the language of love: bittersweet memories

Сетбёль видит Кристофера Бана — лидера Стрей Кидс — второй раз в жизни и первый в таком разъярённом состоянии. Он больше не носится по кухне, не кричит и не нагнетает обстановку ещё больше. Теперь он сидит напротив Бёль за обеденным столом, неспешно перемешивая кубик сахара в кружке с чаем Эрл Грей. Кажется, Кристофер больше не злится — скорее разочарован и озадачен. А может, просто уже высказал всё, что он думает и о Джисоне, и о Сетбёль. Ужасно стыдно. Это ведь она виновата в произошедшем. Это из-за неё Дана так близко подобралась к группе, репутация которой висит сейчас на волоске. Пятнадцать минут назад в сети появились снимки с их поездки на озеро. Опять на них Феликс, опять с девушкой. И не абы с кем, а, чёрт возьми, с Ким Нари из Фифс Элемент. Теперь это точно катастрофа. Точнее, лица Нари на фотографиях не видно — слава Богу. Но особенно внимательные и дотошные любители к-поп узнали её даже со спины. Понятное дело, что раз лица не видно, то и доказать ничего нельзя. Но в сети уже активно начали расследование, где нашли доказательства, что куртка на «неизвестной» такая же, как есть у Нари. И что на последнем совместном видео Фифс Элемент у Нари точно такая же длина волос — хреновы детективы. Крис с противным звяканьем вытаскивает ложку из кружки, с шумом кладя её на столешницу. И Сетбёль отрывается от мобильника, пряча его на коленях под столом, будто её только что поймали на экзамене за списывание. — Все, кто должен знать о случившемся — уже знают, — начинает он, и Бёль мельком бросает взгляд на Джисона, сидящего на высоком стуле за барной стойкой. Кажется, он решил, что подальше от Криса ему будет безопаснее. — Всё что вы могли сделать, тоже уже сделали. Так что самым оптимальным будет — не высовываться. Особенно тебе, — он в упор смотрит на Сетбёль, и от его холодного взгляда ей хочется поёжиться. — Если в игрушке был жучок, то тут оставаться нельзя. Его слова порядком пугают, и Сетбёль опять косится в сторону Джисона, ища поддержки — идти-то ей теперь больше некуда. — Нам снять номер в гостинице? Чтобы ещё и меня засняли с девушкой? — слова Хана больно колят сердце. До Сетбёль только сейчас начинает доходить, на что могут быть похожи отношения с айдолом, у которого в контракте прописан запрет на отношения. И даже если сама компания закрывает глаза на этот пункт, понимая, что сдерживать молодую бурлящую кровь им не удастся, то фанаты этого совсем не понимают. Если Джи-Вай-Пи согласен давать своим артистам немного свободы, когда они умеют держать ситуацию под контролем и не трубить о своей любви во всеуслышание, то фанаты не такие великодушные. Для них любимый айдол — это равно их любимый парень. В их отношениях нет места для кого-то постороннего. Всякий, кто попытается заполучить чужое — будет уничтожен. Скандалы об очередной интрижке айдолов то и дело всплывают в прессе. Что-то из этого фейк, что-то правда. Людям в интернете нравится перемывать чужие косточки, пока они не сотрутся в труху разбитых сердец. А что при этом чувствует любимый артист — их как будто и не касается вовсе. Словно он не живой человек, а лишь картинка в интернете. Но интернет буллинг был всегда. Тут даже не надо быть знаменитым на всю страну, чтобы вызвать ненависть к себе в комментариях к чему-то вовсе безобидному. А вот уже активное наступление, чем сейчас занимается Дана, это точно наказуемо законом. Это ведь настоящее преследование. Если все догадки, которые озвучил Крис — в те моменты, когда не кричал о беспечности Хана и Сетбёль — окажутся правдой, то Дана одна из тех одержимых фанатиков, кто не просто считает, что айдол её парень. Дана уверена в этом. Допустим, это так. Но почему она тогда сливает фотки Феликса, а не Джисона? Это ведь он ей сердце разбил, и логично было бы мстить ему. Сомнения в том, что снимки из клуба выложила в сеть именно Дана, больше не возникают. В «Шугор Раш» Бёль сначала сама позвонила — спросила, есть ли Дана на работе, но Чонхо сегодня и самого нет. А потом уже с хозяевами клуба связался адвокат Джи-Вай-Пи. Что там сейчас происходит — Сетбёль совсем не знает. Кроме как то, что шестерёнки в этой дьявольской машине закрутились и теперь уже не остановятся, пока полностью не положат всему конец. — У Сынмина останетесь, — произносит Крис, делая глоток чая. — Только на своей машине пока не вздумай ездить. Так будет безопаснее. — А что потом? — не выдерживает напряжения Сетбёль, и нервно сглатывает ком в горле, когда Крис смотрит на неё исподлобья: — А потом мы все пойдём в полицию, давать показания, — озвучивает он таким тоном, будто это самая очевидная вещь в мире. — Так что советую хорошенько вспомнить, как ты задружилась с этой стервой. Потому что полиция будет требовать даже мельчайшие детали.

***

Хан и Крис уехали в Джи-Вай-Пи, оставив Сетбёль саму. Они вышли из здания по отдельности — ребята на подземную парковку, а Сетбёль через пятнадцать минут через главный вход. Капюшон толстовки на голове, чёрная маска на всё лицо — Бёль чувствует себя скорее более заметной, чем невидимкой. …а так хочется исчезнуть. У обочины останавливается кислотно-зелёный маслкар, и окно у пассажирского сидения опускается. Кажется, это приехали за Сетбёль. — Почему сразу не на тракторе? — усмехается Бёль, усаживаясь на переднее сиденье автомобиля и пристёгивая ремень. — Чтобы нас точно все заметили. — Брат вернулся и забрал машину, — пожимает плечами Тэён, глядя на Бёль из-за приспущенных на кончик носа солнцезащитных очков. — А это крошка Сынмина, — она с вожделением проводит руками по рулю, будто наслаждаясь тем, что может это сделать. — Поверь, это штука только отталкивает подозрения, чем притягивает. Да уж, мало кто сможет поверить, что Ким Сынмин из Стрей Кидс по ночам гоняет за городом на своём токсичном драндулете. Сетбёль бы и сама не поверила, если бы лично не видела его на этих гонках. — Мы едем к тебе? — интересуется Бёль, не зная, что её ждёт дальше. — О, не, — качает головой Тэён. — Тэхён теперь оккупировал родительскую квартиру, а я переехала к Сынмину. Но есть место, где точно никто никого не найдёт, — она игриво косится на Бёль, снова пытаясь посмотреть на неё из-за очков. — Ты такой личной информацией поделилась, мне даже неловко, — Сетбёль теперь чувствует укол вины, что Тэён открыто говорит перед ней о переезде к Сынмину. Это ведь замечательно — нужно поздравить её. Но Бёль отчего-то хочется, чтобы Тэён больше не делилась с ней ничем подобным. — Почему? — хмурится она, не отрывая взгляда от дороги. — Я уже всех подвела. А ты говоришь со мной о личном. Это как будто неправильно, — честно признаётся Бёль. — А что правильно? — Тэён мельком смотрит на неё и возвращает взгляд обратно на дорогу. — Гнобить тебя за то, что эта стерва втёрлась к тебе в доверие? Отвернуться и сказать, что ты всех подвела? — Но я ведь всех подвела. Это уже не укол вины, а настоящая пулемётная дробь. И как же неловко получать помощь от тех, кто должен злиться на неё и ненавидеть. — Слушай, — Тэён останавливается на очередном светофоре и снова поворачивает голову на Сетбёль. — Завтра я познакомлю Сынмина с братом, и не факт, что Тэхён примет его. Вдруг его в армии уже успели завербовать или ещё что. Или в кофейне, куда случайно зайдёт Нари, будет работать её антифанат и обольёт её айс-американо. Всякое может случиться. Но нельзя жить в вечном страхе, понимаешь? Бёль вроде и понимает, а вроде и не хочет отпустить ситуацию. Исправить сама она уже ничего не может. А понести наказание — это единственное, что ей сейчас под силу. И если никто её не наказывает, то как будто Бёль сама должна это сделать. Вот вам и последствия долгих абьюзивных отношений — с этим надо что-то делать, и может, начать уже прямо сейчас? — Справедливость восторжествует, — подмигивает Тэён, уже готовясь тронуться с места на светофоре. — А ты постарайся не съехать кукухой, пока всё не закончится. Кривая усмешка появляется на её лице, и Сетбёль тоже фыркает, качая головой в знак согласия: — Я постараюсь, — даёт слово не столько ей, сколько себе. — Но если это будет тянуться месяцами, то ничего не обещаю. — Не будет, — успокаивает её Тэён. — Джи-Вай-Пи и не из такой грязи вытаскивал своих айдолов.

***

Самый длинный день в году — в двадцатых числах июня. Но Бёль не верит календарю, а верит лишь собственным ощущениям. Это была самая невыносимо долгая суббота в её жизни, и скоро она закончится. До полуночи остаётся всего пара часов, хотя Бёль уже давно не смотрела на время. Как только стемнело, она наконец-то вышла из домика на крыше, который — как подчеркнула Тэён — является «логовом». У Бёль, конечно, есть вопросы к архитектуре данного помещения — ещё больше вопросов к его функционалу и санузлу, — но выбирать ей особо не приходится. Ветра нет, как и постороннего света тоже. Где-то внизу горят уличные фонари, освещая уже опустевшие переулки, а наверху сверкают звёзды. Отсюда их хорошо видно: вот ломаным забором изгибается Кассиопея, а вот… Сетбёль больше созвездий не знает. Одна звёздочка начинает неестественно ровно двигаться — спутник. Теперь Бёль умеет их отличать. Хочется точно так же чётко двигаться по намеченной траектории собственной орбиты. Вот только никто её не запрограммировал заранее, а самостоятельно Сетбёль пока не справляется. — Признавайся, где у тебя спрятана текила, — раздаётся голос Джисона, и Бёль тут же узнаёт его, не двигаясь с места. — Она течёт по моим венам, — усмехается Бёль, хотя теперь кажется, будто после всего случившегося в клубе, она больше никогда не возьмёт в рот алкоголь. Хан подходит ближе и садится на скамейку рядом со столом, на котором лежит Сетбёль, глядя на ночное небо. — Врушка, — фыркает он, придвигаясь к лицу Сетбёль, чтобы различить пары алкоголя — она трезвая. — Как всё прошло? — шутка Джисона будоражит неприятные воспоминания о Дане и её вранье, которые Бёль так старательно гнала из своей головы весь день. — Дело передали в полицию. Будет вестись следствие, а дальше будет видно, — вздыхает Джисон, глядя Бёль в глаза. — Всё зависит от того, что найдут у неё дома. — Будет обыск? — Скорее всего, — кивает он. — Но шестерёнки уже завертелись. Всё будет в порядке. Очень хочется верить его словам. Но пока Сетбёль сама не убедится в том, что опасность отступила, она не сможет спать спокойно. — Сегодня много спутников, — она снова поднимает взгляд к небу, на автомате ища зигзаг Кассиопеи — вдруг одна из звёзд знакомого созвездия внезапно сбежала. Джисон тоже запрокидывает голову наверх, чуть щурясь: — Там сейчас ни одного спутника. Сегодня здесь одни звёзды, — произносит он, пересчитывая каждую космическую пылинку. От его неприкрытого комплимента Бёль еле сдерживает смешок, поджимая губы. — Миллионы звёзд и один страус. — Опять ты за своё, — хмурится он, переводя взгляд на профиль Сетбёль. — Не смейся. Это правда, — она лишь мельком смотрит на него, а в следующую секунду снова разглядывает ночной купол. — Я не умею летать — только бегу. Всегда убегаю, как дебильные страусы. И прячу голову в песок. Потому что иногда проще закрыть на что-то глаза и абстрагироваться. Всё именно так. Сетбёль весь день провела за самобичеванием. И вместо того, чтобы прокручивать в голове каждый диалог с Даной, который она только могла вспомнить, Бёль просматривала у себя в голове киноплёнку старых воспоминаний. Они, как древний касетник, барахлили и обрывались, но самые яркие моменты не так просто стереть. Последний её побег обернулся годовалым адом, а глаза Сетбёль будто и правда были засыпаны песком. Её пляжные замки их с Сухо влюблённости рушились, а она не замечала. Просто бежала от этой реальности, не позволяя себе даже на мгновение задуматься, что же он с ней делает. …что сама Бёль с собой делает. Использовал — Ким Сухо использовал её для собственного удобства. А она, дурочка, позволяла ему это — ей тоже было удобно. Точнее, она убедила себя, что ей удобно. Возможно, проблема в том, что ей было не с чем сравнить. Отец ушёл, когда Сетбёль было восемь — тоже сбежал. Мать воспитывала её сама, посторонние мужчины то и дело появлялись у них в доме, а потом исчезали — мать тоже бежала от них, боясь повторения неудавшейся семейной жизни с отцом Бёль. А он тоже хорош: помимо Сетбёль у него ещё четыре дочери от разных женщин. Бёль знакома только с одной. Её отец тоже в вечной гонке с самим собой. И сидя на этой вечно раскручивающейся карусели, намного опаснее спрыгнуть с неё, чем смириться и начать подталкивать вперёд. Для Сетбёль это всегда было нормой. Но теперь кажется, что уж лучше бы она записалась в спортзал или бегала по утрам в ближайшем сквере, чем пыталась оторваться от чужой погони, несясь со всех ног к несуществующему финишу. А сейчас всё изменилось. Она больше никуда не спешит — это мир вертится вокруг неё с сумасшедшей скоростью. И Сетбёль лишь лежит на столе, смотрит на звёзды и верит, что когда-то тоже научится летать. — Ты же знаешь поговорку, про тех, кто высоко летает? — спрашивает Джисон, всё ещё не отрывая взгляда от её лица. — Про то, что больно падать? — приподнимает одну бровь Сетбёль, вопросительно глядя на Джисона. — Про то, что в космосе одиноко и пусто, — грустно усмехается он. — Поверь, лучше бежать по земле, среди таких же как ты, чем вечность просиять там в полном одиночестве, — он вскидывает брови, намекая на небо, но зрительный контакт не прерывает. Эти слова сбивают с толку. — Ты одинок? — спрашивает она. — Уже нет. — Уже? На лице Хана появляется лёгкая улыбка, за которой прячется что-то ещё. — Почему ты влюбилась в Сухо? — задаёт неожиданный вопрос Джисон, и Бёль хмурится, не понимая, при чём тут вообще это. Так странно, что эта тема поднимается именно сейчас, когда Бёль и сама пыталась узнать ответ на этот вопрос. — Потому что он был первым, кто боялся меня потерять, — потому что все остальные — мать, отец — не боялись. — А почему ты влюбился в первый раз? — кажется, Бёль ещё никогда не спрашивала его об этом, как и о его бывших девушках. Для неё это не столь важно. Просто любопытно. — Кто она? Хан снова неловко улыбается, опуская взгляд на край столешницы, будто этот вопрос вгоняет его в краску. — Если честно, то я никогда не позволял себе влюбляться, — признаётся он, качая головой. — Тебе что, никогда не нравились одноклассницы? Или другие трейни, айдолы? Вокруг тебя столько девушек. Кто-то ведь явно симпатизировал тебе, — не понимает она. — Нравились, конечно, — усмехается он, снова глядя на Бёль. — Просто я не хотел усложнять никому жизнь. Я ведь собирался стать айдолом, понимаешь? Отношения бы отвлекали меня и изводили бы её. Тогда мне казалось это правильным. — А сейчас? — отчего-то слова звучат совсем вяло. Сетбёль будто боится, что за этим диалогом последует что-то, отчего снова хочется насыпать себе песка в глаза — и в рот, и в нос, и вообще полностью зарыться в песчаную дюну, чтобы задохнуться ко всем страусам. — А сейчас я хочу влюбиться в тебя, — просто отвечает Джисон, неотрывно глядя в глаза Сетбёль. — Ты разрешишь мне, Чон Сетбёль? Джисон всегда казался ей умным, а теперь спрашивает такой глупый вопрос, что Бёль еле сдерживается, чтобы не посмеяться — это будет совсем неуместно. — Я думала, что это очевидно. Разве нет? — Очевидно, но не совсем официально, — пожимает плечами он, тоже подавляя смешок. — Тогда, пусть теперь будет официально, — уже не прячет улыбку Сетбёль. — Но ты прости, что я сама не спросила разрешения раньше. Сейчас, наверное, уже поздно? …она втрескалась в него по уши. — Тебе не нужно разрешение, — качает головой Хан, чуть привставая со скамейки, чтобы поцеловать Сетбёль. От его близости сердце ёкает, будто в первый раз. Сетбёль так и не удалось вспомнить момент, когда всё пошло по наклонной. Но она отчётливо помнит момент, когда Хан Джисон заставил её сердце снова пылать, будто к её телу, пропитанному шотами текилы, поднесли зажигалку. Только теперь они поменялись местами: тогда он лежал на столе, а она пыталась не коснуться его губ своими. …сейчас всё по-другому. Ждать, когда же он уже её поцелует — просто невыносимо. Но Бёль терпит, позволяя своим органам плавиться от участившегося биения сердца. Позволяет себе забыть о всей горечи старых воспоминаний, создавая новые. …позволяя влюбиться. — Ты чего? — всё же не выдерживает она, когда понимает, что губы Джисона едва касаются её собственных, будто боятся чего-то. — Хочу представить, каково было тебе, выполняя «действие», — шепчет Джисон, глядя ей прямо в глаза. Его чуть пересохшие губы дразнят, будто капельки лаймового сока, рисуя слишком чёткие образы перед глазами. — Кисло, наверное? Кисло действительно было — но только от лайма. А ещё было солёно, а потом горько — текила и Дана виноваты. А от Джисона было лишь приторно сладко. — Нет, — еле слышно шепчет Сетбёль, опуская взгляд на их едва соприкасающиеся губы. — Мне было горько-сладко. Хан целует сразу, едва Бёль успевает закончить фразу. Встаёт на ноги, наклоняясь над ней, и жадно сминает губы, будто она его кислород. Его волосы на затылке такие мягкие — Бёль нравится путать в них пальцы, а самой путаться на развилке реальности и мечты. Джисон ведь действительно, будто её потаённая фантазия, воплотившаяся в жизнь. Сон, который снится не только, когда Сетбёль закрывает глаза, выключая свет в спальне. Сейчас она смотрит на него, а ресницы Джисона подрагивают, щекоча её левую щёку. Хочется быть ближе — но не к звёздам, а к Хан Джисону. Буквально стать его кислородом — хочется проникнуть в каждую живую клеточку его тела и навсегда запечататься там. Столешница беспомощно поскрипывает, когда Джисон забирается на неё, ложась сверху Сетбёль. Возможно, они сейчас сломают этот стол, но Бёль тоже беспомощна в объятиях Хана — её можно понять. Холодные пальцы проскальзывают под ткань её толстовки, и живот подрагивает, млея от чужих прикосновений. Мурашки кружат по разгорячённой коже, будто пытаясь вторить созвездиям над спящим Сеулом. А Хан Джисон продолжает целовать Сетбёль, страстно и рвано, словно задыхаясь от собственных чувств, сорванных с предохранителя. Сколько бы раз они не были вместе, сколько бы не целовались — всегда мало. — Чёрт, — сдавленное бормотание Джисона разрезает этот миг, блокируя в глотке Сетбёль стон удовольствия. Приятная тяжесть исчезает, а когда Бёль приходит в себя, то Джисон уже стоит на ногах, кланяясь кому-то. — Я вам тут поужинать принесла, — голос бабушки Сынмина нежным одеялом душит Сетбёль. И она тут же с грохотом вскакивает со стола, попутно ударяясь коленкой о скамейку. — Простите, — зачем-то извиняется Бёль, кланяясь как можно ниже и боясь посмотреть в сторону женщины. — Вы так тихо подошли. — Тут дамплинги и свежее кимчи, — она будто не расслышала извинения Сетбёль. У пожилых людей часто проблемы со слухом. Очень плохо так думать, но, может, у бабушки Сынмина ещё и проблемы со зрением? — Спасибо большое, — Джисон забирает из её рук контейнеры с их будущим ужином, ещё раз кланяясь. А Сетбёль нервно улыбается, поправляя край задравшейся толстовки и надеясь, что больше с бабулей они в ближайшее время не встретятся.