writober2023

      Сырой холод окружает Намджуна, капли дождя почти обжигают его, скатываясь по лицу и рукам. Вокруг много голосов за шумом дождя, суета, крики. Он смотрит на свои руки — они тёмные и скользкие, вымазанные в крови.       Одежда прилипла к онемевшему телу, Намджун пытается сделать шаг, но импульсы будто не достигают его ног. Он прикован к земле, но на ногах нет оков, он увяз в луже грязи, в вакууме приглушённых криков, пока кто-то не встряхивает его.       — Джун!       Чужие руки крепко держат его за ворот рубашки и еще раз встряхивают, как тряпичную куклу. Холод проникает под кожу и растёт внутри, поглощает, конечности немеют. Капли бьют по глазам, но Намджун ясно видит лицо мужчины перед собой — половина его лица покрыта кровью и ссадинами, в плече страшная, большая рана, от которой пятно разливается по тунике.       — Выбирайся отсюда и никогда больше не оглядывайся назад. Беги!       Слова мужчины, как гром в шорохе грозы. Всполох молнии озаряет его лицо, и Намджун чувствует, как тело снова слушается его. Мужчина толкает его от себя, и Намджун бежит. Бежит так, что лёгкие начинают гореть, бежит настолько далеко, что уже не чувствует своих ног и если остановится — сразу же упадёт. Мелкие раны больше не болят, дыхание облаком пара вырывается изо рта, пока дождь и ветер толкают Намджуна назад.       Этот лес ему не рад. Он цепляется корнями Намджуну за ноги, хватает ветками, пока в один момент Намджун не падает. Корни держат его ноги, пожирают выше и продолжают крепко сжимать, словно пытаются оторвать. Тьма вокруг сгущается, она опускается сверху, как хищница, заигрывая со своей загнанной в угол жертвой, и кидается на Намджуна так же резко.       Намджун открывает глаза и выхватывает ртом первый судорожный вдох. Сердце колотится, его знобит, он чувствует, как капли холодного пота текут по вискам. Он сглатывает комок в пересохшем горле и прикрывает глаза, пытается сосредоточиться на мыслях:       «Просто сон. Просто сон. Просто сон»       Теплая рука берёт его собственную.       — Намджун, ты дома.       Контраст чужой кожи даёт Намджуну ощущение реальности, голос Сокджина спокойный, уверенный. Сокджин прижимается лбом к его виску и продолжает говорить:       — Я с тобой, — пальцы Сокджина у Намджуна в волосах, ласково гладят по голове и массируют кожу.       Намджун дышит глубоко, сжимает пальцами его руку и разжимает, ждёт, пока сердце и разум тоже поймут, что он в безопасности. Он дома. Он не один.       Намджун открывает глаза и рассматривает комнату, хватаясь за детали. Осматривает углы шкафа, считает цветочные горшки на подоконнике, узоры на шторе, пока наконец не чувствует себя способным нормально дышать снова.       Замечая выровнявшееся дыхание, Сокджин подпирает голову рукой и смотрит на него сверху вниз с нежностью, руку кладёт на щёку и гладит большим пальцем щёку, стирая влагу. Намджун пристраивает их руки у себя на груди.       — Какой рассказ меня ждёт сегодня?       Сокджин улыбается, но улыбка грустная. Намджун снова прикрывает глаза на минуту, позволяя себе почти по кошачьи ластится о его руку, греться о тёплые пальцы и ласковые прикосновения. Намджун берёт его руку в свою и оставляет на ладони несколько неторопливых поцелуев, разделяя интимность момента.       Редко, но бывает такое, что Намджун слишком устал, переработал, наваливается невыносимый груз. Тогда ему снятся кошмары. В них могут быть кривые паззлы его прошлого, страхи из будущего, потери уже ранившие его сердце и те, что, он надеется, никогда не случатся.       Намджун выбрал эту жизнь сам, когда мог оставить всё позади. Это всё, что он умел и что считал, будет помогать ему выжить, восстановить баланс справедливости в мире. Жизнь за жизнь, месть, пусть и уродливая, но свершится его руками, когда в ней нуждаются. Никто не должен лишиться всего без торжества справедливости.       Рассказывать о своём прошлом Сокджину страшно, стыдно, неловко. Прошлое Намджуна изуродованное, противное, омерзительное и ему самому не хочется держать его в своей голове. Он боится запачкать Джина в этой грязи, боятся, что Джин испугается, что разочаруется и прогонит прочь.       Джин уже говорил, что сам решит, когда ему уходить и что не все поступки Намджуна ставят на нём крест, как на человеке. Но Намджун ему не верит, в словах Джина есть толика сомнений, которой достаточно, чтобы Намджун чувствовал себя монстром. Он и есть монстр. Он убивает людей. Ворует. Калечит. Уже давно Намджун не обязан, но продолжает это делать, потому что не знает, как остановить этот кровавый калейдоскоп.       — Намджун, — мягко, но серьёзно говорит Джин, — у нас уговор.       От волнения сердце снова начинает набирать темп. Джин большим пальцем гладит его по груди, успокаивая, и Намджуну становится еще страшнее от того, как они близко. Джин его читает через прикосновения, через взгляд, он чувствует, как бьётся сердце Намджуна, его потяжелевшее дыхание. Намджун может не дышать, пытаться сдерживаться и замереть неподвижно, но всё равно от Джина не скроется его ужас.       Они договорились: если это приходится к слову, Намджун должен рассказать. Особенно, когда это кошмар. Если он хочет доверия Сокджина, то он должен начать говорить о прошлом, о своих страхах, о сожалениях, об ошибках и обо всём что, он считает, делает его недостойным.       «Это прозвучит странно, но я, кажется, влюблён в тебя, что насчёт тебя?», — признался ему Сокджин полгода назад.       Всё, что смог ему ответить Намджун:       «Ты не должен этого чувствовать к такому, как я, ты заблуждаешься»       «Это, чёрт возьми, не ответ на мой вопрос»       Отрезвляющая оплеуха и разговор по душам заставили Намджуна признать: да, это взаимно. Как можно не очароваться этим обходительным игривым мужчиной? Как может Сокджин не запасть в душу после стольких совместных вечеров, стольких прогулок и мелких трогательных прикосновений? Намджун грелся об него, об это общение, об объятия и гостеприимность. Приходил к Сокджину, как к жаркому камину в лютую зиму, и душа начинала цвести, лёд тронулся. С Сокджином так хорошо, так легко, так… безопасно.       С Сокджином не страшно поругаться, потому что он не отвернётся из-за ссоры. Но всё естество Намджуна замирает в тревоге, когда он думает обо всём, что прожил и сделал. Что если Сокджин полюбил просто ту оболочку, что сам Намджун ему показал? Полюбит ли Сокджин костлявый уродливый остаток его сгнившей жизни?        — Намджун.       Тихий голос Сокджин снова приводит его в реальность. Он наклоняется и мягко целует Намджуна в уголок губ, и начинает ритмично постукивать указательным пальцем у него по груди.        Намджун не смотрит на него, боясь увидеть в сияющих глазах хоть намёк на разочарование, страх или злость. Он смотрит на их руки так хорошо смотрящиеся вместе, это успокаивает.       — Эм, когда я… когда мне было шестнадцать, — Намджун прочищает горло, сдерживая дрожь в голосе, — я состоял в большом разбойном клане. Меня туда привели, когда мне было… девять, кажется. И, там было, ну, довольно строго, лажать нельзя. Я был мелкий и, по началу, меня посылали как, знаешь, приманку, или отвлечение, чтобы остановить карету, заманить людей куда-то. И воровать мелочи, типа, ключи. Спрятаться в доме и потом его открыть изнутри. Вот… а с четырнадцати, когда я подрос, пришло время, ну… брать в руки оружие.       Намджун не может сказать ничего кричащего, как «убивать» или «драться насмерть», чтобы хоть как-то смягчить это, не выглядеть закоренелым убийцей.       — Там был один человек, который меня, скажем так, опекал. Шакал, его все так звали. Он учил меня, как защищаться, как орудовать кинжалом и хитрить в бою. Большинство моих знаний и уловок — всё от него.       — Где он сейчас?       — Он погиб. Летом, когда мне исполнилось шестнадцать, начались разногласия между несколькими кланами. Это кончилось резнёй. На поселение, где мы жили, напали и выжгли там всё дотла. Они вырезали мирных жителей, наших и даже своих, кого не признали. Шакал вытолкал меня оттуда, и я… я сбежал. Он сказал мне бежать. Я бежал, пока не вырубился. Меня подобрали торговцы и увезли в ближайший город. После я начал работать один. Сегодня мне приснился тот день. Ну, когда на нас напали.        Намджун берёт перебирает пальцы, пока тот не высвобождает свою руку. С потерей этого прикосновения сердце Намджуна падает — вот оно. Вот сейчас он окажется Сокджину противен настолько, что касаться не хочется. Грязно, скользко, руки Намджуна как будто прямо сейчас в крови.       Джин берёт его пальцами за подбородок и поворачивает к себе. Он смотрит Намджуну прямо в глаза, уверенный, красивый в свете полной луны, немного сонный и растрёпанный.       — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня и видел, что я не отвергаю тебя, — голос Джина решительный, взгляд ясный, — мой следующий вопрос. Почему ты не бросил всё это? Я не осуждаю, я хочу знать.       Смотреть Сокджину в лицо страшно, до дрожи. Намджун будто ходит по канату, и стоит ему сказать что-то не так, как он упадёт. Хрупкое доверие Сокджина развалится под тяжестью правды, и Намджун так не хочет класть ни грамма лишних слов, опасаясь, что именно со следующим наступит предел.       — Я не знаю, — шатко говорит Намджун, поддаваясь лёгкой волне паники. — Я, правда, не знаю. Всё было запутанным и странным, я не понимал, как жить дальше, а всё, что я умел, это убивать и воровать. Я подумал, что… так я могу выжить. И- ну-       — Джун, — спокойствие Сокджина держит Намджуна на волоске от падения, — просто скажи. Забудь о том, что я могу отреагировать не так, просто скажи это. Не для меня, для себя. Хватит таскать это в себе и делать из этого чудище. Я хочу показать тебе, что твои ошибки не делают тебя недостойным чего-либо, потому что я уверен, что могу любить тебя несмотря на твоё прошлое. Я делал этот выбор уже не один раз.       Намджуну страшно. Он обещал, да, но это один из самых тяжелых его секретов, самый древний и закоренелый. Это крепко держится сухими корнями, кривая и скрюченная, намертво прилипшая к мыслям и спрятанная так глубоко, что Намджуну потребовался один из худших кошмаров памяти, чтобы секрет заскрипел внутри.       — Я хотел отомстить, — выпаливает Намджун, словно слова обжигают язык. — Я ненавидел своего отца, за то, что продал меня ради выпивки и игр. Продал меня убийцам и сделал из меня убийцу, я оставался только чтобы найти его и показать, что он сделал со мной.       — Нашёл?       — Да, — Намджун чувствует, как немеют губы и говорить становится тяжелее. — Его убили после того, как он продал меня. За долги проституткам. Он просто умер. Я злился и не мог перестать, пока мне не предложили заказ. Это был богатый пьяница, который держал в страхе свою жену. Она заказала его. Я убил его без сожалений. Я хотел, чтобы всё было честно. У меня руки уже в крови, больше или меньше — не страшно. Я хотел вернут справедливость… а после не знал, как остановиться. Я никогда… никогда не сожалел о тех, кого убивал.       — Я сомневаюсь, — качает головой Сокджин, — громкие слова для убийцы, который плачет в моём коридоре пару раз в месяц.       — Я просто… иногда…       Намджун теряется, паникует. Он не только убийца, но еще и слабый, выбрал дорогу, по которой уже ползёт, а не идёт, но куда деться — не знает.       — Просто твоя философия не идеальна. И чем старше ты становишься, тем больше ты это замечаешь, — мягко говорит Сокджин, успокаивающе поглаживая его ключицы. — Люди, которых заказывают, не всегда плохие. Заказчики и мстители не всегда хорошие. Жить в чёрно-белом мире очень тяжело, Джун, когда в нём намного больше красок. Твои чёрно-белые оковы тебе жмут. Может, пора их снять?       Слова Сокджина такие же ясные, как крик Шакала в ночи. Джин укладывает на подушку и продолжает на него смотреть, гладить, молча успокаивать.        — Я не говорю, чтобы ты всё бросил. Это только твой выбор. Но если тебе тесно, задумайся, не пора ли что-то менять. Конечно, мне потребуется время, чтобы принять твоё прошлое. Но я рад, что ты рассказываешь о нём. Джун, это часть тебя, я буду любить тебя либо с ней, либо не любить вовсе. Поэтому, прошу, продолжать быть честным. Ты весь заслуживаешь быть любимым, а не только та часть тебя, которую ты считаешь приемлемой.       Намджуну кажется, что он влюбляется в Сокджина заново. В груди легко, волнительно, от облегчения трясутся руки. Намджун хочет выйти на улицу и громко крикнуть, чтобы выпустить эту энергию из себя, но вместо этого придвигается к Сокджину и обнимает его. Намджун ведёт носом у него по шее и глубоко вдыхает запах чужой кожи, приятно прогибается под рукой, что гладит его вдоль спины. Иногда Намджуну казалось, что он счастлив, когда в нём появлялся трепет, как маленькая бабочка щекотящий изнутри. Но, нет, счастье оказалось такое — распирающее, большое, необъятное, и Намджун почти задыхается от того, как хочется жить.       Ему всё ещё кажется, что он не заслужил быть любимым этим мужчиной. Слишком тёплые и нежные руки, слишком крепкие объятия, чтобы быть правдой. Вдруг, это всё просто сон, навеянный одиночеством, и Намджун проснётся под деревом в поселении клана? Шакал разбудит его и посмеётся — влюблённый убийца, вот потеха.       Но нет, Сокджин настоящий, шепчет на ухо, что пора спать дальше, гладит, нежится, целует за ухом и в висок. Намджун чувствует, как накатывает усталость, и укрытый мягкими прикосновениями, он засыпает.       

*

      Сокджин наводит настоящую суету в доме, потому что, видит Бог, он заранее приготовил всё необходимое, для сегодняшней встречи, но именно сейчас фамильные счастливые часы не нашлись на своём месте. Это первая для Сокджина продажа на уровне высшей аристократии, когда сама Графиня одной из провинций прибудет в город, чтобы встретиться и обсудить сделку. У Сокджина от волнения сердце всё утро норовит выпрыгнуть из груди.       Тем более, что и Намджун донёс волнения. Он сказал, что решил взяться за последнее дело, а после начать заниматься чем-то новым и осесть в Аллие. Со всех сторон одни радости и волнения, что у Сокджина нервов не останется к концу дня.        Не успел Сокджин повторить свою заготовленную речь, как дверь открывается. Сначала в дом входит сундук, а после уже несущий его Намджун.       — Это все твои пожитки? — шутливо спрашивает Сокджин.       — Почти.        Намджун не распространялся, что за дело и куда он поедет, но не было его почти неделю. Если бы Сокджин не был предупреждён, то начал бы серьёзно переживать. Однако вот он, Намджун, выглядит свежо и бодро, даже не в крови и пыли, как обычно возвращается среди ночи.       — Так, и что же это? Ты принёс на память свою последнюю цель по частям?       — В этот раз я никого не трогал, — Намджун ставит на пол сундук и остаётся сидеть перед ним на корточках. — Я был заказчиком. Но выследил сам, да. Гордо заявляю, что поучаствовал, всё нашел сам, забрал, но у меня был партнёр, который выследил и убрал цель.       — Та-а-ак, — кивает Сокджин, выгибая бровь, — и как оно?       — Я бы не смог уйти, не завершив то, что начал год назад.       Намджун открывает сундук и вытаскивает холщовый мешок и кладёт на стол перед мягкой кушеткой. Сокджин с непониманием усаживается на кушетку, открывает мешок под пытливым взглядом Намджуна — золото.       — Ага. Золото. Ты посвятил мне это дело и теперь это моё золото?       — Это изначально было твоё золото.       — В каком смысле?       — Ты заплатил его и тебя обманули. Но я подумал, что надо вернуть тебе это.       — Ты нашёл того урода? — воскликнул Сокджин, пораженно глядя на мешок. — Серьёзно? О, вот уж кого бы я сам прикончил…       — И это в качестве компенсации.       Сокджин не верит свои глазам. Кольцо, зажатое меж пальцев Намджуна в платке, простое, скромная серебряная шинка и витиеватая накладка. Каст кольца удерживает небольшой синий камень, сияющий в солнечном свете, как маленькое ночное небо, словно в нём горят звёзды. Сокджин напрочь забывает про золото, восторженно уставившись на кольцо.        — Это же…       — Еремеевит, — кивает Намджун, — он уже зачарован. Я не трогаю его, потому что только ты его хозяин. Оно создано, чтобы защищать тебя.       Сокджин плотно сжимает губы, чтобы не рассыпаться на части от облегчения. Он посещает лекаря раз в месяц, каждый день проверяет себя на память с деревянными детскими играми, нагружает свою память, чтобы она работала, не подвела его в тридцать пять. Сокджин живёт и настоящим, но один день в месяце он так боится за будущее, что от бессилия хочется плакать.       Прямо перед ним спасение, лекарство от болезни, которая еще не поразила его. Камень, за которым охотились его родители и он сам прямо перед ним, его гарантия долгой жизни в здравом уме в руках его любимого человека.       Джин взрывается, опускаясь на колени перед Намджуном и крепко целует его, от чего они оба заваливаются на пол. Поцелуй обжигающе радостный, Сокджин выплёскивает свой восторг, покусывая чужие губы и не может сдержать улыбки. Намджун отстраняется первым.       — Давай свою руку.       Сокджин взволнованно растопыривает пальцы и позволяет Намджуну надеть кольцо на свой средний палец. Намджун указывает на безымянный:       — Тут оставим свободное место для другого кольца.       Сокджин не сдерживает самодовольный смешок:       — Какой уверенный для безработного.       — Я уверен в своём очаровании.       — Конечно, — ухмыляется Сокджин, и приподнимается на локтях, — а это что? Ещё сюрпризы?       Намджун поднимается тоже, оставляя Сокджина сидеть меж своих ног. Он заглядывает в сундук:       — А, это голова.       — Какая голова?       — Ну, этого урода.       Сокджин моргает и ещё раз смотрит на мешок на дне сундука. Минуту он молчит, Намджун просто смотрит на него в ожидании. И вдруг Сокджин вспоминает, крайне возмущённо отскакивая:       — Да ты с ума сошёл?! Я же пошутил тогда! Куда нам это?       — Ну, твои слова были: «Я хочу открутить ему голову и поставить как трофей над камином»!       — Ну не в прямом же смысле! Ради Аллии, Намджун, избавь мой дом от головы прошу тебя.