pariahs

      Чимину становится по-настоящему тревожно. Он старательно игнорирует разъедающий сам себя пустой желудок, но не может отвлечь мысли от сильного желания очиститься в реке. Ребята уже обсуждают между собой, как пойдут к ней все вместе после того, как девушки первой партией искупаются.       Однако Чимину не хочется заниматься банными делами ни в первой, ни во второй команде. Он желает сделать это в одиночестве. Он не может позволить кому-то из них увидеть его голым, уязвимым, уродливым.       — Я просто помою лицо, — произносит он, когда они гурьбой парней идут по тропинке в сторону реки. — И помогу Юнги.       Намджун говорил о том, что время идёт уже к закату. Это значит, что проходит очередной день, в который родители их не спасли. После третьего должно бы стать легче смириться с тем, что за них не заплатят, однако чувство надежды и веры в то, что они не безразличны самым родным людям, отказывается покидать кого-либо из них.       — Ты уверен? — спрашивает Юнги, не веря в то, что Чимину достаточно будет просто всполоснуть лицо, ведь он один из тех, кто больше всех жаловался в первый день на то, что ему срочно нужна уборная комната со всеми удобствами.       — Да. Мне интереснее будет посмотреть на то, что ты там собираешься делать с фильтрацией воды, — с натянутой рабочей улыбкой отвечает Чимин, крутя пальцем горлышко пустой пластиковой бутылки.       На самом деле не врёт, сказав, что ему интересен метод, который Юнги вместе с Намджуном придумали для очищения воды.       Выделенная им питьевая вода стремительно заканчивалась, не говоря о запасах еды. И никто из ребят не желал лежать в голоде и жажде, ожидая или смерть, или спасение. Они вынуждены сами себя спасать.       — Я впервые буду этим заниматься, — со смущением произносит Юнги, опуская глаза к земле, и чуть сжимает пальцами пластиковую бутылку. Перед тем, как они отправились в путь, Сокджин криво обрезал её дно раскалённой над костром стальной ложкой. — Не совсем уверен, что получится, — пожимает он плечами и меняет фокус взгляда на другую руку, в которой держит пластиковый пакет с прокалённым во время обеда песком.       Юнги хочется исправить свои же слова на «совсем не уверен». На него давит эта ответственность, которую он совершенно случайно сам же на себя возложил, когда не смог промолчать и выдал свои идеи для помощи. Юнги дал ребятам то, что всегда ненавидит получать от других, — обманчивую надежду.       — Даже если не получится, мы что-нибудь придумаем, — отвечает Чимин, заботливо улыбаясь.       Он может лишь догадываться о том, что чувствует этот парень, краснеющий каждый раз, когда кто-то из ребят хвалит его за очередную попытку придумать способы выживания. Чимину кажется, что он совсем не верит в то, что они выкарабкаются из этого леса, однако сам он верит в Юнги. Потому что чувствует его хоть и несильное, но стремление сделать по меньшей мере что-то ради их спасения. Для Чимина этого вполне достаточно.       — Слушай, Юнги, — к нему с настороженным взглядом приближается Намджун, в глазах которого ясно видна паника, отчего тот неосознанно глотает слюну, чуть задрав на него в голову, чтобы в полной мере прочувствовать его страх. — Мне кажется… эээ… — он неуверенно косится на идущего рядом Чимина.       Не потому что не доверяет ему. Намджун не хочет заблаговременно вселять панику в полагающихся на них ребят. Даже если он не выбирал эту участь, размытая роль лидера их лагера тяжёлым грузом лежала на его плечах. И ему срочно нужно утешение от его непровозглашённого советника в лице Юнги.       — Мне кажется, на небе сходятся тучи, — тихо произносит он в надежде на то, что Чимин отвлечён Хосоком, обсуждающим с ним то, что Сокджину стоит приготовить им грибы, которых в лесу полно. — Я не знаю, справимся ли мы, если попадём под дождь, — Намджун переходит на устрашающий шёпот и старается незаметно посмотреть вверх, чтобы не привлекать внимание трёх других парней к пасмурнеющему небу.       Он хоть и считает всех идиотами, однако не настолько, чтобы они также не заметили того, что погода хочет сыграть с ними в игру на выживание. Намджун просто надеется, что никто не воспримет серые облака всерьёз.       Юнги отвечает не сразу. Он не знает, что сказать в таком случае. Признаться в том, что он вообще поражён тем, что они ещё хоть как-то держатся? Что это удивительно, что никто ещё не свихнулся и не убежал? Или утешить его тем, что гордится ими? Что ему нравится видеть то, как они помогают друг другу, стараются сильно не зацикливаться на том факте, что насильный отдых на природе без привычных удобств затянулся.       Что Намджун хочет услышать? Что сможет его успокоить?       Но самое главное, почему он решил, что Юнги является тем, кто сможет ему в этом помочь? Почему он тянется к нему, ведь Юнги точно уверен, что его природный магнит давно сломался. Он на отрицательном полюсе. Юнги отталкивает от себя людей. Намджун не должен просить у него советов. Чимин не должен внушать ему оптимизм. Хосок не должен смеяться с его резко брошенных шуток. Сокджин не должен слепо идти за ним так, словно у него в руке припрятан навигатор.       — Я не знаю, Намджун, — честно отвечает Юнги, понимая, что Намджун сейчас нуждается хотя бы в этом.       Он не хочет внушать мерзкую надежду, однако всё равно добавляет то, во что искренне сейчас верит:       — Но думаю, если мы ещё живы, значит, можем справиться и с дождём, да? Главное, не забыть собрать дождевой воды, — он слабо кривит уголки губ, заставляя Намджуна широко улыбнуться и громко хлопнуть его по плечу.       — Как хорошо, что ты сейчас с нами. А то мы бы точно сдохли, — смеётся он, притягивая Юнги к себе, а тот до такой степени сильно кусает сухие губы, что ощущает привкус крови на них, и это помогает ему сдержать резкое желание зарыдать.       Юнги опять хочется в свою комнату. В ней находится вечно влажная от слёз подушка, в которую он смог бы навзрыд отдаться чувству жалости к себе, ведь будь в его жизни такие друзья, Юнги не так сильно хотелось бы продолжать её питать.       Добравшись до берега, парни, хоть и были тут вчера, сейчас громко улюлюкают от радости. Они вновь забывают о том, что находятся не на отдыхе. Но это один из способов не впадать в панику. Знание того, что ты в заложниках и должен вечно придумывать методы выживания в лесу, когда провёл всю свою жизнь в бетонных стенах, спал на мягких постелях, питался в дорогих ресторанах и каждый день по несколько раз менял одежду, никому не облегчит временное проживание. Так как мысли о том, что оно может быть не временным, хитрой змеёй хочет прокрасться в их незащищённые головы.       Им всем приходится внезапно повзрослеть.       — Ну как? — спрашивает Чимин, опускаясь на корточки рядом с Юнги, который, сидя у дерева недалеко от реки, готовил фильтр для воды.       Юнги не разделял восторга остальных ребят, которые навеселе плескались в реке, обливая друг друга короткими волнами и ныряя головой в воду, что убегала от них быстрым течением, словно пыталась уберечь себя от них. А они просто потерянные подростки, которые ищут в ней признания и спасения, поэтому Юнги изредка кидал на ребят улыбчивые взгляды и отгонял из головы назойливое желание присоединиться к ним.       Чимин также хотел участвовать в их водных забавах, однако для этого ему пришлось бы раздеться. Но даже сильная нужда просто помыть нижнее бельё или намочить пальцы ног не смогут заставить его это сделать. Он должен скрыть ото всех своё уродство, чего бы ему это ни стоило.       — Да вот понял, что ткань рубашки Намджуна не подходит, — тяжело вздыхает Юнги.       Из всех парней только он и Чимин были в школьных формах. Для фильтра ему нужна была марля, и лишь белая рубашка из хлопка могла бы её заменить.       — Она кажется с красителями, — объясняет он, показывая Чимину рубашку Намджуна, которую тот дал ему, разрешив порвать рукав на столько, на сколько нужно.       — И она даже не из чистого хлопка, — говорит Чимин, перебирая пальцами полиэстеровую ткань.       Он смотрит на погрустневшее лицо Юнги, который сидит на коленях в раздумьях, уставив взгляд на дерево, на низкой ветке которого они собирались устанавить самодельный фильтр. Чимин понимает, что он сам не попросит его это сделать. Юнги совсем не такой человек. И может, Чимину стоит проигнорировать нахмуренный лоб и бегающие по сторонам беспокойные глаза, ищущие какой-нибудь подсказки, как быть дальше.       Но Чимин знает, как быть дальше. Он переступит через свои страхи и комплексы. Переступит через самого себя, потому что в нём нуждаются.       — Сможешь оторвать рукав прямо с меня? — спрашивает он, еле уняв дрожь губ, и выпрямляет руку перед удивлённо раскрывшим глаза Юнги. — Стопроцентный хлопок самого лучшего производства. Уж поверь, я фейки кожей чувствую, — улыбается со стеснением, а внутри готов плакать от того, что ему придётся оголиться.       Пусть даже лишь на одну руку, скрытую под длинным рукавом.       — Ты уверен?       — В том, что ты добудешь нам чистую воду? Да, — вымученно усмехается Чимин, стараясь не показывать Юнги того, как ему страшно.       — Хорошо, — тяжело вздыхает тот, замечая то, как накапливается влага в уголках чужих глаз.       Юнги плохо разбирается в чувствах других людей, ведь он так и не смог понять свои собственные. Но ему кажется, что Чимин разрешает ему оторвать не просто рукав, а что-то большее. Что явно причинит ему боль.       — Хочешь, я… поменяемся? Я дам тебе свою футболку, если не захочешь ходить в рваном, — добавляет он, робко сжимая пальцами обеих ладоней край рукава. Тонкая хлопковая ткань и вправду дорогая, однако в их кругу деньги — последнее, что они боялись бы потерять.       — Не стоит. Мне такое не подходит, — отшучивается Чимин, и у него получается сдержать слёзы там, где они скопились в ожидании команды "скатиться по лицу". Он не позволит себе плакать из-за каких-то тряпок.       Юнги тянет за ткань одним резким движением, удивляя самого себя имеющейся у него такой физической силой, что рукав звучно отрывается по швам от одного движения. Не поднимая глаз на молчавшего парня, он расстёгивает пуговицу его манжета, чтобы снять с кисти, и неосознанно задерживает взгляд на оголившейся перед ним гладкой карамельной коже. Недлинная рука Чимина с чуть выделяющимися мышцами была такой обычной, что завораживала Юнги своей простотой. Чимин был единственным в лагере, кто в августе ходил в длинном рукаве, и ему казалось, что под ними он скрывает какой-нибудь недуг.       Юнги не понимает, что не так. Чимин до неприличия красив. Настолько, что пальцы самопроизвольно ласкают запястье, опускаясь неровной дорожкой к нежной ладони, которая выглядит такой хрупкой и беззащитной.       Её хочется нежно сжать и защитить от любой грязной работы.       Юнги забывает про рукав и вообще про фильтр. Всё его внимание занимает рассматривание красоты чужой руки, которая неподвижно позволяет себя ласкать. Подушечки пальцев водят незамысловатые узоры по мягкой коже, которую покрывают мурашки от того, что приятно. Ровно настолько, насколько Чимину неприятно на себя смотреть.       — Юнги, — шепчет он, желая отвлечь парня от себя.       Как бы ему ни нравилось видеть в его глазах интерес, Чимин не хотел им пользоваться. Он не будет вынуждать Юнги поднимать себе самооценку.       — Почему ты не купаешься вместе с остальными? — задаёт он вопрос, который внезапно посещает его.       Чимину срочно нужно перевести с себя внимание, и он невольно наводит стрелки на единственного парня, в глазах которого не может увидеть отвращения.       Юнги отворачивается к дереву, у которого аккуратно прислонившись к стволу, стоит бутылка с разрезанными дном.       — Я не умею плавать, — пожимает он плечами, разрывая от рукава нужное количество ткани.       — Да там глубина от силы метр, — издевательски смеётся Чимин и следит за тем, как тот, сжав губы, просовывает сложенную в несколько слоёв ткань в бутылку.       Чимин терпеливо ждёт, когда Юнги всё же ему что-то ответит. Может, ещё раз соврёт или даже отшутится. Но не будет как обычно молчать и делать вид, что тут разговаривают только другие. Иногда Чимину кажется, что Юнги не знает о том, что у него есть такое же право рассказывать о себе.       — Юнги, а почему ты не ходишь в школу? Раз ты в выпускном классе, то…       — Чимин, — перебивает его Юнги, поворачивая голову.       Он хотел бы одним взглядом показать этому парню, что он не готов так легко открыться очередному человеку, который просто сделает вид, что Юнги ему интересен, а потом, как это зачастую бывает, испарится, словно талантливый иллюзионист, оставив за собой лишь негустое конфетти, олицетворяющее тоску Юнги.       Такой кучи конфетти у Юнги собралось для целого шоу.       — Ты задаёшь слишком много вопросов, — произносит он, не сумев нахмурить даже брови.       Юнги не хочет обижать Чимина, поэтому смягчается в лице и показывает взглядом на бутылку без дна в одной руке и пакет с песком в другой. Ему нужно аккуратно пересыпать его в ёмкость, чтобы следом залить в неё принесённую Чимином в бутылке речную воду.       — Прости. Не хотел тебя отвлекать, — виновато лепечет Чимин, не веря в то, что сильно мешает Юнги.       У него совсем не получилось убедить Чимина в том, что вопросов много. Лишь в то, что на них почему-то не хотят отвечать.       — Но могу я задать ещё один? Он важный, — добавляет он едва слышно, осознавая, что ему не так уж и нужны ответы на предыдущие.       Наверное, Чимин неспециально тянет за ручку закрытых на ключ дверей, куда запрещён вход для чужих лиц. Он не может знать. Чимин знает только то, что хочет разрешить Юнги войти в свою дверь.       — Мне надо будет отвечать? — произносит Юнги, не поднимая головы.       У него получается засыпать в бутылку прокалённый песок, который от высыпания в горлышко сдерживает хлопковая ткань.       — Желательно, — кивает Чимин, с интересом следя за движениями парня, и мысленно задаётся вопросом, а точно ли он раньше этим не занимался.       Неуверенный в своих способностях Юнги слишком хорошо играет роль. Может, дело в родителях-актёрах. А может, в том, что иногда лучше просто притвориться, что всё в порядке, когда тупо нет другого адекватного пути.       — Если ты не ответишь, я пойму. Ты… ты мог бы… — заикаясь начинает он, чем заставляет Юнги с интересом обратить на себя взгляд.       Он на момент оставляет попытки просунуть через прожжённые спичкой дырки на боках бутылки галстук от школьной формы Намджуна. Так как у них не было другой альтернативы для верёвки, эта ненужная часть гардероба парня была предложена в качестве поддержки фильтра над металлической пиалой, в которой они будут копить чистую воду.       — Ты мог бы прийти сюда со мной, когда стемнеет? Чтобы я смог помыться.       Слова выходят из губ насильно и с максимальным смущением. Чимин понимает, что своим вопросом может ввести Юнги в замешательство. Случайно создать в нём рой таких же вопросов, что мучают его самого по отношению к нему. Однако тот ничем не выдаёт своего любопытства. Лишь с понимаем кивает, давая безусловное согласие.       Юнги хотел бы поинтересоваться у него о том, а что тревожит его. Постараться понять, выслушать и, может, даже дать совет. Тот самый, который хотел бы сам услышать от кого-нибудь.       — Юнги! — зовёт его Намджун, выходящий из реки, и поправляет на ходу прилипающее к паху нижнее бельё. — Нести гравий? — кричит он обернувшемуся к нему парню, который кивает в согласии.       Юнги, уже просунув «верёвку» через петли, подвешивает за неё корпус фильтра на низкой ветке дерева, у которого Чимин с нефальшивым интересом и открытым восхищением смотрит снизу верх на его сосредоточенный взгляд. В их сторону быстро бежит Намджун, держа в охапке ладоней речной гравий, и перед тем, как засыпать его в бутылку, одобрительно охает довольному собой Юнги. Другие парни, медленно выходящие из воды, так же не скрывают своего удивления, ведь с неособым вниманием вслушивались в обсуждение этих двоих о том, что да как надо сделать, дабы очистить воду для питья.       Вид необычной конструкции, собранной их общими силами, без помощи взрослых, не мог не восхищать.       — Надеюсь, получится, — произносит Юнги, тяжело дыша. У него захватывает дыхание от волнения, когда он дрожащей ладонью наливает в фильтр воду из бутылки, пока остальные окружают его полуовалом.       Сокджин зажимает рот ладонью, чтобы не выдавать голосом своих писклявых возгласов, а Хосок небольно кусает мокрое плечо Намджуна, который даже не чувствует этого, потому что следит за тем, как капли воды быстро капают через ткань в пиалу, чуть ли пересиливая звук текущей реки.       — А что так медленно? — недовольно спрашивает Сокджин, делая шаг вперёд, но его останавливает Намджун, выпрямляя руку поперёк его груди, чтобы не смел даже приближаться.       Сам он не решается это сделать в страхе испортить труд Юнги, который всё же даёт нужные результаты. Вода в пиале, куда она капает, выглядит чистой.       — Вполне быстро. Не из-под крана же течёт, — пожимает плечами Юнги, который пытается спрятать уголки губ, что так норовят рассечь его скулы пополам в улыбке.       Он не помнит, когда в последний раз так сильно радовался чему-то такому, на первый взгляд, незначительному.       — За час можем даже два литра собрать, — кивает Намджун, одобрительно хлопая Юнги по плечу, и даже не осознаёт того, как каждый раз это движение вызывает у того румянец на щеках.       Юнги боится, что слишком быстро и незаслуженно крепко привяжется к этому непритязательному жесту.       — Окей, это мне. А что насчёт остальных? — бросает свою шутку Хосок и чуть ли не душит Намджуна локтем, обвив руку вокруг шеи парня.       Это, конечно, не бутылка Voss, которую он привык пить ежедневно, однако сильное обезвоживание и не удовлетворяющийся одним рисом и сосисками голод ни у кого не спрашивают об его хотелках.

: : :

      Боль крупными бутонами расцветает по всему телу Тэхёна, и он неосознанно ловит себя на мысли того, что привыкает к ней. Так стремительно, что он злится от этого факта.       Тэхён никогда не любил боль. Он предпочитает ей лёгкость, парение над землёй, прикосновение к облакам и объятие небес. Именно так он описал бы то, что чувствует, когда накидывается очередной дозой апера, которой так сильно ему сейчас не хватает.       К сожалению, в этом лагере нет никого, с кем он мог бы поделиться своими искренними переживаниями и получить неприкрытое понимание его зависимости. Рассказать о том, как внутри всё горит от невыносимого желания, выжигает язвочки во внутренних органах, заставляя его то и дело бегать к одному из деревьев, чтобы опустошить без того пустой желудок. Тэхёна прожигает пустота, и лишь наркотики могли бы её заполнить, чтоб перестало так шумно сквозить, вызывая оглушающий свист в ушах и сильную дрожь по телу.       — Ты должен что-то съесть, — говорит ему Суён, медленно подходя к парню и не скрывая укора во взгляде, качает головой.       Тэхён уже успел не раз накричать на неё и других девочек за то, что они пытались заставить его проглотить хотя бы ложку риса.       Не получилось даже у Чонгука, который после их с Тэхёном возвращения в лагерь, всячески избегал парня. Обратный путь назад они провели в полной тишине, которая нравилась Чонгуку тем, что он мог уединиться и поплавать в мыслях о том, почему ему становится некомфортно в обществе Тэхёна.       Когда они вышли из реки во влажном нижнем белье, им пришлось снять его, чтобы не надевать на мокрую сухую одежду. Чонгук не хочет этого признавать, но вид на полностью голого парня стал для него переломным.       Моментом, когда он понял, что не хочет больше никогда поднимать на него кулак. Чонгук хотел бы быть с Тэхёном нежным. Хотел бы прикасаться к нему с лаской. Хотел бы обнять его так, чтобы потом не было стыдно перед самим собой. Ведь именно в это Чонгук верит всю свою сознательную жизнь.       Иметь чувства — это слабость. Быть слабым — запрещено.       — Слушай, уйди, а? — прикрикивает на девушку Тэхён, еле держась ладонью за ствол дерева, и сгибается пополам, мечтая просто сломаться на мелкие осколки. — Как же меня это заебало, — злобно бормочет, стараясь не смотреть на Суён, делающую шаг назад с нахмуренным выражением лица.       — Оставь его, — произносит Чонгук, сидевший прислонившись спиной к соседнему дереву, и чуть качает головой, пытаясь показать, что жалеть Тэхёна — гиблое дело.       Даже во время завтрака, или обеда, они так и не научились приблизительно определять время, он отнекивался от предложений Чимина хоть что-то съесть, ведь Тэхёну нужны силы. Сам Тэхён считал, что ему нужны лишь стимуляторы, и, если в тех медленно гниющих фруктах нет психоактивных веществ, он отказывается ими питаться.       — Знаешь, что меня бесит прямо сейчас? — произносит Тэхён, устало падая на землю рядом с Чонгуком, и обнимает себя ладонями, потирая ими руки выше локтя.       Он уставляет горькую усмешку в горящий костёр, над которым девушки, свесив на ветке, концами державшейся на пеньках, сушили своё бельё. Очень смешная для Тэхёна сцена, что он не может сдержать своего истерического хохота. Такого громкого и заливистого, что лёгкие не выдерживают, заставляя его хрипло кашлянуть, шмыгая носом.       Как же Тэхёна заебало это состояние.       Чонгук сидит рядом и молча смотрит на парня, не скрывая недоумевающей хмурости в глазах, косившихся на развеселившегося Тэхёна. У реки он нашёл разломленную пополам гладкую речную гальку, которая хоть и была туповатой, но вполне могла бы заменить ему нож. К сожалению Чонгука, не тот, который хотелось бы всадить господину Ли в глаз.       Однако полученный инструмент был вполне пригоден для заострения найденных длинных веток и толстых стволов деревьев, которые они с Дахе собрали утром. Эти стволы определённо были кем-то когда-то срублены, ведь они с девушкой нашли их, скопленными практически в одной части леса. Но Чонгук оставил свои подозрения при себе, потому что какая сейчас разница, когда они застряли тут чёрт знает на какое время с дурацкой надеждой на то, что родителям на них не плевать.       — Они знают, что у меня должна быть сейчас абстиненция, — успокоив смех и кашель, произносит Тэхён, размеренно вдыхая воздух заложенным носом, и сжимает в кулаки ткань своей рубашки, готовой порваться под напором коротких ногтей.       — Предки должны знать, какая у меня сейчас ломка, — тоскливо повторяет в более тихом тоне голоса и резко поворачивает голову к Чонгуку, не контролируя дрожавшую в обиде губу. — Так почему они ещё не заплатили за меня выкуп? Почему?!       Чонгук несколько секунд молча смотрит на Тэхёна, неуверенный в том, стоит ли что-то ему отвечать или это риторический вопрос. Судя по тому, как на него с ожиданием смотрят, скорее всего, нет. Тэхёну нужно хоть какое-то утешение. Искорка надежды, даже лживая.       — Я не знаю, Тэхён, — честно отвечает Чонгук, осознавая, что вот оно его настоящее мнение.       Не крики о том, что их тут бросили и за ними не вернутся. Кто знает, может, вера Тэхёна заразительна, и Чонгук постепенно вступает в ряды агностиков, не желая больше уверенно утверждать то, что за ними не придут. Ему слишком сложно убедить самого себя в том, что они никому не нужны.       — Пожалуйста, скажи, что нас спасут, — тихо бормочет Тэхён и чуть приближается плечом к Чонгуку.       Он больше не спрашивает у него разрешения, не считает нужным. Тэхёну необходимо тепло Чонгука, и он чувствует, что тот хочет им поделиться.       — Мне нужно во что-то верить, иначе я… я дальше так не смогу, — зубы стучат друг об друга, однако не потому, что Тэхёна знобит.       Ему становится тепло, ведь Чонгук не отталкивает его висок, устало падающий ему на плечо. Тяжёлая голова, нагло устроившаяся на нём, останавливает движения рук Чонгука, пытающегося надрезать островатой галькой кончик тонкого ствола дерева.       — Почему тебе так обязательно во что-то верить? — хрипло спрашивает Чонгук, не повышая громкости голоса, словно боясь разбудить прикрывшего веки Тэхёна.       Тот едва слышно сопит, прижимаясь боком к его руке, и, притянув колени к груди, обхватывает их предплечьями. Тэхён не говорит этого прямо, но Чонгук чувствует то, о чём он у него безмолвно хочет попросить.       — Людям нужна вера, — после долгой паузы отвечает Тэхён, на секунду заснув и проснувшись, так как ему сложно удерживать сон.       Тэхён устал настолько, что даже не может спать. Две бессонные ночи сильно ударяют по его телу. А также сильная злость на происходящее. Это всё отбирает энергию, которой без того нет, потому что он не может даже элементарно съесть миску риса.       — Неважно, в кого или во что, — продолжает он, заставляя себя насильно улыбнуться, потому что ему нравится внимание, с которым его слушают. — Хоть в Летающего Макаронного Монстра, — слабо усмехается, и даже эта усмешка вызывает в нём острую боль.       Голова чуть движется из-за того, как Чонгук пытается подавить в себе смех, стараясь слишком усиленно не трястись, чтобы не вызывать у Тэхёна головокружение. Тэхён подмечает это про себя и тепло улыбается уголком губ.       — Знаешь. Я даже не уверен, Бог ли этим всем управляет, — произносит он дальше, заставляя Чонгука опустить удивлённый взгляд на свою макушку. — Мне просто нравится верить во что-то. В какую-то силу. Энергию. Свет в конце тоннеля. Называй, как хочешь. Ведь сложно находить правильный путь в темноте, согласись?       — Ты веришь, что идёшь по правильному пути? — спрашивает Чонгук почти не слышно и глотает слюну, жалея о том, что этот вопрос вырвался из его губ с насмешкой.       Он не хотел упрекать Тэхёна в его зависимости. Чонгук не имеет на это право, особенно по отношению к человеку, который не боится находиться в таком близком расстояние от неконтролирующего себя зверя.       — Никто не говорил, что правильный путь находит нас сразу, — пожимает Тэхён плечами, хорошо понимая, что Чонгук пытается до него донести.       Он не признаёт его правоту, потому что Чонгук не прав. И главное сейчас не то, что Тэхён на правильном или неправильном пути. Важно лишь то, что он продолжает идти.       — Иногда я честно боюсь того, что заблудился, — бормочет он, медленно проваливаясь в сон, который так не вовремя тянет его глубже в свои сети.       Именно тогда, когда Тэхёну совсем не хочется спать, чтобы подольше поговорить с Чонгуком, не высмеивающим его мысли вслух. С епископами в школе у Тэхёна никогда не получалось заканчивать беседы без ссор и приказов перечитать какую-нибудь из заповедей.       — Тэхён, — вполголоса зовёт его Чонгук и не получает ответа. Это хорошо. — А я могу поверить в тебя? — шепчет, зная, что его уже не слышат, и прикрывает веки, не противясь тому, как Тэхён обнимает его за руку, уткнувшись носом в тёплую шею.