это дело и неспешно спустилась по лестнице в холл, где уже ждал Гонт. Приблизившись, он недовольно цокнул языком, учуял, что духами я не воспользовалась, но никак это не прокомментировал. — Ещё кое-что, — он протянул мне ладонь, на котором лежало, по-видимому, фамильное, напоминающее змею, опоясывающую палец, кольцо из чёрного золота с небольшим изумрудом. Я думала, оно будет куда больше. Для меня такая страсть к символике своего школьного факультета выглядела очень глупой. Даже если с Хогвартсом они её никак не связывали, то многие, наблюдая со стороны, наверняка. Для меня он до сих пор остался слизеринцем, а не наследником великого тёмного мага, жившего в бородатые века. Гонт ждал, пока я заберу кольцо, даже не попытался надеть его или вообще прикоснуться. Эта пассивная агрессия сегодня в его поведении, а я не сомневалась, что это была именно она, уже начинала казаться какой-то забавной. Это явно была не фобия, ведь он, если хотел, касался. Он делал это намеренно. Показывает таким образом своё презрение? Я решила проверить и продолжала безмолвно стоять и наблюдать. — Возьми кольцо, — более резко скомандовал он. — Не хочу. Он гневно выдохнул и крепко схватил меня за запястье, поверх рукава. Дёрнув на себя, повернул ладонью вверх и вложил в неё кольцо. — Не имеет значения, чего ты хочешь, надень это чёртово кольцо, — почти что прошипел он сквозь зубы, пытаясь не выйти из себя. — Не пытайся что-либо выкинуть или хоть как-то опозориться или опозорить меня, иначе… — Не угрожай мне, — я гневно попыталась вырвать руку из его цепкой хватки, но он лишь сжал её сильнее, больно надавив пальцами на вены. — Я ещё не начал угрожать тебе, милая, — едва заметно ухмыльнулся он. — Пока я лишь предупреждаю и советую меня послушать. Для твоего же блага. Я снова дёрнула рукой. На этот раз он её отпустил, и, не дожидаясь, направился к подъехавшей ко входу карете. Мы прибыли в загородный дом Паркинсонов около восьми. Даже снаружи слышалась музыка и весёлые голоса гостей. Гонт вышел из кареты, подал мне руку, и я на мгновение даже замешкалась. Хотелось треснуть его по ладони, но в этом платье было так некомфортно, что я могла разве что сползти по ступеньке, чем выйти нормально. Его рука мгновенно сжала мои пальцы и, потянув на себя, он придержал меня за талию, чтобы я неуклюже не свалилась. Я недоверчиво покосилась, пытаясь понять, какая из его версий сейчас передо мной. Людей было так много, что «вечеринка» больше походила на свадебный банкет, нежели обычное празднование повышения по службе. Гонт так и придерживал меня за талию всю дорогу, пока мы шли в большую гостиную, чтобы поздороваться с хозяевами. Казалось, взгляды окружающих липли ко мне, как мошки на сладкое. Это жадное любопытство сверкало в глазах каждого, но никто не был настолько смел, чтобы подойти и завуалировано или же прямо спросить — все лишь довольствовались наличием фамильного кольца на моём пальце и кивали в знак приветствия, хотя и знали, что Гонт этого не видит. Я ненавидела такие приёмы. За моё детство их было так много, что уже и не счесть, и каждый из них служил ярким воспоминанием моего несчастного сквибовского существования, так как каждый из гостей считал своим долгом напомнить об этом. Как будто о таком вообще можно было забыть хоть на секунду. С виду торжественный, пафосный и пышущий благородством приём, скрывал в себе все мерзкие тайны приглашённых гостей, на которые часто закрывались глаза, ведь «в приличном обществе так себя не ведут». Сплетни и косые взгляды были только верхушкой айсберга и служили лишь поводом надраться. Все лицемерно делали вид, как уважают друг друга, а за спиной плели всё новые и более спутанные интриги. Конечно, чем же ещё было развлекаться благородным господам. Дети у Паркинсов так же присутствовали на вечере, что не удивительно. Большинство времени их отвлекала гувернантка, но я по себе знала, что ничто не могло унять детское любопытство. Гонт не отходил от меня ни на шаг, всё продолжая как бы бережно придерживать за талию. Хотелось поинтересоваться, не отвалится ли у него рука от от столь настырной обходительности, но после того, как гости узрели, что хозяева дома не вспыхнули на месте, вступив с нами в разговор, все только и норовили представиться и как бы между делом поинтересоваться нашей личной жизнью. Спустя бессчётное количество лиц, я почувствовала, как у меня кружится голова и, бросив Гонту лишь: «Мне нужно на свежий воздух», я не стала дожидаться его очередных возражений и направилась через весь дом, пытаясь отыскать выход во двор. Шум толпы значительно поубавился, а духота стала более терпимой, благо, поместье было огромным. Я облегчённо выдохнула, завидев впереди стеклянную дверь: пусть не выход, но похоже это была веранда, и, резко дёрнув ручку, я шагнула в полумрачное, прохладное помещение. Прохладный воздух и относительная тишина приятно окутали и, сделав несколько шагов, я прикрыла глаза, чтобы хоть на несколько минут побыть просто наедине с собой, но тут же услышала шуршание где-то в углу. Я резко повернулась и застыла как вкопанная от увиденного. — Что вы делаете?! — возмущённо закричала я, достав палочку из рукава и направив её на мужчину. Он даже не дёрнулся, лишь слегка приподнялся, всё ещё нависая над лежащей на скамье девочкой лет восьми с задранной юбкой почти что до самой шеи. Не поверил. Этот выродок продолжал держать ладонь на её лице, прикрывая рот, и на секунду я будто сама снова ощутила это мерзкое прикосновение. — Петрификус Тоталус! — его мгновенно выровняло и свалило навзничь, а девчонка захныкала и с опаской поднялась, глядя на меня. — Всё хорошо… не бойся, — я присела напротив, погладила её по волосам, вытерла слёзы и поправила платье. — Тихо-тихо… Мой голос слишком явно дрожал, как и руки. Судя по его застёгнутым брюкам, я успела вовремя и почувствовала некоторое облегчение. Может он и не намеревался её изнасиловать, но от этого не становилось менее мерзко. — Посмотри на меня, — я обхватила её залитое слезами лицо и покачала головой. — Никому не говори, они всё равно не поверят. Иди к своей няне и не отходи от неё больше, поняла? Девочка кивнула. — Я позабочусь, чтобы он тебя больше не тронул, — успокаивала я, пытаясь звучать как можно убедительнее. — Никогда и никому не разрешай делать такое с собой, поняла? Она снова закивала и побежала к двери. Конечно, она не поняла. Для того, чтобы понять, что неправильно, для начала надо понимать суть этих действий, но теплилась надежда, что, даже если это был не первый раз, он станет последним. Я встала над мужчиной, всё ещё лежащим парализованным от заклинания и скривилась от омерзения. Все они одинаковые. Конечно, лицо у него было незнакомым, у них каждый раз разные лица, но намерения всегда одни и те же. Я на секунду закрыла глаза и сняла все невидимые стены, а затем направила на него палочку и всмотрелась прямо в опустевшие глаза. — Любишь кошмарить маленьких девочек? — спросила я тихо, ощущая его страх под своей кожей. — Я покажу тебе настоящий кошмар. Такой, отчего ты забудешь обо всём на свете, — мой голос звучал непривычно спокойно, а руки перестали дрожать, как только я проникла в его сознание, перебирая отвратительные образы его памяти и желаний. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю, лишь оставлю маленький подарочек, ты его заслужил. Спустя пару минут я восстановила барьер с помощью окклюменции, но один образ всё же успел просочиться и мгновенно отвлёк моё внимание. Я бросила «Фините» напоследок и быстро выбежала из веранды, просматривая лица в толпе. Я видела… я видела его… здесь? Этого не может быть… не может быть… Голова снова закружилась, как только волнение с новой силой захлестнуло меня. Воротник платья начал душить, грудь сдавливало до невозможного, а перед глазами всё плыло. Я пошатнулась и попыталась вернуться обратно к веранде, но уже не знала в какой она стороне; поэтому, под косые взгляды гостей, завидев Гонта вдалеке, разговаривающим с кем-то, решила не возвращаться к нему, а выбежала в один из коридоров. Ноги сами подкосились. Я почувствовала, как падаю и мысленно приготовилась к удару об пол, пытаясь всё ещё оставаться в сознании, хотя чёрная пелена почти окончательно застлала глаза. Внезапно сильные большие руки подхватили меня, как раз когда я чувствовала, что последует удар в спину. — Ну что ж ты так переволновалась, любовь моя… — последнее, что я услышала перед тем, как потерять сознание — голос убийцы.

***

Весеннее, утреннее солнце пробивалось сквозь щель в плотных портьерах и надоедливо тыкало мне прямо в глаз, заставляя все-таки проснуться. Я находилась в уже знакомой спальне, в огромной деревянной кровати с балдахином и задумчиво пялилась в потолок. Хотя «задумчиво» сильно сказано, так как в голове не было ни одной мысли, поэтому скорее просто пялилась. В комнате было темно. Все окна задернуты тяжёлыми чёрными портьерами, а откуда-то в доме доносилась тихая музыка. Я с трудом вспомнила, что было вчера. Воспоминания какими-то обрывками всплывали в голове и не давали сосредоточиться на чём-то конкретном. Как хорошо, что этот вечер наконец-то позади. В комнате было холодно, камин еле тлел и я, высунув руку из-под одеяла, нашарила на ощупь волшебную палочку, махнула в него и тот разгорелся в полную силу. Не хотелось накладывать согревающие чары, вчерашняя душная атмосфера неприятно напоминала о себе и желание прохлады, несмотря на лёгкую дрожь, никуда не уходило. Я поднялась с кровати, накинув на себя халат, и подошла к камину, интенсивно потирая холодные пальцы. В дверь тихо постучали трижды, совсем ненавязчиво и робко. Не Гонт. — Вам нездоровится, госпожа? — на пороге стояла Хильда и вопросительно смотрела на меня. — Нет, — коротко ответила я. — Господин Оминис просил передать, что если вы не спуститесь к завтраку прямо сейчас, то останетесь без него. — Хорошо, сейчас оденусь. — Нет, мэм, — женщина заставила в недоумении обернуться. — Сию минуту, без промедлений. — Ну конечно, — буркнула я и вышла за ней в коридор. Хорошо хоть халат натянула, не сидеть же в одной сорочке. — Доброе утро, — всё с той же недовольной тональностью заворчала я, войдя в столовую. Я медленным шагом подходила к столу, пытаясь угадать, какое сегодня у Гонта настроение. Похоже, теперь это будет моим основным развлечением в этом доме. — Упусти эти любезности, они ни к чему, — безразлично произнёс он, не отрывая пальцев от газеты, которая пестрила огромным заголовком: «13 камней в огород Министра. Сбежавшие три недели назад узники из Азкабана всё ещё в розыске…», и рядом размещалось провокационное фото Министра, который прикрывал лицо от яркой вспышки. — Действительно, чего это я? Это же чрезвычайно изнуряющее занятие, пытаться с кем-то вести себя дружелюбно. Мужчина отложил газету на край стола и принялся завтракать, не удостоив моё язвительное замечание в свой адрес даже надменной ухмылкой. — Нет, — коротко ответил он на мою попытку отодвинуть стул рядом и указал вилкой на противоположный конец стола, где уже расположилась тарелка с завтраком. Уж больно надо. Я фыркнула и пошла к подготовленному для меня месту, так как кушать всё-таки хотелось. — Мне нужны остальные мои вещи. — Это какие? — тихо произнёс он, будто издеваясь. Стол вмещал шестнадцать персон и был таким длинным, что я едва улавливала выражение его лица, а он ещё и намеренно говорил как можно тише. — Мои духи, костюмы… в шкафу висят только платья. Он что-то неразборчиво пробормотал, и я резко поднялась, взяла тарелку и неспешным шагом прошла вдоль пустующего стола к нему справа. Гневно стукнув фарфором по деревянной столешнице, я отодвинула тяжелый стул и села. Гонт лишь еле заметно, недовольно покачал головой и несколько минут сидел неподвижно под скрежет моей вилки. Стоило мне только расслабиться и подумать, что хоть в чём-то мне удалось его уделать, как стул с громким скрипом отодвинулся, он поднялся и, обойдя меня с другой стороны, схватил за руку, выволакивая из-за стола. — Что ты… Ай! — зашипела я от его чересчур сильной хватки. — Мне больно! Он резко отпустил моё запястье, тут же с силой развернул и повалил на стол, вцепившись в шею. Я вскрикнула от сильного удара и заёрзала руками по столу, пытаясь встать обратно, но он лишь сильнее вжал меня в столешницу, придавив локтем спину и грудную клетку, не давая возможности даже полноценно вдохнуть. Холодная доска впивалась в скулу и висок. Голова заныла от удара, а сердце испуганно затрепыхалось. Свободной рукой он бесцеремонно задрал халат с сорочкой до поясницы, и от страха воздух просто застрял где-то на полпути — я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть его обратно. Я попыталась использовать древнюю магию, почувствовала, как задрожал воздух вокруг и… Ничего. Не смогла. Что-то со мной было не так: я чувствовала её внутри, но она не поддавалась мне, не слушалась. — Н-не надо… — заскулила я, всё ещё дрожа от одной мысли о том, что он собирался сделать, но Гонт медлил, умело растягивая это тягучее, нервное напряжение, как пружину, до предела, пока не лопнет. Холодные пальцы нежно заскользили по ягодице, сначала вниз, обхватив движением бедро и вернувшись обратно очертили край трусиков, спускаясь к внутренней стороне. По телу побежали мурашки от осознания того, как он похабно лапал меня прямо сейчас, бесстыдно, безнаказанно, пользуясь своим положением, а я могла лишь… А что я могла? Унижаться и умолять его? Просить прощение? За что? Я ничего не сделала! Он стоял очень близко, и левым бедром я чувствовала касания ткани его брюк. Проскользнув между ног рукой, он провёл пальцами по тонкой ткани, заставляя мои ноги задрожать. — Оминис… — снова заскулила я, не выдержав этого напряжения, и даже не заметила, что впервые назвала его по имени. Он не остановился даже на секунду. Это ожидание было невыносимым. Край стола впивался в бёдра. Я лихорадочно дрожала, как осиновый лист, не понимая, то ли он играется со мной, то ли взаправду попытается изнасиловать. Зачем? Он даже намёками не давал понять, что что-то испытывает ко мне, даже наоборот. Вёл себя так, будто я всего лишь вещь. Тем не менее, он продолжал слишком медленно изучать вторую ягодицу. Всё превращалось в какую-то извращённую пытку, но только я открыла рот, как Гонт со всей силы шлёпнул меня. Я вскрикнула так громко, что запершило в горле, выпучила глаза от шока и жгучей боли, и они мгновенно заслезились. Затем последовал ещё удар. Вздрогнув от него всем телом, я снова попыталась вырваться, и ослабшая было хватка на шее тут же яростно окрепла, возвращая абсолютный контроль над моим телом её исполнителю. Снова удар. Ягодицы онемели от обжигающей боли, тело горело от боли и стыда, так как меня бессовестно пороли посреди большой столовой, и стягивался какой-то неприятный и одновременно приятный узел внизу живота. На этот раз руку он не убрал, лишь сдвинул её между ягодиц вместе с краем трусиков, нежно погладив, спустился к промежности и недовольно вздохнул. — Ты даже наказание не в состоянии принять, как полагается, — упрекнул он и цокнул языком, почувствовав усилившийся жар и влажность между моих ног, даже сквозь тонкую ткань. — Тогда, может так будет более доходчиво. Я не поняла, что он имел в виду. Из-за свёрнутой набок головы я могла видеть лишь правую сторону стола, свою руку и подол задранной одежды, но краем глаза уловила его движение палочкой, и на мгновение она, снова мелькнув в воздухе, вытянулась втрое. И не успела я подумать о том, что это могло быть, как резкая, ни с чем не сравнимая жгучая боль рассекла мою кожу на оголённом бедре. Я завизжала так громко, что голос мгновенно сорвался на хрип, а Гонт довольно хмыкнул. — Ну вот, другое дело. Слезы градом полились из глаз, и я истошно зарыдала. — ТИХО! — хлестнув ещё раз, рявкнул он, заставив меня испуганно вздрогнуть, мгновенно заскулить и заткнуться. Затем, понизив голос до обычного, навис надо мной и холодно и безразлично произнёс: — Уясни вот что — это мой дом, моя мебель, мои вещи, моя еда и ты тоже теперь моя. Здесь будет так, как я сказал. Ты будешь делать то, что я сказал и говорить то, что я хочу. Поняла? Я мигом закивала, заелозив щекой по холодному столу, размазывая слёзы, лишь бы он не продолжал. Гонт сжимал шею так сильно, прижав меня собой к столу, что я снова не могла дышать от страха и выдавить хоть слово. — Умница, — обжёг он своим дыханием ухо и отпустив, погладил по волосам, как питомца. — А теперь лежи смирно, пока я не доем. Я громко и хрипло вдохнула едва почувствовав, как тяжесть с моего тела исчезла. Позади послышались шаги и скрип стула: он вернулся на своё место и сел за стол, продолжив свой завтрак. Тело по-прежнему горело и неистово дрожало, но я не посмела ослушаться, или даже повернуть голову, хотя шея ужасно затекла. Лишь тихо всхлипывала и ждала, когда он наконец закончит. Спустя пару минут его вилка недовольно звякнула по столу. — Ну вот, всё уже остыло, — заворчал он и поднялся. — В наказание простоишь так ещё час. — Нет, пожалуйста… — заскулила я, понимая, что такой пытки ещё час я не выдержу и приподнялась, что было большой ошибкой. Мужчина схватил меня за плечо так сильно, что показалось, он просто сейчас оторвёт мне руку, а второй вцепился в волосы. К чему была такая животная жестокость, я не понимала. Из-за того, что я ослушалась и села туда, куда не положено? — Отпусти! — я впилась в его руку, пытаясь отцепить его хотя бы от волос, но он лишь сжал её сильнее. — Нет, ты права, это слишком мягкое наказание. Тебе стоит чётко понять своё место. Гонт волок меня через весь дом, пока я пыталась вырваться, сопротивляться, упираться ногами, остановиться, сделать хоть что-то, но даже ноги не слушали меня и безвольно подкашивались. Силы будто медленно покидали меня. Никакие мольбы, или угрозы не задевали его, всё было тщетно. Он выволок меня на задний двор и развернул лицом к себе. — Ты помнишь, что я тебе сказал? — спросил он, таращась мёртвым взглядом. — Никаких отношений, никаких чувств. Никакой любви, никакой жалости. И тебя нет. А теперь падай. — Что? — не успела понять его слова, как Гонт толкнул меня, и я повалилась на спину, проваливаясь куда-то в бездну, и с глухим стуком больно ударилась о деревянную поверхность. Я лежала в яме, а Гонт возвышался надо мной, стоя на краю. Серое небо над его головой, всё больше сгущалось тучами, затягиваясь чернотой, и сыпало, словно не снегом, а чёрным пеплом. Руки скользнули по холодному шёлку и упёрлись в стенки. Это была не просто яма — я лежала в гробу. Слёзы с новой силой полились по вискам, едва я дёрнулась, в панике понимая, что он делает, как крышка громко хлопнула, мгновенно погрузив во тьму. — НЕТ! — забилась я по крышке. — Выпусти! Гонт! ВЫПУСТИ! ВЫПУСТИ! ПОЖАЛУЙСТА! Я барабанила по дереву, истерично рыдая. Грохот ударами отдавался в голове, учащая колотящееся сердце до предела. Мне казалось, что я схожу с ума. Страх переполнял меня с такой силой, что начала кружиться голова, но я не прекращала кричать и бить в крышку гроба, пока хватало сил. Изрядно вымотавшись, я опустила руки продолжая обречённо плакать, и внезапно раздался мелкий стук с обратной стороны. Я понадеялась, что этот кошмар закончился и меня выпустят, а затем рассыпчатый звук застучал по крышке… Я с новой силой закричала и снова забила руками в крышку, но всё было бесполезно. Ему плевать. Сколько бы я ни кричала, сорванный голос перебивал звук сыплющейся земли. Всё напрасно. Это конец. Воздух из-за криков заканчивался очень быстро, и стало тяжело дышать. Веки тяжелели, силы покидали меня. Никакой надежды на спасение, я никому не нужна. Только безысходность. Я закрыла глаза, всё ещё продолжая тяжело дышать, каждый раз всё медленнее и слабее… пока не провалилась во тьму.