writober2023

      Вонхо — лучший дядя. Ради радости своей племяшки он готов на всё, даже если надо залезть в Преисподнюю.       В Преисподней теперь слишком много сложностей, чтобы незаметно туда пролезть. Вонхо ещё ребёнком спокойно пробирался к воротам на спор, а сегодня в полном обмундировании и в расцвете магических сил еле-еле проскользнул.       — Чёртовы цветы, — цедит он сквозь зубы, оглядываясь по сторонам. — Вызвался на свою голову…       С одной стороны достать Рине эти цветы легче лёгкого, так ей и сказал Вонхо, когда предложил свои услуги любимого дяди, с другой, он не продумал несколько деталей.       Во-первых, расе Азуров закрыт ход в Преисподнюю. То, что им тут не рады, это очень мягко сказано. Причина — неудачная родословная. Раса Азуров появилась, когда демоница, наследница подземного царя, полюбилась с лавовым драконом и породила новую расу. Азуров сочли плодом чрезмерного греха, что очень интересный аргумент для Преисподней, и за сим вход на территорию Преисподней им запрещён. Дело было очень давно, но бессмертные цари живут достаточно долго, чтобы держать обиду на род собственной дочери и передавать её из поколение в поколение.       Во-вторых, Вонхо не просто представитель расы Азуров, он член Королевской семьи своего народа. Не наследный, но всё-таки принц. И если его кто-нибудь поймает, ненароком может развязаться большой конфликт.       Думать об этом стоило прежде, чем давать чрезмерно талантливой девятилетке обещание, что достанет цветок завядшей души для какого-то интересного старого заклинания, чтобы Рина могла похвастаться в школе. По возможности, Рина даже попросила принести парочку или букетик на случай, если её магических сил не хватит для такого заклинания. Она невероятно способная, но всё же девятилетка.       Что радует: цветами завядшей души полнится поле на распределяющей площади. Когда души перевозят через реку Забвения, они проходят через главные ворота, трясутся при виде цербера и попадают на распределяющую площадь. Это пространство огромное, очереди растягиваются на несколько десятилетий, а если неправильно заполнить анкету — ещё и в конец отправят перезаполнять. Кто бы эту систему тут не придумал — мучения начинаются еще задолго до того, как душу распределят в определённую пыточную провинцию. Система классификации грехов там, конечно, интересная, но Вонхо в подробности не вдаётся.       Вонхо точно знает, что основные лодки перевозчиков уже уплыли, но иногда есть опоздавшие. На такой случай всегда есть один лодочник, дежурящий отдельно от всех. Тех, что без очереди или отбились от остальных, перевозят отдельно и обязательно записывают в книжечку, что они даже после смерти умудрились быть плохими. А еще лодочники те еще продажные создания, у них деньги не лишние, потому если правильно заплатить — попасть в Преисподнюю можно без риска плыть через реку забвения. Память и здравый смысл для Вонхо ещё дороги.       Вывалившись из кустов, Вонхо с ухмылкой замечает, что лодочник на месте — стоит, скучает, опираясь на высокий нос своей лодки. Вонхо отряхивается и приветствует:       — Доброго дн…       — Здрав…       Рядом с ним возникает другой голос, от которого по спине побежали мурашки. Вонхо поворачивается и досадно стонет — ну почему именно сегодня нужно было повстречать этого ушастого светлозадого засранца…       — Ты чего тут забыл? — шипит Вонхо, чтобы перевозчик не услышал.       Принц светлых Эльфов — Хёнвон. Вонхо, к своему невезению, вынужден видеться с ним слишком часто по причине шаткого перемирия между государствами. Азуры и Эльфы друг друга не переносят, эта вражда зародилась еще с основания обеих рас. Стабильно раз в три месяца, когда они оба были помладше, их возили на приёмы друг к другу, заставляли дружить и ладить. Вонхо искренне не понимает, как можно поладить с кем-то, вроде этого ворчливого недружелюбного затворника. Каждый визит к друг другу превращался в соревнование «испорть жизнь сопернику и по возможности разнеси дворец так, чтобы обвинили не тебя». Хёнвон — хитрый чёрт, и Вонхо получал по шее от матери так часто за беспорядок, который они устраивали, что ненависть к этому светящемуся лицемеру пустила корни.       На счастье Вонхо, последний раз он видел Хёнвона года три-четыре назад, когда им только-только исполнилось по двадцать. Теперь этот дылда ещё выше, и Вонхо намеренно выпрямляется, и всё равно смотрит на него снизу вверх. Вместо привычных белых одежд, Хёнвон укутан в серый плащ, под которым виднеется чёрная рубаха и свободные штаны, от чего его чёрные волосы даже не бросаются в глаза так очевидно. И никаких украшений — какие жертвы для Эльфов, падких на ювелирку.       — Я что тут забыл? — холодно спрашивает Хёнвон, — это вопрос к тебе. Или я пропустил момент, когда Азурам снова разрешили соваться в Преис…       — Тише ты!       Вонхо пихает его в плечо, и тот даже пошатывается — всё такой же тонкий, как тростина, хоть и стал ощутимо крепче. Вызвать бы его на дуэль, чтобы пополам сломать, и дело с концом, да войны с Эльфами не хочется.       Вонхо берёт его за плащ и наклоняет к себе, отворачиваясь от заинтересованного взгляда перевозчика.       — Так, эта лодка моя, я её первый увидел, — шепчет он, — поищи себе другую.       — С какой радости? — Хёнвон тоже начинает шептать, — ты выпал из какого-то куста, когда я уже издали на дороге ему помахал.       — Уважаемые, вы же в курсе, что в лодке больше одного места?       Они оборачиваются на перевозчика, что скучающе смотрит на них, лениво потягиваясь. Ехать в Хёнвоном в одной лодке? Пожалуй, не в этой жизни. Вонхо уточняет:       — А сегодня только… — он читает имя на бейдже у перевозчика, — только ты, Сокджин?       — Ну, я утром вытянул короткую ветку и, к сожалению, вашему и моему, да, я сегодня вожу отстающих.       — В развитии, — добавляет Хёнвон, косо глядя на Вонххо, за что получает тычок локтем под рёбра.       — В общем то, я готов заплатить больше, если сначала перевезёшь меня, — заявляет Вонхо, — сколько ты хочешь?       Он шарится под своим плащом, выискивая на поясе кошелёк с золотыми ранолами, и не находит. Вонхо ошарашенно откидывает плащ и под насмешливый взгляд Хёнвона осознаёт, что кошелька нет. Ни на поясе, ни в карманах, ни в походной поясной сумке — нет и всё.       — Кажется, я единственный, кто поплывёт сегодня на этой лодке, — ехидничает Хёнвон, снимая с пояса мешочек с ранолами, и начинает со звоном подбрасывать его в руке.       Вонхо взвешивает все «за» и «против», скрепя зубами наступает на горло своей визжащей гордости и вздыхает.       — Дай нам минуточку, — Вонхо елейно улыбается перевозчику и снова берёт Хёнвона за шиворот, наклоняя к себе. — Я предлагаю сделку. Ты платишь за проезд, а я помогаю тебе достать то, за чем ты пришёл. Волшебник, ты, конечно, получше меня, но тут твоя магия — курам на смех. А вот моя работает на все сто. И я сильнее тебя. Со мной ты зайдёшь и выйдешь без потерь.       Хёнвон кривится от его слов о совместной работе, и Вонхо его понимает. Слова так противно вяжут во рту, что хочется соскребсти их с языка. Перспектива побыть партнёрами со своим врагом детства претит ему. Взаимно, судя по вымученному взгляду Хёнвона.       — Ладно. Подставишь меня — и я тебе выжгу своё имя на лбу. В этот раз ты так просто его не сотрёшь.       Вонхо брезгливо морщится. Когда Хёнвон освоил свою магию, он действительно выжег у него на лбу своё имя. Вонхо неделю не выходил из своих покоев, пока лекари это не исправили. А теперь придётся месяц минимум дома сидеть, потому что Хёнвон, как бы не противно признавать, в магии намного сильнее Вонхо. Почти первый по силе в Эльфийской правящей семье.        — Зачем ты тут, кстати?       — Цветок завядшей души.       — О, совпадение. Я тоже. Быстрее управимся.       — Разобрались? — уточняет Сокджин.       Они смотрят друг на друга, нехотя кивают и жмут руки. Они поворачиваются к Сокджину и Хёнвон говорит:       — Я плачу за двоих. Прошу перевезти нас на ту сторону за двадцать ранолов. Когда перевезёшь назад, получишь остальные двадцать.       — Сорок, — парирует Сокджин, не принимая никаких торгов больше, — и вы едете молча.       Они взобрались на лодку, усаживаясь друг за другом. Сокджин отталкивается палкой от берега и неторопливо ведёт лодку по слабым волнам. Река завывает и, кажется, где-то плачет и где-то смеётся. Вонхо смотрит на зеркальную поверхность и сразу отводит взгляд, заметив мерцающий силуэт — воспоминания. Если коснуться реки — память утечёт вместе с водой. Душа останется повреждённой и не сможет переродится, ведь воспоминания будут появляться и исчезать ежесекундно. Вода завлекает и может схватить особенно непутёвых, когда те поведутся на образы своих прошлых дней.       Хёнвон подозрительно долго смотрит на воду. Вонхо закатывает глаза, наклоняется, и встряхивает его за плечи, будто собирается опрокинуть в воду. Хёнвон в ужасе открывает рот, как Вонхо уже тащит его назад, не дав даже накрениться к воде. Вонхо отпускает его, добавляя:       — Не зевай, а то утонешь.       — Тебе что, семь? — раздражённо спрашивает Хёнвон, но замолкает, когда Сокджин смиряет их напоминающим о молчании взглядом.       Их высаживают поодаль от главных ворот. Сокджин швартует лодку ближе к сухим камышам, за пожухлым деревом чтобы не привлекать внимания. Вонхо вылезает первым и по привычке подаёт руку, забыв, что едет с Хёнвоном. Тот смиряет его брезгливым взглядом, сам перешагивает через борт и сходит на землю, проходя мимо него с гордо поднятой головой.       — Проще всего вам зайти через главные ворота, — говорит Сокджин. — На воротах не ведут учёт мертвецов. Выйти можете, спустившись со стены прямо тут. Обычно в этом месте никто не ходит. И, кстати, вам пригодится вот это.       Сокджин бросает им два маленьких мешочка, добавляя:       — Чтобы цербер не учуял в вас живых. Листья кровавой зари.       — Ладно, до встречи, — Вонхо смотрит, как по мосту вдалеке идут толпы людей и переводит взгляд на потерянного Хёнвона. — Что-то ты притих. Струсил, что ли?       — Воздух тяжеловат.       Присматриваясь, Вонхо замечает, что Хёнвон побледнел. Эльфы в целом белокожи, но это другая бледность. Для светлых Эльфов воздух Преисподней практически ядовит, здесь каждый подвергается воздействию, когда дышит смертью. Нам материке светлых Эльфов вся атмосфера чиста и свежа, полна света солнца и энергии луны. В преисподней им дурно, и, должно быть, Хёнвон сейчас чувствует нехватку воздуха.       Неуверенно переступив с ноги на ногу, Вонхо кладёт руку ему на спину:       — Ты ещё часик-два то простоишь? Вашим тут нездоровится.       Хёнвон сбрасывает его руку, пошатнувшись лишь на мгновение, и снова становится уверенным.       — За собой смотри.       Он уходит вперёд, и Вонхо поражённо смотрит ему вслед. Вот так и проявляй сострадание к этим Эльфам. Только огрызаться и могут, шатаются от Азуров, как от прокажённых. Вонхо отряхнул руку от воображаемой грязи. Вот и пожалуйста, не очень-то и хотелось налаживать контакт.       Они вливаются в толпу, когда караульный отворачивается, и идут по мосту через раскол перед воротами. Вонхо старается не отставать и дёргает Хёнвона за рукав плаща к себе, когда рядом показывается любопытная голова цербера. Одна из трёх.       Большой пёс рыкает в их сторону, ведёт носом, а после облизывается и отворачивается, возвращая внимание большой кости под своими лапами. Народ рядом с ними тоже опасливо втянул головы, стараясь не подходить к зверю близко. На входе их останавливает служащий в аккуратной тунике до пола, над ним висит магическая доска с рядом цифр.       — Вот ваш номер в очереди и анкета, заполните её во время ожидания. Читайте внимательно. Десять ручек бродит где-то по очереди. Перехватите у кого-нибудь.       С ужасом Вонхо косится на десятизначную цифру над ним и на талон у себя в руке.       — Это столько людей перед нами?       Служащий кривозубо усмехается:       — Ой, все вы в первый раз такие смешные.       Хёнвон молча получает свой талон и анкету, и они проходят дальше.       Вот она, распределительная площадь. Высокие статуи с уродливыми подземными созданиями, скульптуры мучеников, зажатых в тисках, в верёвках, истерзанные ножами. Монументы грешников, чьи головы на некоторых шедеврах перегрызает цербер. Огромная, непроглядная очередь тянется змейкой так далеко, кажется, до самого горизонта.        — Драконья матерь… — ошарашенно выругивается Вонхо и пытается посчитать ряды. — Семь, десять… сколько, интересно, они тут стоят?       — Даже представлять не хочу, — Хёнвон тоже поражённо осматривается, но быстро берёт себя в руки. — Ладно, давай заберём цветы и уходим. Мне это место и так в кошмарах будет снится.       — Так чего их искать, вот же… они.       Поле, на котором, по иллюстрациям из старых свитков, должен быть «ковёр из цветов завядших душ» пустое. На нём лишь ковёр из пожухлой желтой травы и редких костей, оставленных цербером.       — Какого… — Вонхо хватается за голову, причитая шёпотом, чтобы не привлекать внимания. — Ни одного цветка?! Куда они делись?       — Тише ты, балабол, — шипит на него Хёнвон, замечая проходящих поодаль караульных. — Надо быть тихими.       — Я сейчас тут порешаю всё, — уверенно говорит Вонхо и поворачивается к ближайшему мертвецу. — Давно стоишь?       — Год…       Вонхо махнул рукой и повернулся к следующему, более унылому:       — А ты?       — Пятый раз, — сипит в ответ замызганный мужчина, — не помню, как по годам…       — В общем, давно, — прерывает его Вонхо, резюмируя, — что с полем? Где все цветы?       — Так, это, растаскали.       — В смысле растаскали? Это цветы завядшей души, вас тут кормить начали? Почему не вянете?       Хёнвон рядом с ним оставляет попытки вставить слово и молча пристраивается рядом, смиряя Вонхо скептическим взглядом.       — Так они не из нас же… — теряется мужичок, — они просто растут.       Теперь вмешивается Хёнвон:       — И сколько им надо, чтобы вырасти?       — Не знаю, лет пятьсот? Это не точно, но, когда я один съел, он долго не рос.       — Съёл? — спрашивают он одновременно, и тут же притихают, словно вот-вот их могут заметить.       Мужчина жмёт костлявыми плечами:       — Так, это ж, скучно тут, а они в душу смотрели.       Этот разговор превращается в плохое цирковое представление. Вонхо вновь смотрит на унылое поле, замечает пару торчащих ростков и устало вздыхает:       — Хорошо, один ты съел, а остальные?       — А вы что, одни, думали, такие? — мужчина разражается сиплым хохотом, показывая полубеззубый рот, — тут в один год все повадились таскать их, так и прикрыли эту лавочку. Вон, табличку даже поставили. Несколько.       Хёнвон и Вонхо следят за тем, куда мужчина указывает пальцем.       «по траве не ходить»       «цербера животных не выгуливать»       «цветы не есть!!!»       «охраняемая зона»       — Потрясающе, — констатирует Вонхо совершено без радости и энтузиазма.       — Ну, вы, это, пошарьтесь тут, может, найдёте какой один. Тут тропиночки есть для прогулки.       Через десяток шагов действительно каменная кладка основной дороги заворачивает на траву, вытекая в лабиринт из тропинок по широкому полю.       Мужчина более ничего не сказал. Они свернули с основной площади и пошли по краю тропы дальше в поле, где вместе с ними слонялось ещё несколько мертвецов.       — Вот зараза, — бубнит Вонхо, пиная камушек, — так далеко залез и…       — Мне нужен этот цветок.       Вонхо смотрит на Хёнвона и детская досада покидает его. На самом деле, Вонхо особо ничего не потерял в этом путешествии. Сестра займётся другим заклинанием, он сам посмотрел лишний раз, как выглядит Преисподняя. Вся эта вылазка для Вонхо не более, чем обычная авантюра, которая делает его жизнь запоминающейся, просто очередная история, которую он сможет рассказать на встрече с друзьями.       Но Хёнвон выглядит иначе. Да, они друг друга недолюбливают, но знакомы они с детства. Вонхо знает это беспристрастное выражение лица, за которым прячется попытка сохранить самообладание. Хёнвона выдают сжатые кулаки и напряжённые приподнятые плечи, Вонхо видит движения его скул — кусает щёки изнутри.       Для Хёнвона это сложнее, серьёзнее. Зачем бы ему не понадобился цветов — это действительно важно.       — Слушай, — смягчается Вонхо, останавливаясь, — поле-то большое. Давай еще поищем.       — Цветок.       — Да, я понял, что тебе он нужен.       — Нет, — Хёнвон указывает пальцем за его спину Вонхо, — вон там цветок.       Вонхо вглядывается и замечает вдалеке, через пару полос тропинки, один небольшой цветок. Они оба срываются с места, и, опомнившись, быстрым шагом петляют по тропинке, пока не находят путь к цветку без риска топтаться по траве.       Цветок почти распустился, покрытый тусклым сиянием, его белые лепестки обмякли, будто увядшие, однако такой он и есть — похожий на кисточку. Вонхо присаживается на корточки, протягивая руку.       — Стой, — одёргивает его Хёнвон, — а не обожжёшься?       — С какой радости?       — Ну, в тебе же кровь лавового дракона. Такие вещи могу тебя ранить. Это энергия теней, ваша уязвимость.       Вонхо фыркает. Да, против теневых магов держать удар трудно, но, чтобы он не мог сорвать простой цветок в Преисподней — бред. Не успел Вонхо и дотронуться до цветка, как издали раздаётся уже знакомый сиплый крик:       — Цветы воруют, цветы рвут! По траве ходят! Я сказал! Я увидел! Меня в очереди вперёд проведите!       Вонхо оборачивается, но его с ног сбивает караульный, чья рыбья голова шипит ему в лицо, прижимая к земле. Ловко перебросив караульного назад через голову, Вонхо поднимается и ищет глазами Хёнвона. Тот увиливает от копий и стрел, пользуясь лёгкостью и скоростью, однако дать отпор не может — его магия здесь слишком ничтожна и слаба.       Рыбный караульный шипит за спиной. Вонхо ухмыляется — противник ему не ровня. Эта вяленная рыба не проводила больше двадцати лет на тренировочном корте под присмотром Королевы Азуров.       Вонхо перехватывает копье у караульного, делает резкий разворот и выбрасывает его в другого караульного. Копье о колено он ломает надвое, бросает одну часть в лучника-летучую-мышь и вторую в уродливого кабана, что почти настиг Хёнвона.       — Дёру-дёру! — Вонхо хватает Хёнвона за плащ и бежит, насколько быстро позволяет тяжелое крепкое тело. Минусы хорошей мышечной массы — проседает скорость.       Мертвецы в очереди с любопытством смотрят на разворачивающиеся догонялки, отшатываются с дороги, чтобы не попасть под горячую руку. Вонхо забегает на узкую улочку и тащит за собой Хёнвона, которые еле плетётся на заплетающихся ногах.       — Вот ты издох, слов нет! Ты же быстрее меня носишься, чего от легкой пробежки уже на пол валишься?       — Тут- тут… — хрипит Хёнвон, пытаясь отдышаться, — тут нечем… дышать…       — Неженка Эльфийская, — бубнит Вонхо и затаскивает их в небольшую щель между домами.       Лязг оружия и топот настигают их. Он прижимает противящегося Хёнвона к каменной стене так, чтобы за выступом их не было видно. Хёнвон рвётся возразить, но Вонхо успевает закрыть ему рот своей ладонью, прежде чем мимо них проходят внимательные караульные, оглядываясь по сторонам.       Хёнвон тяжело дышит, выглядит ещё бледнее, чем в начале операции «цветы». Когда караульный проходит слишком близко, Вонхо почти врастает в него, и Хёнвон задерживает дыхание, зажмурившись. Вонхо слышит в ушах собственное сердце, под рукой чувствует, как в груди Хёнвона точно так же разрывается его хилое эльфийское сердечко. Запах рыбного караульного ударяет в нос и Вонхо наклоняет голову, дыша Хёнвону в шею, чтобы еще дальше забиться к стене.       Шум стихает и караульные уходят дальше. Вонхо с облегчением отлипает от Хёнвона, а тот шумно втягивает ртом воздух, наклоняясь, и упирается руками в колени.       — Не время прохлаждаться, — Вонхо выглядывает из укрытия и тащит Хёнвона за накидку в другой переулок, посвободнее, — пойдём-ка спрячемся поглубже и там передохнёшь.       Как только они оказались достаточно далеко, чтобы не слышать ни очереди мертвецов, ни топота караульных, Хёнвон опирается на ближайшую стену и стекает по ней к земле. Вонхо рушится рядом, тяжело приземлившись на твердую каменную поверхность.       — Жив? — уточняет Вонхо, разглядывая сереющего Хёнвона, ссутулившегося над собственными коленями. — Ты тут не помирай. Из меня твой отец душу вытрясет.       — Я сам свою душу тут оставлю, если не достану этот паршивый цветок.       Вонхо деланно хватается за сердце, нарочито удивляясь.       — Очешуеть, аж выругался, — Вонхо беспечно жмёт плечам, откидываясь на стену спиной. — Сдался тебе этот цветок. Тоже что ли хочешь какое-то заклинание попробовать? А то я тут только чтобы племяшка в академии похвасталась крутым заклинанием.       — Это для тебя всё игрушки, — неожиданно серьёзно говорит Хёнвон, — от этого чёртового цветка зависит моя жизнь и магия. Тебе не понять.       Голос Хёнвона сквозит расстройством и дрожит вовсе не от усталости и бега. Хёнвон зол и этот яростный огонь делает его синие глаза темнее, безразличие с его лица смывает досада. Одновременно Хёнвон раздражён, прикусывая нижнюю губу, и огорчён. Он вздыхает, скрывая лицо руками и проводит ими от лба до подбородка, опустевшим взглядом сверля стену перед собой.       Вонхо чувствует кожей чужое отчаяние и прежде он никогда Хёнвона таким не видел. Хёнвон сдержанный, стойкий, непоколебимый, как бы сильно его кто-то не выводил из себя. Вонхо и есть тот человек, который регулярно пытался довести Хёнвона до белого каления, и даже у него, как у профессионала в этом, получалось лишь пару раз. Вонхо завидует тому, как Хёнвон спокойно принимает печальные и раздражающие новости, как выдерживает нападки со стороны сверстников и критику со стороны дворцовых советников.       Много лет Вонхо замечает, что к Хёнвону относятся очень строго во дворце, от него много требуют и каждый раз Хёнвон оправдывает все ожидания, приводя Вонхо в восторг. Такой сильный и крутой, с таким можно соперничать, не стыдно проигрывать и с гордостью можно праздновать победу.       Сейчас перед Вонхо тот же самый человек, вызывающий в нём восхищение. И этот человек сломлен, расстроен, и как гадко признавать — Вонхо не всё равно. У него на душе скребут кошки от того, как хочется разобраться с расстройствами Хёнвона, найти тех, кто сделал это с ним и заставить их расплатиться. Никто не смеет доводить Хёнвона, кроме Вонхо. Это вызывает некое подобие жгучей ревности.       — Мне не понять, — признаёт Вонхо, привлекая внимание необычно спокойным тоном, — но если ты мне не скажешь, я и не смогу понять.       — Рассказать тебе? С каких пор тебе вообще интересно, что я говорю?       — Ты обалдел? — оскорбляется Вонхо, выгибая бровь. — Я могу назвать по годам, когда ты выигрывал свой этот художественный конкурс и когда тебя возили на магические смотрины в академии. Если я помню даже эту не сдавшуюся мне пургу, думаешь, я не помню ничего действительно важного о тебе?       Хёнвон фыркает, укладывая подбородок на подтянутые к себе колени.       — Какая честь, что в твоей дырявой голове есть место для заклятого врага.       — Ой, не драматизируй, — Вонхо небрежно машет на него рукой, — мы скорее заклятые друзья, если уж на то пошло.       — Считаешь меня другом? — брови Хёнвона забавно приподнимаются.       — А кто ты ещё? Я знаю тебя с пелёнок и волей не волей вынужден проводить с тобой очень много времени. Было бы странно, если бы я считал тебя врагом всей моей жизни. Ты же, в конце концов, не тварь какая. А вот парочка твоих соучеников…       Хёнвон издаёт звук, похожий на фырканье и смешок. На секунду кажется, что он повеселел, но мимолётная радость быстро оставляет его взгляд, и он снова пустеет. Когда тишина между ними затянулась, Хёнвон вдруг говорит:       — Цветок нужен, чтобы исправить волосы.       Вонхо смиряет его недоумённым взглядом. Да, у Хёнвона крайне вызывающий цвет волос для светлого Эльфа, ведь вся их нация имеет только светлые волосы, разные вариации от белоснежных и до желтоватых, редко с рыжиной. Волосы Хёнвона угольно-чёрные. Как представитель королевской семьи, он привлекает к себе этим много внимания. Но Вонхо никогда не думал, что это проблема. Он сам от природы беловолосый, хотя Азуры редко такими рождаются, и никто его не щемит такой глупостью.       — А почему это нужно исправить? — Хёнвон смиряет его удручённым взглядом и Вонхо примирительно вскидывает руки. — Да, я не понимаю, но объясни мне, чтобы я понял! Вот он я, весь во внимании.        Ненадолго Хёнвон уходит в себя и Вонхо подавляет свою непоседливость, нетерпеливость, чтобы позволить ему собраться. Есть внутреннее предчувствие, что придётся много сдерживаться от нелестных комментариев.       — У светлых Эльфов важна чистота крови и чистота магии, — начинает Хёнвон. — Я, как принц, должен быть образцом чистоты, а я не могу им быть, потому что они чёрные. Когда я родился, все были уверены, что моя мать, будучи первой женой, заскучала, когда появились две другие, и изменила отцу. Иначе как эти волосы могли случиться? Было сказано много слов в её сторону, в мою тоже. Ставили под сомнение её верность, моё право на жизнь во дворце и многое другое. Они считают, что моя магия не чиста и в ней есть тьма, что мама… нагуляла меня от какого-то демона или ещё невесть кого. Через три месяца мне исполнится двадцать пять и у нас будет проходить испытание чистоты магии и… я засомневался. Мама всегда говорила мне, что я чистая кровь своей семьи, отец… отец знает, что я его сын, я тоже верю в это, но меня всегда уничтожала крошечная часть, которая в этом сомневается. Теперь, когда близится испытание я просто… я не могу. Я не выдержу, если это вскроется прилюдно. Я хочу знать наверняка. Если во мне есть тьма, заклинание изгонит её и мои волосы побелеют. Тогда я смогу пройти испытание в покое.        Никогда прежде Вонхо не слышал обо всём этом. Звучит… одиноко. Звучит тяжело, обидно и больно, когда нет людей, которые могут выйти и хорошенько отодрать за уши всех, кто позволяет себе подобные слова в сторону наследного принца. Мать Вонхо уже бы повесила всех вверх тормашками на дворцовые башни, чтобы каждый знал, что будет, если открыть рот на королевскую семью.       Но у Эльфов всё иначе, Вонхо знает. У жён нет столько прав, у отца Хёнвона полно других забот, нежели разбираться с длинными языками и, вообще, у них есть многоженство — то, что не понятно Азурам ни в каких проявлениях. Вся нация Азуров слишком верна одному человеку, чтобы позволить себе разделять ложе с кем-то ещё.       — А если ничего не произойдёт? — спрашивает Вонхо.       — Будет странно, потому что это, — Хёнвон показывает на волосы, — не может быть просто так.       — Ты не допускал мысли, что ты просто родился таким? Что ничего менять не надо. Что ты сын своей семьи, чистая кровь и все дела, просто таким ты получился.       — Сложно поверить в такое, когда весь мой народ белый, как снег, и только я такой.       — Слушай, — Вонхо боится пожалеть о том, что собирается сказать, но переступает через себя и продолжает. — Я скажу это один раз и больше ты такого от меня не услышишь. Я готов поставить деньги на то, что ты пройдёшь это испытание с заклинанием или без, потому что я не встречал никого более талантливого и старательного, когда речь идёт об эльфийской магии. Ваша магия одна из самых сложных и древних и ты в пять лет заставил меня посинеть на три дня, чёрт бы тебя побрал, когда дети в твоём возрасте не все могут читать сами. Твоя магия чистая и сильная, потому что ты, несомненно, сын своего отца, выдающегося волшебника, и своей матери, могущественной волшебницы. Если кто-то и пройдёт это испытание без проблем — это ты. Себе не веришь, хоть мне поверь. Я тебе за все эти годы хоть раз наврал?       Хёнвон молчит и смотрит на него своими проницательными синими глазами. Вонхо становится неловко, он теряется в этих глазах, но старается держать уверенность на лице и продолжает:       — Я в тебя верю. Так что если ты хочешь кому-то что-то доказать, то докажи это только себе.       — Не думал, что когда-то это скажу, — тихо говорит Хёнвон, продолжая смотреть Вонхо прямо в глаза, — но спасибо, что ты притащил свой зад в наш дворец. Ты первый, кто говорит мне нечто подобное такими словами. Это… даже приятно. Но я всё равно не уйду, пока не достану этот цветок. Просто пойми, мне нужно знать. Я устал жить и бояться разоблачения. Если эти волосы мои по праву рождения, я хочу искренне уничтожать тех, кто огрызается мне.       Вонхо вздыхает, раздумывая над своими дальнейшими действиями. В нём даже нет дебатов «за» и «против», он просто хочет сделать то, что хочет, и чувствует себя чертовски глупым от этого. В конце концов, он сейчас собирается отдать Хёнвону победу по собственной воле, но в нём нет ни капли сожаления.       — Ты был прав, — говорит Вонхо, — действительно жжётся.       — Кто?       Вонхо шарит в плаще по внутреннему карману и достаёт слегка помятый крошечный цветок, отчего его кожа на его ладони снова зашипела. Он кладёт цветок на землю рядом с Хёнвоном — от руки уже не осталось живого места, вся ладонь покрылась небольшими язвами и кровавыми подтёками. Не для Азуров такие цветочки.       — Ты, — ошарашенно смотрит на цветок Хёнвон, — ты… когда ты успел?       — Пока с рыбиной бодался, — усмехается Вонхо, вспоминая, как цветок почти посмотрел ему в душу из травы. — Но он такой болючий, просто ужасно. Всю руку мне сожрал.       Внутри Вонхо кипит почти героический восторг, словно он совершил какой-то подвиг. Растроганный взгляд Хёнвона ему льстит, радует, сердце ликует, когда уголки губ Хёнвона приподнимаются, стоит ему взять в руки цветок. Игра стоила свеч, Вонхо засматривается на синие глаза, заблестевшие, словно глубокое чистое море. Восхищение, с которым Хёнвон смотрит на него, заставляет его задержать дыхание от наплыва чувств.       Хёнвон убирает цветок в маленький мешочек и прячет в поясную сумочку. Он вдруг становится более сдержанным, скованным, неуверенным, смотрит исподлобья, будто стесняется спросить что-то. Вонхо вопросительно поднял бровь, и Хёнвон вдруг тянется к нему и осторожно забирает его руку к себе на колени. Чувствовать его длинные холодные пальцы на своей коже ново и странно, но приятно — Хёнвон аккуратный, его прикосновения нежные и уверенные, несмотря на его шаткие намерения. Вонхо чувствует, как под кожей зашевелилась чешуя — побежали мурашки.       За все годы их общения, Хёнвон отталкивает Вонхо. Его поддержку, его слова и особенно его касания, словно брезгует касаться кого-то его расы. Вонхо иногда был уверен, что попросту противен Хёнвону.       Хёнвон одну руку размещает над ожогами, и мягкий белый свет струится из его пальцев, окутывая раненую ладонь. Назойливое жжение стало стихать, боль ослабла, пока не отступила полностью. Вонхо завороженно смотрит, как раны медленно затягиваются, и не сразу замечает, как дрогнула рука Хёнвона.       Вонхо забирает свою немного не долеченную руку, щелкнув Хёнвона по лбу.       — Ты сейчас позеленеешь от перенапряжения, угомонись. Твоя магия потрясающая, но передо мной-то уж не важничай, я и так это знаю.       — Действительно.       Вонхо первым поднимается и протягивает Хёнвону здоровую руку. Тот смотрит на неё несколько секунд и хватается, позволяя вытянуть себя в вертикальное положение.       — Давай-ка выбираться отсюда.       — А как же цветок для тебя?       — Ой, — Вонхо нова отмахивается. — Скажу Рине, пусть придумает другой способ гонориться перед соучениками.       Накинув на головы капюшоны, они не торопясь продвигаются к тому месту на высокой стене, куда их направил Сокджин. Несколько раз они едва не попадаются караульным, но удача, наконец, решила им благоволить и выпустить с миром из этого мракобесия.       Вонхо карабкется на стену первым, чтобы почти втащить на неё совсем выдохшегося Хёнвона. Сокджин с увлечённо наблюдает с земли, как Хёнвон едва не валится Вонхо на голову при спуске. Пока они плывут, Хёнвон разлёгся на лавке в середине лодки в ожидании, когда они уже покинут это серое место, полное смога и смерти.       — Нашли, что искали? — вдруг спрашивает Сокджин, и Вонхо кивает.       — Да. Правда чуть не получили от караульных.       — Вы навели шороху, не поспоришь, — усмехается перевозчик, — но они думают, что вы мертвецы. Ваша радость. Азурам тут очень не рады.       — Почему не сдал?       Сокджин жмёт плечами.       — Оно мне не нужно, лично мне ваша раса ничего не сделала. Я слишком стар, чтобы устраивать себе такие разборки. Лучше денег подзаработаю, — лодка садится на мель, — так что платите и идите прочь. Я от вас утомился.       Вонхо отскребает взвывшего Хёнвона от лавки и вытаскивает на берег. Они бросают перевозчику остаток ранолов в мешке и в этот раз покидают Преисподнюю вместе через пещеру — главный проход в Преисподнюю.       Когда они поднимаются на поверхность, Хёнвон с наслаждением втягивает носом воздух, оживая на глазах. Он твёрдо встаёт на ноги, потягивается и поворачивается к Вонхо:       — Ну, что, до встречи? — он тянет руку, чтобы пожать на прощание.       — А когда там твои эти испытания? — уточняет Вонхо, пожимая ему руку.       — Через три месяца, почти сразу после после моего дня рождения. Зачем тебе?       — Вышли мне приглашение.       Хёнвон деланно удивляется, вскинув брови:       — Куда ты мне там сдался?       — Кто-то же в этой вашей богадельне должен прийти и поболеть за тебя. Если кто-то набрюзжит на твои волосы, я такой бунт там подниму…       — Не буду я при тебе проходить испытания.       — Я ворвусь туда сам или пришли мне чёртово приглашение.       Хёнвон сдаётся:       — Ладно! — он предупреждающе грозит Вонхо пальцем, — но без выкрутасов.       — Даже если я потреплю нервы вашему совету? — игриво спрашивает Вонхо.       — Ну, разве что это. Но в остальном без выкрутасов!