Единственная ночь

Тать. Пробираясь через сад поместья, Санеми ощущал себя подобно тати. Никогда ещё ему не приходилось заниматься подобным: истребление далеко не тихое занятие, и выкованное бесчисленными боями и кровопролитием тело предавало его скрытные движения. Будь это дом знатной семьи, любой неудачный шаг мог бы закончиться для него публичным сечением и клеймом вора. Но то было Поместье Бабочки. И от этого сердце Санеми замирало с ещё большей силой, ведь умысел его был гораздо дерзче обычной кражи. Снега намело за эту ночь — его светлые волосы и бледное лицо совсем сливались с белыми барханами. Луна освещала ему путь до энгавы дома, разливая серебряные лучи на гравель дорожки. Дрожащие губы изогнулись в улыбке. Санеми был рад подобной благосклонности природы. Однако… Мороз заколол пунцовые от смущения щëки. Его острый взгляд скользил по стенам дома в надежде найти нужную васицу. Ту, в которой в такой поздний час всë ещë горел свет. Санеми не знал точно — без особой причины гостей не водили в личные покои хозяек. По ошибке натолкнуться на Канао ещё не страшно: Санеми достаточно доверял своей скрытности, чтобы незамеченным уйти от маленькой и к тому же молчаливой девочки. Шинобу — другое дело. Если увидит, ни за что не остановит погоню. Поднимет шум и будет неумолимо преследовать, пока не настигнет Санеми и не выпытает его намерения. Будет стыдно, прежде всего перед ней. Санеми на то и пришёл сюда ночью, чтобы предотвратить возможные сплетни, способные омрачить её имя. Запах благовоний указал ему на верную сёдзи. Сизые нити дыма проскальзывали меж приоткрытых створок, вмиг растворяясь на морозном воздухе, и словно приглашали его внутрь. Он встал на колени перед входом. Сквозь полупрозрачную васи Санеми уже мог угадать очертания её фигуры — точёной, изящной, склонившейся над неким занятием в столь поздний час. В васицу раздавалось шипение точильного камня. Как она его манила. И всë же пальцы его застыли в паре сун от панели. Санеми медлил в тот момент, когда это было непозволительно. Ночью все истребители были особенно чутки. Она быстро заметит присутствие непрошеного гостя на энгаве, и тогда уж его запоздалые объяснения будут не к месту. На следующем сборе Хашира Санеми ей даже в глаза взглянуть не сможет. Если уйдëт сейчас, так же незаметно, как и пробрался сюда — его визит навсегда останется в тайне. Его взор притянули хлопья снега, что падали на оставленные им следы в саду: к полуночи те совсем исчезнут. А на другой раз Санеми, быть может, никогда не решится. Она затаила дыхание, когда услышала робкий стук со стороны энгавы. Санеми прикрыл глаза и склонил голову в ожидании, в страхе её крика, ведь вполне можно было испугаться такого позднего вторжения и он не стал бы держать на неё зла за такое. А мгновения всё тянулись в тишине. Хотелось думать, что она сейчас как и он не так давно разглядывает его силуэт сквозь тонкую перегородку: как он на другой стороне стоит на коленях и надеется на её скорый ответ. Хотелось думать, что она сразу его узнала.       — Да? Как мягко и свежо прозвучал еë голос. Так же как и всегда, словно прожитый день не оставил на ней печати усталости. Ободрëнный этим сладостным звучанием, Санеми сдвинул сëдзи в сторону и на коленях пересëк порог в комнату. На миг еë дыхание сбилось. Видимо, не ожидала увидеть кого-то вроде него в своей васицу.       — Шиназугава-сан? — Санеми едва заметно кивнул в ответ. Он не смел поднимать на неë своего взора. Покуда она не даст своего согласия, он не посмеет дать ей повод для смущения. Кто знает, во что она одета в такой поздний час в собственных покоях? Еë тело не для его очей, по крайней мере сейчас. Еë катана, что она до этого заостряла, вернулась в ножны. Вот теперь еë взгляд был сосредоточен только на нëм. Сухой воздух васицу окутал Санеми, однако тот не ослаблял своей позы, продолжая держать свою голову опущенной и не смакуя тепла, разливающегося по его телу. Быть может, в следующие мгновения ему придётся вернуться в холод сада. Санеми не хотел давать себе ложной надежды.       — Надеюсь, я тебя не потревожил, Кочо-сан, — его голос раздался в комнате. Глупая фраза. Конечно он нарушил её покой, незваным гостем пробравшись в её комнату. Вот только в её словах не было и тени раздражения и сетования. Насколько Санеми мог видеть из своего обзора, она сидела прямо перед ним, сложив руки на коленях. Её пальцы сжимали чёрное сукно её одежд. Наверное, в возникшей тишине она по привычке искала раны на нём, скользила изучающим взглядом по его телу в поиске багровых пятен, расцветших на его платье. Ведь только по этой причине Санеми мог пробраться к ней среди ночи. Однако сегодня его одежды были белы подобно снегу за окном.       — Час довольно поздний, — подчеркнула она.       — Именно, — подтвердил Санеми. Снежинки, приставшие к его прядям, начали скатываться с его волос и гроздьями капать на татами. Совсем как слёзы. Она, вне сомнения, поняла. Тело еë замерло, будто справляясь с сотрясением, что принесли его слова. Поняла и теперь брезгует, рассудил с сокрушением Санеми. Впрочем, так же быстро к ней вернулась былая расслабленность. Не оскорбилась от такого предложения, значит. На ум пришëл образ еë улыбки, что и в этот миг, должно быть, украшала еë губы. Всë же одного безмолвного понимания недостаточно. Санеми должен сказать напрямую, раскрыть перед ней все свои дерзкие намерения, чтобы она могла отказаться. Или же согласиться.       — Канаэ.., — большими усилиями ему далось обуздать собственный голос, оставить лишь нейтральную благожелательность в своём тоне. Санеми позволил белоснежному хантэну соскользнуть с плеч и упасть у его ног. Следом он — опустился перед в ней поклоне. Почему-то с ней так казалось правильней.       — Позволь мне провести эту ночь с тобой. Воздух в васицу застыл, пока Санеми терпеливо ждал ответа Канаэ. Стук собственного сердца занял его слух, проносясь через его тело и перекрывая любые слова, которые она могла бы произнести. Веки не смыкались, пусть перед собой он видел лишь переплетения тростника в татами. Санеми всё думал, что моргнёт и за этот краткий миг упустит её ответ. Её пальцы погрузились в его волосы, всё ещё влажные от растаявшего снега. Как быстр и необдуман был этот жест, словно Канаэ поддалась напору навязчивой мысли, — и как неожиданно нежен. Смущëнный непрошеной лаской, Санеми не нашëл ничего лучше кроме как вновь выпрямиться. Его глаза впервые поднялись на еë лицо, на еë мягкую улыбку. Она, казалось, никогда не покидала еë губ. Взгляд его, как назло, скользнул ниже. К удаче Санеми, Канаэ такой поздней ночью ещё не переоделась из своей формы истребителя.       — Погода сегодня на удивление холодна, — начала она беззаботным тоном, обратив свой взор к сёдзи, едва сдерживающей жестокие порывы ветра. — Ты не замёрз по пути сюда? С этими словами она заключила ладонь Санеми в колыбель своих. На порозовевших пальцах любое её прикосновение отдавало нестерпимым жаром. Даже в такой час Канаэ принимала на себя роль лекаря, бездумными но аккуратными движениями растирая его окоченевшую ладонь. Поначалу он мог лишь покачать головой. Дорога между их поместьями далека, и всё же Санеми проделал этот путь в лёгком платье. Его форма слишком бросалась бы в глаза на снегу, а белой одежды потеплее у него не было. Стеснение, однако, не настигло ни одного из них. Слишком часто она ухаживала за его ранами и видела его в форме истребителя, чтобы теперь смущаться из-за хадаги, что едва скрывало его мерно вздымающуюся грудь.       — Дыхание помогает мне не окоченеть в такой мороз, — наконец произнëс он, неосознанно протягивая Канаэ вторую свою ладонь. В ответ ему — очередная из еë улыбок, гораздо слаще обычной. Канаэ от слов Санеми даже зажмурилась.       — Как я рада это слышать, — она легонько сжала его ладонь. — Мне не хотелось бы, чтобы кто-то простудился из-за меня. Санеми нахмурился. А она всё молчала, не говорила о своём решении. Пытливый взгляд вернулся к изгибу её губ в попытке разгадать чувства, что она заложила в своей улыбке. Тщетно — еë черты оставались непостижимы для него. Всë же он продолжил молчать. Канаэ ведь не могла забыть о его просьбе. А принуждать её к такому скорому ответу было бы ниже всех поступков, на которые Санеми решился бы этой ночью. Внезапно она отстранилась. Совсем от него отвернулась, когда рукой потянулась к палочке благовония. Санеми лишь вздохнул глубоко, наблюдая за точëным профилем и тонкими пальцами, но не позволил лишнему звуку сорваться с его губ. Сэнко тихо треснуло, стоило Канаэ отломить его тлеющий кончик. Следом потух фонарь в комнате. Санеми услышал шорох одежд и хруст татами. Ещё один звук, совсем слабый, донёсся до его уха — бряцание пряжки. Сердце пропустило удар. Скоро его глаза привыкли к темноте, однако и этих коротких мгновений хватило Канаэ, чтобы незаметно приблизиться к нему. Так близко: он видел еë силуэт прямо перед собою. Луна и в этот раз соблаговолила ему и исполнила самое его сокровенное желание. В васицу проникли лучи, окропляя еë фигуру в серебре. Как сияли еë очи в лунном свете.       — Санеми… Её ладонь нашла изгиб его шеи. Её ноги — её голые ноги — опустились по обе стороны от его тела.       — Я доверяю тебе себя, — горячим дыханием пронеслось возле его лица. — Ты уж не подведи. Смешок утонул в поцелуе. Это Канаэ увлекла его, накрывая его раскрытые уста своими. Непринуждëнность этой ласки заставила Санеми покраснеть, застыть на месте, когда она ещë сильней прижалась к нему. Слова благодарности за её согласие застряли в горле. Впрочем, Канаэ, сидящая у него на коленях, и сама могла ощутить всю глубину его признания. Слова тут совсем ни к чему. Уши Санеми горели, однако он не смел отвернуться — совсем наоборот. Он пользовался возможностью. Пока луна не зашла за горизонт, пока эта ночь не закончилась, он позволял себе эту дерзость. Его прикосновения, смелея, поднимались вверх по еë телу. Бëдра, точëные бока, изгиб талии, грудь, что расширялась с каждым поверхностным вдохом. Хотелось думать, что жар его ладоней достигал еë кожи через нагадзюбан — так же, как он сейчас чувствует еë на своей шее. Наконец, пальцы его опустились на её щёки, нежные и пылающие. Он притянул Канаэ ещё ближе, ещё крепче к себе. Углубил поцелуй и возликовал, когда она ответила тем же. Мягкость её губ, влага её рта — в прохладной комнате касания тел ощущались ещё острей. Как же сладко. Санеми не хотелось расставаться с этой негой. Однако он не позволил себе совсем забыться. Ночь всё шла, и он не хотел предать ожидания доверившейся ему Канаэ. Они ведь оба знали, что одних поцелуев сегодня будет недостаточно. Санеми первым отстранился. Слегка закинул голову назад, однако и этого было для неё достаточно, чтобы понять и прерваться. Медленно она распахнула свои глаза. Её блестящий рот раскрылся в немом вопросе, а с губ сорвался робкий вздох, словно поцелуй утомил и отнял у неё все силы.       — На татами так замёрзнем, — объяснил спешно Санеми, заглядывая вглубь её комнаты. — На футоне гораздо теплей. С этими словами он подхватил её бёдра, готовый перенести её, однако она остановила его, лишь уперев ладони ему в грудь. Её пытливый взгляд он встретил своим невозмутимым взором. Надолго выдержки у Канаэ не хватило: через пару мгновений она рассмеялась, не в силах сохранить серьёзность на своих чертах.       — Ну и ну, Санеми, — она прикрыла улыбающийся рот ладонью, — как ответственно ты подходишь к этому делу. Словно для тебя это обязанность, а не удовольствие. Санеми лишь поджал губы. Её удовольствие и есть его обязанность, по крайней мере на эту ночь. Единственную ночь, когда он мог позволить себе чувства без всяких последствий и страха быть очевидным. Большего не будет. И за большим Санеми не станет стремиться. Прежде чем он мог сказать что-то, она склонилась к его лицу. Её губы на мгновение прижались к кончику его носа. Санеми невольно сморщился, взглянул в недоумении на её лучезарное лицо, и это ещё сильней её рассмешило. Следующий поцелуй пришёлся на его щёку. Затем — его лоб, высокие скулы, сжатые в бескровную линию губы. Ни один сун его лица не избежал лёгкого касания её рта. Как Канаэ смотрела на него, приближаясь к нему каждый раз. Словно пыталась выманить от него что-то этой лаской. Вновь отстранялась, вновь глядела и вновь целовала, пока на один из её чмоков Санеми не ответил улыбкой. Когда увидел блеск в её очах, улыбнулся ещё шире. Вдруг не сдержался, смешался под тяжестью её взгляда, и сам потупил свой. Теперь хотелось спрятать смущение в новом поцелуе. Черты на её лице как всегда прекрасны, однако в темноте её васицу Санеми не мог созерцать их с лёгким сердцем. Её волосы струились вниз по её телу, и ладонь Санеми потянулась к тёмным локонам, чтобы убрать их в сторону, открыть своему взору её грудь, плечи, шею. Канаэ позволила ему этот жест, даже ослабила узел на поясе своего нагадзюбана. Вид небрежно распахнутых пол манил, притягивал взгляд к молочной коже, покрытой мурашками. Санеми припал губами к её ключицам. Жар его рта обжигал еë холодную кожу в тех местах, где он проводил след мокрых поцелуев. В первый раз Канаэ вздрогнула невольно от влажных касаний языка, шумно сглотнула, стала комкать в ладонях его белоснежные пряди. Словно это она теперь не ждала подобной ласки от него. В следующие разы он крепко держал её в своих объятиях через каждый поцелуй. Всë-таки замëрзнут. Пальцы Канаэ, сжимающие ворот его хадаги, были так холодны.       — Позволь перенести тебя на футон, — пришлось настоять Санеми, крадя очередной поцелуй с её уст. — Ты скоро дрожать начнёшь. Всё же Канаэ доверила себя ему. Санеми не хотел, чтобы она простудилась на татами в непрогретой васицу, раздевшись для него. Целоваться они могут и на футоне. Не размыкая с ней губ, Санеми вновь завёл руки под её бёдра и в свою очередь почувствовал её касание на своём затылке. Усилие выбило весь воздух из его груди, когда он поднялся с колен. Должно быть, слишком быстро, иначе Канаэ не прижалась бы невольно к его груди в поиске равновесия. Биение её сердца — Санеми чувствовал его через тонкую преграду их одежд. Частое и трепетное, совсем как взмах крыльев у бабочки. Укрытые циновками доски скрипели под его босыми ногами. В такой-то момент особенно легко спутать собственные шаги с шагами одного из обитателей Поместья, решившегося разведать ночной шум в соседней васицу. Отчего-то обнаружение более не страшило Санеми. Ибо Канаэ была согласна, дала ему своё позволение провести с ней эту ночь. Единственную ночь. Соберись в этот момент на пороге комнаты все девочки Поместья Бабочки, он остался бы безразличен к их присутствию. Сейчас Санеми мыслил лишь о Канаэ. Хотелось думать, что и она тоже. Футон потерял своё привычное тепло, похолодел от сквозняков, проскользнувших в васицу. Резкий вздох сорвался с губ Канае, стоило ему опустить её на свежее от морозного воздуха покрывало. Впрочем, скоро очередная улыбка появилась на еë лице. К чему им ирори — совсем скоро они сами согреются. Санеми, однако, медлил, всё стоял на коленях перед ней. Желание любоваться её фигурой, распростёртой перед ним на белоснежном ворохе из простыней и распахнутого нагадзюбана, целиком захватило его мысли. Словно это не он сейчас удостоится гораздо большего удовольствия, чем подобное созерцание. Словно это не он сейчас проведёт всю ночь в её объятиях. Пальцы потянулись к множественным завязками на его хадаги. Сноровка покинула его в такой неподходящий момент — приходилось постоянно глядеть вниз, чтобы находить и распутывать узелки. Совсем нечестно так дразнить её, когда именно Санеми этого хотел, однако он не мог совладать с собственным удовольствием, что получил при виде еë лица. Она не позволила ему более отдаляться. В мгновение ока её руки обвили его шею и увлекли вниз, за собой, на футон. Не расставь он вовремя ладони, точно бы свалился на неë. В качестве извинения — поцелуй, сладкое прикосновение её губ. Вновь поцелуй, и Санеми почувствовал еë пальцы, скользнувшие под его хадаги. Ей тоже не терпелось раздеть его, и это льстило. Канаэ кивнула ему, совсем коротко, однако только этого знака и ждал Санеми. Жаркие прикосновения скользили по их телам. Ещё один поцелуй — губы прильнули к еë груди, плечу, шее, пока Санеми привлекал еë бедра по обе стороны его тела. Появилось желание взглянуть на неё сперва, снова найти ободряющие искры в её глазах. Получить неизменное позволение на продолжение. Подтверждение всего происходящего этой ночью. Полный тайного трепета, Санеми поднял свой взор на… Блеск. Металлический блеск в дальнем углу васицу привлёк его внимание. Его ладонь застыла на изгибе её талии. Не там ли раннее ночью сидела Канаэ? Ему пришлось напрячь зрение, и через несколько мгновений из темноты он смог выцепить силуэт катаны — клинок Канаэ. Это его гарда отражала лунный свет прямо в глаза Санеми. Черты на бледном лице Санеми ожесточились. Вот и его ладонь, касающаяся тела Канаэ, вдруг скользнула обратно на футон. Тот блик колол ему глаза, однако его взгляд оставался твёрд. То ли смотрел Санеми слишком долго и неотрывно, то ли напряг каждую мышцу в своём теле, то ли стал дышать по-другому — этого было достаточно, чтобы Канаэ заметила. Кончики её пальцев пробежались вдоль его скулы. Тёплое и неизменно нежное касание привело его в чувство, и он наконец взглянул на неё из-под полуопущенных век. Меж её тонких бровей — тень морщинки. Улыбка более не украшала её губ.       — Санеми? — раздался шёпот Канаэ. В ответ Санеми мог лишь тяжело вздохнуть. Голова наполнилась жаром, вот только не от смущения перед Канаэ за свою нерешительность.       — Ты сегодня на поручении была? — поинтересовался Санеми, пусть и знал ответ на свой же вопрос. — Поэтому точила клинок, когда я постучался? Это объяснило бы форму истребителя, что Канаэ всë ещё носила в такой поздний час. Она промолчала, только взглянула на Санеми с подозрением — точно, поняла. Его взгляд нашёл немое подтверждение в её чертах. Не в силах более наслаждаться её близостью, он отстранился и опустился рядом с ней на футон. Санеми не знал, где его ворон. И он сомневался, что Сорай подозревал что-нибудь о внезапной вылазке своего хозяина. Санеми ведь на то и покинул своё поместье в спешке и скрытности. Вороны шумные, слишком умные и к тому служат глазами для Ояката-сама. Почтенный Глава непременно узнал бы, как неподобающе один из его Хашира решил провести эту ночь — какое пренебрежение его доверием. Однако не перед Ояката-сама одним Санеми стало стыдно. При нём — ни клинка, ни формы истребителя. Случись что-нибудь, появись в округе могущественный демон, которого не одолеть обычному мечнику, а ворон не сможет найти Санеми?       — Эти демоны зимой ещё опасней, — к его голосу вернулась привычная твёрдость. — Люди сидят по домам из-за морозов, не уходят за границы села без особой причины, где на них можно наброситься. Зато ночи длиннее, — замолк и после небольшой паузы добавил мрачно, — От того эти твари и смелеют. На мгновение их взгляды вновь встретились. Вот только больше не было прежнего трепета, что порождали в нём её бледно-фиолетовые очи. В тот день, когда чувства стало невозможно носить в тишине, Санеми поставил себя перед выбором: признание или ночь. И как бы не хотелось рассказать ей, открыто заявить о своём влечении — он не мог подвергнуть её подобному. Канаэ — Хашира и хозяйка Поместья Бабочки. Его чувства станут лишь обузой для неё. Когда на кону жизни невинных людей, истребители вроде них не могут позволить себе роскошь вроде любви. Поэтому вместо этого Санеми решил тайком проникнуть в её васицу. Всего одна ночь, не дающая надежду на продолжение. Однако и насчёт этого выбора он уже сомневался.       — За одну зимнюю ночь вроде этой я бы уничтожил с десяток демонов, — с этими словами Санеми вновь отвёл свой взгляд, подперев голову кулаком, — и ты, без сомнения, тоже. Несмотря на его слова, черты Канаэ не потускнели. Наоборот — вся тревога покинула её, словно Санеми сказал ей что-то ободряющее.       — То есть, ты жалеешь, что пришёл сюда? — она притянула руки к груди, стала накручивать один из своих блестящих локонов на палец, словно погружённая в мысли. Санеми понял, что Канаэ забралась на него только тогда, когда почувствовал её вес на своём животе и увидел её глаза, смотрящие на него сверху вниз. Она всегда двигалась быстрее, чем он мог уследить. Её волосы упали ему на лицо, оттого он не заметил усмешки на её губах.       — Между твоим поместьем и моим лежит не один тё, — произнесла она загадочно. — У тебя было достаточно времени, чтобы определиться со своими намерениями. Что за мысль заставила тебя сомневаться в самый последний момент? Санеми бы подумал, что она дразнит, если бы не её нежное прикосновение. Пальцами она смахнула белоснежную прядку, упавшую ему на лоб. Очевидно, Санеми не понимал цену девичьего согласия, иначе бы не остановился, когда свет в васицу был уже потушен и они оба лежали на футоне. Пока она не запахнула плотнее полы нагадзюбана, прикрывая открытую грудь, до него не дошло. Румянец выступил у него на скулах.       — “Акки Мессатсу”, — словно напомнил он самому себе, — “Уничтожитель демонов”. Каждому Хашира были знакомы эти кандзи. Всякий раз, когда вынимали ничирин из ножен, гравировка служила напоминанием об их обязательстве перед организацией. Обязательстве, которым Санеми пренебрёг этой ночью в угоду своему желанию. Вновь отстраниться не получилось: вес Канаэ прижимал тело к футону, и у Санеми не хватило бы духу отвергнуть её прикосновение во второй раз.       — Я всё не могу перестать думать, — признался он, пряча от неё свои глаза. — Сколько истребителей, обычных мечников, сейчас на охоте, уничтожают демонов, пока Хашира здесь. Промолчав, Канаэ красноречиво поджала губы. Он ведь и о ней говорил.       — Что дурного в том, что Хашира проведёт своё время так? Санеми бы возразил, если бы не мягкость её в голосе. Канаэ говорила с ним в похожей манере всякий раз, когда занималась его лечением. Знакомое тепло маленьких рук на щеках, пылающих от румянца.       — Что дурного в том, что Хашира время от времени заслуживает отдых? — продолжала Канаэ с внезапно проявившейся строгостью. — Ты человек, Санеми. Но никогда не жалеешь себя. Она притронулась к шрамам на его груди, скользя прикосновением вдоль его рук, тоже покрытых розовыми отметинами, пока не достигла его ладоней. Не сразу, но их пальцы переплелись. В роли лекаря Канаэ всегда отличалась сдержанностью. Неизменная улыбка никогда не покидала её губ. Однако Санеми замечал недовольство на её изящных чертах, что вызывал один лишь вид свежих ран на его теле. Всё сетовала на чрезмерную бледность кожи, глубину порезов, количество крови. Отчего-то только с ним она так себя вела. Наверное потому, что из всех её бесчисленных пациентов только Санеми был настолько небрежен к своему телу. Даже сейчас он видел это. То, как она на него глядела — совсем не так, как он глядел на неё. Санеми не смел питать ложных надежд. В её взоре вряд ли появится что-то большее.       — Даже Хашира может сломиться под ношей своих обязанностей без должного отдыха, — как отстранëн был её взгляд несмотря на теплоту в её голосе. — На то мы и организация, чтобы поддерживать друг друга в трудные минуты. Скажи, когда в последний раз ты делал что-то ради себя, а не ради истребителей? Сбитый с толку еë вопросом, Санеми мягко нахмурился. Будто Канаэ не знала.       — Сегодня, этой ночью. Его голос едва громче шëпота.       — Значит, ты счастлив, что пришëл сегодня сюда? — всë спрашивала Канаэ, словно не замечая дрожь на его губах. Молчание было ей ответом. Санеми лишь отвëл свой взор. Найди сейчас Канаэ его взгляд в темноте, то непременно бы увидела водянистый блеск в его глазах. Не расцепляя с ним пальцев, Канаэ склонилась к его уху. Жар еë дыхания опалил ему кожу.       — Все заслуживают счастья. Скόльким ты уже подарил его, защитив их от демонов? Позволь и другим осчастливить себя, Шиназугава Санеми. С этим Канаэ прильнула к его губам. Жестокий поцелуй. Не оттого, что она так терзала его уста, а оттого, что он хотел этой ласки больше всего. Жестокий и милосердный одновременно. Сердце заныло, когда он почувствовал, как она отдаляется от него. Канаэ вновь ускользнёт из его объятий, украдёт неровный вздох с его губ, отстранится, чтобы взглянуть на его разбитую фигуру и подарить очередную из своих улыбок. Нет, Санеми не снесёт холодную мягкость её черт. Её тело гораздо теплее. Их пальцы разъединились, однако он не позволил ей уйти. Спустил Канаэ со своих бëдер обратно на футон, после чего забрался на неë сверху, заключая меж своих рук. Настал его черёд впиться устами в её уста, вырвать стон из её горла. Жадный до сладости её губ, Санеми осторожно придерживал её подбородок в слепом желании быть как можно ближе. Будто разгадав подоплёку его отчаянных прикосновений, Канаэ в ответ обняла его за шею. Так крепко и жарко. Его желание должно быть так очевидно для неё. И то, как ненасытными поцелуями он пытался урвать минутное облегчение, притупить порыв взять у неё всё и сразу — без её позволения эти ласки не смелели. Наверное, поэтому Канаэ сделала первый шаг, иначе Санеми так и томился бы в вожделении. Её ноги обвились вокруг его талии, привлекли их тела ещё ближе друг к другу. Прикосновение — гораздо влажнее и горячее, чем все её поцелуи — привело его плоть в необъяснимый трепет. В темноте цвет её лица оставался таким же бледным, однако Санеми ощущал жар румянца, исходящий от её кожи. Взаимно — как и она, он горел — от пальцев ног до кончиков ушей.       — Канаэ.., — сорвалось с губ, пока Санеми разводил её бёдра в стороны, прилаживаясь между ними. Канаэ. Хотелось снова и снова произносить это имя. Покуда эта ночь не закончилась, покуда никто другой не слышит, как он зовёт её. Канаэ, Канаэ, Канаэ — канаи. Такую оговорку он мог доверить лишь собственным мыслям. Хотелось думать, что это её губы так мелко дрожат. Что это её ресницы так тяжелы от слёз, которые она поспешно смаргивала. Что это её плечи так сильно трясутся. Его надеждам, хрупким и робким, суждено было умереть — Канаэ оставила его одиноким в его чувствах. Смирение пришло к нему на удивление быстро. Дыхание Канаэ сбилось, когда он начал входить в неё. Невыносимо долгие мгновения, полные слепящей неги, с которой Санеми не мог поначалу совладать. Как медленны и выверенны его движения: будто коварный умысел продлить еë терзания побуждал его. В поцелуях он предоставил мимолëтное утешение. Неуклюжая ласка, пока он проникал всё глубже. Губы припали к изгибу еë шеи, где его язык нашëл биение артерии под молочной кожей. Над самым его ухом — рваные вздохи Канаэ. Она не искала ни его уст, ни его взгляда, ни его прикосновения. Лишь хмурила брови в исступлении. Чем больше погружался в неё, тем больше морщин врезалось в её лоб. Быть может, ей больно — Санеми порядком опьянëн еë плотью, но не настолько, чтобы пренебречь волнением за неë. Точно, больно. Удовольствие смешалось с гадким чувством вины. Закипая от стыда и желания, Санеми сделал робкую попытку отстраниться, в чём Канаэ ему отказала. Её пальцы обхватили его запястья. Неприятно — кожу жгло в тех местах, куда давили еë ногти. В тумане её взора он прочитал игривый укор. Не хочет. Не хочет, чтобы он останавливался. Еë таз качнулся навстречу его паху, подстëгивая на ответные движения. Хочет, чтобы продолжил. Еë слюна — мокрыми следами на его шее и ключицах. Санеми смаковал каждую секунду, каждый отклик её тела на его толчки. Тихие стоны. Дрожь прикрытых ресниц. Тени удовольствия на точëных чертах. Поглаживания ладоней на его нагой спине. Всë это для него, Санеми. Не одолела ли вдруг его жадность? Не брал ли он слишком много от Канаэ? Вновь этот укор во взгляде светлых очей — Канаэ словно были доступны все его мысли. Одна ночь. Он может позволить себе быть жадным на одну ночь. Как она сжималась вокруг него. Как еë плоть поглощала его. Жадно — так же, как и он сам хотел раствориться в еë жаре. Глухое шипение срывалось с его распухших губ. Нега, что он нашëл в близости с Канаэ, была настолько ошеломляющей, била его тело с такой силой, что он забывал, как дышать. Ещë одна волна наслаждения — и Санеми сорвëтся. Окончательно потеряет голову и собьëтся с ритма. Соль на языке отрезвила его на мгновение. В спешке он облизнул уста. Неужели кровь?       — Ты как, Канаэ? — раздался быстрый шёпот. Он хотел ещё раз произнести это имя, услышать, как оно слетает с его губ. Канае, казалось, не сразу его услышала. Ему пришлось опустить свою ладонь на её щёку, чтобы она наконец заметила и подняла на него свои глаза. Она смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы, дыша с натугой и проводя языком вдоль линии губ. Так это пот: Санеми только заметил блеск на её бледной коже и пряди, что прилипли ко лбу. В холодном васицу им удалось взмокнуть. Немыслимо. В бездумном жесте он убрал влажный локон ей за ухо. Взгляд у Канаэ иной. Ещё никогда в нём не теплилось такое выражение. Это была не та привычная приветливость, которую Канаэ показывала окружающим, или твёрдость, что появлялась в её взоре перед очередным поручением. Наслаждение, абсолютное наслаждение застило ей глаза. Необузданное, почти тупое. Неужели это из-за него? Санеми схватил Канаэ за запястья и завёл их над её головой. Она первой соединила их пальцы, позволила ему возвыситься над ней, накрыть её тело своим. Так он гораздо глубже. Санеми и не подозревал, что может быть ещё приятней. Его новый темп — медленный, неторопливый. Его ладони созданы для клинка. Сухие, смуглые загрубелые — им самое место на рукояти катаны, а не на её белом теле. Однако Канаэ приятны его ласки, пусть и неумелые. Его губы жестоки, их редко покидает оскал — и всё же этой ночью Канаэ их целует. Удовольствие чуждо ему. На несчастливую жизнь он обрёк себя ещё в тот день, когда потерял свою семью. Так почему же ему было так хорошо в еë объятиях, а ей — в его? Слова путались у Канаэ на языке. Таяли и утопали в поцелуях, что он крал с её распухших губ. Что Канаэ хотела сказать, прошептать на ухо — Санеми в своей горячности пришёл к собственным выводам о её ощущениях. Уж слишком охотливо еë плоть отзывалась на каждое движение его таза. Голос Канаэ совсем ослаб и дрожал подобно листьям на ветру. Словно удовольствие от его близости совсем обессилило её. Отчего-то это лишь распалило его желание. Санеми знал, что не должен дразнить, однако слова сами срывались с уст:       — Ну что, подвожу я или нет? — спросил он и для дерзости добавил силы к своему следующему толчку. Молчание Канаэ, прерываемое лишь её невесомыми стонами, послужило ему наибольшей наградой. Ликующий, он приник к её рту с немым требованием. Затем отстранился. Хотелось впитать её утомлённый, опьянённый вид, запомнить его на грядущие ночи, ибо это первый и последний раз, когда Санеми доводил её до такого трепета. Улыбка, вымученная и робкая, застыла на его губах. Вновь эта дрожь. Чувство, что пригнало Санеми на порог её васицу, сочетало в себе чересчур противоположные сущности. Боль в удовольствии. Удовольствие в боли. Жестоко заставлять его думать о подобном в такое мгновение. Глупое чувство. Ему не суждено увидеть взаимность во взгляде Канаэ. Привычная теплота на дне её бледно-фиолетовых очей никогда не обретёт иного значения. Никогда — всё проносилось в голове Санеми. Будто повторение подсластит эту незыблемую истину. Ненужное чувство. Он Хашира. В его руках — благополучие невинных людей и других истребителей, что беззащитны перед могущественными демонами. Торговать их жизнями ради очередной истомы сердца и тем самым пренебрегать своими обязанностями — Санеми не мог позволить себе подобного. Желанное чувство. И всё же Санеми пришёл к ней в васицу этой ночью, обнажил перед ней свои самые потаённые желания в слепой надежде. Рассчитывать на привязанность Канаэ, скрываемую за еë ласками, бессмысленно. Однако он здесь. Слишком хорошо ему в это мгновение, чтобы позволить этим терзаниям отравить свои мысли. В тяжёлом дыхании Санеми соединились пылкость вздохов и судорожность всхлипов. Слышит ли это Канаэ? Размеренный темп, что он задал, оказался совсем забыт. Его движения растеряли прежнюю точность, стали сбивчивыми, исступлёнными. Жар. Нестерпимый жар сгущался в его паху. Хотелось большего. Его тело желало получить больше того наслаждения, что узлом закручивалось в глубине его плоти. С каждым беспорядочным толчком, с каждым жадным качком его таза он чувствовал, как оно неумолимо наступало. Ногти Канаэ впились ему в кожу. Ему не снести волны удовольствия, что теперь грозится обрушиться на него. Так жарко — он вот-вот сорвётся. Оставив напоследок мокрый поцелуй на шее Канаэ, Санеми сделал последнее мучительное усилие, чтобы отстраниться. Нельзя — ещё последствий им не хватало. И вновь Канаэ его остановила. Обвила руками его шею и прижалась к его распалённому телу в жадном объятии. В её взгляде — внезапное утешение.       — Всё хорошо, ты можешь… Слова Канаэ — последняя капля. В следующее мгновение его плоть разбила сильная дрожь, и он спрятал лицо в изгибе еë шеи, чтобы скрыть свои рваные стоны. Перед сокрушающим удовлетворением он оказался совершенно бессильным. Как это освобождало. Заключённый в объятия Канаэ, он мог лишь ощущать, как напряжение иссякает в его теле и на его место приходит приятная истома. В таком положении Санеми замер на некоторое время. Хотелось и дальше наслаждаться её теплом. До тех пор, пока он всё ещё чувствовал трепет его и её плоти. Больших усилий ему стоило подняться и сесть на самый край футона. Подальше от её пытливых глаз. Пальцы потянулись к влажным щекам и утёрли разводы на румяной коже. Что за глупость с его стороны. Будто Канаэ не видела этого всего мгновение назад. Только когда холодный воздух освежил его лицо, он смог наконец обернуться на неё. Канаэ продолжала лежать на футоне, лишь повернулась на бок. На её чертах — отсутствующее выражение. Взгляд Санеми скользнул по её телу, её белой коже, покрытой испариной и предательской краснотой от его чрезмерных поцелуев. Ещё ниже, и он заметил блеск на внутренней стороне еë бëдер. Как охотно Санеми ей поверил, стоило только этим словам сорваться с еë губ. Вряд ли в еë позволении скрывалось что-то большее для него. Очередное утешение с еë стороны. Канаэ ведь лекарь. Наверняка в бесчисленных шкафчиках еë кабинета хранится снадобье на этот случай. Невольно его ладони сжались в кулаки. Уж лучше, чтобы Канаэ его приняла. Внезапный укол вины настиг его. Она же не юдзё из Ёсивары, чтобы Санеми с таким холодом к ней относился. Наспех одетый, он вернулся к ней и склонился над её фигурой. Их взгляды встретились. Слова всё не слетали с его губ, словно боялись прозвучать в возникшей тишине. Его благодарность тут не к месту. Да Санеми не желал себе очередного напоминания — он и сам знал, что совсем скоро ему нужно покинуть эту васицу. На прощание хотелось урвать ещё один поцелуй с её губ, ещё раз прикоснуться к её коже и получить ещё одну улыбку в ответ на подобную ласку. Ему больше не суждено увидеть Канаэ в свете сегодняшней луны.       — Канаэ, — его голос совсем осип, — я ухожу. Улыбнуться не получилось — уж слишком сильно дрожали его губы.       — Нет, — возразила Канаэ с неуместной, казалось, беззаботностью в тоне. — Не помнишь разве, на что я согласилась? Санеми не торопился с ответом, стараясь вспомнить свои же слова, что он не так давно прошептал в васицу Канаэ. Её касание и ощущение горячих пальцев на щеке отвлекли его от размышлений.       — Ночь ещё не закончилась, и мы оба утомились. С этим Канаэ как бы невзначай потянула его за руку, увлекая обратно на футон. Приглашение, так это приглашение. Густой румянец вспыхнул на его скулах, что он так тщетно прятал за рукавом своих одежд. Во взгляде её бледно-фиолетовых глаз — не просьба, а повеление. Усталость разлилась по его членам, стоило только ему опуститься на футон. Неужели он настолько выбился из сил? Места на них двоих совсем немного, однако Канаэ подобное не волновало: она лишь теснее привлекала к себе Санеми, устраиваясь поудобнее в его объятиях. Не сразу, но он привлёк её за плечи в ответ. Ему нравилась эта близость. Дыхание Канаэ на его груди. Прохлада её волос, рассыпанных по простыням. Блеск в её распахнутых глазах. Канаэ продолжала смотреть на него, хоть её веки неумолимо тяжелели. Чай, не любуется чертами, пусть на это Санеми в тайне и надеялся, а следит, чтобы он тоже засыпал и не пытался тайком ускользнуть. Уголки его губ невольно поползли вверх. Не желая и дальше испытывать терпение Канаэ, Санеми всё же прикрыл глаза и уткнулся носом в её макушку. Совсем скоро сон принял его в свои пучины.

***

Луна ещё не утонула за горизонтом, когда Санеми проснулся. Его сонный взгляд упал на лицо Канаэ, на её проникнутые умиротворением черты. Повезло. В страхе потревожить еë покой Санеми приподнялся на локте и окинул взглядом васицу. Уютная тьма окружала их. Ничто кроме дыхания Канаэ не достигало его слуха. Ни звука шагов, ни шепотков на другой стороне сëдзи — похоже, Санеми единственный, кто бодрствует в Поместье Бабочки в такой час. Его взор вернулся к Канаэ. Горькая усмешка скривила ему губы. И всë же он не сможет удовлетворить еë просьбу и провести с ней остаток ночи. Оставалось надеяться, что Канаэ не станет держать на него зла. Впрочем, еë чувства не имеют значения. Как и его. Даже если Канае заговорит об этом в будущем, Санеми станет отрицать. Меж ними — негласный уговор. Этой ночи никогда не было. Нелегко было освободиться из еë объятий. Каждое движением грозило стать тем самым, что разбудило бы Канаэ. Каждое движение лишало Санеми тепла еë тела — крупица за крупицей. Хорошо, что она не может видеть его лица в эти мгновения. Лишь на самом пороге Санеми не сдержал порыв и обернулся назад, вглядываясь в глубину васицу. Туда, где в мягкой полутьме белела её фигура. Совсем как снег. Хотелось запечатлеть каждый изгиб её тела, оставить оттиск её точёного образа в своём разуме. Такое ощущение, что Санеми прощался с Канаэ в самый последний раз и не увидится с ней более. В каком-то смысле это было правдой. Выступив на холодную энгаву, Санеми поспешил прочь из сада.