Perversion

Йоичи отвлекается лишь на секунду, случайно отводит взгляд от слепящего экрана ноутбука на сильные руки, обвивающие шею узкой, душащей петлей. Сладкий голос и лёгкий шлейф кошмарно тяжёлых духов оседают неприятной сухостью во рту, жжением в горле с ужасным привкусом. Привкусом, как если бы Кайзер беззастенчиво брызнула ему в рот этот самый парфюм, злобно усмехаясь, но сейчас — её мягкий шёпот почти что ласкает слух, язык мокро скользит за ухом, вызывая непредвиденный марш мурашек по чуть вспотевшей спине. Он неосторожно мажет взглядом по её локтями, поднимаясь, как будто хочет узреть её новый маникюр во всей красе, а не опираться лишь на тактильные ощущения, быстро сообщающие в мозг, что эти нежные пальцы ничуть не любовно поглаживают и давят на сонную артерию. Хотя, на самом деле, кто её знает — может, для этой извращённой физиономии это и является «любовным» прикосновением — как будто бы даже вскрой она эту артерию сейчас — дало бы дополнительный балл в копилку собственного превосходства и причину для очередного выебона в стиле: «Да ты вообще должен быть благодарен, что смотришь на меня» и прочее-прочее, что Исаги привычно пропускает мимо ушей, за что Мишель взрывается ещё больше, однако сегодня она так добра, что Йоичи невольно сомневается в её трезвости. — Знаешь, я, вообще-то, занят, — цедит он небрежно, отмахиваясь и продолжая клацать клавишами, но Кайзер все равно. Она льнет к нему, как банный лист, руки скользят под хлопковую футболку и оглаживают пресс, как бы «случайно» задевают чувствительные соски, добиваясь реакции в виде хмурых бровей. Йоичи чувствует ее пышные груди на своих плечах, когда выпрямляется, всем своим существом ощущает соблазнительную ухмылку и треск своей тонкой выдержки, по которой Кайзер равномерно стучит молотком. Стекло с грохотом разбивается. Исаги признаёт, что Мишель превосходно пользуется женским обаянием и выигрывает негласное соревнование, когда тот оборачивается. Один-ноль. — Долго ломаешься, — притворно-недовольно она фыркает, небрежно хватая за подбородок. Йоичи глядит из-под полуопущенных век за подрагиванием длинных и светлых ресниц, пока ее красные губы нетерпеливо пачкают помадой его собственные, языком толкаясь скорее как в бою, чем в любовном поцелуе, но, опять же, бесстыдница не имеет такого слова в лексиконе, или умело имеет его в рот. Он отрывается от неё, притягивая ноутбук ближе, и отточенной мышечной памятью нажимает кнопки сохранения документа, когда Кайзер снова почти презрительно фыркает, бесцеремонно разворачивая его кресло к себе. Её стройные ноги в коротких шортах неизменно притягивают взгляд — Исаги легко притягивает её к себе — и пышные груди, обтянутые тонкой тканью белого топа, затмевают разум густой похотливой дымкой цвета кончиков её — как говорит сам Йоичи — неаккуратно постриженных волос. Приятное тепло разливается в груди, и кровь стремительно приливает к члену, стоит Мишель быстрым движением руки стянуть голубые шорты, пересаживаясь на крепкие мужские бёдра. Она смотрит сверху вниз так властно и опьяняюще, но от проницательности Исаги не укрывается тот самый молящий проблеск, крошащий мелкими осколками её умело выстроенный образ хитрой обольстительницы, которая позже бросает, как фантик в мусорку, и уходит как ни в чем не бывало. Но, к Кайзеровскому несчастью, Исаги деликатно ей не позволяет, крепко стискивает её талию слегка шершавыми ладонями, назло не давая свободы действий, и реакция на то ожидаемая, но — как ни странно — Мишель это заводит — Йоичи чётко читает по глазам, отражающим всех её скрытых чертей, как в зеркале, по нетерпеливому ерзанию и прикушенной нижней губе, которая нет-нет да закровоточит. Один-один. Кайзер неприятно тесно, — в точности как и члену Исаги в своем белье, — она кривится и мечется в узком кресле, стискивая между стройных бёдер чужие, коленями припечатывая его к месту в ответ, и в их немой борьбе счёт снова становится два-один в пользу Мишель. Она совершенно беззастенчива, но Йоичи допускает ей такое развязное поведение, молчаливо наслаждаясь видом. Он наблюдает, как сползает лямка её топа на плечо, и Кайзер демонстративно это игнорирует, вызывающе трётся грудью об его, заглядывая в самую душу через зеркало глаз. Исаги через два слоя ткани чувствует обжигающий холод титанового украшения на её сосках, почти что намекающих взять их в горячий рот, вылизать и довести до молящего скуления. Боже, Йоичи натурально плавится под ней, хотя не то, чтобы ему сильно нравится отдавать лидерство в её высокомерные тиски, чтобы потом опять выслушивать бредовые тирады самого тщеславного существа во всех возможных галактиках, и вместо того он попеременно ласкает превосходные груди, бесстыдно опустив топ под них, накрывает тёмные соски сухими губами, наслаждаясь рваными вздохами и тихим мычанием, вкусом кожи и теперь разгоряченного металла. Исаги правда не знает, на кой черт он любезно разрешает этой два-в-одном комбинации похоти и тщеславия, текущих у неё вместо крови по венам, находиться, жить с ним рядом, почему позволяет ей бесцеремонно врываться и мешать во время работы, даже обнимать во сне, как будто нет никаких опасений, что она не задушит его крепкими руками, не перегрызет глотку и не выколит глаз своим острым маникюром. Где-то на подкорке пляшет черт с табличкой, на которой капсом написан ответ, но он до последнего будет притворяться слепым, пока есть возможность доводить Мишель до исступления и любоваться ею без тщеславного бреда. Притворяться слепым ровно до того момента, пока слуха не касается тягуче-сладкий голос. — Приподнимись, — шепчет, нетерпеливо ерзая и сжимая в руках кромку спортивных штанов, и Исаги, к её большому удивлению, ей препятствует, перехватывая за запястье. Только успевает разомкнуть красноватые губы, как Йоичи так же бесцеремонно прерывает: — Слишком много болтаешь. Мишель удивлённо охает, стоит ему огладить ее рукой через белье, ощупать милые кружева и назло оставить на месте, дразня, чтобы усладить свой собственный извращённый слух её проклятиями и мольбами. Должно быть, недалеко он от неё ушёл. Два-два. Сердце заходится в бешенном ритме, угрожая выпрыгнуть из-под рёбер прямо сейчас, и Кайзер, как будто опасаясь, жмётся ближе, несдержанно трётся о чужие пальцы, вызывающе стонет на ухо, но Йоичи, как божья кара за все проступки, непреклонен, твёрд, как камень, — в своих убеждениях и не только, — выдают его лишь дерганные движения и красные щеки, и большее, на что он согласен — оттянуть ткань белья и мучительно медленно провести по влажным складкам вопреки себе же, но подразнить Кайзер — благое дело, думает. Мишель поджимает губы, хмурится досадливо и самостоятельно, хотя и безуспешно, насаживается на пальцы, искренне не понимая причины недовольства, и в голову приходит только одно. Всего-то разбила любимую кружку Исаги и умудрилась сломать сушилку для вещей, но разве это важно, с кем не бывает? Но все её размышления расщепляются, растворяются в звёздном вакууме, когда Исаги, наверно, проявляет жалость и входит до костяшек, большим пальцем мягко очерчивая набухший клитор. Между все ног чертовски влажно, щеки Мишель стремительно алеют вместе с губами с почти съеденной помадой. Татуированная рука ложится на крепкое плечо, когда вторая непроизвольно тянется вниз, но Йоичи снова эгоистично блокирует все её попытки, не позволяя даже голову к своей тяжело вздымающейся груди опустить. Он прикусывает кожу у яркой розы, неспешно обводя языком вбитую краску, смотрит так похотливо, что Кайзер на секунду становится стыдно за свой неподобающий вид, прежде чем собственная ладонь ложится и сжимает свою же грудь, невольно притягивает взгляд Исаги к необычному пирсингу, который он снова вбирает в рот. Мишель крепко впивается ногтями в его плечи, её тело резко дёргается от быстрого темпа и дрожит, влажное нутро тесно сжимается вокруг умелых пальцев, кровообращение в ушах разлетается эхом вместе с чужим сердцебиением, когда она поджимает губы и пытается стиснуть бедра, хотя и безуспешно, и Йоичи не в силах превозмочь тупое и ненужное сейчас спокойствие. Мишель Кайзер — что-то нечеловеческое, что-то точно выходящее за адекватные рамки, явно не с этой планеты, не с одной из всевозможных шаров солнечной системы и даже вселенной, определённо неземное, но все ещё слишком извращённое для святой. Извращённое и местами грязное, само воплощение смертного греха, хуже — греха, про который ещё никто, кроме Йоичи, не знает — отдельная звезда, которой ещё никто не видел, неизведанное бедствие, сравнимое с самым страшным Изабельским циклоном, не поддающийся рациональному мышлению кошмар, скрывающийся в самых глубинах Марианской впадины. Йоичи правда не знает, почему уживается и вообще имеет дело с таким монстром, логика которого ясна только одной-себе-любимой и её бесам на дне голубых глаз, зажигающих подозрительный огонёк-фонарик где-то на изнанке век, когда она откидывается на кровать, выгибая спину, елейным взглядом и громким стоном поощряя чужие действия, как только сжимает стенками влагалища пульсирующий член. Исаги небрежно сдувает намокшую чёлку, тёмные ресницы мелко-мелко подрагивают, отбрасывая тени на молочную кожу. Руки сами собой, по наитию, по привычке обхватывают круглые груди, большие пальцы дразняще поддевают титановые украшения на сосках. В лёгких как будто недостаёт воздуха — Мишель шумно вдыхает через рот, и ей почти стыдно признавать предоргазменную дрожь и сомкнутые в тонкую линию губы, но Йоичи и так все прекрасно ощущает, трясется в ответ едва не каждой клеточкой тела. Глубокая складка ложится на его переносице, он быстро моргает и осторожно, почти нежно целует, цепко наблюдая за её переменой в лице во время бурного оргазма. Щурится мелко, с придыханием мокро чмокает в краешек губ, когда собственные образуют милый полукруг, перед которым Кайзер неизменно не может устоять, в каком бы состоянии ни была — запоминает, ножом высекает в памяти эту чёртову улыбку, которой — то ли к счастью, то ли к сожалению — Йоичи одаривает её редко. Но как же метко — счёт три-два — но только потому, что лично Мишель уступила. И Йоичи приходит к выводу, что она не звезда, не природное бедствие или межпланетное существо, Мишель — натуральное извращение, тянущее в свою личную беспросветную пучину хаоса, и ей определённо не стыдно. Йоичи, впрочем, тоже.