Я вас любил

Брок Рамлоу не любил мертвых. Он не испытывал страха при виде мертвого тела, точнее – тел, многочисленных, являющихся неотъемлемой частью его работы, но иррационально, можно сказать, по-детски отвергал само понятие смерти. В отношении себя Брок не желал думать ни в каком подобном контексте – слишком любил жизнь. Правда, живых он тоже не любил. Не потому что завидовал, пусть порой и было чему, вернее, кому – тому же Капитану Всея, только Брок не завидовал. Он давно перерос любые замеры, без сыворотки, без дружбы с влиятельными и сиятельными определив, что его мужское достоинство больше. Живых же не любил из-за собственной недоверчивости, небезосновательно, что важно. Оставаться "ласковым телей" при двух невероятно амбициозных военных организациях и оставаться целым – Рамлоу, без преувеличения, подтянулся до знатока высшего уровня по части недоверия. Но больше всех Брок не любил того, кто не имел никакого отношения к жизни и на умершего похож не был, если только в официальных документах числился. Конечно, на заре своей карьеры, юный и задиристый рядовой первого класса Рамлоу высмеял бы каждого, кто осмелился нести подобную дичь. Прямо в лицо бы и высмеял, и остался бы не прав. Непростая служба и непростые задания, приносящие, порой, результаты, отвергающие разумный ход событий, в дальнейшем научили его ценнейшему простому правилу: ничему не удивляться и никому не доверять в максимальной из возможных степени. С Баки правило не работало – Брок не только дивился на совершенно неуместное в стенах ГИДРЫ явление, но, вдобавок, тянулся всем собой, как-то вмиг позабыв об осторожности и самосохранении. Хотя какой, к черту, Баки?! Джеймс Бьюкенен Барнс – если верить экспозиции в музее. Баки Барнс – если видеть реакцию убитого горем Капитана Америка, втайне посещающего этот самый музей имени себя же. Зимний Солдат, Агент, Призрак – если знать, как тот выглядит в маске и без. Рамлоу очень даже знал, потому как экипировка перед и разоружение после спецопераций происходили практически совместно, практически в одном помещении, практически под одной лейкой душевой кабины... Так же Брок знал, что ни один живой, какой бы сильный и выносливый тот ни был, не способен тягать ярмо, на которое подписали Солдата, – без сыворотки или каких других "чудес", ну, точно не обошлось. Ключевым – в данной цепочке выступало несомненное "подписали на чудеса", в отличие от свободно разгуливающего Роджерса. Да, только Баки ни на что не подписывался и выносил мозги всем без исключения, как только приходил в себя: сбоями отработанной программы, отказами выходить "в поле", внеплановыми исчезновениями с радаров. Уже позже, после фееричного выступления: "Человек на мосту!.. Я знал его!..", разбесившего даже старика Пирса, любителя красного словца и не любителя рукоприкладства, всё встало на свои места, и проблема обрела имя – Баки. Однако именно безымянному Солдату дорого обходились заскоки ожившего прошлого, когда того впоследствии пристегивали к креслу и "угощали" электроразрядами гораздо выше обычного понимания да по самое не балуй. Поэтому Брок Рамлоу не любил Баки и стремился, словно намагниченный, одновременно – тот портил ценнейший экземпляр и предлагал неверное, неправильное, чувственное представление о Зимнем Солдате. Возможно, никто во всем многочисленном штате сторонников "порядка через боль" даже близко не воспринимал перемороженную, однако смерть несущую куклу мужского пола, как объект для воздыханий, а Брок воспринимал. И ругал себя на чем свет стоит, и смеялся над своим "патлатым бесом в ребро", и стыдил, и даже угрожал сам себе. И всё равно не сберегся. Однажды это произошло. Он позволил себе прикосновение, мимолетное, ничего не значащее, практически невесомое и незримое – просто убрал ком грязи с безэмоциональной морды лица Солдата. Но дьявол всегда где-то поблизости – для Баки и этой капли тепла оказалось достаточно. Между ними не случилось много, часто, обильно. Нет, обильно случилось, но не так, как хотелось бы. Брок не мог расслабиться, даже оставшись в абсолютной и чужой пустоте нежилых помещений, удерживаемый металлической лапищей. Он с ужасом осознавал, что игнорируя запрос за запросом с базы, они оба рушат протоколы, а значит, последствия будут, и будут неотвратимыми, но для него в самую последнюю очередь. И, конечно, Брок просто не верил в происходящее: Солдат не был заточен под ласку – выслеживать, убивать, изредка собирать информацию – весь функционал, потому ласкал точно не он. Всё понимая, но со всем соглашаясь, Брок, как дурак, честное слово, ласкал в ответ. Живым живое. Один крепко стоящий член в унисон второму, обилие пота, поцелуев, дерганных движений ладонями – кончили, можно зачехляться. Пару раз хорошо приложившись затылком в процессе, Брок успел помечтать, что если бы да кабы, а с Солдатом, скорее всего, всё случилось бы точно так же: грубо, неуклюже, без уменьшительно-ласкательных. Обдумав и опомнившись, Рамлоу тут же сбежал. То есть ему почти удалось добежать до лестницы, ведущей куда-то в небо, как его поймали вновь, чтобы всё повторить, но с большей долей вовлеченности, уже лежа, борясь, хотя больше барахтаясь в пыли. Вышло гораздо, гораздо неправдоподобнее – оба задыхались от тесноты, но тянулись к друг другу еще теснее. И на этот раз Брок мечтал уже в открытую, поскольку Солдат ему кое-что позволил, устроив на себе между широко расставленных бедер – таких хороших, крепких бедер, отзывчивых, повторяющих все его поступательные движения. Брок много ерзал и много целовал без попыток нарушить солдатскую целостность. Именно тогда к нему зачем-то вторглось осознание, что это в первый и последний раз, и так не хотелось рушить иллюзию, будто не в складской грязи, а в тепле, на подушках, пусть и с суррогатом начала двадцатого века – Баки. Жаль, что Рамлоу не мог знать заранее, где встретит свой последний рассвет, иначе сразу же заменил бы непоэтичный "пиздец" на нечто палящее, жаркое, огненное – ощущение предстоящего и неминуемого Лагоса накрыло его полностью и больше уже не отпускало. Люди, они, как корабли: кто-то сто морей пройдет с дырявым днищем, а кто-то – один раз "Титаник". Брок свой единственный курс выбрал. Конечно, не столько после инцидента на бетонном полу. Не дай бог, чтоб у него всё было настолько плохо с сексом! Но просто ему очень захотелось, чтобы у Солдата было. Было хоть что-то, помимо морозильника. Поэтому Брок хандрил, хмурился и даже плохо ел. Да что там, он даже плохо пил. Дошло до того, что за поздним ужином, попав в кои-то веки в увольнительные и оказавшись в любимом ресторанчике, он сидел и смотрел на огромный сочный кусок говядины в соусе, уже остывший – с одной стороны стола, и на стакан стандартного размера с теплым скотчем, так как лед порядком подтаял, с другой. И не елось ему, не пилось – грустил. Рамлоу задал себе с тысячу и один риторический вопрос о том, что, если бы… Если бы он выбрал только одну, правильную, сторону? Если бы не оказался с головы по берцы в крови, выполняя приказы, зачастую нарушавшие любое законодательство любой страны? Если бы пошел в пекари и открыл кондитерскую, как всегда мечтала мама? – Если бы ты торговал пирожными, то уже давно проходил бы в дверь только боком!.. – Брок отрицал существование риторических вопросов, поэтому отвечал себе всегда, частенько вслух. – А если бы не оказался там, где сейчас, то – нет. Действительность оставалась бескомпромиссной в отношении судьбоносной встречи с Солдатом, которая могла бы и не состояться, ударься Рамлоу в нелегкое ремесло выпечки. Та же самая действительность неумолимо тащила его в сторону Лагоса. Прям тащила мордой, спиной, брюхом и очень сильно коленями – по лифту, впоследствии он долго хромал. Хромать от нелюбви – Брок даже не догадывался, что такое возможно. Так же он не подозревал, что способен не любить кого-то настолько сильно. Сильнее, чем Баки, между прочим. По правде, Роджерса не любили очень и очень многие, но Рамлоу дошел просто до крайней точки. Мало того, что Кэп мешал абсолютно всем, причем по обе стороны Потомака, так еще и вознамерился умыкнуть Зимнего Солдата, которого запланировал умыкнуть сам Брок. К слову, тогда Рамлоу примитивно мыслил, потому хотел отнять у ГИДРЫ ценность исключительно для своих низких – не выше ширинки – целей. Примитив помноженный на самомнение. Он, честно, не представлял, как будет управляться с Солдатом, как пойдет социализация киборга, как много будет жертв (то, что жертвы обязательно будут, но он не в их числе – знал наверняка), как внешний мир примет сей подарочек с промытыми мозгами, точнее, с их отсутствием. Хотя зачем им внешний мир? Ничего он этого не представлял, кроме как улечься промеж хороших, крепких бедер, эх… Упертый Роджерс портил планы, то сбегая, то прибегая обратно. А Рамлоу вот вообще не любил, когда так бегают – туда-сюда, туда-сюда, тем более когда портят один конкретный план – его план. И поскольку Солдат окончательно и бесповоротно обосновался у Брока в сердце в категории "я заберу это себе", до конкретных пиздюлей Кэпу с его беготней оставалось одна сотая дюйма. Либо хэлликэрриэры, либо сам Рамлоу, но кто-то должен был остановить прямым – между бровей и вынести на щите. Хотя ресницы, эти капитанские ресницы – отдельная песня, только стрелять в переносицу – столько кровищи потом, нет. В любом случае шансы Роджерса на успех при наличии сыворотки и шансы Брока с "птичкой" за спиной казались вполне равными. Но что-то пошло не так. Ладно, всё пошло не так: "птичка" в прямом смысле оказалась там, где оказалось, невысоко взлетев, нетихо шмякнувшись обратно. А его впервые поцеловал огонь – очень болезненно вышло и обидно в какой-то степени. До Лагоса было уже совсем рукой подать, но как же раздражали недоброжелатели по дороге – Рамлоу их тоже не любил. – Хапуга!.. Нет, вы полюбуйтесь, вот это алчность!.. Такое могли сказать только те, кто Брока в глаза и близко не видел. Он же не для себя брал – во имя! Да разве докажешь. Сывороткой этой стремной что только нос не полоскал, а так всё перепробовал: внутримышечно, внутривенно, просто пить, разбавлять скотчем и пить. И что было им по миру украдено – не чтобы себе помочь (хотя было бы очень даже здорово вновь обрести хотя бы часть зубов, потом уж кожу), но чтобы окрепнуть и найти уже наконец. Солдат как сквозь землю, точнее, сквозь мутные воды Потомака провалился и был таков. А Брок сначала долго и нудно лежал в коме, очухался, сбежал, затем метался – искал и глотал голубоватую бурду вприхлебку с глупой надеждой. Когда надежды закачиваются, Лагос обычно и наступает. Рамлоу торопился, в прямом смысле нарушая правила дорожного движения да при полном параде. Еще бы, такая встреча наметилась! Свидеться с Капитаном, ради чего, собственно, веселье и затевалось. Ради тебя, ненаглядный, ради тебя, красивый, всё ради тебя, Кэп. Но во имя Солдата, уж прости. Что ж, встретились: вполне бодрый террорист-инвалид и краса Земли и всех галактик. Ожидаемо Рамлоу оказался на коленях, но секретом поделиться успел. Да, грубо, да, без прелюдий, да, без точных координат. Но, во-первых, координат о местонахождении беглеца у него у самого не было. Во-вторых, координаты ГИДРЫ дал, она ж повсюду. Действуй, Роджерс! И, в-третьих, стоило не забывать, что Кэпа он по-прежнему не любил. Не в былой, конечно, степени, но с чего б прелюдиям нарисоваться? Брок четко знал – всё закончится плохо именно для него, хоть и любил жизнь дуром. Да только что теперь за жизнь наметилась? Ни себе помочь, ни тем более тому, кто в сердце уже не просто поселился, но, кажется, свил гнездо при помощи металлической руки и вполне себе обычной – человеческой. Рамлоу много думал об этом – о гнезде, в котором порядком подмороженный и порядком подзаебавшийся Солдат смог бы чувствовать себя как дома: без чьих-либо приказов, без кровопролития, в безопасности, абсолютно свободный. Ваш выход, Капитан!.. При виде же собственного отражения, пусть даже в области ширинки еще что-то шевелилось, Брок честно признавал, если бы за ним прискакало нечто похожее на подгоревший кусок говядины, он бы очень напрягся от рыцаря в лохмотьях из наружного покрова. Не видел он себя больше подле Солдата и будущее свое тоже слабо представлял, но любил. "Я вас любил так искренне, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим". Говорят, кому судьба сгореть, тот не утонет. Правду говорят, тем более огонь уже целовал его.