Притворяясь, что всё в порядке

Чэн Сяоши чувствует, что Лу Гуан смотрит на него. Он поднимает голову и встречается взглядом с его глазами. Успевает уловить в них блеск, прежде чем тот отводит взгляд в сторону, и его лицо принимает отстраненное выражение.  — Что-то не так? — осторожно интересуется Чэн Сяоши.  Тот качает головой и опускает её вниз, концентрируя внимание на фотоаппарате у себя в руках.  Это не первый раз, когда Чэн Сяоши замечает, что партнёр смотрит на него дольше, чем обычно.  Он даже пытался отшучиваться: «Неужели мое побитое личико привлекает тебя куда больше? Тебе нравятся мужчины со шрамами, а, Лу Гуан?» Такие заявления заставляли того лишь фыркать и хмуриться.  Их наконец выписали из больницы. Два месяца реабилитации прошли успешно и каждый из них был рад вернуться обратно домой. Всё это время Чэн Сяоши волновался не столько за себя, сколько за Лу Гуана, который должен был восстанавливаться после полученного ранения, а не тревожить то еще больше. Чувство вины гложило, о чем он вскользь несколько раз упоминал в их разговорах. Его партнёр, конечно же, говорил не нести глупости и беспокоиться о себе, но мерзкое чувство никуда не исчезало. А ещё не исчезал страх. Страх, что всё вокруг окажется просто сном, и Чэн Сяоши очнётся на залитом кровью полу фотостудии и увидит Лу Гуана. Бледного, обескровленного. Лежащего в неестественной позе. Мёртвого. Он не говорил ему об этом прямо, но полагал, что тот и так все понимал в те моменты, когда Чэн Сяоши отчаянно прижимался своими губами к его снова и снова.  Часто он засыпал с ним на одной больничной койке, чем зарабатывал неодобрительные взгляды медсестер, приходивших в их палату, чтобы выполнить все необходимые манипуляции. Но до тех пор, пока под ухом стучало знакомое сердцебиение, а макушкой чувствовалось тёплое дыхание, Чэн Сяоши это не особо волновало.  Сейчас хотелось, чтобы всё стало как прежде.   — Я приготовлю нам ужин, — он откидывает телефон в сторону, потягиваясь, встаёт с дивана и направляется к их импровизированному месту готовки. Лу Гуан как раз убирает фотоаппарат и освобождает стойку, где можно разложить все необходимое, а затем выходит из комнаты, на время оставляя Чэн Сяоши одного.  Он наливает в кастрюлю воду и ставит ту на небольшую настольную электроплиту — планировка фотостудии не предусматривала отдельную кухню, но в целом, быту это особо не мешало — достает все нужные продукты и после промывки принимается неторопливо их нарезать.  Готовить, в общем-то, Чэн Сяоши нравилось. Не только потому что это был довольно полезный навык, и обычно результат, представленный в виде различных блюд, того стоил. Но и потому что голову наполняли теплые воспоминания о тех днях, когда он, будучи ребенком, носился по всему дому, помогая родителям с готовкой по мере своих в то время ещё маленьких возможностей.  Хотелось бы... попробовать стряпню своей матери хотя бы ещё раз.  Он вздрагивает от неожиданности, но тут же расслабляется, когда через несколько минут чувствует, как холодные руки с теплотой обнимают его со спины.  Чэн Сяоши был бы самым большим в мире лжецом, если бы сказал, что не ощущает жара, стремительно разливающегося по всему телу. Обычно Лу Гуан не был тем человеком, который часто первым инициировал бы физический контакт. Тот никогда не отталкивал его, когда он лез с объятиями и поцелуями — всегда отвечал на них, но все же не проявлял свои эмоции так же открыто. И Чэн Сяоши не придавал этому большого значения. Лу Гуан всегда был рядом в те моменты, когда ему это было так нужно. Осторожно притягивал к себе, обнимал, утыкался лицом в темные волосы с неизменным хвостом, которые за несколько месяцев успели довольно сильно отрасти, мягко целовал в макушку до тех пор, пока не получалось полностью успокоиться. Он был безмерно благодарен ему за это и ценил каждый такой момент.  Сейчас, казалось, от того стало исходить больше инициативы. Такие маленькие перемены не могли не радовать.  — Лу Гуа-ан... Неужели успел соскучиться? — тянет Чэн Сяоши, и в голосе явственно слышится улыбка.  Тот сначала молчит, упирается лбом ему между лопатками, а потом отвечает — голос звучит приглушенно: — Я всегда скучаю по тебе.  Чэн Сяоши застывает. Затем спешно вытирает руки о сухое полотенце и разворачивается к партнёру лицом.  — Но я же здесь, — говорит он и прижимается щекой к его щеке, замирает так на мгновение, а потом приникает губами, оставляя на ней теплый поцелуй. Затем немного поворачивает голову и уже прижимается к его губам. На самом деле... в последнее время стало казаться, что подобного рода прикосновения стали действовать на Лу Гуана успокаивающе. Было ли это связано с произошедшими переменами в их жизни или нет — главное, что оно работало. Они целуются некоторое время, пока тот не разрывает поцелуй. Он заглядывает в уставшие серые глаза и в очередной раз замечает глубокие темные круги под ними. — Я знаю, — тихо отвечает тот и ведет плечом. Отстраняется, и Чэн Сяоши ёжится, не понимая, от прохлады ли в комнате или от резкой смены настроения.  На бледном лице написана тревожность. Чэн Сяоши хватает его за руку, когда тот собирается вернуться в гостиную.  — Эй, — зовёт он. — Эй, Лу Гуан. Я же вижу, что тебя что-то беспокоит. Может, поговорим? С тех пор как мы вернулись обратно из больницы ты ходишь сам не свой. Мало спишь и... серьезно, у меня что-то на лице? Ты иногда смотришь на меня так, что становится жутковато.  Лу Гуан хмурит брови, и Чэн Сяоши кажется, будто залегающие под его глазами темные круги становятся ещё глубже.  — Со мной все хорошо. Не стоит беспокоиться.  Теперь приходит очередь Чэн Сяоши хмуриться.  — «Хорошо»? Лу Гуан...  — Чэн Сяоши. Я в порядке, — тот мягко высвобождает свою руку из цепкой хватки партнёра и все же направляется к выходу из комнаты.  Он хочет его остановить, но понимает, что это бесполезно. Если Лу Гуан не желает ему что-то говорить, то не скажет до тех пор, пока сам того не захочет.  На секунду тот оборачивается: — Я знаю, что ты любишь сычуаньскую кухню, но в прошлый раз перца было многовато.  Чэн Сяоши моргает.  Решил перевести тему?  — Хорошо, я учту. Меньше острого для Гуан-Гуана.  Тот фыркает и выходит. 

***

Они едят молча. Чэн Сяоши с удовольствием поглощает лапшу собственного приготовления и блаженно закатывает глаза, наслаждаясь вкусом.  Лу Гуан, однако, вяло ковыряет палочками в своей тарелке и особо не ест.  Тогда он придвигается ближе и легонько толкает его своим коленом.  — Чего не ешь? Я старался, готовил, для тебя, между прочим, — произносит обиженным тоном.  — Ем, — отвечает тот и для приличия все же проглатывает несколько витков лапши. — Спасибо.  — Ест он, как же, — бурчит Чэн Сяоши. Он несколько секунд молчит, а затем задумчиво тянет:  — Может Гуан-Гуан хочет, чтобы его покормили с палочек? — и его рот растягивается в широкой улыбке. Для убедительности Чэн Сяоши пару раз щелкает ими в воздухе.  Лу Гуан бросает на него немного раздраженный взгляд и бормочет: — Ребячество... — но от него не ускользает то, как уголки его губ все же приподнимаются.  Он легко смеётся и, довольный, возвращается к трапезе, видя, что Лу Гуан всё-таки начинает есть.  После еды тот говорит, что сначала помоет посуду, а потом пойдет в душ, и ретируется из комнаты, а Чэн Сяоши снова берет в руки телефон и бездумно начинает листать ленту. С того момента, как они начали жить вместе в фотостудии, обязанности между ними всегда распределялись поровну. Но бывали и исключения — тогда они нарушали установленный ими распорядок. Иногда Лу Гуан, видя разморенного после еды Чэн Сяоши, вздыхал и бросал: «Оставь на столе, я помою». Иногда Чэн Сяоши, смотря на то, как жадно Лу Гуан пожирал глазами строчки очередной книги, решал, что может и сам сходить за продуктами в магазин.  На вейбо он не находит ничего интересного и пробегается взглядом по постам лишь чтобы занять свое время, пока ждет возвращения партнёра.  Поведение последнего в течение всех этих дней всё ещё сильно беспокоит. Но сколько бы он ни пытался поднять волнующую тему, тот всегда отмахивался и говорил, что всё хорошо. Чэн Сяоши знает, что это ложь, он видит то, насколько измученно тот выглядит, и практически может слышать непрекращающийся поток мрачных мыслей в светловолосой голове. Но Лу Гуан ничего не говорит, предпочитая переживать всё в одиночестве. Чэн Сяоши всего только и остаётся, что быть рядом и надеяться, что когда-нибудь он решится поделиться своими мыслями с ним.  Взгляд цепляется за видео с котенком и щенком. Котенок пытается уснуть, но щенок лезет к нему, чтобы поиграть: кусает за уши, тянет за хвост, молотит лапами. Тот начинает кусаться в ответ, отпихивать неугомонного щенка и, в итоге, через время они оба выдыхаются и сворачиваются калачиком рядом друг с другом.  С губ слетает смешок, и он сохраняет забавный ролик, чтобы показать его потом Лу Гуану.  Чэн Сяоши успевает пробежаться взглядом ещё по нескольким постам, прежде чем слышит негромкие шаги, а затем видит самого партнёра, уже переодевшегося в одежду для сна. Белоснежные волосы влажные после душа, а на щеках оседает слабый румянец — в фотостудии довольно прохладно и, видимо, чтобы хоть как-то согреться, тот включил воду погорячее.  Он должен идти в ванную комнату следующим, но вместо этого, когда Лу Гуан садится на диван рядом с ним, Чэн Сяоши придвигается ближе и утыкается носом в изгиб его шеи, вдыхая цитрусовый запах шампуня, который они делят на двоих. Позволяет себе прижаться к его шее губами и оставить несколько мокрых поцелуев, ощущая ртом, как дёргается кадык, когда тот сглатывает слюну. Поднимается выше и целует за ухом. Успевает прикусить мочку, когда Лу Гуан поворачивает голову и соединяет их губы. Чэн Сяоши чувствует, как тот запускает пальцы в его волосы и с собственных губ срывается удовлетворённый вздох. — Чэн... Сяоши... — в перерыве между поцелуями бормочет его партнёр, — иди в душ, — и тут же в противоположность своим же словам снова целует, на что он сдавленно смеётся.  Когда они отстраняются друг от друга, Чэн Сяоши довольно отмечает, что теперь Лу Гуан выглядит более расслабленным, чем до этого. Серые глаза мягко смотрят на него, а на лице лежит уже более яркий румянец. Впрочем, собственные щёки тоже горят приятным теплом.  — Сам ведь не отпускаешь, — он улыбается и облизывает свои и без того влажные губы.  Моется он не слишком долго по своим меркам и, выйдя из ванной, ожидает, что увидит Лу Гуана, читающего в его отсутствие очередную книгу – как тот часто делает перед тем как лечь спать — но вместо этого видит полусонного Лу Гуана, уложившего голову на спинку дивана, и явно сейчас предпочитающего сон книге.  — Меня не было всего десять минут, а ты уже засыпаешь. Я думал ты, как всегда, будешь читать свои умные книжки, — Чэн Сяоши садится рядом с ним.  Тот приоткрывает глаза и смотрит на свои часы. — Во-первых, тебя не было двадцать минут, — зевает, прикрывая рот рукой. — Во-вторых, читал бы, если бы кое-кто не спал до обеда и мне с утра не пришлось брать его работу на себя.  Чэн Сяоши придвигается ближе и вжимается лбом тому в плечо.  — Тебе следовало меня разбудить. Ты и так мало спишь в последнее время.  Тот хмыкает и снова запускает пальцы в его влажные волосы, начиная лениво их перебирать.  — А потом весь день смотреть на твое сонное лицо и слушать нытье о том, как ты хочешь спать? Подколку Чэн Сяоши пропускает мимо ушей и упрямо говорит: — Тебе нужно хорошо выспаться. На твои темные круги под глазами уже смотреть невозможно. Завтра я возьму на себя твою смену.  В ответ раздаётся задумчивое «хм», и он чувствует, как пальцы в волосах начинают приятно гладить за ухом.  — Пойдем спать, — просит Чэн Сяоши, невольно наклоняя голову в сторону прикосновений.  Лу Гуан слегка насмешливо приподнимает брови, но на его губах играет едва заметная теплая улыбка.  — А ты заснешь сейчас? Поздно ведь встал.  — Засну, — заверяет он.  А затем встаёт и тянет партнёра за длинный рукав — осень в этом году выдалась довольно холодной — тот не сопротивляется и позволяет вести себя по лестнице в их комнату.  Заснуть и правда получается не сразу. Но ему достаточно и того, что можно просто лежать рядом и вслушиваться в спокойное размеренное дыхание, означающее, что Лу Гуан жив и он сейчас здесь, с ним. 

***

Чэн Сяоши дергается и просыпается как от толчка. Он открывает глаза и, не понимая, что происходит, начинает растерянным, сонным взглядом бегать по темной комнате, освещаемой лишь блеклым светом уличного фонаря.  В чём дело?  Тело ощущается ватным, он приподнимается на локте и почти сразу же взгляд приковывается к Лу Гуану, лежащему рядом. Зрение весьма быстро приспосабливается к темноте — и теперь довольно четко видно бледное лицо, покрытое испариной — тревожный излом губ и бровей, словно застывшие на нём. Более чем заметно, как тяжело тот дышит, как пальцы судорожно комкают съехавшее одеяло. Не будучи уверенным, как поступить, Чэн Сяоши сначала растерянно замирает, а потом протягивает руку и кладет её тому на плечо, начиная осторожно трясти.  — Лу Гуан, — зовёт он.  Тот не просыпается.  Пробует позвать снова, уже громче:  — Лу Гуан, очнись! Лу Гуан! Из горла последнего вырывается неясный сдавленный звук, тот вздрагивает и открывает глаза. Чэн Сяоши только сейчас замечает скопившуюся в них влагу, в которой отражается слабое уличное свечение, и прозрачные следы на щеках.  Тонкие пальцы обвивают его запястье и больно сжимают. Он морщится, но не пытается высвободиться.  — Сяоши... — собственное имя звучит слабо, надломленно. Это заставляет сердце болезненно сжаться.  — Я здесь, я здесь, — тараторит он, свободной рукой обхватывая Лу Гуана за плечи. Чэн Сяоши чувствует, как тот отпускает его кисть и после перемещает руки ему на лопатки. Комкая, цепляется пальцами за его футболку — с каким-то мучительным отчаянием, шумно и неровно дышит.  Он обнимает Лу Гуана второй рукой, прижимает к себе как можно ближе. Кончиками фаланг начинает выводить на спине бессмысленные узоры, надеясь, что поглаживания немного успокоят — Чэн Сяоши собственной грудной клеткой ощущает насколько бешено колотится чужое сердце и как сильно того потряхивает.  Постепенно его дыхание выравнивается, но Лу Гуан все так же оставляет свои руки сцепленными у него за спиной. Он осторожно целует того во влажный висок, а затем ещё раз в щеку, мокрую от невысохших слез.  Чэн Сяоши продолжает гладить его, пока не чувствует, как партнёра постепенно перестает трясти и пока хватка за спиной не ослабевает. Тогда Чэн Сяоши еще раз целует его и негромко спрашивает:  — Хочешь об этом поговорить? Тот отстраняется. Ответом служит качание головой и притворно ровное: — Я разбудил тебя. Прости.  — За что ты вообще извиняешься? — он хмуро смотрит ему в лицо и, помолчав, добавляет: — Часто... ты просыпаешься так? Губы Лу Гуана сжимаются в тонкую линию, он сводит брови к переносице — все говорит о том, что тот пытается вернуть себе самообладание.  — Время от времени, — звучит неохотный ответ. — И ты ни разу не разбудил меня? Лу Гуан вздыхает и говорит: — Все хорошо, Чэн Сяоши. Это всего лишь сны, не стоит так беспокоиться обо мне.  Это заставляет нахмуриться лишь сильнее.  Лу Гуан всегда успокаивает его, когда Чэн Сяоши снятся кошмары. Он хочет сделать то же самое для него.  — Но... — Я в порядке.  — Я хочу помочь тебе, — Чэн Сяоши жалобно заглядывает ему в глаза.  Лу Гуан снова поджимает губы и отводит взгляд.  Чэн Сяоши шумно выдыхает, понимая, что давить бесполезно. Ему стоит быть терпеливым.  — Хорошо. Если ты не хочешь говорить об этом, мы не будем. Но, Лу Гуан... я рядом, — он тянется, чтобы погладить руку Лу Гуана, ещё недавно отчаянно цепляющуюся за запястье Чэн Сяоши, и в ответ получает слабое пожатие.  Они ложатся обратно; Чэн Сяоши укладывает свою голову Лу Гуану на грудь и чувствует, как тот обвивает свои руки вокруг него в крепком объятии. Затем тот целует его в макушку, как часто делает перед сном.  Чэн Сяоши на протяжении долгих минут честно пытается снова заснуть, но все его мысли занимает человек, который сейчас сжимает его в своих руках.  Он чувствует тяжесть на сердце, потому что Лу Гуан, очевидно, мучается, а Чэн Сяоши не может ему помочь, потому что тот сам не позволяет.  Вслушивается некоторое время в его дыхание рядом и понимает, что тот тоже не спит.  — Мне снилась твоя смерть, — внезапно раздается над ухом, и Чэн Сяоши вздрагивает.  Он не удивлен. Ему снится то же самое. Мозг упорно не даёт выбраться из замкнутой петли, состоящей из мелькающих в его сознании образов с мертвым Лу Гуаном.  — Ты умираешь, а я не могу ничего сделать. И это повторяется, снова и снова, — в конце его голос все же ломается.  — О, Лу Гуан... — слабо выдыхает Чэн Сяоши. Он приподнимается, опираясь руками о его плечи, и мягко целует. Тот отвечает, обхватывает лицо Чэн Сяоши руками.  — Я никуда не денусь, — говорит Чэн Сяоши, отрываясь от его губ. Лу Гуан с отчаянием прижимает его к себе, словно не веря его словам, упирается лбом ему в плечо. — Я в безопасности, Лу Гуан.  Чэн Сяоши успокаивающе перебирает пальцами белоснежные волосы и все же через время решается озвучить: — Мне тоже снится... тот день, — для того это едва ли новость, ведь он тот, кто обычно успокаивает просыпающегося в холодном поту по ночам Чэн Сяоши. — Я боюсь того, что однажды проснусь, а твоя смерть окажется реальностью. Когда мне сказали, что ты мертв, я... я не знал, что делать. Мне казалось из-под моих ног земля ушла. Но тогда же я подумал, что смогу вернуться в прошлое и... и исправить всё. Прыгнуть в фотографию и спасти тебя.  Лу Гуан молчит, слушая его. Чэн Сяоши продолжает: — Но я помнил каждый раз, когда я пытался что-то менять. Вспомнил твои слова о том, что не нужно лезть в прошлое. Каждый раз я только всё портил. Поэтому и не решился.  Чэн Сяоши немного отстраняется, чтобы заглянуть Лу Гуану в лицо. Тот не смотрит на него. Взгляд кажется застывшим и направлен куда угодно, только не на Чэн Сяоши.  — Лу Гуан?... Лу Гуан моргает и заторможенно говорит: — Ты поступил правильно. Узел смерти нельзя изменить.  Он все ещё не смотрит на Чэн Сяоши.  — Нельзя, — эхом повторяет за ним Чэн Сяоши, и это звучит как приговор. — Но нам и не нужно ничего менять. Мы оба живы, Лу Гуан. Больше ничего не случится.  (Даже если сам он до сих пор не может полностью поверить в это).  Он перемещает одну руку Лу Гуану на щеку и начинает мягко ее поглаживать.  Тот наконец переводит свой взгляд на Чэн Сяоши и смотрит ему в глаза — взгляд полон печали и чего-то ещё — чего-то, что Чэн Сяоши может назвать тоской.  — Чэн Сяоши... — он открывает рот, собираясь что-то сказать. Чэн Сяоши молча и терпеливо ждёт, продолжая легонько гладить Лу Гуана по щеке, но тот так и замирает. — ...Ничего. Ты прав. Его голос звучит неуверенно и у Чэн Сяоши снова появляется это чувство — чувство, уже какое-то время постоянно преследующее его, — будто он что-то упускает. Что-то важное.  Он опускает голову ниже, чтобы оставить успокаивающий поцелуй на губах Лу Гуана. — Я здесь, с тобой.  После чувствует как тот снова прижимает его ближе к себе, заставляя Чэн Сяоши полностью лечь на него, и прижимается щекой к его макушке.  — Я знаю, — слышится тихое над головой.  Пальцы Лу Гуана начинают бездумно перебирать его волосы — привычка, которая, как полагал Чэн Сяоши, успокаивала его. Он часто делал так, пока они находились в больнице.  Комната снова погружается в тишину, нарушаемую лишь гулом изредка проезжающих вдалеке машин.  — Я бы все равно сделал это, — внезапно зачем-то говорит Чэн Сяоши. — Сделал бы. Все что угодно, чтобы хотя бы попытаться вернуть тебя.  Он чувствует, как пальцы, перебирающие его пряди, замирают.  Чэн Сяоши тяжело сглатывает.   — Я знаю, что смерть нельзя изменить. Но если бы пришлось... — он стискивает зубы. — Я рад, что с тобой все в порядке, Лу Гуан.  Он немного поворачивается и находит руку Лу Гуана своей. — Все закончилось, — говорит тот, голос звучит глухо.  — Закончилось, — подтверждает Чэн Сяоши. — Теперь все будет хорошо.  Это то, во что хочет верить Чэн Сяоши. Это то, во что хочет, но не сможет поверить Лу Гуан.