Мятый хрусталь

      Охота.       Поиск.       Предвкушение.       Последнее чувство смело можно было назвать половиной удовольствия. И, наблюдая, как губы любимой женщины раскрывались в восхищённом вздохе, он мог поклясться, что это зрелище не зря считалось его любимейшим из всех возможных проявлений радости.       Кончики пальцев покалывало в ожидании.       — Драко… — со сладкой хрипотцой в голоске произнесла Гермиона, вращая перед глазами драгоценный камень, охота за которым велась практически семь месяцев. — Это то, о чём я думаю?       Драко лишь коротко кивнул, хотя внутри вскипали эмоции такой силы, что могли запросто нанести сокрушительный удар по его психике.       — У тебя получилось его найти?       — С трудом, но да.       Ему сносило голову, когда Гермиона буквально немела от восторга. Черты её лица искажались так сильно, что её было почти что не узнать. Глаза округлялись и начинали походить на две темнеющие бездны. Губы приоткрывались, и оборвавшийся тихий вдох терялся далеко внутри неё.       Гермиона мастерски умела воспевать его успехи, чем щекотала гордость и раздувшееся со временем эго. Пусть люди и говорили, что нельзя любить человека за конкретные качества, а следует отдавать им всего себя без остатка, Драко всё же находил прекрасным, что среди удивительных черт жены он ловко выделял одну, что делала его самим собой.       — Милый. — Гермиона, обрушив на его губы жаркий поцелуй, затянула Драко вихрем в ошеломительный поток чувств.       Он ощущал себя так, словно стоял на краю обрыва — невероятно узкого, остроконечного утёса, под которым зияла тьма со скрытыми под её пеленой секретами.       Держа в руке затерянное в слоях истории кольцо, что некогда принадлежало Людовику XVI и королеве Марии-Антуанетте, Гермиона не могла оторвать глаз от Драко, а он в это же время боялся, что его грудную клетку вскоре разорвёт от пульсирующей внутри гордости за самого себя.       И некогда пугающие мысли, порождённые страшными сказками о проклятом алмазе, рассеялись в туманной пелене отрицания. Драко проверил камень десятки раз, прежде чем вручил его той, кто по-настоящему могла оценить всю ценность обнаруженного сокровища.       Переливающийся в апельсиновых солнечных лучах алмаз был невероятен. Если на нём и лежало проклятье, то связанное лишь с его пленительной красотой.       — Надень его, — отдал он нежный приказ, проведя пальцами по щеке Гермионы.       Она покорно надела на палец украшение, увенчанное археологической добычей.       — Тебе оно нравится? — серьёзно спросил Драко, обойдя Гермиону сбоку, чтобы встать позади и обвить рукой талию. Она слегка вздрогнула, мышцы живота ощутимо напряглись, стоило Драко скользнуть пальцами под тонкую материю рубашки. — Нравится? — шепнул он и тут же медленно провёл языком по мочке уха. Едва-едва прикусив плоть, Драко уловил, как Гермиона шумно сглотнула.       — Да.       Сквозняк целовал её шею так же исступлённо, как Драко проходился по коже губами.       Аккуратно, словно боясь задеть лишний дюйм тела Гермионы, он мягко расстегнул перламутровые пуговицы на одежде, обнажая тонкие ключицы, чуть выпирающие кости груди и присыпанные веснушками, будто каплями бронзовой росы, плечи.       — Ты согласна, что нам пора всем рассказать? — Оставив мимолётный поцелуй за ухом, Драко немного отстранился, чтобы рассмотреть лицо внимательнее, смакуя реакцию на такой простой вопрос.       Гермиона, запрокинув голову ему на плечо, томно выдохнула, но не проронила ни звука.       — Ты всё ещё боишься их реакции?       — Нет.       — Тогда чего, милая? — Высекая голосом слова, Драко ладонью опустился ниже, скользнул мимо сосков и замер близ пояса пока ещё застёгнутых женских брюк. — Боишься, что всё это станет слишком реальным? — Резко переместив ладонь на горло Гермионы, он пальцами надавил ей на подбородок, призывая взглянуть на него. — Но ведь ты и так уже моя. И незнание твоего близкого круга об этом — это даже не помеха. Это просто ничтожная фикция. — Последнее слово он даже не удосужился проговорить до конца, поскольку его губы оказались на её губах, а воздух, что искрился между ними, исчез. Испарился в безумном огне, который вспыхивал каждый раз, когда Драко оказывался с Гермионой наедине.       С его тайной женой.       Любовью жизни.       Смыслом всего существования.       Прижав её к ближайшей стене, он обхватил женские запястья и вздёрнул кверху руки. Кольцо поблёскивало в закатном свете, льющемся из окон, пока Гермиона дарила ему всю себя. Дарила каждый миг.       Дарила то, что больше никто и никогда не смог бы отобрать.       Дорожкой поцелуев спустившись к распахнутой груди, Драко отодвинул лиф в сторону и остервенело принялся терзать нежную кожу. В такие моменты хаоса он считал себя безумцем, напрочь лишённым даже капли рассудка.       И чем был разум? Хрустальной границей между тем же самым безумием и абсолютной гениальностью?       Если так, то Драко предпочитал думать, что он был наделён умом, нежели душевным расстройством.       Извлекая из груди Гермионы смятый, совсем невнятный всхлип, он грубо стянул с неё брюки, пальцами ощупывая кожу под бельём и воспевая страсть и похоть за то, насколько влажной она казалась ему сейчас.       — Ты всегда… — он ввёл в неё один палец, но тут же добавил второй, — меня удивляешь. — Задвигав ими внутри Гермионы, Драко свободной рукой держал её запястья прижатыми к стене. — Моя, — проведя языком по покрасневшим губам, прошептал он. — Моя.       — Да, — ответила она робко, что сильно резонировало с её обычным тоном — острым, дерзким, уверенным.       — Моя жена, — твердил Драко, быстрее потирая нежные участки, которые были покрыты её влагой.       Резко отойдя назад и стремительно прервав тесный контакт, Драко лишь взглядом приказал Гермионе стянуть брюки до лодыжек. Она и тут беспрекословно выполнила немой приказ.       — Руки наверх, — потребовал Драко, — и держи их в одном положении. Не смей опускать.       Гермиона развернулась и покорно расставила ноги шире, зная, что от неё требовалось. Драко снял с себя одежду и отпустил громкий шлепок по ягодице Гермионы, прижавшейся грудью к стене и вскинувшей руки над головой. Она не взвизгнула, только слегка заметно вздрогнула, но тут же податливо прогнулась в пояснице в ожидании сладкой боли и затягивающихся внутри тела канатов подступающего удовольствия.       — Я хочу, чтобы о нас узнали.       — Ещё рано.       В глазах стало темнеть от прилива желания.       Бешеного, животного, совсем не человеческого.       — Ты моё сердце, — шептал он ей, прижавшись телом к ней. — А сердце так просто не вырежешь.       Драко намотал на кулак шоколадные кудри Гермионы и следом вошёл в неё до основания.       — Ты умеешь быть жестокой, — доносились его слова сквозь локоны. — Женщины уж больно любят, когда их называют жестокими, да, милая?       Толчок. Ещё один. Глубокий, чувственный, запретно грубый.       Сорванный с губ стон. Почти что животный рык.       Шлепок. Шлепок. Шлепок.       — Милый, — долго хрипел женский голосок. Такой тонкий, слабый, беззащитный. Напоминающий робкую мелодию, растворяющуюся в пространстве, похороненном в могильной тишине.       И сознание — его грубые осколки сознания, затянутые чернотой, — царапало нутро в попытке вырваться. И горло, скулы, тело целиком свёл болезненный спазм.       А затем мир накрыла плотная мгла, крадущая возможность даже пошевелиться. Такое состояние одновременно приводило в ужас и наполняло разум удовлетворяющим спокойствием. В нём — в этом непроглядном сумраке — равновесие стало ощутимым и реальным.       Сознание собралось в бесшовный и гладкий сосуд.       Руки больше не тряслись.       И главное, женский голос стих.       Но почему от этой колючей мысли вдруг по спине прошлась гадкая дрожь, как при осознании допущенной глобальной ошибки? Как в миг прозрения перед обрушивающейся на голову катастрофой?

***

      Драко сквозь головную боль излишне сильно напрягся, чтобы получше расслышать разговор силуэтов, рябящих неподалёку от подобия кровати, из-за которой, вероятно, у него и свело мышцы спины.       Ему удалось уловить бессмысленный лепет, но ни одного чёткого слова, чтобы понять, о чём же шла речь. Но его имя внезапно прозвучало так ясно, что Драко непроизвольно вздрогнул.       Металлический корпус кровати издал протяжный скрип, и внимание призрачных образов, которые тут же обрели облики людей, вдруг приковалось к нему. В одном из лиц Драко распознал до боли знакомые черты.       — Милая?       Она выглядела настолько серой и обессиленной, что, казалось, ещё немного — и потребуется магия, чтобы отлевитировать её на свободную койку у дальней стены. Тёмно-карие глаза были воспалены, кожа раздражена, а на подбородке и около виска виднелись разодранные в кровь небольшие прыщи.       Но взгляд Драко упал на одну деталь, которая будто кувалдой нанесла удар по затылку, — на шее Грейнджер были растянуты свежие шрамы, спускающиеся к ключицам и, вероятно, ниже утопающие в волнах одежды. Розовые рубцы опоясывали горло и напоминали ветвь лавра, иссушенного промёрзлой осенью.       Ко всему прочему, Драко не сразу обратил внимание, что был привязан к койке кожаными ремнями.       Как он мог упустить такое из виду? Как мог не заметить широкие коричневые ремешки, крепким хватом обездвижившие его? А неудавшиеся попытки пошевелить стопами, согнуть правую, а затем и левую ногу в колене подтвердили догадки.       — Что происходит? — выдавил он. — Немедленно освободите меня! — потребовал грубо, но столкнулся лишь с равнодушием вставшего за спиной у Грейнджер целителя и пустым взглядом девушки напротив.       — Это в целях вашей же безопасности, — ответило лимонно-халатное пятно с чёрными волосами. — Мисс Грейнджер, приступим?       Мисс Грейнджер.       — Она миссис Малфой. — Пальцы сами по себе сжались в кулаки. Драко прожигал взглядом лицо Гермионы, но почему-то не видел в нём ни единого признака того, чем любовался ранее.       Что произошло?       Гермиона, его жена, стояла перед ним, словно неродная, обезличенная статуя. Она казалась холодной, высеченной из мрамора скульптурой без души и без огня внутри.       Без того огня, который всегда грел Драко.       — Кто посмел сделать это с тобой? — игнорируя присутствие целителя, сказанные ранее слова и положение прикованного к койке больного, спросил Драко, изучая шрамы.       — Объект ничего не помнит.       — Либо же объект притворяется, что ничего не помнит, — равнодушно ответила Гермиона, по крупицам убивая Драко.       Объект.       Обезличенное существо.       Ему вдруг стало совсем не по себе. Желудок свернуло по спирали, и настолько крепко, что тело пронзила острая боль. Изо рта вырвался гулкий крик, тут же рассеявшийся в пронзившей палату тишине.       — Не стоит так драматизировать, мистер Малфой. — Взмахнув палочкой, целитель прекратил агонию. — Каждый раз один и тот же сценарий.       — Это, — указав на исполосованную шрамами шею, а затем опустив ладонь на грудь со стороны сердца, сказала Гермиона, — что-то новенькое. Объект никогда не нападал на меня.       Несущая несусветный бред Гермиона даже не смотрела на Драко. Она спокойно беседовала с целителем, который делал короткие заметки в потрёпанном блокноте.       — Занятно. С чем, полагаете, связаны изменения?       — Объект наконец достиг цели. Он смог заполучить то самое кольцо, о котором постоянно говорил.       — Неужели?       Гермиона кивнула, а Драко мысленно утонул в том бесподобном сиянии алмаза, грани которого будто наливались солнечным светом.       Кольцо. Надо узнать, где оно.       И вернуть свою жену, которая в эту секунду казалась чужой.       Попробовав вновь пошевелить рукой, Драко опять столкнулся с сопротивлением кожаных ремней. Он был далеко не глуп, чтобы понять, как следовало себя вести, чтобы, во-первых, его отпустили мирно, а во-вторых, разобраться с тем, что здесь творилось.       — Я не представляю опасности.       Целитель громко фыркнул, Гермиона же не подала виду, что вообще что-то услышала.       Что с ней происходило?       — Милая, — обратился он к ней, чем наконец привлёк к себе её внимание. — Милая, я не понимаю…       — Объект не вернулся в исходную точку, но, судя по поведению, забыл, чем закончилась последняя сессия, — надиктовала Гермиона целителю, который тут же законспектировал её слова. — Варианты?       — Дать ему немного времени и установить наблюдение за поведением, — оживлённо затараторил целитель. — Либо же принудительно вернуть в исходную точку для дальнейшего исследования.       — Второй вариант кажется мне наиболее рациональным. У нас нет ресурсов для того, чтобы делать поблажки его ментальному здоровью, — завершила Гермиона совершенно непонятную для Драко речь. — Прости, Малфой. — Она вновь слепила из него живого человека. Гермиона подошла к его койке, и в лёгкие проник аромат из воспоминаний. — Это вынужденная жертва во имя большого блага. Начинайте, — бросила она приказ его любимым строгим голосом.       И Драко даже не успел обдумать всё, как мозг прожгла немыслимая боль. Такая, от которой кровь запекалась в венах, останавливая бег. Воспоминания терялись в лабиринтах разума, сминались под гнётом какого-то заклинания или бесчеловечного проклятья.       Хрустальные границы разума превращались в крошку.

***

      — Милая? — воззвал он к тёмному образу, застывшему в дверях гостиной. Гермиона была ослепительна, чарующе прекрасна. Одета лишь в кружевной корсет, чулки и тонкую накидку, которая почти что не прикрывала грудь.       Драко отчаянно искал в себе то место, что странно зудело, когда он внимательно разглядывал её. Словно в ней было что-то потеряно. Забыто где-то в глубине, но он никак не мог собраться с мыслями и вспомнить, что это было.       Но в нём точно зиждились какие-то ростки чувства, которые вибрировали изнутри.       Подозрение.       Закованное в цепи недоверие.       Щекотливо обманутое нутро.       — У тебя получилось его добыть? — спросил голос в обличье его мечты.        — С трудом, но да, — ответил он совсем буднично.       Это казалось подозрительным. Игра волосами, голосом, манерами — всё это не походило на его Гермиону.       Что-то в этот раз было не так.       Драко окинул гостиную туманным взглядом. Ничего здесь не отличалось чёткими чертами. Всё оставалось расплывчатым, пока он в красках не представлял предмет.       Что это было? Игра его рассудка или обезумевшая вкрай реальность?       Гермиона Грейнджер в его крепких объятьях или странная прихоть его подсознания, дарующая ему беззаботный бред?       Драко наклонился к её шее, ощущая настоящий пульс и жар.       — Ты моя, — шепнул он, прощупывая реакцию, но та казалась незамедлительной и полностью реальной. Гермиона выгнулась ему навстречу, встречая каждый поцелуй. Такая искренне покорная и верная.       Было ли это реальностью сейчас? Или далёким и жестоким вымыслом?       — Я твоя, — шепнула ему в губы, прогнувшись в спине, как сделала это не так давно.       Но когда точно?       Драко не мог отчётливо припомнить их последней встречи.       Кольцо переливалось роскошью на безымянном пальце.       Когда она успела надеть его?       Сомнения поблёскивали в темноте.       Драко купался в подозрениях к своему собственному разуму. Но ведь Гермиона была рядом, его сердце тянулось к её, и оставались ли у него причины застыть и не шевелиться? Оставались ли причины не доверять тому, что казалось полностью реальным?       — Навеки? — задал Драко казавшийся ему внезапным вопрос.       — Да, — ответила Гермиона вдруг довольно быстро, но тут же припала к его распахнутым губам.       Здравый смысл ударил по черепу, словно кувалда по граниту.       — Я видел сон. — Отпрянув от её объятий, Драко сделал шаг назад. У него сложилось чувство, что так будет безопаснее. Гермиона внимательно его рассматривала, стоя неподвижно и молча. — Скорее даже, это можно назвать ночным кошмаром. Я был прикован к койке, как душевнобольной. А ты… — стоило Драко сузить глаза и всмотреться в лицо Гермионы, как она глубоко втянула воздух, — тоже была там. Смотрела на меня. Говорила обо мне. Изучала меня. — Перечисляя факты, Драко всё сильнее ощущал, как земля уходила из-под ног: выражение Гермионы приобретало искажённые черты напряжения, раздражения, но не испуга или непонимания.       — И почему ты там оказался, Драко? — спросила вдруг она.       Казалось удивительным, что этот вопрос он будто слышал от неё уже не раз. И словно не раз пытался сам найти на него ответ.       — Я не знаю.       — Подумай лучше, — потребовала она, закутавшись в накидку поплотнее. Кожа на шее и груди была чиста от шрамов, которые яркими пятнами вспыхнули в сознании.       — Это был не сон? — слетело с губ, и Драко прикрыл глаза, делая вдох. Распахнув веки, он не заметил изменений, хотя надеялся наткнуться хоть на одну подсказку.       Гермиона устало выдохнула.       — Ты был так неосторожен в своих поисках. — Она подняла левую руку, на безымянном пальце которой виднелось кольцо, что тут же превратилось в мелкую пыль. — Ты тщательно не изучил последствия наложенного на камень проклятья. Позволил своей излишней уверенности ослепить тебя.       — Я не понимаю…       — Дай мне договорить, — прервала она его. Мягкая и кроткая Гермиона исчезла так же стремительно, как и кольцо, оставив после себя только грубую версию. — Вся опасность этого артефакта заключается в том, что его попросту не существует, а люди, которые отправляются на его поиски, сходят с ума в процессе. Увы, ты попал в ловушку. Стал одержим и опасен для общества, поэтому мы заперли тебя в ментальной тюрьме. Но здесь твоя одержимость лишь окрепла.       — Ты несёшь бред. Я не желаю тебя слушать. — Тревога закупорила дыхательные пути. Стало тяжело дышать и мыслить.       — Мы считали, что если дать тебе желаемое, то ты остановишься, — не унималась Гермиона. — Но кажется, наш эксперимент провалился.       Драко закачал головой. Ему было необходимо выбросить из разума последние услышанные слова.       Его Гермиона не могла говорить подобные вещи.       Она была его сердцем.       А сердце невозможно было вырезать, не убив себя.       Или её.       Драко расслабил плечи и всмотрелся в Гермиону.       — Это жестоко.       — Женщины уж больно любят, когда их называют жестокими, да, милый?       Она сыграла последний аккорд больной мелодии в голове Драко.       Неужели он существовал в вымышленной вселенной, что была страшнее той реальности, которую Драко попросту не помнил и не понимал?       Его руки сжались в крепкие кулаки.       — Не делай того, о чём думаешь, Драко, — предостерегающе произнесла она. Снисходительно взглянув на него, Гермиона извлекла палочку из воздуха и направила её кончиком вперёд. — Мы стали слишком близки за время совместной работы. И иметь тебя в качестве лабораторной крысы оказалось очень удобно.       Сердце забилось в унисон с тихим тиканьем часов, висевших на стене окутанной во тьму гостиной.       Возникшие из ниоткуда ремни туго стянули запястья вместе.              — Милая… — раскрылись губы, пока тут же не сомкнулись вновь.       — Не думал же ты, что избежишь наказания за своё прошлое? Срок в Азкабане показался мне слишком примитивным, а вот вклад собственной натурой в исследования ментальных заболеваний — вот что я считаю искуплением. Прости, Малфой, пускай ты этого и не вспомнишь. — Кончик палочки засиял красным огоньком.       Хрусталь вновь треснул и осколками осыпался вниз.